Портрет композитора 10 глава

Москва, XVII век
Отсидев положенное на башнях Покровского собора, светило раскраснелось, насытилось вперед на день жаром, отчего все больше стало похожим на гигантскую каплю густой, человеческой крови, и перебралось на Фроловскую башню, с нее на Троицкую и, уцепившись за звенящий просинью небосвод, стало карабкаться вверх. Над Москвой разгоралось беспримерное в своей значимости утро.
Ивановская площадь заполнялась народом, толпы разбуженного скорбным известием люда текли от Фроловских и Никольских ворот к Красному крыльцу Большой палаты, где с часу на час должны были кричать на царство. Думные дьяки, бояре с хмурыми лицами теснились на маленьком пятачке, ожидая выхода царской семьи, стрельцы в железных шапках и расшитых кафтанах удерживали древками бердышей человеческое море в обозначенных пределах, тумаками угощая любопытных и особо зарвавшихся. А вокруг колокольни, радуясь наступившему теплу, беззаботно бегала, с криком носилась чумазая босоногая ребятня, гоня перед собой голодных приблудившихся псов, бросая в них камни, палки, собаки с визгом уворачивались, ребятня гоготала, и сверху на всех, с креста высоченной белокаменки, равнодушно и зорко смотрел сокол-сапсан.
Наконец, двери распахнулись, и на Красное крыльцо вышли глава стрелецкого приказа Юрий Долгорукий, царица Наталья Кирилловна с десятилетним сыном Петром, родные братья царицы Лев Кириллович и Иван Кириллович Нарышкины, после них вывели Софью, держащую под руки слабосильного Ивана шестнадцати лет, и дядьку Софьи Ивана Милославского. Последним на крыльцо вышел в сверкающих золоченых одеждах патриарх Иоаким, обвел, смерил пришедших на вече величествующим грозным взглядом. Толпа ахнула и, давя друг друга, попятилась назад, Иоаким поднял руку, все смолкли, и мертвая тишина нависла, опустилась на запруженную народом площадь.
- Народ московский! – молвил патриарх. - Изволением и судьбами Божьими, великий государь царь Федор Алексеевич всея Великия, и Малыя, и Белыя России, оставя земное царствие, переселился в вечный покой. Остались по нем братия его, великие князья Петр Алексеевич и Иоанн Алексеевич. Кому из них быть преемником? Или обоим вместе царствовать? Объявите намерение свое перед ликом святым, перед семьею царской, и всеми чиновными и простыми людьми.
Собравшиеся молчали, приученные ждать до первого выкрика, чтобы по нему уследить, куда ветер дует и каково боярское решение. Никому не хотелось сбиться и кричать против большинства.
- Да что ж вы, не проснулись еще? – пристыдил самостийное вече боярин в шапке, сапогах, унизанных жемчугом, и теплой бархатной ферязи. - Кричите открыто, не бойтесь, не нам же за вас решать. Сами пришли. Ну?
Уговор возымел действие. Кто-то, перекрестившись, подал голос: - Да Ивана надо бы, он старше. Я так размышляю.
- Ну и что ж, что старше? – возразил другой, - зато Петр крепче и смышленее.
- По совести надоть, по старшинству, - стоял на своем первый. - А после Ивана и Петр вторым пойдет…
- Ишь, чего захотел, по старшинству, - перебил третий. - А если мал да удал? Нет, нам сноровистее подавай. 
Последнего тотчас же поддержали несколько голосов. Толпа зашумела и пришла в движение.
- Петра давай! Петра хотим!
За криками и разразившимся шумом никто не обратил внимания, как подавший голос за Ивана вдруг охнул и разом сполз на землю, держась за бок. Кто его знает, может, болезный. Заразит еще. Возле упавшего вмиг образовался круговой просвет. Между тем толпа, как заведенная, неистово ревела: – Петра на царство! Петра на царство!
Наталья Кирилловна бросила в сторону Софьи уничтожающий взгляд, пышущий высокомерием и превосходством. Наконец-то ее взяла! Теперь Милославские у нее попляшут. За все голубчики расплатятся, сполна ответят!
Но, погруженная в свои думы, царевна ничего не заметила. И, слава Богу! Иначе неприкрытая враждебность, наверняка прочитанная бы царицей Натальей во взоре соперницы, дорого стоила Софье. Нарышкины не знали милосердия.