Глаза любимой

А если я не опоздал,
Теряя дни?
Поймал такси и на вокзал:
- Шофер, гони!

Ты что – не слышишь, черт возьми,
Как я кричу?
На желтый жми,
На красный жми! –
Озолочу.

Но вот и площадь, и вокзал,
И толпы – вот!
Во все глаза,
Во все глаза
Ищу проход.

Мотаюсь, как в немом кино, -
Пути пусты…
А поезд твой ушел давно –
И след простыл.
/Виктор Дракохруст/

Мы с женой давно отдыхаем порознь, даже гордимся такой своей независимостью. Или делаем вид что гордимся, что впрочем, не так уж и важно. Наш общий мир давно прекратил свое существование, незаметно разделившись на два совершенно разных мирка, в которых жили разные люди. Жили и не признавались в этом даже самим себе. Дежурные фразы, улыбки, иногда вместе ужинали. Редко.

- Куда едешь в отпуск?

- В Карпаты. Никогда там не был, хочется побродить по горам.

- В Карпаты летом?  - и никакого интереса в ее глазах, только легкое удивление. Да и мне нет интереса, но тоже спрашиваю, пытаясь напялить на лицо заинтересованность. Таковы обычаи – поддерживать иллюзию. 

Никто из нас не собирался менять свою жизнь. Все слишком хорошо было устроено в ней, удобно для нас обоих. Понятие «удобно» вселяется в большинство из нас годам к тридцати и остается навсегда. Задумайтесь, готовы ли вы лишится этого?

Дом отдыха в Карпатах. Не большой, но уютный. Хотелось тишины, отдохнуть от сливающейся в единый поток людской массы, вездесущего транспорта и всех тех благ цивилизации, от которых так устаешь в городе. Многие предпочитают ездить в Карпаты зимой, но поехав летом - не разочаровался. Солнце, горы, чудесный воздух. Летние Карпаты имеют свою, особую прелесть и незабываемость.

Там я и познакомился с Аннушкой. Не высокая, хрупкая, я бы сказал даже не броская. Единственное что сразу бросалось в глаза, так это усеянное веснушками лицо, обрамленное светлыми рыжими волосами. Такой «смешной рыжик», казалось на первый взгляд. Только «рыжик» никогда не смеялся, да и улыбалась она редко и с грустинкой. Но так случилось, что я разглядел больше. За ее молчанием увидел, как говорили ее глаза.

Здесь она искала того же что и я, покоя. Держалась в стороне от остальных, лишь тихонько кивая в ответ на приветствия и замечания о погоде. В одиночестве бродила по окрестностям, так же впрочем, как часто поступал и я.

Наши маршруты иногда пересекались и тогда мы прогуливались вместе. Она молчала, слушала, а мне хотелось говорить, говорить, говорить не останавливаясь, столько понимания я видел в этой маленькой, грустной женщине. Не буду лукавить, называя наши встречи случайностью, я стал искать их все чаще. И вот, мы уже стали неразлучны, как то не заметно, но так закономерно, что рядом со мной именно она.

Мы были звездочками, светившими друг другу издалека, искорками, которые могли разгореться одним огромным пылающим огнем.
Ее глаза светились счастьем. Я смотрел в них, не отрываясь. Было там сияние бриллиантов, они переливались и светились всевозможными оттенками. Они сияли! Эти глаза напоминали две яркие звездочки. Именно звездочки, светящие в ночи одиноким путникам. Таким одиноким был и я, только раньше, до встречи с ней, моей Аней, Анюткой, маленькой и нежной Аннушкой. Знаете, что было самым важным? Ее глаза светились только для меня, именно я был причиной возникшего в них блеска. Теперь я знаю, нет никого прекраснее, чем женщина, счастливая от того, что ты рядом с ней. Сознание этого во сто крат больше сделало счастливее меня самого.

Я целовал эти глаза, быстрыми, торопливыми поцелуями, стараясь как можно больше впитать в себя этого счастья. Ее губы касались моей щеки, легонько, нерешительно, но эти прикосновения обещали полет ввысь, к тем самым звездам, которые я увидел в ее глазах. Она отвечала на поцелуи так нежно, как никогда не целовала ни одна другая женщина. Прикосновение любимых губ отзывалось каждой клеточкой моего тела. Я тонул в теплых волнах, охватывавших меня, от невыразимо глубокой нежности и ласки ее касаний. Но посмотрев в ее глаза, я увидел там испуг, неуверенность, в ее глазах был вопрос. Я обнял ее порывисто, прижал к себе, в тот момент даже не как женщину, а как маленькую испуганную девочку, которую нужно защитить, укрыть от мира жестокости, от обид, которые были в ее жизни, от людей, неспособных понять.

- Я не отпущу ее никогда, никогда! – стучало у меня в голове. – Если сумел распознать счастье – не отпускай!

В ее волосах смешался запах лета, свежести, цветов и еще чего-то неуловимого, чуть заметного, присущего только ей одной. Этот запах окутывал и дурманил меня, даря ощущение неповторимости каждого мгновения. Я обнял ее еще крепче и с жаром, охватившим изнутри, целовал, целовал, целовал ее волосы, впитывая в себя их запах, ее запах. Руки ее гладили меня по голове, трепали волосы, зарывались в них. От кончиков ее пальцев исходили миллиарды маленьких разрядов, посылающих трепетное блаженство. Губы уже не были такими нерешительными, они целовали мои виски, шею, они искали. И вот наши губы нашли друг друга и слились в долгом поцелуе. Этот поцелуй был как живительный источник для нас обоих. Я так часто целовал эти губы мысленно, что ощутив наконец-то их вкус, не мог от них оторваться. Полные, мягкие, теплые губы, по тому, как жадно эти губы целовали меня, я понял, что они без сомнения принадлежали страстной женщине. Так я открыл для себя новую Аннушку, которая спала в этой скромной, тихой и немногословной девочке. Это была Анна – женщина. Женщина, губы которой жадно целовали мои, а тело жаждало ласки.

Какое счастье – быть желанным.

Какое счастье – быть желанным ею.

Она все крепче прижималась ко мне. Биение ее сердца слилось с моим, я ощущал все, что чувствовала она и ее страсть еще больше разогревала мою.

Мы долго дарили ласки друг другу, изучая и заново открывая самих себя, свои скрытые желания и наслаждаясь этими открытиями. Мы растворились в пространстве, перестали существовать как два отдельных человека, взлетели в небо и слились в едином порыве нежности и чувственности.  Ее тело каждой клеточкой откликалось на мои прикосновения.

Ее тело было подобно музыкальному инструменту, на котором я играл руками и губами.

Уснули мы счастливыми, тесно прижавшись. Я обнимал ее, боясь, что как только разомкну объятия, она исчезнет.

Проснувшись, я увидел ее смущенные глаза. Она уже оделась и смотрела стыдливо. В ее глазах снова был испуг. - Что же будет дальше? – спрашивали они.

Она снова стала той девочкой, которую я встретил впервые.  Только сейчас я уже знал, в ней таится страстная и чувственная женщина, на встречу с которой я надеялся всю жизнь.

Надеялся? Пожалуй, уже и не надеялся. Робко мечтал, пытаясь уснуть на своей половине «супружеского ложе».

А сейчас я обнял ее, смущенную, притянул к себе. – Все будет хорошо, мы теперь вместе и так будет всегда  - сказал я, искренне веря, что будет действительно так и ничто меня не остановит.

- Я просто устала, - вдруг сказала Аннушка, горько улыбнувшись. – Я не могу так. Мне становится страшно, когда тебя нет рядом. Я, я…, - она уткнулась мне в плечо и притихла.

Я стал нежно гладить ее волосы. И вдруг она прильнула губами к моим губам. Меня обжег жаркий, нежный поцелуй.

- Я люблю тебя!

- Аннушка!

Она рыдала, а я как умел, пытался успокоить ее. – Аннушка, успокойся, - непривычное, будто ожившее в глубине души, трепетное чувство жалости и еще какое-то неизведанное чувство проснулось во мне.

Мы оба не верили в возможность происходящего. Рисуя картины будущего, забывали о настоящем. Ведь ветер никогда не дует с той стороны, с которой хотелось бы, а цветы расцветают только когда приходит время. Невозможность возможного.

- Мы будем всегда вместе, родной мой? – спросила она, глядя куда-то в сторону, как бы сквозь меня. Тут я на мгновение подумал, что во всех виденных мною фильмах о любви, этот вопрос задается глядя в глаза. К чему эти мысли? Они проносятся в голове вихрем, разворачиваются пестрым веером и заслоняют самое важное, нас двоих, здесь и сейчас.

- Мы всегда будем вместе, милая. Ты только не беспокойся об этом, я же рядом и так будет всегда.

Мы шептали друг другу нежные слова, только наши, для нас, понятные только нам двоим. И все кругом казалось пустым и безразличным. Вся вселенная принадлежала только нам, и никто не мог этого нарушить. Мы, как Адам и Ева, одни в этом мире счастья и покоя.


***

 Странным и глупым представлялось мне возвращение домой. Слышать, даже думать об этом я не мог. Я не хочу возвращаться к прежней жизни, в которой вместо меня давно уже жил другой человек, а лишь наблюдал за его заученными манипуляциями. Этот двойник просыпался каждое утро, еще до звонка будильника, выкуривал сигарету, завтракал на ходу, не ощущая вкуса пищи, пил растворимый кофе и ехал на работу, заранее зная, как пройдет день. Дни были расписаны поминутно, за редкими исключениями, которые, впрочем, редко вносили что-то приятное в обыденные серость и рутину.  Случалось ли в этой жизни испытывать радость? Ее так мало. Что рассказать о ней и была ли она? Если радостью можно назвать удовлетворение от чего-то достигнутого, то была. Только это быстро проходило, так как не давало истинного ощущения счастья. Когда человек счастлив, это видно без слов. Счастье светится в глазах, играет в улыбке, в каждой черточке лица. А вот горе нужно излить. Нет сил носить в себе невысказанное горе. Самое скверное, что высказать было некому.

Жизнь прошла как во сне. Бег по кругу, как шестеренка в запущенном механизме, не имея возможности и права что-либо изменить.

Права? Кто и кому дает это право? Кто может позволить или не позволить быть счастливым?

Только ты сам.

Всю жизнь я только и делал, что работал и ждал, когда же наконец придет некое эфемерное счастье. Спроси у меня тогда: - Что же, по-твоему, счастье? – Смог бы я ответить? – может и знал когда-то ответ, а может - заблуждался.
 
Наверное, сказал бы, что это крепкий дом, престижная работа, ну и, конечно же, хорошая жена.

Жена. Я ведь любил ее когда-то и не сомневался в ее любви ко мне. Это ведь на встречи к ней я ходил в соседнюю деревню, за двенадцать километров. В любую пору года, погоду, уставший после работы. Я искал тепла там, где как выяснилось, его не было. Только спустя много лет супружества она сгоряча призналась, что видела во мне в первую очередь перспективу, возможность уехать из опостылевшего дома, подальше от криков пьяного отца и плача голодных сестренок. 

Я не стал ни в чем ее обвинять. Все это ведь можно понять. Я понял. Еще я понял, что всегда был один. Она присутствовала рядом физически, но всегда была сама за себя.

Но ведь и в нашей жизни было что хорошее. До сих пор не верю в то, что можно играть в любовь, ничего на самом деле не чувствуя. Мы ведь везде ходили вместе, а когда я что-то рассказывал,  она слушала меня внимательно, с интересом.  Или это был поддельный интерес? Все ведь было хорошо, нам даже завидовали, называли красивой парой. Куда же все это ушло, а главное когда?

Может после рождения Димульки, когда Ирина стала раздражительной, сварливой? Ее упрямство порой доходило до абсурда. Я ведь не перечил ей ни в чем, только поправлял иногда, считая, что она не права. И тут же принимал холодный душ нравоучений, как казалось ей. Мне-то так не казалось, но я молчал, не хотел ссор по пустякам. Обвинения в том, что не помогаю. Я ведь помогал, помогал ей во всем, как мог, если не мог – учился. Нет, и тогда все еще было хорошо, мы были семьей, не смотря ни на что - мы были вместе.

Может разлад произошел, когда Ирина отдала Димульку в музыкальную школу, учиться игре на скрипке? Сыну не нравилась скрипка, он плакал, но Ирина настаивала. Я вступился, пытался убедить вздорную женщину в том, что не нужно заставлять ребенка заниматься тем, к чему у него нет интереса, стремления. К тому же зачем ему эти занятия, если даются они такими слезами? Ребенок должен быть ребенком, играть, веселиться, улыбаться, только тогда он и выберет себе занятие по душе. Только занимаясь любимым делом и чувствуя поддержку родителей, ребенок может достичь результатов.

А может разлад произошел после аборта, на который пошла Ира, несмотря на мой запрет. Когда она забеременела Диме было 14, уже подросток. Сына я очень люблю, но давно точит мысль, что мало времени уделял ему, не дал чего-то, не вложил, отошел. Нужно было воспитывать его по-своему, сразу, не отступая под напором жены. Когда узнал о беременности, что-то дрогнуло, перевернулось. Мы никогда не обсуждали, хотим ли еще ребенка, но когда услышал о нем, сразу представил, как воспитаю малыша, сколько любви вложу в него. Все будет совсем иначе. Я уже не тот. Этот ребенок желанный мною.

Ирина обескуражила, сказав, что все уже решила. Начальник отдела, в котором она работала вскоре уходит на пенсию. У нее все шансы возглавить отдел. Да, именно это и было последней каплей в море, разделяющем нас.

Мы уже давно ни в чем не нуждались, ее работа и связанные с этим амбиции были лишь средством, подтверждением ее самодостаточности. Но ведь женщина может реализовать себя в детях, семье. Только не Ира.

После, видя маленьких детей, невольно считал, сколько было бы сейчас моему, нерожденному ребенку, о котором я хотел заботиться.

Вспомнилась притча.

Когда бог создал осла, то сказал ему: - Ты будешь работать шестьдесят лет.
- Можно  тридцать? – спросил осел.
- Можно, - ответил бог.
 Когда бог создал собаку, то сказал ей: - Ты будешь заботиться о людях тридцать лет.
- Можно пятнадцать? – спросила собака.
- Можно, - ответил бог.
Обезьяне же он сказал: - Ты будешь смешить людей ровно семьдесят лет.
- Можно тридцать пять? – спросила обезьяна.
- Можно, - ответил бог.
- А ты человек будешь жить двадцать лет.
- А можно я возьму еще тридцать лет от осла, пятнадцать от собаки и тридцать пять от обезьяны? – спросил человек.
- Можно, - ответил бог человеку.

С тех пор первые двадцать лет человек живет, следующие тридцать – работает, пятнадцать – заботится о близких, а оставшиеся годы веселит.

Меня лишили возможности заботиться, а такая потребность есть. Быть нужным и знать это.

Сын давно уже взрослый, живет свей жизнью. Жена – успешная деловая женщина, все наше общение свелось к банально-вежливому.

***

Две недели пролетели быстро, со стойким ощущением «это и есть рай». Мы с Анечкой не расставались, как молодожены, наслаждаясь каждой минутой покоя и счастья. Всюду ходили вместе, строили планы на будущее. Если бы меня спросили: - Был ли ты когда-нибудь счастливее? – я бы ответил – не был.

Аня многому удивлялась, чем не редко удивляла и смешила меня. Она смотрела на все вокруг широко открытыми глазами, веселилась и смеялась совсем как девчонка. Она напоминала ребенка, впервые попавшего на цирковое представление. В ее глазах отражался весь мир, мир который снова полюбил я. Еще я любил смотреть в эти удивленные глаза, хотелось показать и рассказать ей как можно больше, все что знаю и что видел я сам. Хотелось удивлять и удивляться рядом с ней.

 Оставалось несколько дней, когда позвонил сын. Невестка попала в аварию. Она была беременна, все волновались за ее здоровье и за жизнь ребенка. Сын беспокоился, я бы даже сказал – паниковал. Просил приехать. Позже я узнал, что Наташа, невестка, не пострадала, но у нее начались преждевременные роды. Она и малыш долгое время провели в больнице. Общие тревоги даже сплотили нас, на какое-то время.

Уезжал я поспешно. Быстро собрал вещи, их, кстати, было не много, сдал комнату и уехал тем же вечером.

Аня все поняла. Мы договорились о встрече. Решили, приеду к ней когда все уладится дома. В любом случае, расставание на какое-то время было неизбежно и для решения других вопросов.

И все же, уезжал я с тяжестью на душе. Анютка не держала меня, не было и слез, но глаза ее погасли. В них была тревога и безысходность.

Я был уверен в новой встрече, скорой встрече. Все будет именно так, как мы мечтали. Но, как известно, человек предполагает, а жизнь располагает.  Сейчас и с мамой и с маленьким все в порядке, но тогда, долгое время, мы жили в тревоге за них. Да и много других, требующих решения вопросов накопилось. В основном работа. Оставить ее было трудно. Не так просто бросить то, к чему шел много лет. Наверное, это уже оправдания своего последующего бездействия.

- Я оправдываюсь?

- Да, оправдываешься.

- Мог ли я поступить тогда иначе?

- Ты и сам знаешь ответ.

- Но как я мог уехать в неизвестность? Как начать все сначала, когда уже не молод?

- Зачем уезжать? Она бы приехала.

- Наверное. Наверное, я испугался.

Подобные разговоры с совестью велись неоднократно, в минуты бездействия. Тогда я вскакивал, пытаясь заполнить чем-нибудь эти минуты. Только бы ни думать. Думать о чем-то другом.

Когда всю жизнь ждешь чего-то, кажется, если будет ради чего или ради кого и я все смогу. Я же ожидал этого! Не верил, не признавался себе, но все же ждал. А в итоге оказался не готов. Почему?

Я часто вспоминаю ее глаза, они и сейчас смотрят на меня. Сейчас я вижу в них то, чего не замечал тогда. В них мольба, ожидание, просьба быть рядом. Такие женщины любят жадно и преданно. Рядом с ними чувствуешь себя сильным и становишься сильнее, ведь рядом человек, ищущий опору в тебе.

За окном холодный осенний дождь. Тоска уже практически не проходит.

Бежать. Бежать. Бежать. Туда, где ждет меня любимый человек. Только там я буду счастлив. Только с ней. Бросить все, дом, работу. Все это только канаты, туго привязавшие меня здесь. Канаты, которые трудно разорвать. Тянешь, рвешься, а они только трещат. - Нельзя. Не сможешь, - кричат они.

- Нет. Смогу. Я все смогу. Это ведь только условности. Вырвать их из себя. Навсегда.

Бежать сквозь этот дождь. Промокнуть до нитки под ледяными струями, утонуть, но по дороге к тебе.  Пусть мне будет хуже. Заслуженно. Ведь на мне грех, грех растревоженной и оставленной любви. Ничего не бывает просто так, ведь чтобы подняться на более высокую гору нужно спуститься с той, на которой уже стоишь.

Сейчас ты наверное спишь, а я уже знаю что скажу тебе. Я обниму тебя, прижму к себе и скажу, что все будет хорошо, так как не было раньше ни у меня, ни у тебя, ведь мы будем вместе. У нас будет это счастье, просыпаться рядом и дарить друг другу сонные, безмятежные улыбки. Только бы ты была рядом, только бы видеть любимые глаза и целовать твои руки.  Целовать тебя, до дрожи, до изнеможения.  Только бы ты была моей.

Только сейчас, вспомнив наше прощание, я увидел ее глаза, полные боли.  Она знала! Еще тогда она знала, что расставание будет долгим. А я, дурак, этого даже и не заметил. Тогда не заметил, в суете сборов, поспешности расставания.

Я люблю тебя.

И ты любишь меня. Я знаю.

А может, ты сейчас тоже не спишь.