некондиция

глава первая – как меня рожали


Меня родили 31 декабря. Вы понимаете – что такое родиться в день всенародной подготовки к Новому году. Никому до меня нет дела. Все – врачи, дворники, учителя, президенты – пьют! Начиная с 25 декабря (католическое рождество – один из главных праздников россиян) – наращивая темпы, время, количество.…  К 31-му декабря в трезвых остаются язвенники и те, кто лежит в реанимации – им просто не наливают, а сами они не могут, ну и дети от года до 3-х (те, кому от 0 до года, тоже пьют, но через материнское молоко, хорошо взбитое с шампанским, вином и текилой). На мой день рождения не приходят гости. Нет, гости ко мне приходят, если Новый год празднуем у меня дома, но – они приходят праздновать Новый год, а вовсе не мой день рождения. И, даже, если кто-то и вспомнит о моём дне рождении – подарок дарят один – ну какой идиот будет в один день дарить человеку два подарка. Вы понимаете всю несправедливость мира по отношению ко мне.
Мамочка! Мамочка. Не могла потерпеть два-три дня. Кто её гнал. Да знаю я кто. Пока мама беременная ходила у папашки пассия появилась, странная такая – я фотки видел – неземная какая-то. Папаня её другом величал. Говорил: «Мила – мой друг. Мы общаемся о вечном». Ну, а маманька, та - что то за вечность - понимала (ну так как все жёны понимают – со скалкой в руках) и за папанькой строго бдила, ну и ни как не могла их в Новый год одних оставить, вот и рвалась родить побыстрее. Ну, рожала бы – до праздника, дней на пять пораньше – всё лучше.
Короче (как говорят сегодняшние юноши) – 31 декабря, вечер, в роддоме дежурный врач – одна бабулька бессемейная – добрая – всех отпустила домой, поскольку и рожениц ожидающих срочного выброса не предвиделось, а те, что на подходе – вполне могли не спешить и родить на другой день. Бабулька бабулькой, но с медсестрой и санитаркой раздавили они бутылочку джина – им новоявленный папаша накануне вручил, а поскольку тоника они и в глаза ни когда не видели по причине преклонности лет и расхожести дорог их и тоника, то джин они пили как водку и закусывали огурчиками, санитаркой летом заквашенными. Не забывайте, джин поллитровками не дарится, а только большими красивыми литровыми бутылками. Так вот – литр джина на трёх бабулек, кои уже приняли вместе с коллективом шампусика и спиртика разведенного – врачи всё таки – и, ну совсем немножко (докторша – армянка) коньячку с кусочком бастурмы (как положено, а не с лимоном), перед телевизором, где Мягков уговаривал Брыльску оставить его в кровати, а затем и в квартире – ну этот фильм, думаю, все поколения россиян могут по ролям пересказывать. И, в тот самый момент, когда Мягков во второй раз целует польскую красавицу, в ординаторскую впорхнула/влетела/вползла/вломилась – каждый раз мама называла это по-разному – моя милая, ещё вполне молодая, всего 36 лет, но уже с пеной на губах и выползающими на переносицу глазами от боли/крика/непонимания, мама. Нет – ещё не мама. Ещё – роженица! Она пыталась объяснить трём бабулькам (фуриям в халатах, как потом называла их мамочка), что она сейчас, вот-вот, прямо здесь и сейчас станет наконец-то мамой! Бабульки не внимали – разворот событий на экране (выученный за годы советского безамериканокинокошмара) не давал возможности – именно сейчас – отвлекаться. Моя будущая мама легла на пол, раздвинула ноги (не забыв подстелить под себя простынку) и уже тихо (сил кричать, да и голоса – не осталось) начала меня рожать. Она делала это тихо и вдумчиво (вспоминая все рассказы подружек о порванных клиторах, щипцах, забытых внутри плацентах). Одно не могла предугадать моя мамочка, уже почти мамочка – то, что я – некондиция, то, что я полезу из неё не головой, как положено, вперёд, а ногами. Нет, не попой, а именно ногами, и пуповина – та, что девять месяцев соединяла нас, сделала нас самыми родными людьми, обовьётся вокруг моей, ещё коротенькой и слабой шейки несколько раз. Когда я уже был на полу и молча, совсем молча лежал между ног мамочки, она – собрав все силы, заорала на врачей. Что именно она им кричала – осталось за кадром – потому могу только предположить, поскольку докторша и медсестра и санитарка разом оторвались от телевизора, слегка протрезвели и кинулись на помощь. Меня откачали. Откачали не плохо, поскольку рос я не по годам (правда, материнское молоко лучшая еда, а я потреблял его два года, притом, что говорить я начал в 7 месяцев, а в два года с чем-то уже начал читать), но об этом дальше.