отрывок исторического романа Шагин Гирай

Пролог
ГЛАВА I. 1787 год. На широте Лесбоса

Вот уже как несколько дней небольшой бриг «Галеон», покинув османский порт Гелиболу  и, пройдя пролив Дарданеллы, благополучно вошел в Эгейское море, держа курс на юг, к одному из островов Архипелага Южной Спорады  Родосу .
Едва судно миновало широту Лемноса , как февральскую прохладу сменил мягкий южный ветерок. Сделав последнюю остановку на азиатском побережье в маленьком порту мыса Гессарлык  и пополнив запасы воды и провианта, к вечеру бриг продолжил свой путь.
Погода стояла великолепная. Синие волны Эгейского моря сверкали под лучами не по-зимнему теплого солнца. Бриз наполнял большие четырехугольные паруса и бриг, рассекая широким корпусом морскую пенящуюся гладь, величественно нес свой белый груз вместе с весело похлопывающими на верхушках мачт штандартами Османской империи.
Ветер и море вели себя благосклонно. Резвые чайки, издавая пронзительный крик, парили над парусами. Изредка на морском просторе встречались греческие рыбацкие лодки, привлекавшие внимание пестротой своих лоскутных парусов. Вытягивая свои неводы, полные уловом, рыбаки провожали молча белоснежные пирамиды османского судна.
На палубе у грот-мачты стоял одинокий мужчина лет тридцати пяти-тридцати семи. Его стройная фигура походила на изваяние из твердого гранита. Пристальным суровым взглядом он смотрел на холмистые берега мыса Гиссарлык, постепенно таявшие среди слепящего морского простора. Азиатское побережье Османской империи обещало очень скоро раствориться и исчезнуть, но чувство ненависти, которое испытывал этот человек к Высокой Порте , продолжало нарастать в нем с безудержной силой.
Подумать только, четыре года назад он питал надежду на помощь Порты, будучи уверен, что единоверцы поддержат его. Тщетно. Месяц назад, желая на время укрыться под покровительством Халифата, дабы окрепнуть и собрать все силы к новой войне за независимость свой страны, он принял настойчивое приглашение верховного визиря Мухсин-заде Мухаммед паши приехать в Стамбул. Но очень скоро понял, что все картинно-радушные речи визиря оказались фальшью, а он – простой пешкой в нечестной и грязной игре двух могущественных держав – Османской и Российской империй! Право же, незавидная роль для принца, в чьих жилах текла благородная кровь Чингизидов!
Османская империя истощила свое могущество. Ее сильные правители уступили место более слабым потомкам, не способным удерживать власть в великой державе Османов и Баязидов . Одна за другой от могущественной державы, раскинувшейся от Африки до Азии, откалывались значительные территории. Бесконечные столкновения на Балканах и затяжные войны с Россией и Персией привели империю к ослаблению, результатом которых стала потеря ее верного союзника и доброго соседа – Крымского Ханства, захваченного и насильно присоединенного Российской империей. Однако, надеясь отвоевать вековые земли своих единоверцев – крымских татар, османский султан Абдулл-Хамид  не торопился осуществлять задуманное и объявить неизбежную войну своему северному соседу, хотя давняя союзница Османской империи Франция в очередной раз подстрекала развернуть военные действия и оторвать Крымское Ханство, Тамань и Кубанские земли от России.
Лишенный ханского титула, но не лишенный уважения и почтения к своему высокому происхождению, принц-изгнанник, погруженный в свои мрачные думы, стоял неподвижно на палубе, скрестив на груди руки. Он не думал о том, что все потеряно, он думал о том, как все возвратить и исправить собственные ошибки. Это был сын Топал Мехмед Гирая – Шагин Гирай, последний крымский хан.
Природа щедро одарила этого человека привлекательной внешностью и врожденным аристократичным благородством. Он был высок, атлетически сложен, его облик выгодно вобрал в себя восточные и европейские черты: высокий лоб, прямой нос, красивый чувственный рот, волевой подбородок, обрамленный аккуратно подстриженной бородкой. Но более всего к его лицу приковывали крупные глаза, о которых нельзя было сказать с уверенностью, какого они цвета, зеленого или темно-синего. В обрамлении длинных черных ресниц и широких бровей, сходившихся на переносице, они менялись в зависимости от настроения их обладателя.
И сейчас, когда мыс остался позади, окончательно растворившись на горизонте, его темно-синие глаза, горели недобрым огнем.
Мыс Гессарлык был последней остановкой на побережье Малой Азии. И хотя впереди еще был мыс Айвалык  древняя Элия , Кария , Иония  и легендарный Галикарнас , Шагин знал, что более никогда не ступит на малоазиатские земли. Никогда…
Вечер подкрался незаметно. Багряный солнечный диск на горизонте коснулся края воды. Шагин по-прежнему стоял на своем месте, погруженный в раздумья.
Легкие шаги за его спиной заставили прервать полный горечи мысленный поток. Он почти угадал присутствие своего нового османского пристава Исмаила паши, но позы не переменил.
Пристав остановился на почтенном расстоянии.
– Ваша Светлость, осмелюсь нарушить ваше уединение, но я счел своим долгом предупредить, что близится время намаза, – произнес Исмаил паша с глубоким почтительным поклоном на чистейшем крымскотатарском языке.
Услышав впервые за последних три года родную речь от постороннего человека, Шагин Гирай резко обернулся и обратил свой живой взор на склоненного в полупоклоне пристава.
– Вы владеете моим родным языком? – спросил он на бахчисарайском наречии.
Исмаил паша выпрямился. Он был уже не молод, но военная выправка за долгие годы службы наложила свой отпечаток на его внешний облик. На первый взгляд это был суровый и непреклонный человек. Бывший каушанский  губернатор получил звание паши одновременно с его назначением на должность пристава к бывшему крымскому хану Шагин Гираю, которого был обязан сопровождать на остров Родос, где в прошлом отбывали почетную ссылку некоторые представители из ханской династии Гираев.
– Я долгое время жил среди крымских татар в Адрианополе , – мягко пояснил он. – И очень быстро овладел языком.
Бледных губ Шагина коснулась улыбка.
– Я впервые увидел свет в этом городе, – задумчиво произнес бывший хан. После краткой паузы он добавил. – Там находились владения нашей семьи, чефтлик  Оракармут. После смерти моего отца султан Мустафа отобрал наши родовые земли и моя семья вынуждена была переселиться на долгие годы в Фессалоники  во владения эпирского  паши.
Шагин удивился своей словоохотливости. За последнее время он практически ни с кем не общался, кроме собственной прислуги. К тому же Исмаил паша с первых же минут знакомства произвел на него впечатление замкнутого человека, способного отдавать только приказы. А за пол месяца, которые пристав провел в вынужденном обществе Гирая, они обменялись едва ли десятком слов.
Смерив Исмаил пашу проницательным взглядом, Шагин Гирай снова заговорил:
– Вот уже скоро две недели, как вы неотлучно находитесь при мне, отчего же я впервые слышу от вас крымскотатарскую речь?
– Ваша Светлость, единственный, на этом корабле, кто знает об этом, и я думаю, будет лучше и далее не распространяться о моих знаниях, – ответил Исмаил паша.
– Мне следует расценить ваше признание как милость? – с нотками сарказма осведомился бывший хан.
– Вы вправе расценивать так, как вам угодно, но только не как милость, – твердо произнес турок.
– Отчего же? Разве я не поверженный крымский хан, которому в последнее время все делается только из милости? – с ядовитыми нотками спросил Шагин, пристально смотря на Исмаил пашу.
– Ваше высокое происхождение не позволяет мне относиться к вам иначе, нежели с глубоким уважением, – произнес пристав, с трудом выдержав пронзительный взгляд Гирая.
Шагин немного смягчился.
– Вы говорите с почтением о моей принадлежности к древнему роду, а доверие, между тем, к моей особе не испытываете, – переходя на-турецкий, заметил Шагин.
Исмаил паша с нескрываемым удивлением посмотрел на принца.
Шагин неторопливо пояснил.
– Мне неприятно, что доблестные члены экипажа постоянно следят за мной и моими людьми, – Шагин Гирай понизил голос, – и минутой ранее ваше знание татарского стало бы известно не только мне.
Пристав проследил за взглядом хана и обнаружил, как приблизительно в двадцати футах за грот-мачтой разгуливало трое аскеров  из султанской охраны. Сам визирь Мухсин-заде распорядился, чтобы Шагин Гирая во время всего пути на Родос сопровождали верные ему люди. Они подчинялись Али бею, человеку, которому доверял сам великий визирь.
– Я распоряжусь, чтобы они не докучали своим присутствием Вашей Светлости.
– Буду вам за это признателен, меня раздражает присутствие этих ищеек Абдулл-Хамида. – Шагин немного помолчал, после чего снова обратил свой холодный взгляд на Исмаил пашу. – Сегодня я велел своему повару приготовить одно из моих любимых блюд, рыбу хейлину по особому рецепту гурманов Древнего Рима, и хочу предложить вам разделить вместе со мной ужин. Мои предыдущие приставы, более компаньоны, ваши российские предшественники Лашкарев и Вельяминов, были хорошими наперсниками, хотя последний в отличие от Лашкарева не знал татарского языка, но оба они зачастую разделяли со мной трапезу, как только во мне пробуждалось такое желание.
– Если Ваша Светлость желает, я приму ваше предложение.
Шагин Гирай улыбнулся. Ему все больше начинал нравиться этот суровый офицер.
– Желаю, но при одном условии мы будем говорить на моем родном языке, а прислуживать нам будут мои слуги. Через полчаса после намаза я жду вас у себя.
С этими словами бывший хан покинул палубу. Исмаил паша еще некоторое время оставался на месте, наблюдая за удаляющейся фигурой Шагин Гирая. Возле сходней к принцу присоединились две фигуры, это были аскеры из личной охраны хана. Из всей многочисленной свиты в две тысячи человек Шагин Гирай пожелал, чтобы его сопровождали только сто тридцать верных и преданных ему людей, готовых разделить с ним его участь изгнанника. И теперь они неотлучно находились подле Гирая, идя за ним в добровольную ссылку.
За две недели знакомства с принцем у Исмаила паши сложилось о нем положительное мнение. И хотя в Стамбуле были враждебно настроены против бывшего хана и настойчиво рекомендовали не доверять и не сближаться с Шагин Гираем, пристав чувствовал к нему расположению и даже некую симпатию.
Через условленных полчаса Исмаил паша, миновав стражу из личной охраны хана, был у дверей каюты, занимаемой Шагин Гираем. На легкий стук дверь открыл слуга. Отвесив глубокий поклон, он на турецком языке предложил ему войти и обождать Его Высочество.
Переступив порог помещения, пристав на мгновение замер, ему показалось, что он попал не в простую каюту, а в богато обставленные апартаменты. Повсюду были ковры и предметы изысканной роскоши.
 Еще при погрузке имущества Шагин Гирая на корабль Исмаила пашу поразила инкрустированная золотом изящная европейская мебель красного дерева. Маленькие круглые столики с изогнутыми ножками, удобные кресла с высокими спинками, хрупкие шифоньерки, комоды, сундуки и замечательное резное бюро. Теперь большинство из этих вещей было расставлено здесь в двух просторных каютах, оборудованных специально для бывшего крымского хана. Капитан брига предупреждал своего высокого пассажира, что если не укрепить мебель, то при первом же шторме все будет испорченно. Но Шагин наотрез отказался портить свое изысканное имущество.
Внимание Исмаила паши привлекло оружие, расставленное на одной из шифоньерок. Именно из-за пристрастия к коллекционированию красивого и редкого оружия у Шагина возникли неприятности с поверенными султана, которые, помимо пристава, сопровождали хана в Гелиболу и лично следили за его приготовлениями к отплытию на Родос. Когда они узнали, что Шагин вывозил с собой на остров полный сундук оружия, изготовленного в Крымском Ханстве, они потребовали, чтобы хан все оставил. Но Шагин был непреклонен. Исмаилу паше пришлось отправлять гонца в Стамбул за разрешением самого султана и тем самым разрешить спор. Сам он ничего предосудительного не видел в том, что хан вывозит собственное имущество. А вскоре прибывший гонец привез высочайшее разрешение Абдулл-Хамида и сундук, из-за которого пришлось отложить отплытие на три дня, был благополучно погружен на бриг.
Подойдя ближе, пристав увидел несколько карабинов, стволы которых были украшены искусной гравировкой из серебра, ножи и кинжалы, отличавшиеся добротной сталью и изяществом рукояток. Исмаил паша знал, что именно крымское оружие пользовалось большим спросом в Османской империи. Воспользовавшись временным отсутствием хана, он взял в руки приглянувшийся кинжал и залюбовался сафьяновым чехлом и игрой драгоценных камней на рукоятке. Осторожно освободив лезвие из чехла, он обнаружил ряд мелких бриллиантов по центру стального острия.
– Вам понравился именно этот кинжал? – спросил на татарском языке Шагин Гирай, выходя из прилегающей каюты, служившей ему спальней.
Исмаил паша обернулся и, поклонившись хану, произнес:
– Я приношу свои извинения за то, что без вашего ведома рассматриваю эти превосходные карабины и кинжалы, но я не мог устоять. Говорят, что бахчисарайские оружейники сегодня одни из лучших как в Европе, так и в Османской империи?
– Бахчисарай и в самом деле приобрел такую славу. Даже нынешние дамасские клинки уступают в изяществе и качестве крымским, – Шагин Гирай приблизился к шифоньерке и взял в руки саблю. – Взгляните на эту красавицу, ее делали по моим эскизам специально для моего сына, который должен был ее получить в день своего четырнадцатилетия, – последние слова были сказаны глухим голосом.
От паши не ускользнул хмурый вид Гирая, который разглядывал саблю, как в первый раз, а потом передал ее приставу.
Это была небольшая сабля темно-серой стали. По всему лезвию клинка мелко расходились растительные узоры. Украшением рукоятки служили крупные изумруды в виде тарах-тамги – герба Крымского Ханства.
– Очень искусная работа, – похвалил Исмаил паша, играя на свету ее блеском, – эта сабля достойна наследника!
Шагин метнул на него суровый взгляд и резко забрал саблю. Пристав смутился, поняв, что стал невольной причиной не лучших воспоминаний. Он стал подыскивать нужные слова, но ему их не пришлось произносить, так как уже через минуту услышал ровный спокойный голос:
– Я был отцом, который мало уделял внимание своему ребенку. Аллаху было угодно навсегда меня разлучить с единственным моим сыном. К сожалению, мы сознаем и понимаем свои ошибки только тогда, когда их исправить невозможно, остается только уповать на чудо, что мой сын поймет и простит меня.
– Что сталось с вашим сыном? – осторожно спросил Исмаил паша.
Хан вновь обдал его настораживающим взглядом из-под нахмуренных бровей.
– Я не знаю, – глухо был дан краткий ответ. Шагин бережно положил на место саблю и снова посмотрел на пристава.
Во взгляде хана бушевала целая гамма чувств. Исмаил паша покорно ждал, когда Шагин прервет затянувшуюся паузу.
– Моего единственного сына укрыли у себя миссионеры из Пруссии, возвращавшиеся с Кавказа. В Крыму, раздираемым войной, моему сыну нельзя было оставаться, ему грозила серьезная опасность. Я вынужден был дать согласие во имя сохранения его жизни! Но я верю, что он никогда не забудет свою родину, веру и родителей. Он был достаточно взрослым, чтобы забыть, кем рожден. Где сейчас Девлет, что с ним, я не знаю, равным счетом я не знаю и о судьбе его матери… – тут голос Шагин Гирая предательски изменил ему, приятный низкий баритон стал до неузнаваемости глухим.
Судьба внесла в жизнь этого человека немало драматизма. В одночасье он лишился семьи, самого дорого, что он имел, любимой женщины и единственного сына-наследника, которому он ничего так и не смог дать.
– Единственное, о чем я сожалею, – прервал тягостные минуты раздумья Шагин, – так это о потере своей семьи – завершил он. – Но я пригласил вас не для горестных воспоминаний, а на ужин. Вы не против того, что нам будет прислуживать только один мой слуга Арис? Других людей я отпустил.
– Пусть будет так, как вам угодно. Но, позвольте спросить.
Шагин кивнул.
– Ваш слуга, он не турок, не татарин и даже не булгар. Мои предположения слишком опасны для него. Кто он? – спросил пристав, наблюдая за слугой, ловко сервировавшего стол.
– Мой слуга грек, если именно таковыми были ваши предположения, и служит он мне с тех пор, как наша семья перебралась в Фессалоники. Весьма примечательная личность, в нем смешалось два противоположных по своим принципам и убеждениям рода. Одна сторона его предков из паликар , которых сами же греки считают турецкими собаками на службе османской армии. Уверен, из него бы вышел второй Георгий Скандербег , потому как в нем преобладает и другая кровь извечных врагов турков, воинственных горных клефтов .
– Не понимаю, как тогда клефт оказался в подчинении мусульманина!
– Арису было около десяти лет, когда турки зачислили его в будущие паликары. А я его выкупил, будучи сам не далек от него летами. Его благодарность оказалось великой, потому что Гираи никогда не делали ни из греков, ни из албанцев рабов. Арис самый верный и преданный мой слуга, его даже не остановило то, что через тридцать лет он мог оказаться в самом османском логове. Его судьба предрешена, после моей смерти ему поневоле предстоит стать аскером, – говоря это, Шагин жестом указал слуге на один из сундуков, из которого тот извлек бутылку вина. – Мне доставляет удовольствие, – продолжал татарский принц, – упражняться с ним на эллинском наречии и на ромейском языке. Арис также говорит на татарском, на турецком и на ломанном итальянском языках. Ну что ж, пройдемте к столу.
Хан расположился напротив пристава. В это время Арис разлил по бокалам вино цвета растопленного янтаря. Ароматный запах распространился по каюте. Шагин непринужденным жестом отпил несколько глотком.
– Это херес, вино с крымских виноградников, – произнес Шагин, видя, что Исмаил паша с легким удивлением следил за действиями слуги. – Я имею смелость сравнивать его с изысканными винами Франции и Италии, попробуйте и оцените.
Исмаил паша последовал примеру Шагина и взял в руки свой бокал вина.
– Я наслышан о крымском вине, – наконец сказал он и, не торопясь, пригубил золотистую жидкость. – Я не силен в винах, но это вино имеет очень приятный вкус.
Отставив свой бокал, Шагин откинулся в кресле, скрестил перед собой длинные белые пальцы, унизанные перстнями, и продолжил.
– Когда я приехал в Крым, я был удивлен изобилием винограда и процветанием виноделия. У моих соотечественников это доходило до страсти, на полуостров отовсюду привозились лозы. По моим скромным подсчетам я обнаружил 56 сортов винограда. Однако не все выращиваемые сорта употреблялись в Крыму. Такие, как чауш, шабан, асма, кадынпармак отправлялись в соседние страны. А вот шасла, изабелла и александрийский мускат пользуется особым спросом. В бытность мою крымским ханом, не смотря на запрет Корана, изредка на ужин подавалось вино, за что я строго был осужден духовенством, – откровенно признался Шагин.
В это время слуга подал ужин и, снова наполнив бокалы, удалился. Шагин дружеским жестом предложил своему наперснику приступить к вечерней трапезе.
– Это и есть обещанная мною чудесная рыба хайлин, – пояснил хан. – Хайлин – костистая рыба, но ее мясо имеет приятный вкус и очень нежное, потому как эта рыба питается исключительно морскими водорослями.
– Вы, я вижу, прекрасно разбираетесь не только в винах, но и в кулинарном искусстве. Должен отметить, у вас превосходный вкус. У меня сложилось впечатление, будто я попал за легендарный стол Харуна-ар-Рашида !
Шагин улыбнулся.
– Жаль, вы не имели возможности побывать при моем скромном дворе. Мой повар творил настоящие чудеса с теми рецептами, которые я собирал из старинных хроник. К слову сказать, цыплят, перед тем как их резать, он неделю кормил толченым миндалем и поил гранатовым соком, как это делали при дворе упомянутого вами халифа Харуна-ар-Рашида. Вам непременно следует попробовать это блюдо, – с этими словами Шагин Гирай снова откинулся в кресле, сделав вид, что перешел к вину, наблюдая поверх краев бокала за приставом.
Да, это был суровый человек, однако Шагину не составило труда увидеть, что Исмаил паша не только проникся к нему уважением и был хорошо расположен к его персоне, но и был на грани доверия. Именно к этому и стремился Гирай.
Исмаил паша, следуя примеру хана, гораздо раньше осушил свой бокал хереса.
Немного помолчав, Шагин продолжил беседу, отклоняясь от гастрономической темы.
– Вчера вечером я долго занимался изучением острова. Древние авторы, такие как родосские историки Полизела и Эргиада  сообщают в своих трудах, что этот остров богат остатками греческой культуры. Как большого поклонника древностей, меня это утешает. К тому же я надеюсь, что волен буду свободно перемещаться по острову, на котором, быть может, по воле небес мне суждено завершить свой век?
– Ваша Светлость, на острове вы вправе посещать все, что вам заблагорассудится.
– Только ль на Родосе я буду осчастливлен подобной милостью?
Исмаил паша немного смутился, скорее от тяжелого взгляда хана, нежели от его мягкого тона.
– Завтра к обеду наше судно прибудет в порт Митилены на острове Лесбос. Если вы пожелаете осмотреть остров, вам никто не будет чинить препятствий.
– Благодарю вас, я с удовольствием принимаю предложение, – мягко произнес принц.
Исмаил паша отметил, что совсем недавно Шагин Гирай был мрачнее тучи, провожая взглядом поверженного берега Османской империи. Но теперь ему показалось, что неукротимый татарский принц унял свою гордыню и своенравность, смирившись с неизбежными превратностями судьбы.
– Позвольте напомнить вам, Ваша Светлость, что вы не пленник острова Родос, а его почетный гость.
Шагин громко рассмеялся.
– Полноте, Исмаил паша! Я прекрасно осознаю свое нынешнее положение, мне не остается иного выхода, как смириться с этим!
– Вы действительно готовы смириться? – неожиданно спросил пристав.
Два взгляда скрестились в немом поединке. Тон пристава с легкими нотками недоверия насторожил принца.
– В том, что согласен я или нет, это другой вопрос. Как уже было сказано мной у меня нет выбора, – холодно отчеканил Шагин.
– Пусть вас не смущает мой вопрос, прозвучавший несколько резко, но под этими словами я имел в виду иной смысл.
Шагин удивленно вскинул бровь.
– Что же?
– Дело в том, что задолго до нашего с вами знакомства я был наслышан о вашей не совсем обычной жизни. До дня, когда вы взошли на ханский престол, вы много путешествовали, долго жили в Европе, а по возвращению в Ханство с первых же дней проявили свою доблесть при ханском дворе, за что получили от крымского хана титул сераскира  над всеми ногайскими ордами, хотя в то время при крымском дворе было достаточно принцев и султанов, заслуживающих этого высокого звания. Немного позже взгляды османского общества были прикованы к вам в связи с вашей лавирующей политикой, которую вы вели с Россией и Портой еще в период правления вашего брата Сагиб Гирая . Но по-настоящему всех всколыхнула новость о вашем желании создать на замлях Крымского Ханства Черноморскую империю. Поэтому, надеюсь, теперь мой вопрос уместен, так как думаю, человек с такой кипучей энергией, как вы, не сможет спокойно доживать свой век на забытом острове?
– Вы считаете, что в моем положении возможно вернуть утраченное и что-то изменить? – с улыбкой спросил Шагин Гирай.
Исмаил паша многозначительно промолчал.
– Выходит, вы мне не доверяете? – снова осведомился принц.
– Я не могу себе этого позволить…
– Оставьте все эти высокие слова! – прервал его Шагин.
– Возможно, если бы я знал лучше, – осторожно произнес пристав, – слухи, которыми полон Босфор, зачастую оказываются недостоверными, а о вас ходят настоящие легенды!
– И не предполагал, что моя скромная персона вызывает интерес на Босфоре! А какие у вас, дражайший Исмаил паша, имеются предположения относительно моего назначения сераскиром?
Поняв по тону и насмешливому взгляду хана, что позволил себе лишнего в разговоре, пристав почувствовал себя неуютно, но отступать было не в его правилах.
– Крым Гирай хан , хотя и отличался некоторым своенравием, но без причин не раздавал высокие должности; верно, вы имели все основания на это звание.
Шагин не изменил выражения своего лица. Холодная непроницаемая маска украшала его красивый строгий облик.
– Что же меня побудило так долго оставаться в Италии? – продолжил бывший хан.
– Быть может тяга к образованности…
– Уже тогда я был изгнанником, какая речь может идти о знаниях!? – прогремел принц, сдвинув брови к переносице. – Знания при желании можно было получить и в Ханстве, – тише добавил он.
Исмаил паша заметил, как глаза его собеседника потемнели. Стоило ли дальше испытывать терпение принца? Ведь, по сути, он его совсем не знал.
– Вы спрашивали о моих предположениях, – напомнил пристав, не сдавая позиций.
– Они не верны. Бессмысленно и далее интересоваться. Ваше мнение обо мне искажено, я заметил это с первой минуты нашего вынужденного знакомства.
– Если б я имел возможность знать.
Повисла минутная пауза.
– Вы в самом деле этого хотите? – вдруг спросил Шагин.
– Мне не безразлична судьба принца, к которому по воле Всевышнего я приставлен.
Шагин умолк, погрузившись в свои мысли. Потом поднял свой живой взор на пристава и ровным голосом произнес:
– Наверное, лучше будет, если вы узнаете все от меня, чем будете блуждать в дебрях предположений, диктуемых лживыми сплетнями.
Татарский принц откинулся в кресле. Трапеза подходила к концу, и он велел своему слуге подавать кофе и кальян.
Не смея нарушить повисшую тишину, Исмаил паша терпеливо ждал, когда Шагин Гирай начнет свой рассказ. Однако услышать его в этот вечер ему было не суждено.
Наслаждаясь вкусом крымского табака, Шагин погрузился в воспоминания тридцатилетней давности, не замечая позвякивания фарфоровых чашек на столе и бряцания оружия из коллекции на шифоньерке. Исмаил паша насторожился.
Сквозь обшитые дубом стены каюты доносились резкие порывы ветра. Усиливалась качка. Паруса раздувались и бились о стволы мачт. Морская пучина, словно раненый зверь, становилась агрессивной. Волны с глухим грохотом разбивались о корпус судна, кидая его из стороны в сторону, словно ореховую скорлупу. Начинался шторм.
Отчаянно скрипел такелаж . Спустя некоторое время пристав различил громкий голос рулевого, отдающего приказы. По верхней палубе забегали матросы. Исмаил паша сделал предположение, что вахта забралась на реи, беря на гитовы  брамсели , марсели  и грот, спустила большой фок и оставила под ветром только малый. Опытный моряк – османский паша, в прошлом морской офицер, догадывался, что команда выполняла действия предостережения во время морской бури.
Но беготня не прекращалась, и это начинало тревожить пристава.
От сильного толчка со звоном опрокинулся бокал и недопитое вино, которое совсем недавно подал Арис, багровым пятном расплылось по белоснежной скатерти. В ту же секунду Шагин очнулся от воспоминаний и его взгляд скользнул по каюте и остановился на опрокинутом бокале, который продолжал перекатываться, рискуя скатиться на пол и разлететься вдребезги. Исмаил паша нервно поспешил вернуть бокал в правильное положение.
– Что происходит? – хмуро спросил Шагин, наблюдая за пританцовывающей посудой на столе.
– По всей видимости мы попали в шторм, – пристав порывисто встал и подошел к окну, – похоже, море бушует не на шутку, это опасно вблизи островов, мы можем наскочить на рифы.
– Да оградит нас Аллах от этой напасти, – произнес принц.
– Кроме воли Всевышнего, в море необходимо уметь бороться со стихией. Если Ваша Светлость не возражает, я поспешу откланяться, мне следует лично убедиться, все ли в порядке наверху.
И прежде чем Шагин успел что-либо сказать, Исмаил паша, одолеваемый тревожными мыслями, стремительно двинулся к выходу. В следующее мгновение в каюту ворвался холодный морской ветер и шум моря, который через секунду был приглушен захлопнувшейся дверью.
Оставшись один, Шагин приблизился к окну.
Никогда ему еще не доводилось наблюдать зрелища более завораживающего и одновременно грозного. Над бушующей пучиной нависло темное небо, а гонимые ветром черные волны с неистовством разбивались о борта судна.
Впившись жадным взором в морскую стихию, Шагин почувствовал дикое желание отдаться под власть этих волн. Шумящие и трепещущие, словно обуреваемые чувствами, они походили на взлеты и падения его собственной жизни, необычной и странной для других, яркой и мрачной для него.
Резкий толчок заставил прервать его мысли. Он едва удержался на ногах, но оставшаяся на столе посуда с жалобным звоном разлетелась во все стороны. Это обстоятельство напомнило Шагину, что за последние полчаса он не видел Ариса.
Куда же делся его верный слуга! Следовало собрать посуду и укрепить сундуки с ценными вещами.
На призыв Арис не отозвался и Шагин предположил, что он покинул ханские покои еще до наступления внезапной бури и теперь где-то пережидает шквалы ветра.
Судно кидало из стороны в сторону, а где-то над головой слышался топот ног и громкие, тонувшие в порывах ветра, голоса. Слов невозможно было различить, но по интонации молодой человек догадался о серьезности положения корабля, попавшего в шторм в зоне рифов. Пребывая в неведении ни где его люди, ни что происходит на судне, принц, не колеблясь, покинул свою каюту.
Пенистые брызги и порыв холодного ветра ударил ему в лицо, когда он, приложив немало усилий, выбрался наверх. Переждав, когда сила ветра отступит, Шагин достиг палубы между грот и фок мачтами.
Здесь царил полный разгром. Судно казалось всклокоченным и растрепанным. Повсюду с грохотом перекатывались пустые бочки, отчаянно скрипел такелаж, а от прежнего лоска не осталось и следа.
Шагин увидел во всей красе морской шторм, угрожавший поглотить легкий бриг. Остановив одного из матросов, Шагин Гирай, стараясь перекричать ветер, спросил, где капитан судна. Матрос махнул в сторону полуюта и с озабоченным видом поспешил в сторону трюма, он даже не обратил внимания на того, кто его остановил. Шагина это обстоятельство только позабавило. Он поспешил добраться до трапа и узнать у капитана Ибраим бея, как обстоят дела. Но едва он достиг мостика, как еще один толчок заставил его вспомнить имя Аллаха и схватиться за поручни, чтобы не полететь кубарем по палубе. Раздался страшный треск, и в ту же секунду усилилась суета.
Капитан реис-эфенди Ибраим бей, плотного телосложения, закованный в свой капитанским мундир, скорее скатился, чем спустился по трапу и чуть не столкнулся с принцем, которого меньше всего ожидал увидеть здесь одного.
Поправив съехавший на бок белый тюрбан, он машинально приложил руку к груди и попытался поклониться Гираю.
– О, Ваша Светлость, вы выбрали неудачное время, покинув свою каюту, здесь небезопасно.
– Я в курсе, – холодно заметил Шагин, – но я могу быть полезным здесь, чем в каюте.
– Но…, – растерянно начал капитан, однако от нового сильного толчка отлетел к планширу .
Осторожно приблизившись к Ибраим бею, Шагин помог ему подняться.
– Благодарю вас, Ваша Светлость.
– Корабль наскочил на подводную скалу? – спросил Шагин.
– Похоже, что так, остается уповать на Аллаха, чтобы риф не был крупным.
Корабль действительно наскочил на подводный риф. Вода напором хлестала в трюме. Ее уровень быстро поднимался, и до пробоины уже не было возможности добраться.
Возле Шагин Гирая, находившегося на нижней палубе неподалеку от трюма, собрались его люди, готовые в любую минуту следовать указаниям своего господина.
В трюме заработали насосы. Но очень скоро, не выдержав перегрузки, вышли из строя.
По команде Ибраим бея матросы и янычары  образовали живую цепь и начали вручную вычерпывать ведрами воду из трюма. Спустя некоторое время, люди стали выбиваться из сил, с трудом удерживая воду на одном уровне. Видя, что практически весь экипаж задействован в спасении судна, Шагин отдал распоряжение своим аскерам встать в общую цепь и поддержать матросов. А вскоре, к изумлению капитана, скинув халат и оставаясь в одной рубашке и штанах, сам включился в работу. От неожиданности реис-эфенди забыл свои команды. Чтобы ханских кровей принц выкачивал воду из трюма корабля, везущего его же самого в ссылку, Ибраим бей видел впервые. Однако вмешиваться он не посмел, отметив, что все эти Гираи с причудами, оттого и топчут с завидным постоянством золотые пески Родоса.
Люди на судне боролись со стихией до самого рассвета. Палуба вздымалась и опускалась под ногами, но, несмотря на не прекращавшуюся бурю, экипаж преодолевал ненастье вопреки качке, кидающей «Галион» из сторону в сторону.
Когда вода в трюме поубавилась, пятеро смельчаков рискнули спуститься и по возможности приостановить поток, грозящий, несмотря на усилия экипажа, затопить трюм. Матросы, преодолевая водное препятствие, подобрались к пробоине. Вода доходила им до груди и все же после нескольких неудачных попыток им удалось заложить опасную дыру огромными тюками с песком. Через несколько минут бурление стихло и поток постепенно приостановился. А уже спустя пол часа обнажились тюки с мокрым песком.
Рассвет подобрался незаметно. Так же незаметно успокоились ветер и море. Грязные и зеленые после шторма волны ворчливо перекатывались, но уже не представляли опасности. Багрянец на востоке озарил край неба, и первые отблески приближающегося дня успели лизнуть верхушки мачт.
Шагин не чувствовал усталости, однако, когда отпала нужда в острой нехватке лишних рук, покинул ряды матросов и отступил в сторону вместе со своими людьми.
Арис, который с начала шторма находился с матросами, теперь был рядом и помогал одеть сброшенный Шагином халат.
– Ваше Высочество совершили опрометчивый поступок; оказаться среди матросов одному! – недовольно ворчал слуга, поправляя халат.
– Чем же я рисковал? – спокойно спросил Шагин.
– Люди вашего сана и положения вообще не должны находиться в обществе матросов, а вы, Ваше Высочество, еще и смешались с ними, словно с равными!
– Перед Аллахом мы все равны, и не тебе говорить о матросах пренебрежительно. Если бы не я, ты до скончания века служил бы туркам каким-нибудь юнгой.
Арис глубоко вздохнул.
– Благодарю за напоминание, – произнес он.
– Не стоит, лучше пойди и осведомись, как дела у Исмаил паши. Час назад он сетовал, что мы отклонились от курса. А после вернись в мою каюту и наведи там порядок, от качки, верно, все раскидало.
Когда Арис удалился, капитан реис-эфенди приблизился к принцу, наблюдавшему как матросы на грот-мачте пытались развернуть наскоро сложенные косые паруса. Ибраим бей, отвесив низкий поклон, произнес:
– Ваша Светлость оказали неоценимую услугу, примите искреннюю благодарность.
Принц позволил себе легкую улыбку.
– Я не совершил ровным счетом ничего из того, что могло бы спасти бриг, все сделали ваши матросы. Вознаградите похвалами тех, кто отважился закрыть пробоину.
– Я непременно это сделаю.
– Могу я вам задать вопрос? – осведомился Шагин.
– Я буду счастлив при условии, если смогу удовлетворить вас ответом.
– Как скоро может затонуть судно с заполненным водой трюмом?
– Равномерное погружение в течение часа в нашем случае.
– Так скоро?! – удивился Шагин.
– «Галеон» не военный фрегат и даже не галера. Мы нуждаемся в ремонтных работах на месте, иначе неминуемая гибель судна.
– Как много людей могут спастись? Я видел лодки, но их, по моим скромным подсчетам, едва ли хватит только для моих людей, не говоря уже обо всем составе экипажа.
Капитан реис-эфенди развел руками.
– Лодки предназначены исключительно для пассажиров, если таковые имеются во время катастрофы.
– А матросы и весь экипаж?
– Включая и вашего покорного слуги, – с этими словами Ибраим бей снова поклонился, – остаются на судне до последней минуты.
– Но почему не предусмотрены лишние шлюпки? Штормы случаются не редко, а корабли идут на дно еще чаще. Империя теряет своих лучших людей, не задумываясь об их умении и познании навигаторского искусства!
– Ваша Светлость поняли мой ответ несколько превратно, все это для того, чтобы люди перед страхом смерти предприняли все возможное, дабы спасти себя, а следовательно, и судно. Империи не безразлична потеря своих кораблей, так же, как и людей, которые ими управляют, – мягко возразил Ибраим бей, пытаясь избегать при разговоре пристального взгляда принца, внимательно его слушавшего.
Когда реис-эфенди умолк, Шагин Гирай, выдержав паузу, произнес:
– Мне трудно судить Порту в корабельном деле, возможно, это и правильно, но только отчасти. Благородные люди, такие, как вы, эфенди, примут достойно неизбежность судьбы. Но простой люд перед страхом смерти будет искать выход к спасению любыми путями, вредя в панике и себе и другим, такова сущность человечества и никакие законы не будут здесь иметь силу.
– Я разделяю ваше мнение, но моя команда уже не раз сумела доказать свою отвагу и находчивость. Уверен, она и перед гибелью не дрогнет, если, не дай Аллах, это произойдет.
– Это заслуга капитана, – обронил Шагин, снова бросив взгляд на фок-мачту, где уже красовались белые паруса, расправленные и плотно натянутые бризом. Через несколько минут принц снова обратил свой пристальный тяжелый взор синих глаз на капитана. – Я приношу извинения, эфенди, но я возвращаюсь в свою каюту. Если понадобится помощь, вы можете располагать моими людьми.
– Благодарю, Ваше Высочество, и не смею вас задерживать, – вежливо ответил Ибраим бей, отступив на шаг, он склонился в глубоком поклоне.
Бывалый морской волк чувствовал перед этим, еще молодым человеком, странную робость. Этот проницательный взгляд и манера держать себя вызвали в капитане одновременно чувство уважения и стеснения. Высокий, атлетического сложения Шагин заполнял собой все пространство около Ибраим бея и поэтому, когда Гирай в сопровождении своих людей удалился в ярус кают, капитан почувствовал облегчение.
Возвратившись в свою каюту, где Арис успел немного прибрать, Шагин отпустил всех своих людей и, пройдя в смежное помещение, служившее ему временно спальней, прилег не узкую кровать. Усталость и бессонная ночь дали о себе знать, и едва он сомкнул веки, как погрузился в глубокий сон.

Глава II
Остров надежды
Что-то теплое и едва уловимое приятно ласкало и щекотало его лицо. Оно перебегало от подбородка к губам, устремлялось вверх и расплавленным золотом пронизывало веки. Сон постепенно уступал место дремоте, сквозь которую ему вдруг привиделся знакомый до боли образ. Густые, цвета меди волны волос обрамляли белоснежное личико с тонкими и правильными чертами, а большие и влажные, как у горной серны, глаза с укоризной смотрели на него. Ком горечи и тоски подкатил к горлу.
– Хатидже! – сорвалось с его уст и образ, встревоженный его зовом, мгновенно растворился.
В ту же секунду он открыл глаза, но сразу же зажмурился. Яркие теплые солнечные лучи светили ему прямо в лицо. Отвернувшись от слепящего света, Шагин с большой неохотой поднялся с постели. Пробуждение вернуло его к горькой реальности.
Начинался новый день.
Поднявшись со своего скромного ложа, Шагин приблизился к иллюминатору. На небе не было ни облачка, солнце стояло высоко в зените, а морская гладь, переливаясь и искрясь, нежилась под его лучами. Трудно было даже представить, что эти бархатистые мелкие волны могли быть опасными еще так недавно. Но вместо безбрежного морского простора Шагин увидел, что бриг идет вдоль сильно изрезанного скалистого берега.
В дверь осторожно постучали и в следующую секунду в комнату заглянул Арис.
– Добрый день, Ваше Высочество, – произнес слуга.
– Который час? Похоже, я долго спал!
Арис улыбнулся.
– Половина второго.
– Половина второго?! – с недоверием переспросил Шагин – Я так долго спал! Разве ты не мог меня разбудить раньше?
– В этом не было необходимости. Вы не отдыхали ночью, надеюсь, сон пошел вам на пользу?
– Где мы сейчас? – проигнорировав вопрос слуги, задал он свой. – Что это за берега?
– Мы идем вдоль берега Лесбоса, точнее будет сказать, мы огибаем остров с запада. Вчера нас отнесло в открытое море.
– Как я сам не догадался.
– Ваше Высочество желает подкрепиться?
– Нет, Арис, я не голоден. Помоги мне одеться, я поднимусь на палубу.
Погода стояла великолепная. Чистый морской воздух пьянил своей свежестью, а легкий южный ветер окутывал теплыми порывами, и, несмотря на то, что был февраль, здесь, на средиземноморье чувствовалось приближение ранней весны.
Приветливыми улыбками и почтительными поклонами встретили матросы на палубе принца, который неспешна, уверенной походкой и твердой поступью поднялся на полуют, где на фоне ярко голубого неба вырисовывалась темная фигура Исмаил паши. Пристав, облаченный в шитый серебром коричневый кафтан и такого же цвета тюрбан, наблюдал за приближением брига к острову. Заслышав позади себя неторопливые шаги, турок обернулся. Увидев рядом с собой остановившегося хана, он склонился в почтительном поклоне, быстро прикладывая правую ладонь к груди, губам и лбу.
– Надеюсь, Ваше Высочество отдохнули после сумасшедшей ночи? – вежливо осведомился пристав.
– Больше, чем следовало. Я проспал пол дня, хотя предполагал, что после такой бурной ночи вообще не усну.
– Всему виной мельтем, средиземноморский северный ветер. Чаще он царит на широтах Киклады , но в это время года забредает и сюда. Как правило, он появляется внезапно и так же внезапно исчезает. Наше судно спокойно перенесло бы шквал, не будь рифа, на который мы наскочили по упущению рулевого.
– Мой слуга сообщил мне, что судно отклонилось от курса.
– Да это так, нас унесло достаточно далеко в море, почти к острову Скирос , поэтому теперь Лесбос открывается нашему взору с юго-западной стороны. Но, я думаю, привлекательности он своей от этого не теряет. Взгляните, мы приближаемся к одной из самых живописных бухт Северной Спорады, бухте Геры. Именно там у ее берегов раскинулись Метилены, главный и самый древний город острова.
Бриг, напоминая хромую старуху из-за сильного крена, достаточно близко подошел к берегу, и теперь Шагин мог разглядывать ту часть острова, которая открылась его взору.
Изумрудная зелень сгущалась до синевы, вокруг залитых лучами солнца горы и холмов, на которых, перемеженные раскидистыми кипарисами и оливковыми деревьями, проглядывали останки языческих храмов. По соседству с призраками греческой культуры удобно расположились нарядные мечети, чьи полукруглые зеленые купола и высокие пики минаретов придавали острову восточный оттенок. И только у самого берега на низменности теснились дома рыбаков.
В это время реис-эфенди Ибраим бей со своего капитанского мостика отдал распоряжение убрать оставшиеся паруса. Матросы забегали по палубе от грот до фок-мачты и устремились на реи, исполняя команду. Очень скоро мачты оголились и «Галеон» медленно вошел в бухту.
Огибая скалистый берег, судно, словно для реверанса слегка наклонилось вперед корпусом и вошло в одну из красивейших бухт Лесбоса.
Взору Шагина предстал белокаменный город, уютно раскинувшийся амфитеатром на двух высоких холмах, на одном из которых, окруженный сосновыми рощами, отчетливо был виден полуразрушенный временем средневековый замок. А чуть ниже, по склону холмов, в южной части Метилен, при ярком солнечном свете красовались мечети и богатые выстроенные в османском стиле виллы, утопающие в зелени апельсиновых садов. Дома греческих горожан размещались в северной части города и сбегали с холмистой возвышенности к набережной, у которой на якоре стояло несколько фелюг, черных шебек и больших тартан, сверкающих лакированными бортами и голыми мачтами.
Однако не красивая панорама города, а большое громоздкое строение, обнесенное зубчатой стеной, привлекло внимание последнего крымского хана. Это была турецкая цитадель. Она находилась в стороне от города, у старой пристани и, по всей видимости, служила османской администрацией.
Мрачная крепость, воздвигнутая турками в период завоеваний, вернула Шагина к реальности его положения. Волна негодования захлестнула трезвый рассудок. Однако весь внешний облик принца не выдал ту бурю, что бушевала внутри. Его взгляд оставался по-прежнему спокойным, и ни один мускул не дрогнул на его красивом лице.
И все же сомнения заставили его забеспокоиться.
Если они остановятся в этом турецком капкане, все его планы рухнут. А этого нельзя было допустить…
Бриг приближался к побережью. Цитадель маячила прямо по курсу, и нетерпение принца нарастало с каждой новой минутой.
Готовый сорваться с губ вопрос так и повис в воздухе. С болезненным скрипом судно повернуло к городу и медленно проследовало прочь от зловещих башен к набережной, рядом с которой громоздился большой христианский храм Святого Афанасия и белая мечеть Ени-Джами.
Шагин подавил вздох облегчения.
– На острове нам предстоит пробыть более двух дней, судно нуждается в ремонте, а до Родоса могут возникнуть непредвиденные осложнения, – произнес Исмаил паша, – но зато вы, Ваше Высочество, сможете насладиться красотами не только города, но и самого острова.
– Я непременно воспользуюсь вашим предложением, если мне будет предоставлена возможность осмотреть примечательные места острова в сопровождении моих людей.
– Как пожелаете. Однако здесь мало, что осталось от былых времен, кроме природы. Греки перестали заботиться о своем наследии, как раньше, а англичане и французы расхищают последнее, что осталось в старых языческих храмах.
– Здесь есть иностранцы? – полюбопытствовал Шагин.
– Из-за дружественности наших государств османское правительство позволяет европейцам посещать греческий архипелаг. – Ответил пристав. – К тому же, на острове, кроме греков и турков, живут генуэзцы и венецианцы. К примеру, вон тот замок, что стоит на холме, по сей день принадлежит потомкам генуэзских герцогов рода Гателузо.
– А контролирует ли османская таможня всех европейцев, въезжающих в пределы империи?, – спросил Шагин, пропустив последние слова Исмаил паши. – У нас в Ханстве эта служба была хорошо налажена, особенно во времена правления моего дяди Крым Гирай хана
– К сожалению, на архипелаге это практически невозможно. Моря бороздят нейтральные суда, они имеют необходимые пропускные документы и в водах Османской империи им никогда не чинят препятствий. На их борту зачастую находятся англичане или французы – любители древностей, они-то, как и основная команда, не проходят морскую таможню и редко отмечаются в таможенных журналах.
– Выходит, на острова могут попасть беспрепятственно любители-путешественники?
– Да. До недавних времен некоторые из них даже умудрялись увезти с собой некоторые языческие статуи, но греческое население пришло в негодование и османскому правительству пришлось наложить запрет на вывоз греческой старины.
– Османская империя столь могущественна, что может позволить себе не соблюдать предосторожностей от внешних опасностей! – с сарказмом отметил Шагин, кривя губы в улыбке, – Немудрено, что во времена последней войны с Россией греки-маниоты  без труда были подняты на восстание против турков усилиями агентов этого Орлова !
– Помилуйте, Ваше Высочество! Кому сегодня в голову придет мысль вторгнуться в морские пределы Порты? Со многими государствами Европы мы союзники. К тому же пограничные военные корабли всегда курсируют в Средиземном море.
– Вы правы, Европа занята собой, а вот Россия стремиться к расширению своих границ и выходу в моря! Ее аппетиты велики, и сейчас, когда этот северный молох поглотил Крымское Ханство, целью его стал Стамбул или, как они его именуют, Константинополь! Но не будем о политике, я не хочу пропустить этой красоты.
Шагин умолк и устремил свой взгляд вперед.
Защищенная с трех сторон холмистыми берегами бухта Геры была хорошим убежищем морским судам. Здесь царил полный штиль. И бриг бесшумно скользил по зеркальной глади. Вода была настолько прозрачная, что было видно каменистое дно.
Когда бриг подошел к городу, Шагин Гирай заметил, что ни в порту, ни у набережной не царило привычного для прибрежных городов оживления; неслышно было возгласов снующих местных торговцев или моряков. Даже не было слышно привычного крика морских птиц. Ставни домов были плотно закрыты и, казалось, что Метилены по каким-то непонятным причинам обезлюдили. Только горстка людей у пристани, встречающих пассажиров османского судна, говорила о том, что не все жители покинули этот загадочный город.
«Галеон» бросил якорь недалеко от старой пристани. И через пол часа Шагин Гирай в сопровождении своих людей и Исмаила паши вступил на пыльные камни набережной.
– У меня сложилось впечатление, что на острове никого нет за исключением горстки людей, поджидающих нас. Где же жители Лесбоса? – осведомился Шагин у Исмаил паши, – надеюсь, нас здесь не подстерегает легендарный царь Лесбоса Филомилед ? – с улыбкой добавил принц, припоминая богатую мифологию греков.
Исмаил паша с недоумением посмотрел на Гирая. Имя лесбосского царя, который по легенде убивал всех чужестранцев, ему ни о чем не говорило. Но переспросить, что имел в виду принц, он не осмелился.
– Пусть это вас не смущает, мы прибыли в час сиесты – священный час сна для всего архипелага независимо от времени года, – с улыбкой ответил Исмаил паша. – Все жители островов, в том числе и турецкий гарнизон, соблюдают его с особым почтением и спят крепче, чем ночью.
Через несколько минут к вновь прибывшим приблизился управляющий острова Сулейман паша, крупный мужчина лет сорока, и одабаш  Эмре эфенди. Оба поспешили склониться в полупоклоне перед Гираем.
– Нам уже сообщили, что ваш корабль попал в бурю. Слава Аллаху, что все обошлось, и вы в целости и сохранности прибыли на наш остров. Добро пожаловать на Лесбос, где я смею полагать, Ваше Высочество, найдет лучшие условия, чем на корабле, пострадавшем от шторма, – произнес Сулейман паша.
– Вы прекрасно осведомлены, – заметил Шагин, изучая пашу Лесбоса, – насколько мне известно, мы не посылали голубя почты.
– Средиземноморская служба на архипелаге неплохо работает, – с лукавой улыбкой пояснил паша. – На самом деле нам принесли эту новость греческие рыбаки: сегодня утром они видели ваш бриг недалеко от острова. Признаться, мы вас ожидали намного раньше. Но, прошу вас, примите мое приглашение и не откажите временно поселиться в моем скромном доме, где Ваше Высочество ждет отдых и обед.
Шагин был в нерешительности. Принять приглашение паши, это значило быть под постоянным надзором его людей, но с другой стороны это было куда лучше и удобнее, нежели в крепости среди целого гарнизона турецких солдат.
– Я принимаю ваше приглашение Сулейман бей.
– Я бесконечно счастлив, что имею возможность оказать гостеприимство такой высокой особе, как вы, Ваше Высочество, – Сулейман паша еще раз поклонился. – Надеюсь, мой дом будет всем удобен для вас. К сожалению, на острове нет достойного экипажа, и мы можем вам предложить только лошадей…
– Нет необходимости в экипаже. Я с удовольствием проследую до места верхом.
Сопровождаемый управляющим Лесбоса и десятью аскерами из личной охраны во главе с Селим беем, Шагин Гирай вступил в безлюдный город. На улицах было пустынно. Практически все население Метилен скрывалось за закрытыми ставнями, и только кое-где виднелись, укрытые в тени, спящие фигуры турецких солдат.
Шагин Гирай был поражен тем, что глава острова даже не замечал, как его подчиненные спокойно дремали, и не потрудился заранее предупредить их о прибытии высокой особы.
Заметив удивленный взгляд принца, Сулейман паша виновато пояснил, что, мол, сейчас час сиесты, а это, время священного сна.
– А если в это время к острову подойдет вражеская эскадра? Ваши люди все равно отдадут предпочтение сну только потому, что на архипелаге все строго соблюдают сиесту!?
Сулейман паша удивленно приподнял брови.
– Такого попросту не произойдет.
Шагин промолчал. В конце концов, подумал он, почему его это должно волновать.
– Полагаю, османское управление на архипелаге знает свои обязанности, – ограничился он замечанием, и больше не обращал внимания на сонных турецких солдат.
Путь лежал через османский квартал Эрму вдоль нарядных особняков, утопающих в зелени миртовых деревьев, и по лабиринту старых извилистых улиц, мощенных круглыми валунами.
Розовый дом паши Сулеймана располагался за городом в долине у подножья холма. Он был окружен большим садом с фонтанами, в котором без особого порядка были посажены лимонные, апельсиновые и оливковые деревья вперемешку с увитыми виноградом арками и цветочными клумбами.
Горстка сонных слуг встретила их на веранде, увитой стеной из плюща.
– Мой дом в вашем распоряжении, Ваше Высочество. Надеюсь, вам здесь понравиться. Дом не большей, но зато он окружен красивым садом. Другого такого во всем Лесбосе не найти, – не без гордости отметил паша после того, как показал свои владения принцу.
– Сад в самом деле очень красив, но мне бы не хотелось вас притеснять, – сказал Шагин, возвращаясь в сопровождении паши на веранду.
– Прошу, Ваше Высочество, не думать об этом. Для меня большая честь принимать вас в своем доме! – поспешил заверить управляющий. – В это время года мы с семьей проживаем в усадьбе у самого побережья. Сюда мы перебираемся в летнюю пору, когда стоит нестерпимая жара. Но если вас смущает одиночество, с огромным удовольствием я предоставлю вам покои в усадьбе у моря.
– Ни в коем случае. К слову сказать, я большой поклонник одиночества, уединение меня не страшит. Напротив, тут в некотором отдалении от города я буду чувствовать себя превосходно, буду любоваться дивным садом и наслаждаться местными пейзажами, – меланхолично заметил Шагин, окидывая с веранды великолепную картину. – К тому же Исмаил паша непременно составит мне компанию. Единственное мое желание, пока наше судно будет исправлять свои повреждения в порту, я бы хотел по возможности осмотреть сей легендарный остров, – произнес Шагин, беря с принесенного слугой серебряного подноса чашечку с прохладным шербетом.
– Я готов предложить вам свои услуги в качестве проводника. Остров и в самом деле очень красив и таит много интересного.
Шагин ничего не ответил на предложение паши. Его взор остановился на холме, чью вершину венчал тот самый замок, который он заметил еще с корабля.
– Чей это замок? – осведомился принц.
– Это дворец Гателузо, – пояснил паша.
– Он принадлежит итальянцам? – оживился принц.
– Да, генуэзскому роду.
– Складывается впечатление, что в нем никто не живет.
– Это только с первого взгляда, старый герцог Гателузо доживает в нем свои последние дни.
– Никогда не слышал об этом имени.
– До того времени пока светлейший султан Мухаммед II  не завоевал Лесбос остров находился под управлением генуэзцев во главе с родом Гателузо, – пояснил Сулейман паша.
– А на самом острове еще живут итальянцы? – полюбопытствовал Шагин.
– Рядом с замком на холме расположен генуэзский квартал. Он находится под присмотром одабаш Эмре эфенди. Еще здесь есть несколько мужских монастырей, где большинство монахов итальянского происхождения.
Повисла минутная пауза, во время которой Шагин с интересом разглядывал замок. Паша не посмел его прерывать. Наконец, взгляд Шагина оживился и он снова обратился к управляющему.
– Мой визит к герцогу не покажется неуместным?
– Вы хотите посетить дворец!? – искренне удивился паша.
– Мне бы очень этого хотелось.
– Простите меня, но боюсь, это не самая хорошая мысль.
– Отчего же? Герцог не гостеприимен или не желает видеть в своем доме мусульманина?
– Герцог очень стар и болен, и он не сможет принять вас так, как того требует ваше происхождение. Его некогда великолепный дом сейчас находится в полном запустении, почти все слуги разбежались.
– Если только причина в этом, то меня это ничуть не смущает. Могли бы вы завтра послать к нему и предупредить о моем визите?
– Как пожелаете, – пожимая плечами, сказал Сулейман паша.
– Благодарю вас. Мне доставит удовольствие общение с итальянцем.
– Я не думаю, что вы будете этим общением удовлетворены. Старик со странностями, как я уже говорил. Он болен и слаб памятью, – снова возразил управляющий.
Шагин метнула на него свой взгляд, от которого паше стало не по себе. После чего мягко произнес:
– Ну что же, Сулейман эфенди, благодарю вас за любезно предоставленный приют, я более не смею вас задерживать и отрывать от дел государственной важности. К тому же я знаю, как требователен к своим верноподданным султан Абдулл-Хамид.
Сулейман паша поклонился.
– Ваше Высочество ничуть не стесняет меня, напротив, быть вам полезным для меня большая честь, – управляющий снова отвесил низкий поклон. – Но Ваше Высочество, верно, утомлены после дальней дороги. Моя прислуга в вашем распоряжении и, если я вам понадоблюсь, вы всегда можете кого-нибудь из слуг послать за мной. А сейчас, с вашего позволения, я удаляюсь.
Со вздохом облегчения Гирай проводил взглядом управляющего. И только когда последний скрылся за воротами усадьбы, устало обратился к своему подошедшему слуге.
– Арис, когда кончается час этой сиесты?
– В четвертом часу, Выше Величество.
– У меня сложилось впечатление, что мы попали на вечно спящий остров!
– Прошу простить меня, но мне не кажется, что турки здесь окончательно потеряли бдительность. Когда мы ехали сюда, не все предавались полуденному сну.
– Как знать, возможно, ты и прав, но меня сейчас не это волнует. Разузнай, где в Метиленах находится монастырь Братьев Самаритян, и передай настоятелю Григориосу, что я хочу с ним встретиться как можно раньше.
Арис, поклонившись, молча удалился.
Спустя, несколько часов, когда Шагин принял омовение и немного отдохнул, пожаловал Исмаил паша.
– Как Ваше Высочество устроилось? – осведомился он, оглядев дом.
– Как видите, Сулейман паша проявил трогательную заботу к моей персоне. Дом великолепен. Но, прошу вас, пройдемте к столу, полагаю, вы, как и я, немного проголодались.
– С удовольствием составлю вам компанию. Признаться, я немного голоден.
Шагин Гирай снисходительно улыбнулся и жестом пригласил пристава к столу.
– Как обстоят дела с бригом? – поинтересовался принц, когда они приступили к трапезе.
– Пробоина дала большую трещину. Судно нуждается в хорошем ремонте, и на острове мы вынуждены будем провести дней пять.
– Похоже, вас, милейший Исмаил паша, огорчила долговременная остановка на Лесбосе, вы так спешите от меня избавиться? Ведь на Родосе вы наверняка пробудете со мной недолго.
– Ваше Высочество знает, что я человек подневольный, и моя нынешняя служба подле вас.
– Такие люди, как вы, нужны в море, а не на богом забытом острове.
– Только в случае вашего мною недовольства меня сменят.
– И пришлют другого, – ровным голосом продолжил Шагин. – Нет, я не имею к вам претензий, вы хороший собеседник и мне это нравится.
– Благодарю. К слову сказать, вчера вечером буря прервала замечательный ужин.
Шагин улыбнулся, но ничего не сказал.
– И не дала возможность услышать историю Вашего Высочества, – осмелился напомнить пристав.
– Да, вчера я был расположен вам поведать о своей судьбе.
Повисла минутная пауза. Исмаил паша не осмелился заговорить первым.
– К сожалению, сегодня я не настроен на долгие беседы и воспоминания, я чувствую легкую усталость.
– Как будет угодно Вашему Высочеству.
Отпив немного узо – греческой анисовой настойки, распространенной на Архипелаге, Шагин обратился к своему приставу:
– Я заметил, что слуги не перенесли в этот дом ваших вещей, разве вы не разделите моего одиночества?
– Мне бы не хотелось стеснять вас своим присутствием.
– Где же вы остановились?
– В крепости.
– Но это достаточно далеко отсюда, вы вполне могли бы разделить со мной этот кров.
– Благодарю, Ваше Высочество, но мне нужно быть постоянно в порту и следить за ведением ремонтных работ. К тому же, как я слышал от благородного Сулеймана эфенди, завтра вы пожелали полюбоваться крепостью Гателузо и старыми кварталами Метилен?
– Это так. Надеюсь, мне это не возбраняется?
– Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, кроме известного вам предписания.
Шагин нахмурился, но ничего не сказал.
– Если Ваше Высочество желает, я распоряжусь, чтобы вас сопровождали турецкие солдаты из гарнизона.
– Я предпочитаю, чтобы меня сопровождали мои люди, – холодно произнес Шагин и обратился к слуге, который находился за его креслом.
– Велите подавать десерт и кальян.
Исмаил паша проследил за удаляющимся слугой и после того, как тот скрылся за дверным проемом, обратился к принцу:
– А где же ваш верный слуга? Сегодня нам прислуживает другой.
– Он разбирает некоторые мои вещи из тех сундуков, что вы любезно распорядились доставить сюда, – спокойно пояснил Шагин.
– Хотел бы я тоже иметь такого же преданного человека, хороший слуга – большая редкость.
– Все зависит от хозяина, если он хорош, значит и слуга ему под стать.
Когда Исмаил паша удалился, Шагин спустился с террасы и побрел по узкой дорожке в глубь сада. Уже вечерело, и солнце наполовину скрылось за горизонтом. Постепенно вечерняя прохлада окутывала остров, а ветерок нес солоноватый запах моря и шевелил листву деревьев. Откуда-то до слуха принца доносились голоса и звуки цитры. Остров ожил.
Однако его сейчас больше интересовало долгое отсутствие Ариса. А еще больше беспокоило то, что их план мог сорваться.
Незаметно для себя Шагин дошел до живой изгороди. Сад закончился, и он уже был готов повернуть назад, как услышал где-то недалеко от того места, где он находился, шум ниспадающей воды. Но не это его привлекло, а то, что кто-то с силой ударил по струнам арфы, и полилась тихая ровная мелодия и теплый низкий женский голос запел странную песню на незнакомом ему языке.
Он остановился и прислушался к пению. Никогда ранее ему не приходилось слушать ничего подобного. Пение становилось все громче и четче, теперь он смог разобрать отдельные слова. Исполнительница пела на языке Аристотеля – на древнегреческом языке – очень красивую песню.
Шагин пошел вдоль изгороди на звуки арфы. Через несколько минут он уперся в небольшой скалистый выступ, у которого заканчивалась низкая живая изгородь. А между тем пение было слышно где-то рядом, и оно заглушало шум воды. На мгновение заколебавшись, он с легкостью преодолел низкую преграду и, обогнув выступ, увидел прямо перед собой среди деревьев останки некогда беломраморного строения, рядом с которым из каменного желоба старого фонтана с шумом падали каскады воды.
Несколько ионических колонн поддерживали уцелевший портик с рельефными изображениями над входом в открытую террасу, обрамленную рядом простых колонн, и в ней среди обломков мраморных изваяний Шагин увидел группу девушек, одетых в белые с золотом греческие туники. Их волосы были подобраны и украшены яркими лентами, как на изображениях старых греческих амфор и полуразрушенной временем мозаике, которые Шагин Гирай видел в опустевшем и заброшенном греческом городе близ деревни Ахъяр  в Крыму.
У девушек в руках были лиры и лишь у одной, сидящей в центре, была арфа. Она и была обладательницей чарующего голоса.
Ее черные волосы, собранные на макушке и поддерживаемые алой лентой мелкими кольцами, рассыпались по плечам, она аккомпанировала сама себе, прикрыв подведенные миндалевидные глаза.
Зрелище, открывшееся взору Шагина, было настолько анахроничным, что первые мгновения он отказывался верить, что видел перед собой юных гречанок, одетых по моде как минимум 25-вековой давности!
Подобное действо он видел только на сценах театров Венеции и Петербурга, но там шла игра. А видеть здесь, среди руин, словно воскресших из давно минувших дней прекрасных греческих дев было поистине необычным и странным.
Завороженный увиденным, Шагин следил за странным действом, происходившем перед его глазами. Солистка продолжала свое пение, слова которого он уже мог разобрать без труда:
«Пестрым троном славная Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах,
Я молю тебя: не круши мне горем
Сердца, благая!»
Когда она закончила, остальные девушки встали в круг и принялись исполнять странный танец, показавшийся принцу ритуальным, и напевать новую песню. Все это продолжалось на протяжении часа пока странные танцовщицы не заняли свои места. Молодая женщина в центре встала и громким голосом принялась декларировать какой-то гимн под звуки арфы, слова которого Шагин уже не мог уловить. Гречанка повернулась лицом в его сторону, и он увидел красивое одухотворенное лицо смуглолицей красавицы.
Едва она умолкла, как девушки, словно по невидимому знаку, поднялись со своих мест и попарно покинули место своего тайного уединения.
Шагин еще некоторое время находился в своем укрытии, и только когда все шорохи стихли, он, влекомый любопытством, вышел из своего укрытия и приблизился к тому месту, где еще совсем недавно находились девушки в белых туниках. Пройдясь средь обломков колонн и некогда красивых скульптур, принц заметил в одном из углов небольшой постамент, на котором красовался бюст. Подойдя ближе, он отчетливо увидел одухотворенное женское лицо. Красивый греческий профиль не дал усомниться, что запечатленное в мраморе изображение принадлежало гречанке. Под бюстом была надпись, из которой Шагин смог разобрать только одно слово: «Сапфо».
Побродив немного среди остатков некогда небольшой греческой виллы, Шагин вернулся в имение Сулейман паши.
Арис его уже ждал в саду.
– Мне сказали, что вы гуляете в саду.
– В таком саду можно и заблудиться, мой друг! – громко произнес принц и, переходя на греческий, быстро спросил, – Так что ты узнал, какие новости?
– Я встретился с настоятелем, он может с вами встретиться завтра в полдень во дворце Гателузо, по его словам это самое безопасное место и время.
– Ну, хорошо, я как раз собирался посетить итальянца. Благодарю тебя, Арис, иди отдыхай, у нас еще много дел.
***
На следующее утро засвидетельствовать свое почтение принцу пожаловал Сулейман паша в сопровождении своих людей.
– Приветствую вас, благородный паша! – произнес с террасы Шагин, наблюдая за маленькой процессией.
Сулейман паша низко поклонился.
– Место, где вы живете, просто чудесно и полно неожиданностей! – продолжил Шагин, когда паша поднялся на террасу.
– Добрый день, Ваше Высочество! Позволю себе осведомится, что вы имеете в виду?
– Прошу вас, присаживайтесь, прислуга сейчас приготовит нам ароматный кофе, а вы, если конечно я вас не задерживаю, расскажете мне о самом острове.
– Как вам будет угодно! И все же, что произошло? У меня закрались подозрения, что вы увидели нечто, что вас потрясло до глубины души.
– Вы проницательны! Так оно и есть. Вчера вечером я был немного утомлен с дороги и сразу же, едва меня покинул Исмаил паша, я прилег на диван и забылся сном. В своем сне я бродил по вашему дивному саду и в какой-то момент мне причудилось, что я слышу музыку и пение сладкоголосой гурии, которая манила меня за собой. Не будь я мужчиной, наверное, не поддался бы столь манящему зову. Я пошел на ее голос и оказался в конце райского сада. Но зрелище, которое предстало передо мной, не напоминало восточный эдем! Это были не гурии, а простые девушки, облаченные в белые одежды. Кто они? Вы их знаете?
Сулейман паша не ожидал столь прямого вопроса. Минуту он просто смотрел на принца не зная, что ответить.
– Вы правда видели этих безумных?
– Таковы ли они, решать вам, а вот кто они, вы мне еще не ответили. Что за обряд я наблюдал?
– Сам я ни разу не видел, но знаю, что на Лесбосе по сей день существует кружок приверженок некой Сапфо , которая по преданию жила раньше на этом острове.
– Кто такая была эта Сапфо?
– Греки называют ее поэтессой.
– Так они не богине поклонялись?
– Они чтят культ богини Афродиты  и по сей день устраивают мистерии и приносят в языческие храмы дары. Но Сапфо покланяются больше.
– А что вы знаете еще об этой женщине, кроме того, что она была поэтессой?
– Мне известно не много. По словам самих греков много веков назад она возглавляла в Метиленах школу риторики, где обучались молодые и знатные девушки. Они были служительницами богини Афродиты. Действо, которое вам довелось видеть в исполнении этих сумасбродок, лишь слабое подражание. Я распоряжусь, чтобы с этого дня ваш покой не был нарушен.
– Это излишне. Я вовсе не хочу нарушать чьей-либо размеренной жизни. К тому же сегодня я намерен ближе ознакомиться с культурой острова. К слову, вы предупредили герцога Гателузо, что я намерен его сегодня посетить?
– Ваше Высочество… – попытался возразить Сулейман паша.
– Я все утро любовался этим старым замком и мне не терпится его посетить, – продолжал Шагин, не обращая внимания на управляющего.
– Герцог Гателузо стар и вряд ли помнит, что его вчера оповестили о вашем визите.
– Ничего страшного, я вполне могу представиться ему сам.
– Как будет угодно Вашему Высочеству, – спорить с принцем Сулейман бей не решился, – я предупрежу одабаш-эфенди, чтобы вашему пребыванию в генуэзском квартале ничего не помешало.
– Я буду вам только признателен, – с улыбкой произнес Шагин, не решившись воспротивиться предложению управляющего.
Когда Шагин Гирай в сопровождении верного Ариса и десятка своих людей верхом на лошадях отправился в генуэзский квартал города, он, как и днем ранее, казался необитаем. Путь лежал в гору, и приходилось медленно подниматься по крутым подъемам вдоль каменных заборов и глухих фасадов итальянских домов, которые напомнили Шагину узкие и извилистые улицы Венеции. На некоторых домах, принадлежавших в прошлом знати, еще были видны полустертые временем родовые гербы. А кое-где еще встречались среди серебристых оливковых деревьев старые греческие портики, поддерживаемые колоннами из белого мрамора – остатки некогда величественных строений. Вплотную к ним пристроились католические церкви и собор с латинским крестом.
– Я надеюсь, что люди одабаш-эфенди не разоблачат моего истинного намерения попасть во дворец? – осторожно спросил Шагин ехавшего с ним рядом Ариса.
– Я очень надеюсь на это. Настоятель монастыря предвидел, что ваш визит к герцогу не останется незамеченным, поэтому, я надеюсь, он предпринял меры предосторожности.
– Мне говорили, что этот Григориос надежный человек.
– И мне думается, что ему можно доверять.
– Да пребудет с нами Аллах.
Пустынная, вымощенная камнем дорога вела к крепостной стене, за которой и находилось жилище последнего из Гателузо, именуемое дворцом.
Шагин Гирай окинул взглядом высившиеся впереди мощные крепостные укрепления с башнями донжонами , находившиеся еще в хорошем состоянии, и зубчатые громады некогда величественного генуэзского замка.
– Должно быть, не очень уютно здесь жить, – произнес принц.
Небольшая кавалькада приблизилась к цепному мосту, перекинутому через полузасыпанный ров. Здесь их поджидал одабаш-эфенди со своими людьми в красных турецких фесках. Отдав честь принцу, одабаш-эфенди приблизился к стремени Гирая и, низко поклонившись, сообщил.
– Ваше Высочество его светлость герцог Гателузо готов вас принять, но только…, – запнулся Эмре эфенди.
– Что только?
– …Сейчас он находиться в обществе настоятеля одного из местных монастырей, но если вас смущает присутствие попа…
– Меня не смущает ничье присутствие, – холодно произнес Шагин.
Эмре эфенди посторонился и дал дорогу принцу, покорно склонившись перед всадником. Проехав под огромной аркой, Шагин заметил витиевато выбитые заглавные латинские буквы F. G. и M. P.
– Какого черта эти турки пронюхали, что настоятель здесь! – гневно произнес Шагин, когда они миновали мост.
– Как знать, может это безопасней, нежели бы все мы прятались по углам, – заметил Арис.
Шагин окинул слугу суровым и в тоже время смеющимся взглядом, но ничего не сказал.
Они въехали во двор опустевшего дворца. Кругом царило полное запустение. Трава давно завладела некогда вымощенным пространством полукруглого подворья. И только вытоптанная тропинка к полуобвалившемуся крыльцу говорила, что здесь еще кто-то обитает.
На стук лошадиных копыт вышла пара старых слуг, которые поспешили к вновь прибывшим.
Без посторонней помощи Шагин спешился с коня и кивком головы поприветствовал склоненного перед ним в низком поклоне слугу.
– Мой господин с нетерпением ожидает светлейшего принца крымского, он сожалеет, что лично не смог встретить его из-за преклонного возраста.
– Если вы проводите меня к нему, я буду вам признателен, – сказал Шагин, выслушав слугу.
– С превеликим удовольствием, прошу вас, пройдемте.
Минуя открытую галерею, Шагин очень скоро оказался на пороге большого светлого зала, меблированного каменными скамьями вдоль стен, двумя креслами у мраморного камина и старым длинным столом с ветхими стульями. Внутренние помещения, как и следовало ожидать, соответствовали внешнему виду.
Герцог Гателузо, бесцветный сухой старец, вышел навстречу принцу. Несмотря на то что тело его было подвергнуто болезни суставов, его острый взгляд вовсе не соответствовал тому, что этот человек, по словам Сулеймана паши, страдает провалами памяти.
Старый герцог, остановившись перед Шагином, с интересом разглядывая его своими живыми карими глазами, чинно произнес скрипучим голосом на турецком:
– Мы не ожидали такой чести, что Его Высочество Шагин Гирай пожалует в наш скромный дом! Добро пожаловать, я рад, что вы оказали честь старику навестить его.
Шагин был несколько удивлен, услышав из уст этого человека свое имя. Он улыбнулся герцогу.
– Прибыв на Лесбос, я не мог обойти ваш дом вниманием.
– Прошу вас, проходите, сейчас слуги принесут нам прохладительные напитки, – радушно пригласил старик, приглашая принца войти в залу. – Я приношу вам свои извинения, что не могу принять вас достойно вашему имени. Мой дворец давно обеднел и, увы, не сохранил былой роскоши, которая была здесь при моих предках. Некогда они были здесь правителями. Мой предок, родоначальник лесбосской ветви Франческо Гателузо , женился на дочери императора Иоанна Палеолога  византийской царевне Марии и получил в качестве приданного своей невесты этот благословенный остров. Но после 1462 года власти Гателузо на Лесбосе пришел конец. С тех пор мы живем здесь мирно и в почете, но подчиняемся османскому султану.
Невольно Шагин вспомнил инициалы, выбитые на портале перед входом. Нетрудно было догадаться, что они принадлежали первому правителю и его царственной жене.
– А ваша семья… она тоже живет с вами здесь? – осторожно осведомился принц.
– Моя семья давно разбрелась! – с горечью произнес герцог, отмахиваясь рукой. – Несколько лет назад я потерял свою супругу, а братья мои и сыновья уже давно живут в Италии. Только я и моя Лютиция никак не могли покинуть Лесбос. Вот и доживаю я здесь свои последние дни. Благо здесь еще много моих соотечественников. Но не будем о грустном. Как прошло ваше плавание?
– Мы попали в бурю и наскочили на риф, так что наше пребывание на Лесбосе продлится несколько дней из-за ремонтных работ.
– В феврале месяце море часто преподносит свои неприятные сюрпризы. Но позвольте мне представить вам, Ваше Высочество, моего духовника и близкого друга святого отца Григориоса. Он – то мне о вас и рассказал сегодня поутру.
Только сейчас Шагин заметил в глубине залы человека в темной рясе, с длинными волосами и аккуратной светлой бородкой. Отец Григориос оказался молодым человеком с приятной и располагающей внешностью. Его проницательный взгляд исподлобья с интересом разглядывал гостя. Он шагнул вперед и с достоинством кланяясь, поздоровался с принцем.
– Приветствую вас, Ваше Высочество, – мягко произнес на новогреческом наречии настоятель монастыря Братьев Самаритян, – надеюсь, путь сюда, в генуэзский квартал, вас не очень утомил?
– Ничуть, напротив, мне доставило удовольствие полюбоваться красотами Метилен, – ответил Шагин на том же языке, не сводя глаз с человека, ради которого пожаловал сюда. – Еще пребывая в Бухаресте, а позже в османском Гелеболу, мне довелось слышать о вас, – многозначительно добавил Шагин.
– Несмотря на свой сан, отец Григориос много путешествует по святым местам, – добавил герцог, – и не мудрено, что слава о его добродетели могла достигнуть всей Румелии . К тому же вести по средиземноморью расходятся очень быстро.
– О вас, Ваше Высочество, я также много слышал, – произнес Григориос. – Волею всевышнего наши пути пересеклись, и я рассматриваю это как знак свыше. К тому же миссия на этой бренной земле у нас с вами одна.
– Я счастлив слышать из ваших уст эти слова, – произнес бывший крымский хан, не сводя проницательного взгляда с настоятеля.
– Прошу вас, господа, к столу, – предложил старый герцог, – я бесконечно рад, что сегодня мой дом посетил принц из славного рода Гераидов!
Спустя несколько минут, когда все расселись за большим столом герцог снова обратился к Шагин Гираю:
– Не вашим ли родственником приходился доблестный хан Крым Гирай, который в 1758 году усмирил в Молдавии бендерских янычар? – обратился с вопросом к Шагин Гираю герцог Гателузо после того как подали легкий обед и прохладительные напитки.
– Крым Гирай хан приходился мне родным дядей, – не без гордости ответил Шагин.
– Скажу вам, это был необычный человек! В нем было столько пыла и жизненного азарта! – продолжал герцог.
Шагин с удивлением посмотрел на Гателузо.
– Вот как! Вы были лично с ним знакомы? – осторожно спросил он герцога.
– Да, мне выпал случай познакомиться с ним. Это было в конце 1764 года на острове Хиос , где хан некоторое время пребывал до своего отъезда на Родос.
Невольные воспоминания нахлынули на принца при упоминании его родственника, с которым он впервые и познакомился в памятном 1764 году. Тогда Шагин был двадцатилетним юношей, прибывшим на родину из Венецианской республики.
– Ваш дядя, как и я, был страстным охотником. На Хиосе отличные леса и мы несколько раз выезжали с ним на соколиную охоту. Он рассказал мне, как однажды на охоте с ним произошел несчастный случай. Рассвирепевший кабан, только потревоженный стаей гончих, набросился на его коня и, если бы не один из его племянников, он бы расстался с жизнью.
Шагин грустно улыбался, слушая герцога. Памятная охота словно ожила перед его глазами. Это было через несколько дней после его приезда в Бахчисарай. Охота была объявлена в честь самого Шагин Гирая и трех его родных братьев. А глубокий шрам на руке от клыка кабана, до сих пор беспокоил Шагина в ненастную погоду.
Герцог Гателузо погрузился в воспоминания своей молодости, плавно перейдя от своего знакомства с Крым Гираем к своему древнему роду.
Два его собеседника не прерывая молча слушали, уважая его старость.
Обед подходил к концу и один из слуг герцога, водрузил на стол большое серебряное блюдо с фруктами.
– Я бы хотел вернуться к теме об охоте, ваша светлость, – произнес Григориос. – Я думаю, ваш гость крымский принц не отошел в пристрастии к охоте от своих родственников и поэтому, думаю, ему будет интересно взглянуть на ваших соколов.
– Но мне нечем похвастаться, остались всего два сокола, да и то они старые и, как я, доживают свой век, – ответил с грустной улыбкой Гателузо.
Григориос и Шагин обменялись быстрыми взглядами.
– Позвольте мне взглянуть на них, – попросил Шагин.
– Право же, Ваше Высочество, там не на что смотреть, к тому же я уже не смогу забраться на башню, чтобы вам лично показать все, что осталось от соколов!
– Если ваша светлость не против, я могу сопроводить принца, – предложил настоятель.
Старый герцог пожал плечами и безропотно кивнул.
Через несколько минут Шагин в сопровождении Григориоса покинули залу.
– Простите, что я вынудил вас оставить герцога, но иного выхода не было. Если бы я предложил вам посмотреть так называемый рыцарский зал с портретами многих Гателузо, герцог отправился бы с нами и мы снова не смогли бы поговорить, – уже на открытой галерее произнес настоятель, быстро идя в сторону двора.
– Так герцог не знает о моем намерении?
– Нет, что вы. Он замечательный человек, но страдает тем, что иногда забывает, где что нужно сказать, а где лучше промолчать, и турки быстро смогут узнать цель как моего, так и вашего визита сегодняшнего визита.
– А мне он показался вполне здравомыслящим человеком.
– К сожалению, это только первое впечатление. Здесь во дворце нам ничего не грозит, турки не посягают на чужую собственность. Если вы не возражаете, нам лучше подняться на башню.
– Поступайте так, как считаете нужным.
– В таком случае пожалуйте за мной.
Миновав крытую галерею, они поднялись в одну из башен донжонов, которые Шагин наблюдал при въезде. Ступая по мягкой соломе, они оказались в помещении, залитом солнечным светом, проникающим сюда через многочисленные бойницы. Повсюду свисала паутина и были раскиданы старые деревянные бочки неизвестного предназначения.
– Здесь одно из безопасных мест, и мы можем спокойно поговорить, Ваше Высочество, – наконец произнес Григориос, продолжая изучающе смотреть на принца взглядом исподлобья.
– В первую очередь я благодарен вам за то, что вы согласились со мной встретиться, – начал принц.
– Я счел это своим долгом, – смиренно ответил настоятель. – К тому же до того как вчера ваш слуга пожаловал ко мне, я уже знал о вашем намерении встретиться с мной через известного нам с вами человека.
– От князя Кориатиса, – уточнил Шагин Гирай. – Я знаю, что под рясой священнослужителя скрыто храброе сердце предводителя греческих повстанцев, и уважаю ваше решение поднять греческий народ во благо свобод.
– Стремясь освободить свой народ, мы потерпели поражение в 1769, а вы, стремясь к независимости своей страны, совсем недавно лишились трона, – напомнил настоятель и в одном лице глава греческих повстанцев.
– К сожалению, я остался непонятым в своей стране, благодаря проискам османской верхушки, среди которой немало и моих властолюбивых родственников, готовых подчиниться любому распоряжению Высокого Порога . Моя страна сейчас лежит в руинах от другого поработителя – России, которой было наруку бездейственность и златолюбие Порты. Но я питаю надежду все вернуть и воссоздать былое величие и могущество Крымского Ханства.
– Бог в помощь, я одобряю ваше решение.
– Но вы прекрасно знаете, в каком я сейчас положении!
– Вас везут на Родос, чтобы вы уже оттуда никогда не смогли возвратиться.
– Именно. Абдулл-Хамид ставит мне в вину потерю Ханства, тогда как единоверная Османская Империя сама не смогла оказать должного содействия. Я принял решение, и если Бог ко мне милостив, буду бороться за свой народ до конца. Мне необходимо любыми путями покинуть Родос.
– Что вы намерены предпринять далее?
– У меня есть друзья среди французов и итальянцев. Для начала я достигну Ливорно , оттуда инкогнито перемещусь по суше в Румелию, там меня уже будут поджидать мои верные буджаки  и едисанцы .
– Ваша победа будет означать, что у Греции появится еще один верный союзник.
– В этом не может быть сомнения! В отличие от России, которая в 1770 году использовала в своих целях маниотов против турков, мы с вами будем действовать сообща.
– В силу того, что мы не имеем своей армии, кроме разве что горстки разбросанных по всей Греции клефтов, мы вынуждены вести скрытую борьбу. Лесбос, как, впрочем, и другие крупные и маленькие острова, поддерживает связь со всем Архипелагом, всех Киклад и Спарад, в том числи и с Критом, Родосом и некоторыми городами Малой Азии. На некоторых островах – таких, как Тира  – практически нет османского гарнизона. Турки опасаются постоянно действующих вулканов, которые могут в любое время разразиться огненной лавой. А благодаря именно этой цепочке островов вы сможете достигнуть нейтральных вод и благополучно добраться до Ливорно.
– Я благодарен вам за содействие. Надеюсь, вы представляете насколько силен и коварен ваш враг. Вы подвергаете себя большой опасности.
– Не столь большой, как вы себя. Мой сан священнослужителя – все равно, что сан муллы – неприкасаем, – с улыбкой произнес отец Григориос. – Я хотел у вас спросить относительно того, проверяются ли ваши личные вещи и ценные бумаги людьми султана?
– К счастью, мое положение сохранят за мной право личной переписки, и никто не имеет права проверять мои личные вещи.
– Это упрощает дело. Ваше Высочество, я передам через вас ряд писем, которые смогут открыть вам двери некоторых знатных греческих домов Родоса, которые поспособствуют вашему благополучному отплытию в Ливорно. В свою очередь, они поддерживают связь с французским и итальянским консульствами. Кроме рекомендательных писем, я бы хотел передать через вас на Родос еще некоторые бумаги, которые очень важны для нашего общего дела. Если вы мне не откажете, я был бы вам весьма признателен.
– Для меня не составит труда передать что-либо от вас.
– Вы можете не беспокоиться. Если возникнет непредвиденное обстоятельство и эти бумаги попадут в руки турков, они не смогут их прочесть, послание зашифровано. Мы вынуждены пользоваться тайнописью для осуществления нашей общей цели. Каждому греческому патриоту известен этот шрифт. Если вы не возражаете и доверяете мне, я в целях вашей безопасности зашифровал и рекомендации относительно вас.
– Человеку, который посвятил себя служению богу, нельзя не доверять.
– Благодарю.
– Не стоит благодарности, так как в свою очередь мне доверились вы.
– Нам известно ваше благородное сердце. Гираи всегда относились к нам с уважением, а наши соотечественники в Крымском Ханстве всегда находили приют и покровительство ханов. Добро мы всегда помним.
– Я надеюсь, что очень скоро и Греция и Крымское Ханство обретут желанную независимость, и наши народы, подняв головы, вкусят полную свободу.
– Хвала богу, что мы избавлены от варварского рабства, иначе то, что мы затеяли, было бы неосуществимо.

Глава III
Остров сверженных ханов
– Прямо по курсу Родос! – Шагин Гирай невольно вздрогнул от громкого голоса юнги, который увидел с мачты приближавшийся остров.
Предательский холодок тонкой змейкой вполз в сердце Шагина. Принц вцепился руками в планшир и напряженно стал вглядываться в горизонт. По правый борт судна чередой проходили маленькие острова и островки, предвестники скорого появления одного из крупных островов Эгейского моря – Родоса, а по левому борту, где-то за горизонтом, лежал малоазиатский полуостров Османской империи.
Недолгое путешествие подходило к концу. Родос должен был стать последним пристанищем последнего крымского хана.
Но Шагин Гирай так не думал. После того как он покинул дворец Гателузо на Лесбосе, в нем поселилась уверенность, что у него еще есть друзья и сообщники, которые непременно помогут ему бежать с проклятого острова через Европу в кочевья преданных ему буджаков и едисанцев. Нужно было только время и хитрость, усыпляющая бдительность султанской охраны и самого пристава Исмаила паши, который доверял принцу, ежедневно проводя с ним время за завтраками, обедами и ужинами. Шагин умышлено забавлял его интересными историями и вел себя смиренно по отношению к своему положению.
Так было и сейчас. Родос лежал впереди и через несколько часов Шагин вступит на его землю.
Вот уже на протяжении почти ста пятидесяти лет этот остров волею судьбы служил местом ссылки дома Гираев. Через него прошли яркие представители крымской династии, такие, как Джанибек Гирай , герой персидского похода, сражавшийся против шаха Аббаса , Шагин Гирай  калга родной брат Мухаммед Гирай III  хана, известный своим неспокойным нравом; Ислам Гирай III , непримиримый противник русских и союзник Хмельницкого , Адиль Гирай , будучи еще принцем; Селим Гирай I , один из справедливых и уважаемых в народа ханов; Хаджи Гирай II , отважный и преданный своему народу; Саадет Гирай II , щедрый и верный своему ханскому долгу; Сафа Гирай , герой австро-турецкой войны; Девлет Гирай II , дед Шагин Гирая, талантливый полководец, герой Прута, одержавший блестящую победу над русским царем Петром I ; Газы Гирай III , отличавшийся своей красотой и добротой; Каплан Гирай I , тонкий политик; Менгли Гирай II , посвятивший немало времени архитектурным пристрастиям; и, наконец, Крым Гирай – сосланный на насколько лет на Родос за свою кипучую энергию и снова возвращенный на ханский престол как лучший полководец своего времени в войне с Россией. Шагин всех своих славных предков помнил по памяти. И как бы судьба ни была к ним жестока, все они проявили доблесть и заслуживали глубокого уважения и почитания. Некоторые из них нашли последнее пристанище на этом острове. Но Шагин не желал мириться с незавидной судьбой и провести остаток жизни под сенью Родосской крепости. Он был еще молод и полон желания бороться до последнего за утраченные права.
Лазурное море искрилось под солнечными лучами теплого солнца. Крик чаек разрывал чистоту воздуха; вдали скользили юркие тартаны, перебегая от одного острова к другому. Здесь на перекрестке трех материков: Европы, Азии и Африки, в самом оживленном средиземноморском архипелаге Южной Спорады жизнь шла своим чередом.
Но Шагин не долго любовался раскинувшейся перед его взором картиной. За несколько дней, что они провели в море, ему наскучило любование морскими просторами. И приближающийся остров его нисколько не интересовал. Он отвернулся и его взгляд наткнулся на аскера из его личной охраны. Молодой человек вот уже пять лет служил ему верой и правдой и сейчас, пожертвовав собой, ради бывшего хана направлялся с ним по доброй воле в ссылку. Люди Шагина отличались преданностью, ни на шаг не отходя от своего хана. И он это ценил. С минуту, разглядывая своего слугу, он резко сорвался со своего места.
– Я возвращаюсь в свою каюту, – бросил он ему на ходу и широкими шагами прошел мимо. Поклонившись своему господину, аскер пропустил хана и последовал за ним на расстоянии почтительных пяти шагов.

***
Турецкий бриг, достигнув двух небольших островов Алимия и Макри , убрал большую часть своих парусов и неторопливо развернулся, чтобы идти вдоль родосского берега, огибая остров с северной его стороны, к городу и старому порту Родос, расположенному на самой северной оконечности острова.
Шагин не выходил на палубу, откуда была лучше видна красивая панорама. Он смиренно наблюдал в своей каюте из окна за проплывающим вдалеке побережьем, на котором раскинулись рыбацкие белые деревни, песчаные пляжи и пышные леса.
Чем ближе он приближался к последней остановке, тем больше его мучили сомнения. Он стремился отгонять гнетущие мысли и думать только о положительном завершении задуманного им плана, но дурное чувство странного смятения не давали ему покоя.
В дверь легонько постучали. Шагин даже не обернулся, когда Арис доложил ему, что, если его высочество желает, обед готов.
– Сегодня я обойдусь без обеда.
– Как пожелаете.
Несколько минут спустя бывший крымский хан окликнул своего верного слугу.
– Арис! – и уже тише отдал распоряжение, – собери, пожалуйста, мои самые ценные вещи в один ларец и положи на дно все мои письма, а те, что мне передал Григориос, принеси сейчас мне.
Слуга молча удалился и вскоре вернулся с небольшим пакетом писем.
– Как ты думаешь, при мне они будут в безопасности?
– Возможно, но я не думаю, что мы будем проходить таможенный досмотр.
– Я тоже так думаю, но для меня они очень важны, мне будет спокойней, если они будут находиться при мне.
Последние несколько часов для Шагина проходили в мучительных раздумьях, он курил кальян и без конца просил Ариса приготовить ему кофе. Наконец, он принял решение покинуть свою каюту для того, чтобы взглянуть на город. Город, в котором по велению султана Абдулл-Хамида ему предстояло провести остаток своей жизни.
День клонился к вечеру, но солнце еще ярко светило, обещая очень скоро опуститься к самому краешку горизонта. Погода стояла великолепная, на небе не было ни облачка, и только резвые морские птицы парили в воздухе с душераздирающими криками.
Исмаил паша стоял на капитанском мостике рядом с рейс-эфенди Ибраим беем. Оба они отвесили почтительные поклоны при появлении Гирая.
– Вы пожаловали как раз вовремя, уже показался город Родос, – произнес Исмаил паша.
Шагин ничего не ответил, он подошел ближе к поручням полуюта и окинул взглядом новую местность.
Город медленно раскрывался перед его взглядом. Он словно поднимался из морской бездны в виде гигантского амфитеатра, перед которым громоздился целый лес мачт торговых судов, прибывших сюда из разных концов Европы и Азии. Вскоре показался Старый порт и громады округлой крепости Святого Николая с маяком, сразу за которым возвышались три большие каменные ветряные мельницы.
В небольшой открытой бухте, в самой южной точке родосского порта, у Таможни и Французской башни Шагин заметил несколько фрегатов, стаявших на якоре. По развевающимся флагам на голой мачте он определил, что они принадлежали Французскому королевству. Чуть поодаль от них громоздились османские, английские и испанские суда.
«Галеон» медленно входил в порт. Минуя две каменные колонны, возвышающиеся здесь с незапамятных времен, турецкий бриг прибыл на место якорной стоянки и встал неподалеку от старой крепости. Через несколько минут глава охраны, сопровождающей по приказу великого визиря принца, Али бей в сопровождении нескольких аскеров и гребцов в шлюпке отплыл к берегу.
Шагин проследил, как он вышел на пристани и направился к старому зданию времен крестоносцев. Только после этого он обернулся к своему приставу с вопросительным взглядом.
Исмаил паша, с трудом выдерживая суровый взор принца, предпочел снова поклониться и пояснить.
– За вами сейчас пришлют большую лодку, и вас обязаны лично встретить губернатор острова Гази-Хасан бей и родосский кадий  Сюмбуль-заде Вэгби эфенди.
– Надеюсь, вы Исмаил бей, останетесь при мне?
– Ровно столько, сколько пожелаете вы.
– Мне бы очень не хотелось расставаться с вами, – мягче добавил принц и снова обратил свой взгляд в сторону города. – По сравнению с Метиленами и Хиосом здесь царит заметное оживление, – снова произнес принц.
Исмаил паша позволил себе приблизиться к поручням и встать рядом с Гираем.
– Конечно, это же портовый и одновременно торговый город, сюда приезжают со всего средиземноморья.
С берега были слышны голоса и доносились обрывки пестрой греческой и турецкой речи. На берегу толпились люди: матросы, чиновники, агенты купцов, носильщики и помощники торговцев. Среди всего этого люда плавно прохаживались портовые полицейские в синих кафтанах и воинственные фигуры янычар в высоких фетровых фесках, украшенных длинным белым чехлом. Принц с интересом разглядывал пристань и прилегающие к ней строения.
Поодаль от крепости с маяком он заметил высокую пику минарета, опоясанную двойным рядом балкончиков-шерефе, и купол мечети Мурат-Реиз, которая стояла на мусульманском кладбище среди богатых восьмигранных мавзолеев. В некоторых из этих мавзолеев покоились останки Джанибек Гирая, калги Шагин Гирая, Хаджи Гирай II и его родного брата Саадет Гирая II, прожившего на острове долгих 14 лет. За куполообразными дюрбе красовались полуразвалившиеся от времени круглые башни, увенчанные зубчатыми кровлями, некогда возведенные тамплиерами  – рыцарями-крестоносцами.
Вдоль пристани по направлению к городу возвышалось многоугольное здание с арками. Это был Новый Рынок, и именно сюда стекались горы товаров со стран Азии и Африки, а европейцы, закупая их, увозили во Францию, Англию и Голландию. Около Нового Рынка возвышались городские ворота Пили Элевтериас, некогда возведенные рыцарями-госпитальерами , облюбовавшими Родос еще в 1309 году.
Солнце коснулось горизонта, и багряные лучи в последний раз за пройденный день озарили набережную, старые здания, громады крепости Святого Николая и корпуса мирно покачивающихся судов.
Любуясь панорамой города, Шагин увидел, как от берега отчалила большая лодка, в которой находилась группа людей в фесках и чалмах. Через некоторое время он понял, что эта лодка направлялась к их бригу.
Снова предательский холодок сотнями острых иголок впился в его сердце. Он скрестил на груди руки и хмуро наблюдал за приближением османских уполномоченных.
Едва лодка подошла к бригу, как вскоре на полуюте показалось двое людей. Один из них был высок ростом и одет в темно зеленый кафтан поверх узких штанов. Голову его покрывала чалма, украшенная ниткой жемчуга, а за красным кушаком у него красовалась золотая рукоять дамасского клинка. Его благородное лицо обрамляла редкая бородка. На вид ему можно было дать лет тридцать пять, тогда как второй персонаж из-за своей тучности и низкого роста выглядел намного старше. Облаченный в розовую рубаху и красный халат, он на своих коротких ногах, перекатываясь по палубе, семенил за высоким навстречу спустившемуся к ним ханскому приставу.
Шагин с интересом наблюдал за приближающимися к нему людьми, которые устремились по лестнице на капитанский мостик к принцу, соизволившему лишь повернуться к ним, но не поменять своей пренебрежительной позы.
Реис-эфенди Ибрагим бей, который до последней минуты не покидал своего поста, поприветствовал вновь прибывших по мусульманскому обычаю и пропустил их к Шагин Гираю.
– Салам алейкум, приветствуем вас, Ваше Высочество Шагин Гирай, на острове Родос, – чинно произнес высокий человек, склоняясь в полупоклоне и одновременно прикладывая правую ладонь к груди, губам и лбу по восточному обычаю. – Мое имя Гази-Хасан бей, и я являюсь губернатором и управляющим острова Родоса. Вся административная власть на этом острове принадлежит мне, а судебная главному и досточтимому кадию Сюмбуль-заде – и комендант указал на толстого человечка, который сверлил холодным взглядом голубых глаз принца.
Шагин кивнул, разглядывая Сюмбуль-заде.
– Да прибудет с вами Аллах! – произнес он. – Мне право неловко, что вы сами поднялись на наш корабль только ради того, чтобы поприветствовать опального принца, – не без сарказма заметил Шагин, изучая людей, которые отныне будут следить за каждым его шагом для того, чтобы докладывать в Стамбул.
– Это наш долг, – холодно произнес Сюмбуль-заде.
– Простите мне мою неосведомленность, но вы не тот самый Сюмбуль-заде Вэгри эфенди, что так складно пишет стихи? – неожиданно произнес Шагин, вспомнив, что случайно в Гелеболу услышал о родосском кадии-поэте.
Сюмбуль-заде позволил себе снисходительную улыбку.
– Я любитель поэзии и пробую ею заниматься в свободное от службы время.
– Это похвальное занятие, я сам некогда писал вирши. Ну что же, раз я уже здесь, я вверяю себя в ваши руки. Осмелюсь спросить вас, господа, где мне отведено место жительства?
– В доме Гираев, в квартале Бурго .
– Вот как! Здесь еще сохранился дом Гираев? – воскликнул Шагин. – Любопытно на него взглянуть!
– В таком случае мы с превеликим удовольствием сопроводим вас туда.
– Надеюсь, за мной сохраняется старинное право Гираев селиться на Родосе там, где мне заблагорассудится?
В знак согласия и губернатор и кадий склонили головы.
– А также, – продолжал Шагин, – я имею право пожелать, чтобы со мной оставалась вся моя прислуга, и неподалеку от моего жилища проживал мой пристав Исмаил паша?
– Мы выполним все ваши пожелания.
– В таком случае я готов сойти с этого корабля.
Вступив на плиты грязной набережной, Шагин был оглушен звонкими криками торговцев и покупателей, скрипом повозок с товарами, подвозимых к шлюпкам, запахом сладкой вафли, пряностей и гниющей рыбы, выброшенной тут же в море у причала. Все здесь напоминало жужжащий улей, все были заняты своим делом, и никого не заботило, что сейчас на родосский берег сошел бывший крымский хан Шагин Гирай.
Впереди несколько аскеров расчищали путь, а люди из личной охраны принца держались так, чтобы к их господину никто, кроме губернатора, кадия и пристава, не смог приблизиться на расстоянии двадцати локтей.
Наконец, добрались до каменный ворот Пили Элевтериас и, минуя их, оказались на большой площади, именуемой греками Симис, где нетронутыми оставались величественные руины бывшего храма Афродиты. Шагин не мог отвести взора от всего увиденного. Он был привлечен красотами старого города Родос, к которому в других бы условиях остался равнодушным.
– Здесь недалеко от площади ждет экипаж для Вашей Светлости, – произнес губернатор, – который и доставит вас в квартал Бурго. Мы просим вас извинить, что экипаж не был подан к набережной, другими словами, это сделать было попросту невозможно.
– Прошу вас не беспокоится, мне даже доставило удовольствие пройтись по набережной. Здесь всегда так людно?
– Почти всегда. Ну, вот и ваш экипаж.
Но взгляд Шагина упал не на колымагу, названную экипажем, а на красивый особняк с лилиями.
– Что это за здание? – спросил он.
– Его построили франкские монахи-крестоносцы, а сейчас здесь по воли нашего достославного султана Абдулл-Гамида французское консульство и одновременно гостиница всех неверных франков, пребывающих на нашем богохранимом острове, – размеренно пояснил кадий Сюмбуль-заде.
Шагин ничего не ответил и сел в предоставленный экипаж. К нему присоединился его пристав, кадий и губернатор.
– Части вашей охраны сейчас предоставят лошадей, – пояснили принцу, когда тот выглянул в окно, ища взглядом Ариса.
– Благодарю, – сухо отозвался Шагин Гирай.
Когда колымага, заскрипев рессорами, двинулась по вымощенной дороге в названный султанскими людьми квартал, Шагин пожалел, что не предпочел верховую езду этому трясущемуся ящику на колесах. Однако то, что он увидел, заставило его позабыть о своих неудобствах. Город Родос представлял собой смешение всех культур и народов, прошедших через этот остров и гармонично соседствующих друг с другом.
Миновав французское консульство, колымага покатила по широкой улице Рыцарей, обрамленной с двух сторон шикарными особняками двухвековой давности. Выдержанные в раннем готическом стиле, они впечатляли своими стрельчатыми входами, украшенными рельефными изображениями гербов. Это был квартал Коллакио, в котором несколько веков назад жили рыцари монашеских орденов – госпитальеры и бежавшие сюда тамплиеры, после того как этот орден был запрещен в 1314 году.
Улица поднималась вверх, и перед любопытным взором Шагин Гирая проплывали резиденции Италии, Франции, Прованса. Очень скоро Шагин заметил впереди развалины какого-то большего замка, от которого уцелевшими остались лишь две сторожевые башни. Это был дворец Великих Магистров – Кастелло, который взорвался от хранимого в его подвалах пороха. С тех пор новые хозяева Родоса турки не пытались переделать здание, либо разобрать его окончательно. Громады уродовали общий вид одной из центральных и красивых улиц города, служа напоминанием о том, что власть крестоносцев давно осталась в прошлом.
Не доезжая развалин, экипаж свернул в южном направлении на прилегающую улицу Орфеос.
Привлеченные медленно двигающимся по улице экипажем, сопровождаемым конным отрядом солдат, одетых в красные с золотом кафтаны и татарские шапки, горожане останавливались и глазели на процессию. Некоторых разбирало любопытство, кто же та знатная особа, что пожаловала на их остров.
Возле Башни Часов и чуть поодаль величественной мечети Сулеймана народ сгруппировался и Шагин увидел из окна, как некоторые люди ему помахивали руками.
– Не думал, что вы мне устроите столь пышный прием! – смеясь, воскликнул Шагин, откидываясь на своем сидении.
В окно выглянул кадий острова.
– Ваша Светлость, это простые крестьяне и горожане, простите им их невежественность.
– Невежественность!? Ну что вы! Они очень радушны и это похвально.
С этими словами Шагин снова показался в окне и с улыбкой помахал им рукой.
– Что вы делаете! – воскликнул Сюмбуль-заде.
– Отвечаю приветствием на приветствие, – Шагин выглянул из экипажа и подозвал рукой одного из своей охраны. Когда тот подъехал и склонился к своему господину, Шагин произнес. – Найди, пожалуйста, Ариса и передай ему, что я велел раздать мелкие деньги тем добрым людям, что меня встречают.
– Ваше распоряжение будет исполнено.
– Позволю, вам заметь, родоссцы не падки до денег, – снова произнес с недовольными нотками в голосе кадий.
– Это ни в коем случае не подкуп, уважаемый кадий, это принятый знак уважения от лица высокого происхождения. А так как я, хоть и поверженный хан, но все еще являюсь принцем по рождению, то допускаю, что имею все права пользоваться этой привилегией, – ответил ему Шагин.
– Мы не имеем никаких претензий к вашему желанию, – вмешался Гази-Хасан бей.
– Благодарю вас, – холодно сказал Шагин и снова отвернулся к окну.
Миновав площадь Иппократус, экипаж медленно двинулся вдоль городских стен на восток, к воротам Святой Екатерины. Через некоторое время Шагин вновь заметил полоску моря и понял, что они находятся прямо напротив Торгового порта и Таможни, где швартуются большие корабли. Но они повернули вдоль городской стены к улице Эрму на площадь Мусиу, где находилась еще одна резиденция, принадлежавшая королевству Англии. И только оставив ее позади, они достигли турецкой крепости Бунар-Гиссар и ворот квартала Бурго, где проживал губернатор острова. Замелькали жилые кварталы и ухоженные выбеленные дома, мечети, общественные здания.
Наконец, экипаж остановился перед воротами большой усадьбы, уютно разместившейся по соседству с мечетью Мустафы и турецкими банями.
Ворота распахнулись и экипаж поехал по посыпанной песком дороге к большому двухэтажному дому, увитому виноградными лозами.
– Это Юзумсарай, резиденция крымских ханов, – объявил губернатор Гази-Хасан бей.
– Юзумсарай, какое интересное название, – произнес Шагин, разглядывая приближающийся белый дом, стены которого были украшены росписью в виде растительного орнамента, а покатая крыша, выступающая небольшим навесом, была украшена деревянной резьбой, показавшаяся Шагину в точности скопированной с карниза Золотого кабинета в бахчисарайском дворце.
– Говорят, что его так нарек Девлет Гирай II, сын Селим Гирая I, из-за того, что здесь в изобилии растет виноград.
Губернатор оказался прав. Дом и в самом деле, казалось, был оплетен виноградником. Виноградные лозы были повсюду. Они укрывали небольшие нарядные павильоны и киоски в саду, к которым вели извилистые дорожки, посыпанные красным щебнем, оплетали специально установленные деревянные подпорки у самого въезда в усадьбу. Но не только виноград был повсюду. Огромное множество разбитых цветочных клумб встретили нового хозяина своим дурманящим ароматом. А неподалеку от открытой террасы стоял огромный развесистый старый дуб, который повидал немало на своем веку.
Дом Гираев больше походил на маленький дворец, гармонично вобравший в себя крымскотатарский архитектурный стиль и одновременно причудливые османские мотивы. Он был украшен росписью и лепниной в виде гирлянд и трилистника.
Горстка челяди встретила принца на большом высоком крыльце дома. Переступая порог своего нового пристанища, Шагин был погружен в свои мысли и в то же время с интересом разглядывал незатейливую обстановку, принадлежавшую некогда его предкам и ближайшим родственникам.
Первая комната служила верандой. Вдоль ее стен тянулись накрытые кошмой лавки, а по углам стояли медные курильницы. Отсюда вели три двери в личные ханские покои: женскую половину, помещения для слуг и кухню. Все эти покои были разделены между собой, но только ханские покои и покои женской половины занимали два этажа, прислуге же и кухни отводился первый этаж.
Принц доверил провести его по дому старшему слуге Хаджи-Хафиз аге, который служил здесь со времен Крым Гирая и хорошо помнил пребывания здесь последнего.
Мужская половина занимала целую анфиладу жилых помещений. Повсюду стояли громоздкие шкафы долафы, старинные резные лари, низкие диваны, покрытые дорогими тяжелыми тканями. Окна были одеты в кисейные занавеси, а стены украшены искусной росписью. Все здесь – от мраморных полов на первом этаже до резного потолка с причудливой формы розеткой – отдаленно напоминало милый сердцу каждому Гираю ханский дворец в Бахчисарае.
Комнаты второго этажа были обставлены добротной и дорогой мебелью. А скрип деревянных полов приглушали толстые персидские ковры.
– Каждый Гирай все здесь переделывал по своему вкусу, – осмелился нарушить молчание слуга, – а со времен Крым Гирай хана здесь почти ничего не менялось.
Шагин ничего не ответил, и слуга счел правильным больше ничего не говорить, а предоставить самостоятельный осмотр бывшему хану.
Шагин вошел в просторную светлую комнату, застланную огромным ковром теплых тонов и украшенную двумя каминами в точности такими же, какие были в его ханских апартаментах в Хансарае. Дымоходы были сделаны в виде шатра, украшенного яркой росписью, впрочем, как и стены, выдержанные в бежевых тонах и дополненные алебастровыми светильниками. Большие окна были украшены витражными вставками, преломляющими яркий свет. В глубине комнаты возвышалась деревянная кровать с пологом и резными колонками, повидавшая на своем веку не одно поколение Гираев. В левом углу он нашел столик с туалетными принадлежностями из родосского фаянса и огромное, потемневшее от времени зеркало в серебряной оправе.
У Шагина появилось впечатление, что он внедрился в чужое жилище, и хозяин этих апартаментов скоро вернется, чтобы занять здесь свое место.
Еще раз пройдясь по комнате, он почувствовал, что ему здесь одновременно и спокойно и тревожно. Подойдя к окну, он увидел красивый и ухоженный внутренний двор с маленьким фонтанчиком из серого мрамора. А сразу же за оградой усадьбы тянулись виноградники и пышные сады. А за ними, вдали, виднелась высокая гора.
– Что это за гора? – вдруг спросил Шагин у слуги.
– Греки именуют ее Монте Смит. Говорят, на ее вершине располагался когда-то старинный греческий город, разрушенный варварами.
Шагин больше ничего не спросил, он лишь улыбнулся и продолжал рассматривать картину за окном пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом.

***
Когда губернатор и кадий острова покинули его, дабы заняться размещением Исмаила паши, Шагин Гирай отужинал в полном одиночестве и поднялся в свои покои. К этому времени с брига уже были доставлены все вещи крымского принца.
Едва был привезен последний сундук, как великолепная погода сменилась проливным дождем. Он лил всю ночь не переставая, сопровождаемый молниями и громом. Шагин долго не мог уснуть под оглушительные раскаты, которые словно разрывались над самой крышей дома.
Он ворочался в чужой постели, непривычно жесткой и неудобной. В полудреме ему казалось, что его пришли проведать призраки его предков, давно почившие в бозе. Молитвы, которые он бормотал, не приносили его душе успокоения. И только под утро он смог, наконец, уснуть.
Громкое пение муэдзина разбудило бывшего хана. За дни своего плавания он отвык он пятикратного эзана и теперь не мог сообразить, откуда он доносится. В полудреме он припоминал, что вчера, подъезжая к усадьбе, он видел большую соборную мечеть.
Открыв глаза, он несколько минут пролежал без движения, мысленно возвращаясь к приснившемуся сну. В неясных картинах ему снился его родной дядя Крым Гирай. Он, не размыкая уст, произнес непонятную принцу фразу: «Сын мой! Не уподобься тому дубу, что во дворе». Больше Шагин ничего не помнил.
Отогнав пустые мысли, он огляделся. Комната была наполнена солнечным светом. Повсюду были расставлены его сундуки с одеждой и личными вещами, которые Арис вчера не успел разобрать. Шагин встал с постели, быстро оделся и подошел к окну. Открыв его, он выглянул на улицу. День был великолепный, от недавней грозы не осталось и следа. Омытая листва и цветы благоухали во дворе. Где-то вдалеке, за усадьбой, в поле работали люди. Легкий прохладный ветерок доносил их голоса и солоноватый запах с моря. Уже где-то совсем близко принц услышал зычный голос начальника своей личной охраны Селим бея.
Наконец, налюбовавшись утренней картиной, Шагин принял решение осмотреть свои новые владения. У его дверей несли службу два аскера из буджакских татар. Увидев выходящего принца, они отдали ему честь. Пройдя по пустынным залам, Шагин спустился на первый этаж, где также застал своих аскеров, и только после этого вышел на открытую террасу, где были уютно расставлены диванчики с множеством подушек и несколько восьмиугольных восточных столиков – курсе.
На удивление вся прислуга собралась во дворе возле огромного дуба перед домом и что-то бурно обсуждала. Никто даже не заметил появления бывшего хана, привлеченного этой суматохой.
Шагин подошел сзади и чуть не воскликнул от удивления. Многовековой дуб был безжалостно расколот ударом молнии на две части. Его обожженные края печально разошлись в разные стороны, обнажив еще свежую сердцевину.
– Ваше Высочество! – воскликнул один из слуг.
– Что здесь произошло? – грозно спросил Шагин
– Сегодня ночью молния попала в дерево и расколола его. Что прикажете делать? Дуб поврежден, и кто его знает, приживется ли он. Не будет ли лучшим его срубить?
– Нет, ни в коем случае, мне он не мешает, оставьте все, так как есть. Если такое произошло, значит на то воля Аллаха. Вы все можете идти и заниматься своими делами.
Шагин остался один. Он долго не мог отвести глаз от этого дерева, припоминая слова из своего сна: «Не уподобься тому дубу, что во дворе». Но что это могло означать. Ведь это не просто совпадение, это пророческие слова! О чем его хотел предупредить Крым Гирай, явившись к нему во сне из загробного мира!?
Обходя уже который раз расколотый дуб, Шагин был настолько погружен в свои мысли, что не заметил приближения Исмаила паши.
– Чем вас заинтересовал этот старый дуб?
Гирай невольно вздрогнул и обернулся.
– А, это вы Исмаил бей! Приветствую вас.
– Алейкум салам, Ваше Высочество, – Исмаил паша приложил ладонь к груди губам и лбу, – как вы провели эту ночь?
– Ужасно. Вы слышали, какая была ночью гроза? Я подумал, если бы мы еще на сутки задержались в море, то непременно снова были бы застигнуты штормом. И только Аллах знает, прибыли бы мы на этот богохранимый остров в целости и сохранности!
– К слову сказать, море неспокойно и сейчас.
– Как, вы уже успели побывать в порту? – удивился принц.
– Нет, но мне было достаточно взглянуть на него из окна своего жилища.
– Вот как! И где находится ваш новый дом?
– Совсем недалеко от вашей усадьбы. Но Ваше Высочество, взгляните, вы и сами сможете увидеть настроение моря.
Шагин недоверчиво обернулся в том направлении, в которое указывал Исмаил паша. Небольшая темно-зеленого цвета полоска моря была видна на горизонте. Издали не было слышно шторма и грохота волн, но было видно, как море поднималось и опускалось.
– Я и не предполагал, что этот дом находится в такой близи от моря! Должно быть, там пустынный пляж?
– Не совсем пустынный, он находится по соседству с Таможней.
Услышав это, принц оживился. Взглянув еще раз на обгоревший дуб, он перевел жадный взгляд к морю, и даже сделал несколько шагов в надежде, что увидит там нечто большее, нежели пустынное морское пространство.
– Не хотите ли, Исмаил бей, со мной позавтракать?
– С превеликим удовольствием.
Весь день принц проходил под впечатлением, что его жилище распложено в очень удобном к побегу месте. Его не смущало, что по соседству с его усадьбой сразу же за городской стеной располагались турецкие казармы, и отныне его каждый шаг будет докладываться губернатору острова Гази-Хасан бею и кадию Сюмбуль-заде.
Однако, несмотря на свои замыслы, принц продолжал играть роль смирившегося с судьбой поверженного монарха.
На следующий день он благосклонно принял пожаловавшую засвидетельствовать свое почтение целую делегацию проживавших на острове знатных турков. А уже через неделю стал ежедневно выезжать в сопровождении нескольких своих аскеров и слуги на верховую прогулку по городу.
Жизнь на острове потекла своим размеренным чередом. Новость о том, что на острове поселился Гирай, очень быстро распространилась среди жителей, и спустя месяц красивого крымского принца уже знал весь город. Горожане, завидев его, издали кланялись и непринужденно махали руками в знак приветствия.
Однако Шагин не торопился сближаться с греческой знатью Родоса, которая проживала в прилегающем к Бурго квартале Хора . Он действовал осторожно, дабы усыпить бдительность своих соглядатаев.
Каждый его день был расписан по часам. Ежедневно утром он совершал конные прогулки по городу, которые очень раздражали кадия Сюмбуль-заде, с первых же дней не возлюбившего принца. Ближе к обеду он возвращался домой и, отведав гастрономические шедевры в обществе Исмаил паши, приготовленные личным поваром принца, отправлялся в свои комнаты, где запирался в оборудованном специально для него кабинете и до самого вечера что-то усердно писал. Вечерами он часто гулял в своем саду или посещал своих соседей турецких вельмож.
В один из солнечных мартовских дней Шагин Гирай в сопровождении трех своих людей не спеша ехал по улице Рыцарей. Прохожие оборачивались на статного всадника, облаченного в короткий черный кафтан, украшенный мелкими агатами, узкие штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги с позолоченными шпорами, и высокую татарскую шапку, скромно украшенную крупным сапфиром. Погруженный в свои мысли он не заметил, как его лошадь внезапно захромала.
– Ваше Высочество, прошу простить меня, но ваш конь только что потерял подкову! – услышал он на турецком языке с сильным акцентом незнакомый громкий голос.
Шагин, вырванный из своих размышлений, оглянулся. У колонн французского консульства стоял невысокого роста мужчина в элегантном темно-синем сюртуке и светлых кашемировых панталонах. В руке он держал золоченую табакерку. По всей видимости, он уже некоторое время внимательно следил за приближением принца и, не выдержав того, что никто не заметил потери, решился заметить сам.
Только сейчас почувствовав, что лошадь хромает, Шагин снова посмотрел на мужчину с табакеркой.
– И в самом деле, хромает! Благодарю вас, сударь, – произнес Шагин, натянув поводья коня.
Мужчина отвесил непринужденный поклон и, выпрямившись, чинно отрекомендовал себя:
– Граф де Лерак, консул королевства Франции на острове Родос к вашим услугам.
Шагин был приятно удивлен неожиданному знакомству, он кивнул консулу.
– Такая неожиданность встретить на улице самого консула Франции! – с улыбкой произнес на чистейшем французском Шагин.
– Увы, и таковы бывают обстоятельства, – пожал плечами граф, – мы находимся на одном из островов Архипелага, где правила этикета заметно упрощаются. Это не Константинополь и даже не Смирна.
– Вас бы больше радовало состоять в посольстве Франции в Стамбуле? – смеясь снова спросил Шагин.
– Нет-нет, что вы! Родос великолепный остров, я уже привык к местной экзотике. Но, я вижу, вы прекрасно изъясняетесь на языке Вольтера !
– Увы, за неимением практики я начинаю забывать его.
– Как можно забыть самый певучий язык Европы!
– Когда нет рядом людей, владеющих им, то это вполне объяснимо.
– Возможно, так оно и есть. Но если у вас, Ваше Высочество, пробудится желание поговорить по-французски, мой дом всегда для вас открыт.
– Благодарю, граф, я непременно воспользуюсь вашим приглашением.
– А сейчас я могу предложить вам свою лошадь, а вашего славного жеребца можно подковать здесь же неподалеку в кузнице. Если вы согласитесь, мой слуга проводит одного из ваших людей и через несколько часов у вашего коня будет новая подкова.
– Благодарю вас, граф, вы столь любезны, что я не могу отказаться от вашего предложения.
Шагин спешился с лошади и бросил поводья Арису. Он подошел к графу де Лерак и протянул руку.
– Полагаю, мое имя вам уже знакомо, позвольте же пожать вашу руку.
– С превеликим удовольствием, Ваше Высочество, для меня честь пожать вам руку!
Обменявшись рукопожатиями, граф позвал своих людей и приказал привести свою лошадь принцу.
– Это, конечно, не ваш арабский скакун, но тоже не плохой конь, очень покладистый и смирный.
– На своем веку я не одного необъезженного коня оседлал! Но мне немного неловко, что я у вас беру коня, мои люди отдали бы мне своего.
– Вы только сделаете мне честь, Ваше Высочество! А с моим конем у вас не будет хлопот. К тому же вы мне его вернете, когда подкуют вашего. А я уже не в том возрасте, чтобы часто совершать верховые прогулки, я предпочитаю экипаж, когда куда-нибудь отправляюсь.
– Еще раз вас благодарю, – Шагин обошел лошадь, похлопав рукой по ее крупу, и не долго приглядываясь к животному, с легкостью вскочил на него, – я непременно верну вам вашего коня сегодня же вечером, – произнес он.
– Как пожелаете, Ваше Высочество! – граф де Лерак снова отвесил поклон принцу, – и не забывайте о моем приглашении на досуге посетить консульство!
– Непременно, граф. Боюсь, что в моем лице вы найдете постоянного гостя, – смеясь, громко сказал Шагин Гирай. – До скорой встречи! – и, помахав консулу, пришпорил лошадь, беря направление к порту.
В усадьбу Шагин по своему обыкновению вернулся к обеду. Исмаил паша уже ожидал его на террасе в обществе реис-эфенди Ибраим паши.
– Чем обязан визиту такого высокого гостя! – дружелюбно произнес Шагин, поднявшись на террасу.
Реис-эфенди поклонился принцу.
– Я пришел с вами проститься, Ваше Высочество. Завтра на рассвете наше судно отплывает в Бургос.
– В Бургас!? – задумчиво переспросил Шагин. Сердце его бешено заколотилось при упоминании этого болгарского города на Черноморском побережье.
– Таково распоряжение Высокого Порога.
– Реис-эфенди, в таком случае у меня к вам будет небольшая просьба. В Бургасе остался очень дорогой моему сердцу человек. Она очень волнуется относительно моей судьбы. Если вас не затруднит, передайте ей от меня послание… Если это, конечно, дозволено… Но я думаю, что все же имею право вести переписку с моей семьей…
– Я выполню вашу просьбу, Ваше Высочество, с огромным удовольствием.
– Благодарю вас, эфенди, вы окажете мне неоценимую услугу!
– Я весь к вашим услугам, – Ибраим паша приложил руку к груди и склонил в поклоне голову.
– Если я вас не задержу, после того как мы отобедаем, я бы хотел написать несколько строк моей жене Хатидже Ханым, чтобы она в свою очередь хлопотала перед султаном выехать ко мне на Родос.
– Для меня не составит труда передать ваше послание.
– Еще раз благодарю вас!
Письмо было написано на одном дыхании, и через пол часа передано капитану «Галиона» со словами:
– Если Аллах будет милостив и вы лично увидите Хатидже Ханым, расскажите ей о нашем совместном плавании и все, что вам известно обо мне, всего я не смог вместить в послание. Для меня важно, чтобы она получила это письмо, и я очень надеюсь, что передал его в надежные руки.
– Кроме меня, вас и Исмаила паши, об этом никто не узнает, даю вам слово капитана!
– Вы благородный человек, Ибраим паша, и дай Аллах вам счастливого плавания.
С этими славами Шагин навсегда распрощался с капитаном, которому было не суждено уже никогда вступить на капитанский мостик «Галеона».
Утром пришло известие, что реис-эфенди Ибраим паша был убит в порту ударом кинжала в грудь неизвестными.

***
Это известие потрясло Шагин Гирая. Весь день он не выходил из дома, изменив своим ежедневным привычкам. Ни на минуту он не отпускал от себя ни своего пристава, ни Ариса.
– Как же это могло случиться! Меня уверяли, что на этом острове никогда ничего не случается! А здесь убит сам капитан! Исмаил бей, ведь он возвращался от меня засветло! Как же это произошло?
Исмаил паша сидел в задумчивости, но ничего не мог ответить принцу, так как сам никак не мог понять, кому понадобилось убивать капитана.
Появление одного из слуг прервало тираду Шагина.
– Ваше Высочество, к вам пожаловал кадий Сюмбуль-заде паша.
Обдав слугу суровым взглядом, Шагин после минутного молчания велел проводить кадия к нему.
Плавной размеренной походкой в комнату вплыл кадий в сопровождении двух своих помощников. Он чинно раскланялся перед принцем, который встретил его суровым взглядом исподлобья и со скрещенными на груди руками.
– Вы принесли нам известие о том, что нашли грязных убийц капитана? – осведомился Шагин.
– Нет, Ваша Светлость, я пришел поговорить с вами о вашей безопасности, за которую мы по приказу нашего хумаюма, великого халифа, благочестивого султана Османской империи, несем ответственность, – холодно произнес Сюмбуль-зеде, смерив надменным взглядом принца.
– Разве я нахожусь в опасности? – Шагин пожал плечами.
– Опасность подстерегает повсюду.
– И что вы предлагаете? – слегка сузив глаза спросил Шагин.
– Переехать на время в крепость Бунар-Гиссар, где вы будете в полной безопасности.
– В крепость? Осмелюсь напомнить вам, что покушение было не на меня, убили капитана «Галиона», и еще не известно, кем и по каким причинам! И этим вы сейчас должны заниматься, а не оберегать мою персону неизвестно от чего! – прогремел Шагин
– И все же в Бунар-Гиссаре будет надежней, к тому же это на время, пока не будет схвачен убийца, – все так же невозмутимо произнес кадий.
– Эфенди, я вам премного благодарен за проявленную заботу, но я остаюсь в этом доме, где мне ничего не грозит. К тому же этот дом находится под охраною моих людей, которые готовы за меня отдать собственную жизнь! В прогулках меня также сопровождают мои люди.
– У нас есть основания опасаться за вашу безопасность, ибо при Ибраим паше было обнаружено одно интересное письмо, писанное вами.
– И что же?! – Шагин нахмурился, готовый вступить в словесный бой с кадием.
– Это я хотел спросить вас, что было писано в этом письме, так как оно было писано вами.
– Полагаю, что не скажу вам ничего нового, так как вы сами уже ознакомлены с содержанием письма, – ледяным тоном произнес Шагин, – и раз уже оно у вас, возвратите его мне.
Сюмбуль-заде с недоверием посмотрел на Шагина.
– Как пожелаете, но, Ваше Высочество, вы могли бы передать письмо через нашего губернатора.
– Я думал, что волен принимать сам решения!
– Так оно и есть. Но сейчас я должен вас предупредить, что губернатор принял решение, в случае вашего отказа от временного поселения в крепости на время поставить караул у вашего дома и всего квартала Бурго, исключительно в целях вашей безопасности.
– В этом нет необходимости, – сурово произнес Шагин.
– Таков приказ губернатора острова.
– Почему губернатор сам не явился ко мне? Я немедленно хочу его видеть!
– Это невозможно…
– Я немедленно требую объяснений лично от губернатора!
– Ваше Высочество, это невозможно, – повторил кадий, – сегодня днем Гази-Хасан бей отбыл на острова Архипелага, и до его возвращения что-либо изменить не представляется возможным.
– Вот как! И когда же сей милейший господин соизволит вновь пожаловать на Родос? – с нотками сарказма осведомился Шагин, наступая на Сюмбуль-заде, который невольно сделал два шага назад.
– Одному Аллаху известно.
– Неужели он не мог свою поездку отложить, когда на острове произошло убийство?
– Предположительно это дело рук портовых бродяг, совершивших нападение с целью наживы. Поэтому, оставив это дело мне, он отбыл. Поверьте, на Архипелаге тоже не все спокойно.
Шагин остановился прямо перед кадием.
– Хорошо, я подожду губернатора, но предупреждаю вас, что в своем доме, я не потерплю присутствия турецких солдат!
– Они ни в коем случае не побеспокоят Ваше Высочество, – с этими словами Сюмбуль-заде чинно откланялся и поспешил оставить Шагин Гирая в худшем его настроении.
– Что позволяет себе этот кадий! Со мной еще никто так не обращался! – гремел весь остаток дня Шагин. – Они воспользовались убийством Ибраим бея, чтобы лишить меня общения с внешним миром!
– Но, Ваше Высочество, я не услышал того, что вам не рекомендовали покидать Бурго, – попробовал вмешаться Исмаил паша.
– Я бы этого не допустил! Этот город и так мал! В конце концов, я еще не пленник!
Со следующего дня караул был выставлен повсюду.
Но Шагин не изменял своим привычкам, приобретенным за месяц пребывания на острове.

Глава IV
Заговор
Не обращая внимания на неудовольствия Сюмбуль-заде, Шагин Гирай вел себя так, как ему заблагорассудится. Он стал активно заводить знакомства и почти каждый вечер в сопровождении своих людей, а и иногда и в обществе своего пристава Исмаила паши наведываться в гости.
Он стал часто посещать квартал Хора и дом именитого грека Ларгаса, которому принц в один прекрасный день через Ариса передал письма, данные ему отцом Григориосом на острове Лесбос. С тех пор Шагин был желанным гостем знатных греческих домов.
Принц сблизился и с французским консулом графом де Лераком, с которым часто засиживался за партией игры в шахматы. Лерак оказался проницательным человеком. Он хорошо понимал, что кипучая энергия Шагин Гирая очень скоро даст о себе знать, и на острове этот человек долго не задержится. Однако он сомневался, что принц сможет осуществить свою главную цель и мечту – создать на осколках Крымского Ханства Черноморскую империю и оторвать Крым от России, вцепившейся мертвой хваткой в заветный полуостров.
За короткое время граф привязался к принцу. Он хорошо понимал, что этому человеку, поверженному крымскому хану, тяжело находиться на острове в неведении, не зная, что творится у него на родине. Ради добрых чувств к Шагин Гираю он восстановил активную переписку со своим соотечественником французским послом и дипломатом в России графом Луи Филиппом де Сегюром . Сегюр с готовностью откликнулся на просьбы Лерака поведать о последних событиях в Российской империи. В одном из писем он отметил, что Таврическим краем, как стали называть в России Крымское Ханство, полностью занят Потемкин , получивший от императрицы привилегию именоваться князем Таврическим. «Он пользуется неограниченной властью в России, недаром недруги прозвали его «ночным императором России», – писал Сегюр. «Като ему очень доверяет в делах Тавриды. Поговаривают, что сей светлейший князь закрывает глаза на беззаконие. Более того, он привлекает в южные земли всех беглых крепостных крестьян, бродяг и даже каторжников. Он умышленно потворствует беглецам, руководствуясь целью заполнить русским людом татарский край». Из других писем Сегюра к Лераку Шагин узнал, что князь Потемкин спешно готовил «полуденный край Таврический» к приезду самой императрицы, которая соизволила посетить вновь приобретенные земли. По словам Сегюра Потемкин строит новые селения по намеченному пути царицы и возводит верфи в Ахъяре, где должен был вырасти военный флот Российский империи.
– Этот Потемкин еще немало вреда принесет моей бедной стране! Он разрушает то, что было создано веками! – произнес Шагин, откладывая письмо, в котором узнал, что Потемкин развел бурную деятельность в строительстве деревень для императрицы.
– Придет время, когда Ханство восстанет из руин, – осторожно сказал Лерак.
– Я очень на это надеюсь. Мой народ никогда не примирится с новыми порядками. Россия – страна рабов, а крымские татары никогда не знали рабства, – это свободолюбивый народ!
Спустя четыре месяца от Сегюра пришло еще одно письмо, в котором он упомянул о родном брате Шагин Гирая Бахадир Гирае. Этот молодой султан в очередной раз объявил о непризнании и неповиновении новой власти в бывшем Ханстве и во главе черкесов и ногайцев уже готов был выступить против русских, но из-за предательства со стороны некоего Али паши из племени кетхуды его попытка не увенчалась успехом и он снова бежал к черкесам.
Эта весть повергла Шагин Гирая в уныние. Его родные братья были, как и он сам, в опале. Двое младших – Бахадир и Арслан находились в бегах, пытаясь восстановить былое величие страны Гираев, но временно вынуждены были жить в Кабарде, а старший Сагиб, как и он, находился в почетной ссылке. Впрочем, на Сагиба полагаться было бессмысленно, потому что ему было все давно безразлично, и он никогда не покидал свой чифтлик  в Чаталджи.
Несколько дней после этого известия Шагин не наведывался во французское посольство. Все это время он проводил дома, заперевшись у себя в кабинете. К себе он допускал только Ариса. Но через двое суток принц пожелал отужинать в обществе своего пристава Исмаила паши.
Ужин проходил в молчании. Пристав не осмелился его нарушать. И только в конце принц обратился к приставу с вопросом о времени возвращения на Родос губернатора.
– Он задерживается еще на несколько недель, так мне сообщил Сюмбуль-заде, – ответил Исмаил паша.
– А в чем причина его опоздания?
– К сожалению, мне она не известна. Но, по словам кадия, на архипелаге снова начались волнения клефтов. Возможно, именно эти обстоятельства и задерживает Гази-Хасан бея.
 Ужин был недолгим, и очень скоро принц, сухо извинившись, покинул пристава для того, чтобы уединиться в своем кабинете.
 На следующее утро, в пятницу, Шагин Гирай в сопровождении нескольких своих людей направился пешком в мечеть Мустафы, что была по соседству с усадьбой Юзумсарай.
 На душе у него было неспокойно, и он решился серьезно поговорить со старым главой греков Родоса князем Ларгосом о том, что он не намерен более оставаться на острове и бездействовать, зная, что в далеком Крыму Потемкин рушит вековые традиции, заложенные веками, и глумится над его народом.
 После завершения намаза он распорядился, чтобы подали лошадей и, не обращая внимания на янычар, безмолвно и ненавязчиво следивших за каждым его шагом, в сопровождении своих людей выехал по направлению к греческому кварталу Хора.
 Завидев с широкого крыльца своего дома приближение знакомых всадников, Ларгас, старый грек, потомок династии владетельных князей Родоса, облаченный в длинный турецкий халат и красную феску, встретил Шагин Гирая с распростертыми объятиями.
– Мой дорогой друг! Я рад снова вас видеть в моем доме! – произнес он на новогреческом языке, заключая в объятия Шагина.
– Ваша Светлость, особые обстоятельства побудили меня приехать к вам сегодня так рано, – ответил Шагин на том же языке.
– Прошу вас в дом, – радушно пригласил старик, – к тому же и мне есть, что вам рассказать. Еще сегодня ранним утром я был намерен послать вам записку, но видно богу было угодно прислать вас самого.
– Какие-то новости? – насторожился принц.
– Пока только слухи, не подтвержденные фактами, но и к ним надо отнестись со всей серьезностью.
 Они вошли в просторную красиво убранную комнату с низким резным потолком и опустились на диван. Пока прислуга подавала кофе ни принц ни князь не проронили не слова. И только когда они остались одни, Ларгас осторожно, беря в руки чашку с ароматным кофе, произнес:
– Пора действовать, Ваше Высочество, времени осталось мало.
 Шагин вопросительно посмотрел на старого греческого князя, который продолжал:
– Спустя несколько недель на остров прибудет губернатор Гази-Хасан бей, и он везет приказ султана без промедления поселить вас в крепости Бунар-Гиссар.
 Шагин не ожидал услышать такую новость.
– Милейший князь, вы уверены в правдивости этой информации?! – воскликнул принц.
– В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным, мой друг, но этой новостью нельзя пренебрегать. Сегодня утром мне об этом поведал человек известного вам князя Кариатиса. Как я вам уже говорил не раз, ради нашей общей цели – освободить греческий народ из-под власти турков – наши люди вынуждены служить у турецких чиновников. Доверенное лицо князя Кариатис доблестный Эргинч эфенди, грек по национальности, служит у губернатора Гази-Хасана секретарем уже более десяти лет, и посему всегда в курсе всех дел. Я говорю об этом потому, что доверяю вам.
– Не сомневайтесь в моей порядочности…
– Сегодня нас с вами объединяет общая цель, – перебил принца старик, – и мои собратья готовы оказать помощь в задуманном вами предприятии.
– За что я вам бесконечно признателен! Но в чем причина решения султана запереть меня в крепости?
– Абдулл-Гамид опасается, что сторонники Вашего Высочества потребуют вашего возвращения. В Румелии и в Буджаке неспокойно, начались волнения. Крымский народ воспротивился принятию подданства Российской империи, которая настаивает на подчинении, навязывая свои законы. К тому же до султана дошли слухи, что ногайцы намерены требовать вашего возвращения.
– И только это побудило султана запрятать меня в крепость! Но я же за тысячи миль, кто же меня вызволит отсюда! При огромном желании моего народа это невозможно!
– Это не единственная причина, – отпив несколько глотков кофе, князь продолжил. – Наш благородный кадий сгущает краски вашего пребывания на Родосе. Он намеренно шлет письма падишаху, в которых описывает каждый ваш шаг и видит в ваших частых визитах в Хору и французское консульство угрозу. Этого вполне достаточно, чтобы султан был обеспокоен. Поэтому нам надо опередить наших общих врагов.
– Если была бы воля Сюмбуль-заде эфенди, он давно упрятал меня в крепость! – Шагин порывисто поднялся и, пройдясь несколько раз по комнате, в задумчивости подошел к окну, откуда открывался вид на красивый сад с прудом.
– Решайтесь, Ваше Величество, время не ждет, – произнес Ларгас, умышленно употребив форму обращения, как к ханской особе.
– В мои планы входило предупредить свою жену о том, чтобы она отправилась в Фессалоники. Сейчас, должно быть, она пребывает в Бургасе. Но, к сожалению, письмо, которое я намеревался передать через Ибраим пашу, попало в руки кадия.
– Оно и стало одной из главных причин. Вам не следовало поступать так неосторожно.
– Но в нем не было ничего, что могло бы изменить мое положение на Родосе! Я посоветовал своей супруге для поправления ее здоровья отправиться на время в Фессалоники. Там у нас еще оставались небольшие владения близ морского побережья.
– Как видно, ваш совет был расценен несколько иначе.
 Прошло еще несколько минут, прежде чем принц, вернувшись на свое место, произнес:
– Я полагаюсь на вас, князь.
– В таком случае мы будем действовать строго по намеченному плану. Через неделю с Чакир-Дага придет судно. Оно будет ждать вас в одной из тихих бухт Родоса Роды на северном побережье. Вам предстоит совершить ночное путешествие за пределы города. Но для вас главное – это усыпить внимание янычар и незамеченным покинуть Бурго. Что касается патруля в Хоре и Коллакио, то здесь он не столь строгий и мои люди проведут вас окольными путями за пределы города. Там вас будут ждать лошади и оттуда вам не составит труда верхом в сопровождении моих людей достигнуть места, где и будет поджидать вас судно. Оно доставит вас на остров Тиру, а оттуда в нейтральные воды и до самого Тосканского побережья Италии в Ливорно. На этом наша миссия будет завершена. А все остальное зависит только от вас.
– Благодарю вас, князь! Я искренне надеюсь, что все задуманное мною свершится, и тогда я постараюсь не остаться перед вами в долгу, – с искренностью произнес Шагин.
– Да услышит ваши слова Господь! – ответил Ларгас, простирая руки вверх. – Если вы вновь утвердитесь на ханском престоле, чего я желаю Вашему Высочеству от всей души, то мы сможем рассчитывать на поддержку и понимание с вашей стороны.
– В этом вы можете быть спокойны, я никогда не забываю друзей.
Обговорив детали задуманного плана, Шагин Гирай покинул дом грека для того, чтобы снова отправиться в Бурго. Ему необходимо было побыть наедине с самим собой и обдумать предстоящее предприятие.
Становилось ветрено. Свинцовые облака незаметно заволокли все небо, отражая тревогу и поселив какие-то неясные предчувствия в душе принца. Он старался отогнать их прочь, но они назойливо вползали в его сердце, не давая покоя.
Не доехав до крепости Бунар-Гиссар, он пришпорил своего коня и направился в противоположную сторону к мечети Мурат-Реиз. Спешившись с лошади у ворот мечети, Шагин бросил поводья одному из своих слуг и велел сопровождать его только Арису.
– Здесь мне ничего не грозит, – бросил он, когда Арис запротестовал.
Спорить с принцем было бесполезно, и верному слуге пришлось молча следовать за своим господином.
– Мне стоило давно сюда наведаться, – произнес Шагин, когда они вступили на турецкое кладбище за мечетью, – здесь погребены мои далекие предки и даже тот, чье имя я ношу.
– Вы имеете в виду калгу Шагин Гирая? – осмелился спросить Арис.
– Именно его! Когда-то это имя сыграло с ним злую шутку. Глупый астролог предупредил султана Мурада , что ему грозит опасность от человека, носящего «птичье» имя, ведь Шагин означает сокол. Мой родственник действительно отличался неспокойным нравом, но между тем был уважаем и любим своим народом. В то время, когда астролог предрек опасность, Шагин Гирай находился на этом острове вдалеке от Османского двора, и все же султану показалось, этого мало. Он отдал тайный приказ умертвить калгу, что и произошло в палатке некоего Наккаш Мустафы паши, который обманом заманил к себе Шагин Гирая. Так выдумка глупца стоила жизни моему родственнику, – грустно закончил принц.
Они молча брели среди мусульманских гробниц, строгих и величественных из мрамора и белого алебастра. Почти у каждой могилы стояли лампады, которые до наступления темноты зажигал старый дервиш афуз  и возносил общую молитву за души тех, кто здесь нашел свое вечное пристанище.
Могилы Гираев располагались в самом центре. Они выделялись особой пышностью отделки. Некоторые ханы были погребены в больших ротондах, а некоторые среди своих жен и детей. Вглядываясь в надписи, Шагин очень быстро отыскал могилу с высокой стелой, похожей на колонну, увенчанную каменной чалмой и увитую зеленым плющем. Витиеватая надпись гласила, что здесь покоится прах Шагин Гирая, сына Саадет Гирай султана, погребенного в 1640 году. Рядом с могилой этого принца покоился прах бывшего хана Джанибек Гирая, умершего в ссылке за четыре года до трагической кончины Шагина.
Невольно грустная улыбка коснулась красивого лица принца. Эти два родственника были непримиримыми противниками, но судьбе было угодно свести их на одном острове, в одном городе, где даже дома их были по соседству. И теперь они покоятся рядом друг с другом.
Шагин некоторое время простоял над могилой своего предшественника, погруженный в свои думы.
Однако это длилось не долго. Вознося про себя краткую молитву, он по своему обыкновению быстро развернулся и зашагал по протоптанной дорожке к выходу. У входа в мечеть он подошел к мулле и протянул ему увесистый кошелек.
– Вознесите молитвы умершим и помолитесь за меня.
С этими словами принц покинул мечеть Мурат-Реиз и возвратился в Юзумсарай.

***
Последние несколько дней Шагин не менял своих привычек. Он продолжал наведываться к графу де Лераку и разъезжать в сопровождении своих аскеров по городу. В один из дней он направился к горе Филерим, с которой открывался замечательный вид на город Родос и чудесную круговую панораму его окрестностей. Ровно через неделю с этой возвышенности он последний раз взглянет на город и навсегда покинет его, чтобы возвратиться в дорогой его сердцу Крым… Для того, чтобы снова начать борьбу за независимость Ханства и свои законные права.
Но чем ближе приближалась развязка, тем больше его душу переполняла тревога. Он целыми днями перебирал свои бумаги и некоторые вещи, которые намеревался взять с собой. Кроме Ариса, Шагин решил, что его будут сопровождать не менее преданный ему Селим бей, начальник его личной охраны, и один из аскеров Муслим-Вели, выходец из Едисана. Но до самого последнего дня никто, кроме Ариса, человека, которому Шагин Гирай безгранично доверял, не был просвещен в планы принца.
До решающего дня оставалось чуть более суток, когда ранним утром Арис принес записку от князя Ларгаса, в которой последний сообщал, что судно с Чакир-Дага уже направилось к Родосу и будет ждать в условленном месте, в небольшой и тихой бухте Рода этой же ночью.
Несмотря на то что бывший хан ждал это известие с нетерпением, волнения заполнили его сердце. Предприятие, которое он задумал, было рискованно. Он прекрасно знал, что если ему легко будет покинуть город и благополучно вступить на ожидавший его корабль, то нет уверенности, что завтра в море их не будет преследовать какой-нибудь османский корабль или корсарский бриг. Потому что по Архипелагу очень быстро разлетится новость о побеге с Родоса крымского принца.
– После завтрака вели, чтобы ко мне зашел Селим бей, – распорядился Шагин.
– Вы намерены поведать ему? – осторожно спросил Арис.
– Еще нет, он узнает в последние часы. Я хочу, чтобы этим вечером караул у моих дверей нес лично Селим бей и Муслим-Вели. – Немного помолчав, Шагин снова заговорил. – Несмотря на то что я полностью уверен в молчании моих людей, мне бы не хотелось, чтобы мои аскеры видели, как ночью я покидаю Юзумсарай. Поэтому сегодня надо будет снять караул у дверей моих покоев и всего дома.
– Но не покажется ли это странным? – возразил Арис.
– Когда нарушается обычный порядок, это всегда выглядит странным, но у нас нет иного выхода. К назначенному часу во внутренних покоях должно быть как можно меньше людей. Прислуга будет спать, а вот мои аскеры будут бодрствовать. Поэтому необходимо, чтобы в доме их не было. Сегодня вечером по моему приказу после ухода Исмаила паши часть аскеров будут перемещены охранять въезд в усадьбу. А мы покинем дом со двора. Кстати, ключ от потайной калитки уже у тебя?
– Да, Ваше Высочество. Я удаляюсь, мне необходимо сделать последние приготовления.
Шагин отпустил своего слугу, но когда последний уже уходил, снова окликнул его:
– Арис! Постарайся быть все время поблизости: у меня нехорошие предчувствия, все может измениться в любую минуту.
– Ваше Высочество зря волнуется. Все идет по плану, и главное для нас сейчас сохранять спокойствие.
– Ты прав. Иди.
В назначенный час к завтраку пожаловал Исмаил паша. Шагин встретил его со всем радушием стараясь вести себя непринужденно. После завтрака он предложил переместиться своему наперснику на террасу и сыграть в шахматы, дабы отвлечься от гнетущих мыслей.
– Вы когда-нибудь задумывались, кто придумал эту замечательную игру? – неожиданно спросил Шагин, когда слуга поставил перед принцем и пашой игральную доску и расставил шахматные фигурки на доске.
– Я знаю, что эта игра пришла к нам из далекой Индии.
– Точно! И придумал ее некий индус из касты браминов, за что и обогатился, предоставив свое изобретение богатому радже, – с хитрой улыбкой добавил Шагин. – Поразительно, но именно эта на первый взгляд незатейливая и небольшая шахматная доска является необъятным полем для бесчисленных комбинаций! Сейчас для первого хода я имею возможность двадцать вариантов, вы же может ответить тем же количеством ходов на каждый мой ход. То есть в вашем распоряжении уже 400 вариантов, и это только для первого хода!
– Но, кроме того, что это просто увлекательная игра, она носит военный характер. Здесь можно создавать свои комбинации и разгадывать стратегию противника.
– Я бы удивился, если бы вы иначе оценивали игру в шахматы! – говоря это, принц сделал первый ход.
В это время на веранду поднялся Селим бей. Он низко поклонился принцу и сообщил, что у ворот усадьбы поджидает человек от Сюмбуль-заде, который желает видеть Исмаил пашу.
– Вы понадобились нашему благородному кадию? – насмешливо произнес Шагин, – к чему бы это?
– Не могу знать, но думаю, если вы велите пропустить этого человека, то мы узнаем.
– В таком случае, Селим бей, пусть войдет этот янычар, – распорядился Шагин. – Исмаил бей, теперь ваш ход! Не думаю, что новость, которую принесет сей человек, столь существенна, чтобы нам с вами прерывать игру.
– Полагаю, что это так.
Однако от Гирая не ускользнуло легкое сомнение в голосе пристава, который сделал совершенно бессмысленный ход пешкой. Но принц сделал вид, что не обратил на это внимание.
Селим бей продолжал оставаться на террасе пока Шагин не поднял на него свой взгляд и не осведомился, почему он до сих пор не пропустил янычара.
– Прошу прошения, но сей человек хочет, чтобы Исмаил паша сам к нему вышел.
– Что за наглость! Зови его сюда, – настоятельно произнес Шагин Гирай, – он пришел в мой дом, а, следовательно, цель его визита не должна оставаться от меня в секрете! Верно, Исмаил бей? – последние слова были обращены к приставу.
– Вы же знаете, что у меня от вас нет секретов, – не выдержав сурового взгляда принца произнес паша.
– Зато есть долг перед службой, – напомнил Шагин, делая очередной ход.
Исмаил паша, делая в свою очередь уже более обдуманный ход, обратился к начальнику ханской охраны:
– Селим бей, велите этому человеку пройти сюда, я готов его принять только в обществе с Его Высочеством Шагин Гираем.
– Вы рискуете, что я что-то узнаю из того, что не должен знать, по мнению Сюмбуль-заде, – хитро улыбаясь сказал Шагин, когда удалился Селим бей.
– Думаю, то, что хочет передать мне сей человек, не является государственной тайной, иначе Сюмбуль-заде вызвал бы меня лично в крепость Бунар-Гиссар.
Через несколько минут на террасе возникла дородная фигура поверенного кадия. Янычар в своей высокой фетровой феске с белым чехлом поклонился принцу и молча протянул паше сложенный в несколько раз лист бумаги.
Исмаил паша с недоверием взглянул на янычара.
– Вы уверены, что это послание лично для меня?
– В этом не может быть сомнений, как то, что меня зовут Иса бей! – с гордостью произнес грубым голосом янычар.
Исмаил паша, под пристальным взглядом принца развернул бумагу и молча прошелся глазами по написанному. От взгляда Шагина не ускользнуло то, что на мгновение густые брови пристава еще больше сошлись на переносице, а во взгляде появились недовольные искорки.
Прочтя написанное, Исмаил паша быстро свернул письмо и положил его в карман своего кафтана.
– Передай кадию, что я лично пожалую к нему сегодня к обеду, а сейчас у меня игра в шахматы с Его Высочеством, – быстро ответил пристав янычару.
После того как янычар откланялся, Исмаил паша обратил свой взгляд на шахматную доску.
– Вы мне поставили мат! Признаться этого я не ожидал!
– Как и того, что было написано в письме? – заметил Шагин.
Повисла минутная пауза, после которой пристав медленно произнес:
– Сюмбуль-заде желает меня видеть у себя, причину, к сожалению, не написал.
– Следует полагать, что это важно, – медленно произнес принц.
– К сожалению, я не могу этого знать.
Игра была завершена в полном молчании. Победителем остался принц, который после игры предложил отведать Исмаилу паше чашку кофе. Но вскоре после кофейной церемонии пристав, принося извинения, покинул принца.
Неожиданное письмо кадия приставу насторожило Шагина. Однако он не придал этому особого значения, все его мысли были о том, как сегодня вечером он покинет свой дом и квартал Бурго.
Спустившись с террасы, он обошел дом и вступил в небольшой сад, где успокаивающе журчал фонтан и благоухали розы. Из многочисленных слуг здесь никого не было. Повсюду царила тишина и покой. На острове начинался час сиесты.
Однако, в отличие от Лесбоса, здесь никогда не прекращалось движение. В порту и на рынке, на главных улицах сновали купцы, торговцы и прислуга. И только в Бурго на несколько часов все погружались в царство сна и покоя. Бодрствовали только янычары и гарнизон крепости Бунар-Гиссар.
Пройдя неторопливо по аллейке, Шагин мысленно возвращался к предстоящему побегу. Однако в голове всплывали совершенно отвлеченные картины, и он ловил себя на мысли, что сегодня в последний раз гуляет по саду, где до него гуляло не одно поколение Гираев, созерцая эти пышные кусты роз и развесистые кроны деревьев. Что, возможно, вчера он в последний раз видел графа де Лерака. И ему больше не предоставиться случай отправиться в долину Петалудес  и окунуться в теплые воды находившихся здесь озер. И что в эти минуты его стопы в последний раз направляются к фонтану, напоминающему по своей незатейливой архитектуре фонтан во дворе Ханского дворца в Бахчисарае…
Остановившись перед фонтаном, Шагин отогнал прочь ненужные мысли. «Неужели все это так важно? – пронеслось у него в голове, – впереди еще вся жизнь, за которую надо успеть многое!»
Рядом в небе пронеслась с душераздирающим криком чайка. Мысли вновь на несколько секунд убежали в далекое прошлое, напомнив, что много лет назад он с легкой грустью покидал Венецию и прощальный крик чаек еще долго раздавался вслед его удаляющегося судна. Но тогда впереди его ждал Крым, победа, признание и любовь. Что ждет его сейчас, он только мог предполагать. Но Шагин Гирай твердо знал, что все повторяется, меняются только обстоятельства. И в этот раз его возвращение будет болезненным и трудным, но он возвратиться, чтобы исправить ошибки прошлого.
– Ваше Высочество, Ваше Высочество! – услышал Шагин позади себя взволнованный голос Ариса.
 Невольно предательский холодок кольнул сердце принца. Он смотрел на приближающегося Ариса отсутствующим взглядом ожидая услышать новость, которая все изменит:
– Что произошло? – отсутствующим голосом спросил Гирай.
– Только что в порт прибыл корабль с губернатором Гази-Хасан беем! – упавшим голосом сообщил Арис.
Эта новость была, как гром среди ясного неба. Меньше всего Шагин ожидал в этот день прибытия губернатора, который вез с собой приказ султана о его аресте.
– Ты уверен в этом? – Неожиданно для себя оживился Шагин.
– К сожалению, да. Только что об этом сообщил человек князя Ларгаса. Князь не рискнул передать через него записку, он передал на словах.
– Что, что он передал?
– Князь рекомендует вам оставаться спокойным ко всему происходящему и постараться оттянуть время встречи с губернатором, сославшись на свое здоровье. Одним словом, не пускать в усадьбу, если это будет возможно. Но если эти доводы не убедят губернатора и он пожалует с приказом об аресте немедленно, все равно сохранять спокойствие и подчиниться приказу, а далее, сам князь устроит вам побег.
– А что же судно?
– Судно, как было и условлено, сегодня ночью будет вас ожидать в бухте Роды. Но оно сможет там простоять не более двух дней, потом оно должно отойти к острову Карпатос  и там ждать столько, сколько понадобится.
– Что еще передал князь.
– Пока только это.
Шагин, оперевшись одной рукой о фигурную чашу фонтана, простоял в задумчивости несколько минут. Его глаза горели недобрым огнем. Арис хорошо знал это состояние своего господина. Не один раз ему приходилось наблюдать за перипетиями судьбы Шагин Гирая, и каждый раз бывший хан не терял надежды на лучший исход. Он принимал удары судьбы как временное явление, из которого обязательно должен был быть выход. На этот раз петля затягивалась, и это было очевидно. Близилась развязка, но Шагин этого не принимал. Он был полон желания сбросить с себя довлеющую над ним власти халифа-султана и начать новую борьбу.
– Так вот какую новость принес сегодня этот янычар Исмаилу паше! – произнес принц. – Но я даже предположить не мог! Значит, на самом деле все так и есть, как говорил князь Ларгас, губернатор везет приказ о моем заточении в крепость! Иначе бы мне паша поведал о досрочном приезде Гази-Хасана! Арис, у меня есть свои соображения на этот счет! – вдруг произнес ровным голосом Шагин Гирай, – ни при каких условиях я не отправлюсь в крепость!
– Но Ваше Высочество, не лучше ль прислушаться к рекомендациям князя?
– Я сам волен принимать решения! – прогремел Шагин.
– Я не спорю с вами, и вы прекрасно знаете, что я приму и поддержу любое ваше решение, – покорно сказал Арис зная, что сейчас тщетно перечить своему господину, который все равно сделает все по-своему.
– Распорядись приготовить лошадей для нашей обычной прогулки в город. Мы едем во французское консульство к де Лераку! Это единственное место, где мне сейчас ничего не грозит! Это собственность французского королевства и люди губернатора не осмелятся туда проникнуть, это равносильно конфликту между Портой и Францией.
Арис с изумлением посмотрел на принца.
– Но это же безумие! – тихо произнес он.
– Это единственный выход! Нам надо там продержаться до наступления ночи! Я не могу упустить выпавший мне провидением случай этой же ночью покинуть остров! Из консульства мы сообщим о наших планах князю Ларгасу, а сейчас нам надо спешить.
 Возражать принцу было бессмысленно, и Арис покорно поспешил исполнять приказание.

***
После того, как стало известно, что Шагин Гирай покинул Юзумсарай и укрылся во французском консульстве, Гази-Хасан бей велел вызвать к себе Исмаил пашу. Пристав прибыл в крепость Бунар-Гиссар с тяжелым сердцем. Он догадывался, что его ожидает неприятный разговор о Шагин Гирае, но больше всего он опасался, что на этот раз бывшему принцу не избежать пребывание в зловещей крепости.
Пристав знал, что губернатор под влиянием кадия был настроен решительно. Невзирая на дипломатический этикет, он намеревался силой ворваться в консульство, для того чтобы арестовать бывшего хана и препроводить его под конвоем в Бунар-Гиссар.
Но это не радовало Исмаила пашу. Напротив, холодная грусть защемила сердце бывшего военного губернатора Каушан. За шесть месяцев неотлучно находясь в обществе Шагин Гирая он привык к этому интересному человеку, полному энергии и жизненной силы. И теперь, когда его ожидает участь не только изгнанника, но и узника, он почувствовал бесконечную пустоту. Ведь Гираи редко выходили из крепости Бунар-Гиссар живыми.
Гази-Хасан бей молча предложил приставу присесть и налил ему прохладный шербет.
– Я не ожидал, что ко дню моего прибытия на Родос меня будет ожидать подобная новость! Признаться, меня это несколько удивило и расстроило!
– Возможно, на него повлияло то, что Сюмбуль-заде эфенди сразу же после вашего отъезда с острова стал настаивать на переселении принца в крепость, – предположил пристав.
– Это было исключительно в целях безопасности самого Шагин Гирая!
– Не думаю. Его высочество это расценил иначе. Он принц и носит имя Гирай, заточение для него равносильно оскорблению.
– Потому что нет ни малейшей возможности тайно покинуть Бунар-Гиссар! К тому же это было пожелание самого падишаха! Сюмбуль-заде эфенди благородный человек, он не стал применять силу, и, проявляя в ущерб себе участие к принцу, не стал настаивать на его препровождении в крепость, хотя вполне мог это сделать и без моего присутствия сразу же после моего отъезда!
– Позволю себе возразить, у Шагин Гирая и в мыслях не было покидать остров, это все выдумки кадия, который неустанно слал послание к Высокому Порогу о неспокойном поведении его высочества!
– А как объяснить бунты буджаков и едисанцев, которые прокатились не только по ногайским кочевьям, но и возбудили народ на Балканах? Они открыто заявляли, что Шагин Гирай вскоре покинет Родос, чтобы соединиться с ними, и объявит себя независимым ханом всего ногайского и крымского народа!
– Я еще раз повторяю, что о бегстве принц не помышлял, и к бунтам на Балканах он не имеет никакого отношения, – холодно возразил паша.
– Однако, как выяснилось, у принца все же был заговор, о котором вы ничего не знали! В этом есть и ваша вина, – начал губернатор, – вы обязаны были знать о каждом его шаге, а не доверять безгранично!
– В мои обязанности входило быть его компаньоном, а не соглядатаем! – возразил пристав. – И если бы у его высочества были бы стремления покинуть остров он бы не искал политического убежища в консульстве Франции, а нашел бы иные возможности!
– Вот это нам еще предстоит выяснить, и тем хуже будет ему и его сообщникам! А вы, Исмаил паша, находитесь на службе его величества султана Османской империи, и если бы Гирай осуществил побег, то ответственность несли бы мы с вами! И поверьте, его величество не вспомнил бы, что вы назначены к нему только в качестве компаньона!
– За время своей службы я еще не разу не запятнал свою честь! – с достоинством ответил Исмаил паша. – И если сейчас вы, Гази-Хасан бей, мне напоминаете о долге перед отечеством, то я двадцать лет отдал служению империи.
– Прошу извинить мне мою резкость, но бегство его высочества Шагин Гирая во французское консульство чревато международным скандалом! Даже несмотря на то, что наши государства союзники, французы могут потребовать объяснения. Это обстоятельство выбило меня из колеи.
– Что вы намерены делать дальше? – осторожно спросил Исмаил паша.
– У нас нет иного выхода, как окружить консульство и потребовать выдачи принца.
– А в случае неповиновения?
– Я надеюсь, у его высочества хватит здравого смысла самому покинуть графа де Лерака, иначе нам предстоит внедриться во владения Франции и арестовать принца прямо там.
– Я надеюсь, что этого не произойдет, – глухо произнес Исмаил паша.
– Утешает то, что мы находимся на Архипелаге, и прежде чем весть об этом дойдет до французского посла в Стамбуле графа де Сен-При, мы исполним волю его величества Абдулл-Хамида, – губернатор прошелся по комнате, заложив руки за спину. Наконец он остановился возле окна и, обернувшись к приставу, произнес:
– Нам осталось завершить формальности. Исмаил паша, так как вы являетесь приставом его высочества я поручаю вам с помощью моих дефтердаров , приступить к описи имущества Шагин Гирая.
Исмаил паша невольно побледнел. Такого поворота событий он не ожидал.
– Не рано ли приступать к описи? – спросил он.
– Принц больше не возвратиться в дом Гираев, нет смысла оттягивать время.
– Но подобные мероприятия проводятся только после... смерти высокой особы!
– В силу обстоятельств, нам необходимо знать, какие бумаги находились при принце. Поэтому нет ничего предосудительного в том, что мы опережаем события. К тому же все вещи останутся на своих местах до тех пор, пока их владелец не отойдет в мир иной. Но нам сейчас необходима опись, этого требует от нас великий визирь Мухсин-заде.
Возражать губернатору не имело смысла. Исмаил паша решил, что пусть лучше это будет он, чем бездарь дефтердар, которому все равно поручат это дело.
– Когда мне приступить к описи?
– Я думаю, что чем раньше вы это начнете, тем лучше. В Юзумсарае почти не осталось людей его высочества, я отдал распоряжение перевести ханскую охрану в гарнизон крепости, так что сейчас в доме Гираев осталась одна прислуга.
Исмаил паша молча поклонился и, покинув крепость Бунар-Гиссар, отправился в Юзумсарай.
Как и говорил губернатор, в бывшей ханской резиденции никого, кроме постоянной родосской прислуги, а также повара с несколькими помощниками и дворецкого Шагин Гирая, не оказалось.
Все они были в растерянности, потому что в течение последних несколько часов в имении произошли странные перемены. Сначала уехал сам принц. Как обычно он отправился на прогулку, не оповестив о времени возвращения. Потом явился губернатор в сопровождении кадия и принялся с нескрываемым раздражением расспрашивал всех людей бывшего хана, где мог находиться принц. Не получив вразумительного ответа, он удалился, посеяв среди прислуги и охраны смятение. А спустя час пришел приказ от Гази-Хасан бея о переводе всей личной охраны Шагин Гирая в гарнизон портовой крепости. После этого оставшиеся люди бывшего крымского хана забеспокоились о судьбе своего господина и, увидев пристава, бросились к нему с расспросами. Исмаилу паше ничего не оставалось делать, как сообщить, что отныне их господин будет жить в крепость. Люди пришли в уныние. Все хорошо понимали, что Бунар-Гиссар станет последним жилищем последнего крымского хана.
Хаджи-Хафуз ага, смотритель усадьбы Гираев отдал все ключи от дома приставу.
– Вы прекрасно осведомлены, где что находится. И если ваша светлость не имеет возражений, я бы откланялся.
– Вы не желаете меня сопровождать?
– Я думаю, в том, что я буду вас сопровождать, большой пользы не будет.
Исмаил паша не стал настаивать
– Как вам будет угодно, эфенди.
Исмаил паша еще раз прошел по комнатам опустевшего дома. На душе было неспокойно. Он предчувствовал, что губернатор что-то ему не договаривал. И та торопливость, с какой он отдал распоряжение описать имущество Шагин Гирая, была не просто прихотью визиря, а завершением плана, задуманного самим султаном.
Дом заметно опустел. Не было больше суеты, царившей при Шагине. У парадного входа и дверей, ведущих в личные апартаменты хана, больше не стояли его верные аскеры, не сновала из залы в залу прислуга и стены не отражали громкий голос принца. Все погрузилось в настораживающую тишину. Исмаил паша медленно переходил из комнаты в комнату. Последний раз он рассматривал привычное убранство. Очень скоро здесь вся мебель будет покрыта сукном, ограждающим от пыли, и все двери будут опечатаны до тех пор, пока здесь не поселится очередной Гирай.
Завершив свой последний обход, Исмаил паша отдал распоряжение приступить к описи имущества нижних этажей двум дефтердарам, а сам поднялся в комнаты Шагин Гирая.
Первой комнатой, расположенной рядом со спальней, был кабинет. Здесь Исмаил паша за все время был только однажды, когда принц позвал его, чтобы о чем-то спросить, но не пригласил войти. Все остальное время Шагин старался никого не впускать в свои личные комнаты. На этот раз пристав вошел в пустой кабинет и неуверенно обошел его, рассматривая обстановку.
Это была просторная и светлая комната с низким резным потолком. В глубине кабинета красовался камин, а вдоль стен были расставлены низкие шкафы с книгами и красивым оружием. У окна стояло громоздкое бюро красного дерева. Его крышка была раскрыта, словно ожидая, что скоро возвратится его хозяин и снова возьмется за перо, которое было тут же брошено поверх стопки чистой бумаги.
Исмаил паша не мог избавиться от ощущения, что незаконно внедрился на чужую территорию. Ему казалось, что сейчас за его спиной отворится дверь и войдет Шагин Гирай. Незримо он ощущал его присутствие, и даже запах его любимых эфирных масел. Однако, пересилив себя, он приблизился к бюро и опустился в мягкое кресло, в котором еще совсем недавно сидел принц. Посидев несколько минут, Исмаил паша то и дело переводил взор с одного предмета на другой.
Рядом со стопкой бумаги стояла раскрытая массивная чернильница из чеканного серебра с черными чернилами. Он знал, что Шагин Гирай всегда предпочитал только черные чернила. Тут же на столе стоял такой же серебряный флакон с песком для подсушивания чернил. Несколько запасных гусиных перьев в беспорядке валялись на самом бюро рядом с небольшим томиком Корана в темно зеленном бархатном с золотом переплете. Подле Корана красовался большой крымскотатарский кинжал в дорогом кожаном чехле, расшитом жемчугом и сапфирами. Еще несколько золотых безделиц красовались на полках самого бюро.
Переборов нерешительность, Исмаил паша приступил к просмотру бумаг, которые имелись в бюро. Их оказалось не так много. В основном это была переписка. Многие письма, перевязанные алой лентой, были написаны на крымскотатарском и французском языках. Пролистнув некоторые из них, Исмаил паша потерял к ним интерес и готов был возвратить их на место, как в соседнем отделении бюро заметил корешок толстой тетради в кожаном переплете.
Пристав неуверенно извлек тетрадь и увидел выбитую на ней золотую тарак-тамгу – герб крымских ханов. Толстая и тяжелая тетрадь застегивалась на золотую пряжку. Паша решился расстегнуть ее и в ту же секунду из нее выпал и со звоном покатился по полу плоский овальный золотой предмет на белой шелковой ленте. Исмаил паша быстро поднял его. Это был медальон, очевидно заложенный за край внутреннего переплета.
Он осторожно открыл крышку и к своему удивлению увидел миниатюрный портрет очаровательной девушки с пышными черными локонами. Она была запечатлена в пол оборота и ее личико, сияющее светлой улыбкой, словно ожило под солнечным лучом, попавшим под крышку. Девушка не была похожа на женщин Востока, но, несомненно, было очень красива и юна. Кто была эта женщина для Шагин Гирая Исмаил паша не мог и предположить. Покрутив медальон несколько минут в руках, он не обнаружил ни одной надписи и, закрыв его, вернулся к тетради, страницы которой были сплошь исписаны мелким аккуратным почерком. Пролистав несколько страниц, пристав понял, что держит в руках рукописный текст жизнеописания Шагин Гирая, сделанный им самим. Такой находки он не ожидал здесь встретить. Это были мемуары последнего крымского хана!
Если бы не военная выправка, наложившая свой отпечаток за долгие годы службы, Исмаил бея захлестнули бы эмоции.
Сколько раз он пытался завести разговор о прошлом хана, но Шагин Гирай постоянно уходил от темы, ссылаясь на нежелание возвращаться в прошлое. И вот теперь в его руках оказалась его биография!
Шагин Гирай все же позаботился о том, чтобы его потомки не заблуждались относительного его личности и не доверяли османским историкам, постаравшимся в угоду султанскому самолюбию очернить человека волею судьбы ставшим последним ханом гибнущего Крымского Ханства, оставленного в тяжелые годы Портой. Листая тетрадь, пристав бегло просматривал страницы прожитой жизни человека, который был значительной личностью и оставил после себя след в истории своего народа.
Приближавшиеся шаги и монотонные голоса дефтердаров заставили пашу закрыть тетрадь. Однако им завладело любопытство узнать больше о человеке, с которым он провел шесть месяцев. С минуту он сомневался в правильности своего поступка. Ему было любопытно прочесть биографию хана, но он не имел права этого делать, так как все найденные бумаги и документы должны были передаться в султанский архив, где уже никогда и никем не будут изучены и прочитаны. В другой руке он сжимал золотой медальон с изображением незнакомки, о которой наверняка Шагин поведал в своей рукописи. Любопытство брало верх над приставом, и он решился преступить правила. Положив медальон в свой карман, он последний раз взглянул на тетрадь с тамгой и спрятал ее под кафтаном. Его первым порывом было сейчас же покинуть Юзумсарай и в тишине своего дома у моря погрузиться в чтение. Но он этого не мог сделать пока дефтердары не завершат опись оставшегося имущества последнего крымского хана и не опечатают дворец. После всего ему было необходимо отчитаться перед губернатором острова. И только после этого его миссия будет завершена, до следующих распоряжений султана.

***
Уже за полночь Исмаил паша закрылся у себя в комнате. Он достал тайно взятую тетрадь Шагин Гирая и бережно открыл ее. Перед ним лежали мемуары последнего крымского хана. Несколько минут он колебался. Ему не давал покоя вопрос: что бы сказал сам Шагин Гирай, узнав, что его тетрадь попала в руки именно ему, Исмаилу паше, человеку, который находился при нем последние месяцы его жизни в качестве пристава?
Но на этот вопрос Исмаил паша знал, что уже никогда не получит ответа. А перед ним лежала рукопись последнего крымского хана Шагин Гирая, непонятого и всеми забытого принца.
Неуверенно перелистывая страницы рукописи, Исмаил паша незаметно для себя погрузился в чтение, приподнимая пелену тайн блистательного своими событиями восемнадцатого века.