Ласковые жернова -24

«В армию ехал – вспомнился долгий сон, и сейчас. Тогда не дали довспомнить – вино пить позвали. В тот раз начало сна всплыло в памяти. Ныне – концовка…»
Вопросом задался: когда же сон тот привиделся. Считать и прикидывать стал – чем еще в поезде заняться. То ли после первого курса, когда из тундры приехал в Ерши, то ли на следующий год – когда с Приполярного Урала заехал домой на краткий срок. Что в Ершах этот сон приснился – точно помнит. Ещё, что перед отъездом. Но когда – будто колом отшибло память.
Да и какая разница. Мало ли что в этих снах пригрезится. Но с другой стороны – сколько их сбывающихся и вещих – не сосчитать. Баушка рассказывала: приснилось ей, что она в каком- то музее картину разглядывает – «Ходоки у Ленина». И один из ходоков – дед, муж ее. Утром вскочила и у Васьки в учебниках нашла эту картину. Сколь ни разглядывала – и близко никого похожего нет. Разве что сам Ленин, но и то очень и очень отдаленно. Даже посетовала на несуразность ночных видений. А через два дня дед помер. Вот и не верь после этого снам.
Тут мысли споткнулись будто.
Подожди, подожди, дед помер, когда я приехал с производственной практики из Якутии. Уже ехать собирался в институт. А тут дед и умер. Еще пред тем выходил на улицу, самосадом дымил на все Ерши. То все сигареты курил без фильтра. А последние лет пять сам себе забаву пыхательную выращивал и колдовал над нею. Бабье лето было….
Бабье лето было. Петька собирался в институт на учебу. Пошел с кем-то из друзей попрощаться. Мимо деда проходит. Тот его окликает.
- Что, Петь, ко друзьям-приятелям?
- Да, дедуш, попрощаться.
- Надолго отбудешь то?
- До каникул, до февраля.
- И ладно…. А я вот не знаю – проживу ли еще зиму или нет…
- Конечно, проживешь…
- Ладно бы… Ты присядь, Петь.… То все бежишь куда-то… Я эдак же по молодости – все бегом, все вприпрыжку…. А сейчас вон, еле выползаю. Отбегал, знать свое….
- Так и не бегай, ходи тихонько…
- Хожу…. Вот, Петь, ты по своим эспедициям ездишь – всякого народу видишь. Как в других-то местах живут? Поначе, поди, нашего то?
- Да всяко…. В Якутии был – так там в магазинах и масло есть сливочное, и сгущенка…
- И ладно…. А я в магазины то лет шесть не хаживал…. Да и масло разве в магазине то…. Вот раньше матушка делывала – то маслице было, - дед облизнулся, даже и губы потер пальце, будто слюна обильно от воспоминания вкуса продукта былого выступила, как у кролика на вспыхнувшую лампочку – в школьном опыте по биологии, где изучают условные рефлексы.
- Так там и тушенка, и сыр еще…
- Поли-ко, - удивился дед, будто про дивные пряности услыхал. Задумался. Дыму злого полные легкие хватил. - Вот оно, значит, как. Я восемьдесят лет почитай прожил – из Ершей только раз уезжал надолго. И то не по своей воле. А вы, молодежь нынешняя, только школу закончили и бежать вам куда-то надо.
- Так ведь вон какое строительство везде. БАМ, Север – обустроить надо.
- Надо…. Только непонятно мне: а наши-то места будут ли когда обустраивать. На моем то веке – только тянули отседова. Скоро уж и тянуть нечего будет. Молодежи то в Ершах – раз, два и обчелся…. Я вот что здесь видел? И власть у нас народная, и все правильно говорят вроде. Но я то от этой власти что получил – мягкий знак в фамилию да срок в пять лет за агитацию. А какая к хрену агитация, если я по-свойски Ефиму…
- … в рожу плюнул. А он секретарь сельсовету… – продолжил Петька за деда его историю много раз сказанную и пересказанную.
- Да я не к тому…. Получается, что мы вроде и не народ вовсе…
- Как не народ… - Петька еще что-то деду говорил о других краях: какие там строительства ведутся, про электровозы, сменившие паровозы, которые дед и видел только, когда его на Беломорканал везли….
Вот тогда и умер дед. Разобрался Пеньтюхов с воспоминаниями. Еще про сон подумал – неспроста, наверное, он. Только что он означает? Понять бы и расшифровать его.
От этих «философских» размышлений на тему жизни и смерти, а также роли сновидений в судьбе молодых специалистов, оторвала Петьку проводница – чай разносит. И к нему обратилась.
- Чай-то, будешь пить или так и проваляешься на второй полке до самой Воркуты?
- Не…. Буду чай…
- Стакан?
- Угу…
Внизу попутчики - муж и жена возвращались из отпуска – уже раскладывали провизию. Пригласили и Петра к ним присоединиться.
Поотнекивался для приличия и подсел к столу. Разговорились. Оказалось, что тоже едут в поселок Геолог, где мужик работает помбуром, а жена его в детсаде няней.
Василий – так мужик назвался – рассказал кое-что о поселке. В основном базы экспедиций в нем находятся. Аэропорт большой, самолетов много летает. Даже в Москву ежедневно ТУ-154 рейс делает. Дома в две улицы кирпичные – двух- и трехэтажные. А вокруг поселка еще целый «шанхай» из бараков, балков и прочих строений – домами не назовешь, но люди в них живут. Работал Василий в той же геологоразведочной экспедиции, куда и Пеньтюхов направление имел. Вопрос жилья был для попутчиков важным, потому что большую часть рассказа он посвятил тому – где и как они бичевали. Жена его Наталья – сказанное мужем то кивком головы, то словом подтверждала.
- Ты то молодой специалист, инженер, - подытожил Василий - тебе поначе жилье дадут. В барак, как нас, на двадцать лет не загонят.
Пеньтюхов на ус мотает, слушая попутчика. В радужном цвете видится ему будущее. Представил – через пару-тройку лет отдельную квартирку ему выделят с большой комнатой, с балконом. И непременно на третьем этаже с видом на тайгу. Кухня небольшая в квартире, но с газовой плитой возле стены, на которой он будет по утрам жарить яичницу с тушенкой. А вечерами долгими зимними будет чаевничать на кухоньке и, как дед, (почему-то он вспоминался ему, а не отец – хотя судьба батьки-путешественника ближе - и отец самовольно мотался по стране, как Петька, в отличие от деда «каторжанина», как его баушка, осердясь, звала.) слушать длинные радиопостановки спектаклей. В этот момент облачком серым над грезившейся тайгой наплыло.
«Может, и Антонина объявится…»
Но невидимым потоком воздуха взмело это наваждение, а на смену ему тучка темная из-за далеких холмов будто острием гигантского копья с каменным наконечником солнце-блин нани¬зала.
«Или Надюшка - от своего доцента-кандидата убежит».
Дальше легкая тучка, вкравшаяся в багрянец предзакатья, потемнела и стала напоминать грозовую.
«Надюха нынче учебу заканчивает…. В прошлом-то году рожала посреди лета. Девка у нее, говорят».
Про девку подумал и автоматически стал пальцы загибать, отнимая месяцы – получалось, чуть не сентябрь.

- Это как понимать… Хотели пожениться…. И… Вот это да, - и на полке сел верхней, лбом в полку уперся – прохладный пластик слегка отогнал жар, прихлынувший к мозгам. От прохлады и мысль спасительная – слыхал, что девка совсем малой родилась, еле выходили…. Значит, после письма бестолкового….
Исчезла туча, чист небосвод грёзовый. Но где-то в глубинах души, на самом потенном донышке отложилось что-то: то ли надежда добрая, то ли упрек занозой острой в свой адрес за беспутство и ошибки глупые…
Чтоб совсем прогнать горькие предположения и домыслы, свесил голову с полки и спросил первое, что на ум пришло.
- Василий, а в клубе у вас танцы бывают? – подумал бы прежде, остолопина, что мужику уже под сорок, что дети в бараке с ним мыкаются, что человек о пенсии подумывает – за полевые условия да северный стаж, в пятьдесят лет чтоб оформить ее. А он про танцы. Для тех, кому за сорок что ли?
Тот не сразу, но ответил:
- А что, у нас молодежь из другого теста что ли? Шурка, старшая наша, еще в десятый класс пойдет по осени только, а уже в редкие выходные пропустит танцульки…
Наталья эту тему тоже подхватила, невпопад – малость.
- Ты, Петь, не расстраивайся – невест у нас хватает. Найдешь. Вон, соседка наша – ровесница почти твоя…
- Так с дитем же она.
- Ну, так что? Зато скоро квартиру получит. Муж у ней погиб – вертолет упал, когда они с буровой вылетали. Вот она и…
- Не мути парня, - оборвал ее Василий. – Сам найдет без всяких свах.
Наталья обиженно замолчала. Газетку взяла в руки – читать стала. А муж ее ухмыльнулся и Петьке пояснил:
- Как бабе стукнет сорок…
- Не сорок, а пока тридцать девять…
- Как стукнет бабе, – и передразнил, – «трисять девять», так и начинается у них зуд – всех сватать да замуж выдавать.
- Ну а как иначе? Молодые то дров столько наломают, когда сами то…
- Значит и я в свое время «наломал» их…
- Не ты «наломал», а я слепая была…. Мне мама говорила – не послушала…
Не злобная эта перепалка на вечную женскую тему – «муж дурак, лучше бы пил; как запил – пусть бы гулял; как загулял, то пусть бы дурнем был, лишь бы…» - продолжалась еще некоторое время. И закончилась мирным посапыванием обоих спорщиков под стук колес поезда – верно сказано – «одна сотона»…

Приехали в Геолог вечером. Василий с Натальей довели попутчика до самой конторы экспедиции. Сами жили недалеко в одном из бараков. Сказали Петьке, в каком (на всякий случай) вдруг не примут. Хотя такое трудно предположить, ибо, как объяснил Василий, в экспедиции есть и общежитие, и гостиница. Потому молодого специалиста куда-нибудь на ночь устроят.
Вахтерша после робкого стука в дверь не сразу убрала из ручки запор-швабру. Сперва, как и положено бдительному стражу, находящемуся на «объекте», где есть некие секреты, выспросила Петьку – кто и по какой надобности ломится в неурочный час в дверь экспедиции. После объяснений дверь открыла, но еще положенное время разглядывала его. Потом, когда все же впустила за порог, также долго изучала его документы – диплом, паспорт, военный билет и направление на работу.
Выполнив «служебную обязанность» помягчела лицом, протянула документы и с явным удовлетворением промолвила.
- После армии – значит, надолго…. А насчет ночлега не беспокойся. Сейчас позвоню в гостиницу, и устроят. Молодой специалист – чай, не проходимец какой.
Предложила пока посидеть, а сама стала накручивать диск телефона. Не с первого разу, но дозвонилась. Оказалось, мест в гостинице нет. Какое то совещание важное в поселке по проблемам поисков неметаллов проходит и все номера забиты ученым и начальственным людом – даже из Москвы есть гости.
- Ничего, - вахтерша успокаивает Петьку, – не в гостиницу, так в общежитие на ночь то поселим. А нет, так в Красном уголке стулья сдвинешь, да и переможешь одну ночь – молодой, не сломаешься.
- Конечно, перемогусь, - соглашается приезжий. Ему и в самом деле неважно куда сейчас – лишь бы завалиться. В дороге вроде и спал сутки, но все же это не тот покой ночной, после которого чувствуешь бодрость и «здоровый дух» в теле. Любая дорога утомительна. А в неизвестное и тем более.
К радости Пеньтюхова место в общежитии пообещали на ночь предоставить – только с какой-то оговоркой, которую Петька не расслышал – главное, кровать будет на ночь.
Откуда же знать ему было, что «оговорка» та значила. Лишь когда в общежитии его оформили, сказали номер комнаты, в которой ему предстоит ночевать, когда зашел он в нее и увидал, что в ней творится, понял смысл ее. В комнате дым коромыслом. Весь стол заставлен бутылками с водкой, вином, открытыми банками рыбных консервов и тушенки. Ломаный и резаный толстыми ломтями хлеб лежал вперемешку с хариусом, порезанным на большие куски. Рыбьи головы, кости и чешуя заполняли все мелкие прорехи среди «богатой» снеди «самобранки», как бы подчеркивая ее сумасбродное изобилие.
Гостя тут же усадили за стол. Налили водки полкружки. Краткий тост прозвучал – «за знакомство» и пожелание непременное - до дна. Выпив сразу и столько, Петька почувствовал себя здесь сперва не лишним, а чуть позже и вовсе своим. Троица бичар, гужевавших в комнате, показались ему премилыми людьми. К тому же один из «хозяев» оказался земляком Петькиным. Он, как выяснилось, и организовал застолье, ибо на следующий день должен был ехать в отпуск домой. Уже и билет на поезд взял, отпускные и зарплату за несколько месяцев получил. Вытащил целую пачку купюр из внутреннего кармана пиджака и, держа их в руке на некотором отдалении от лица, потряс легонько, как дитя погремушку:
- Вот…. Завтра в поезд – и домой…. Вся деревня гулять будет – Саня приехал с Севера. А как не погулять, земеля, четыре года не был дома…
Пиршество длилось недолго. Зашел участковый с дружинниками. Всех сображняю¬щихся отвели в опорный пункт милиции, который располагался в здании общежития – только вход с дру¬гой стороны.
Петька не успел набраться еще к тому времени. Потому, выяснив, кто он и как угодил в компанию веселую, отпустили с миром да еще и повозмущались «служители» - почему так «приветили неприветливо» молодого специалиста. Остальных с компанией таких же бедолаг, которые к тому времени томились в «обезьяннике» и выпрашивали «свободу и прокурора», отправили в вытрезвитель.
Пеньтюхов вернулся в комнату, следом вахтерша вошла. Посетовала:
- Ради чего мучаются в лесах? Чтоб вот так – прощелыгам весь заработок отдать. Мой такой же был… - вздохнула тяжко – Ты, Петя, дверь замкни и не впускай никого. А вино убери – придут утром мужики – без денег, так хоть похмелятся…
Петька так и сделал. Когда вахтерша ушла, выпил еще с полстакашка водки. Погрыз хариуса с хлебом и луком. Остатки пития убрал в тумбочку и спать завалился.
Утром чуть свет троица бичей нарисовалась. Помятые, злые. Без гроша в кармане. Отпуск у Сани накрылся. От былого «богатства» даже на опохмелку не осталось. Одно как-то еще успокаивало – в тумбочке оставалось вина и водки на добрую пьянку, а не только на поправку здоровья. Билет на поезд сдать придется – еще на денек погулять хватит денег.
- А завтра пойду обратно в «поля» проситься, - спокойно проговорил Саня, дернув «маленькую». Не погуляла в ту осень деревня за Санин счет, но погуляла, верно, за свой – что-что, а гуляют у нас не только тогда, когда «брат с Севера» приезжает – был бы повод.
Петька в утреннем пиршестве принять участие отказался. И даже «десятку» пожертвовал на успокоительную гульбу, как бы извиняясь за отказ выпить и за то, что не разделил их судьбу в предыдущий вечер. У самого «трояк» остался всего. Но понадеялся, что устроится на работу в один день и получит какой-нибудь авансик.
С этим и в контору отправился. Но устроиться на работу даже молодому специалисту дело хлопотное. Самое главное – пройти медицинскую комиссию. Дали парню бланк для отметок врачей о годности его к работе в полевых условиях Крайнего Севера и отправили в поликлинику. Грамотный к тому времени в этих хождениях по медицинским кабинетам, первым делом направился Пеньтюхов в кабинет флюорографии. Снимок сделали, но за ответом – в понедельник прийти велели. А была только пятница. Петька взмолился робко.
- Мне бы сегодня надо…
Его и слушать не стали. Выпроводили с извечным жлобским сетованием.
- Всем надо сегодня. А я одна…
Остальных врачей обошел до полудня. Оставалось взять злосчастный «результат» и с ним к терапевту зайти за окончательным заключением.
Постоял Петька в раздумье возле больнички, повозмущался про себя.
- В армии служить – годен…. В институте - тоже выучили. А на кой хрен, если не годным окажусь?
В контору воротился. Объяснил ситуацию. Поняли. Дали направление в общежитие. Про аванс, конечно, и не помянули. А выспрашивать про него Петька постеснялся.
На сей раз поселили Пеньтюхова уже не на бичевском первом этаже, а на втором (служебный рост молодого специалиста начался), где жили семейные работники экспедиции и холостые ИТР–овцы. В комнате две койки и жильцов, соответственно, двое. Поселили Петьку к технику-геологу Гоше. Чисто, уютно в небольшой коморке. На окнах шторы. Телевизор, холодильник. В углу встроенный шкаф для одежды и вещей. У двери кран с раковиной – холодная вода.
Одно радует – кров есть. А до понедельника и продрыхнуть можно. Тем более – есть телевизор. Гоша его, видимо, не выключал сутками – молотит и молотит. Даже внимания малого не обращает на тарахтенье «ящика». На приветствие Петькино буркнул что-то и в книгу углубился, которая лежала пред ним на табуретке, а сам он сидел, согнувшись, на кровати. Локти в колени уперты. Чтением увлечен.
На одной кровати сожитель сидит, значит, другая Петькина. Сел на нее парень, качнулся – пружины слабые, чуть не до пола вытянулись. Испытав кровать на «пружинность», как всякий бывалый путешественник по гостиницам-общагам, стал вещи в шкаф укладывать. Закончив с этим, пиджак снял и на стул повесил. Сам стул к окну отставил. И снова на кровать сел и в телевизор уставился, но мысли куда-то унесли его: что в «ящике» покзывают – и не видит.
Разулся. Прилег на кровать. Незаметно и в дрему погрузился. Приснились Ерши. И почему-то Река, разлившаяся по лугам в весеннее половодье. По руслу редкие льдины течением несет – крутит в водоворотах, на обрывистых загибах норовит их на берег вытолкать. На одной льдине ледобур вкручен до половины в замороженную твердь и ящик рыбацкий рядом стоит – крышка откинута, будто после разбою. Самого рыбака не видно. Петька вдруг признал ящик тот – батька его из многослойной фанеры сладил. Но куда сам родитель делся? Да вот же он – по берегу бежит. В плаще до пят, на голове треух старый - одно ухо свисает и по плечу, взлетая на каждом шагу, по плечу колотит; другое ухо загнуто кверху – прямо почтальон Печкин. Руками машет и кричит что-то. Не слышит его Петька из-за шума речного. Но понял, ловить надо инструмент рыбацкий.
Льдину вот-вот о берег шибанет. Застопорится она на краткое время. Тут и надо запрыгнуть на нее и, похватав инструмент, обратно успеть соскочить – пока льдину не понесло дальше. Успел Петька запрыгнуть, и в одну руку ледобур, в другую ящик подцепить. Но льдину не относить стало от берега (прыгнул и успел бы на берег заскочить), а вздыбливать стало. Ноги заскользили. Сперепугу спасенное было имущество выпустил из рук и за гладкий лед пытается ногтями зацепиться. Но поверхность гладкая, а ногти подламываются, не выдержав тяжести тела. Еще мысль промелькнула про медвежьи когти, что не лазят они по деревьям, ибо когти ломаются – как у Пеньтюхова на льдине. На дыбы встала льдина. Петька висит на ней распятым, вцепившись в край ее. Вот-вот накроет его, как крышкой ларя мучного в далеком уже детстве. И тогда нет спасенья. Но он живой, ясно это ощущает. Только чем-то огненным ожгло…
Глаза открыл – вверху белый потолок и чье то лицо пятном проступает. Первая мысль – в больницу попал и доктор над ним наклонился. Но что за доктор такой лохматый и без белого халата и колпака на голове. Да это же Гоша – нынешний сожитель Петьки! Тут и вовсе просветленье наступило, комната обрела реальные очертания и статус общежитский. А над ним Гоша склонился. Вид испуганный, Знаком вопроса выгнулся пред койкой пеньтюховской. Даже книжку в одной руке держит, не отложил в сторону.
- Ты чего?
- А… Чего…
- У тебя что – припадок?
- Да, нет… - в себя уж совсем пришел Петька. – Приснилось черт знает что… Тону будто.
- А, может, вешался?
- С чего бы?
- Галстук снял бы или ослабил, пред тем как уснуть…
Потрогал Пеньтюхов шею, точно, шея сдавлена, как удавкой. Ослабил. Глаза прикрыл – хотел еще вздремнуть. Но Гоша вновь окликнул.
- Может по «соточке»?
Петька глаза открыл. Раздумывает. Вроде и не против «маленькую» царапнуть, но денег – «троячишко» всего. Два дня надо жить на него.
Гоша ответа Петькиного и не ждет. Бутылку ополовиненную из тумбочки вытащил. Плеснул в стакан, чтоб одним глотком выпить. Принял «дозу», кусочком плавленого сырка закусил и в чтение углубился.
Пеньтюхов, глядя на Гошу, вспомнил студента-однокурсника. Тот фантастику любил читать под водочку. Поглощает одновременно и дурь питейную, и дурь книжную. Закончилось такое чтение для парня почти печально – с катушек съехал.
Петька однокурсника вспомнил, на Гошу глянул с опаской.
- Стругацкого читаешь?
- Братьев… - утвердил подозрение Пеньтюхова Гоша и поправил одновременно.
- А не боишься?
- Чего?
- Ну…. Это…. Фантастикой водку закусывать.
- Но ты же не хочешь компанию поддержать…
- Да я…. Понимаешь…. С поезда только. Хотел сегодня оформиться на работу и аванс попросить. Но флюорографию не прошел.
- И всего-то? Тогда вставай. Не того ради, чтобы напиться. А сам понимаешь – для чего.
Уговаривать дальше Пеньтюхова не требовалось. Где первая, там и вторая – иначе не бывает. Но пили не спеша. Знакомились. Гоша два года назад из Курска приехал. Почти земляк, если судить по меркам дяди Феди из Якутии, тоже «вятский», раз не хохол и не москвич.
После операции по удалению аппендикса был Гоша определен в камералку на «легкий труд». От этого полубездействия в конторе в разгар полевого сезона парень изнывал. Даже занялся семейным устройством – в больнице с медицинской сестричкой познакомился. В день, когда сидели Петька с Гошей и попивали тихо водочку, сестричка дежурила до утра следующего дня. И на душе Гоши тоже было невесело – от этого и запой книжно-водочный. От этого и всякому това¬рищу рад. А Пеньтюхов в таких случаях очень незаменим: когда подопьет, но не чрезмерно, и рассказчик тогда с долей пустозвонства знатный, и слушать может, но недолго, зудящийся язык против сил всяческих так и норовит в чужой рассказ свое словечко втюхать.
Утром Гоша убежал подругу встречать. Пеньтюхов же до полудня провалялся. Но голод выгнал из казенного лежбища. Чай и сахар в «хозяйстве» Гошином нашлись. Но к ним ничего. Даже сухаря завалящего не нашлось.
Пришлось идти в магазин и тратить загашный «трояк». На упраздненный ныне «троячишко» немало бесхитростного провианту можно было в то время купить, что Пеньтюхов и сделал. Возвратился час спустя с авоськой. А в ней полнейшее изобилие – две банки «кильки в томатном соусе», хлеба пшеничного буханка, пачка бутербродного маргарина - аналога нынешних разрекламированных «дивных» масел «воймиксов» (дурили в то, как и во все времена, народ, но явный ядохимикат «маслом», «полезным всей семье», назвать не решались, а то вредительством могли это назвать и поделом срок впаять), пачка супа вермишелевого с овощами, - пятнадцатикопеечный, но надо и жиденького похлебать, пусть пустого без картошки. Хотел еще и «портвешку» взять «пузырек», но не хватило сколько то копеек. И к тому же чай у Гоши «индийский», в желтой пачке со слоном – за¬пивать его «портвешком» показалось Петьке кощунственным.
Выложил на стол «богатство». Размышляет – то ли «кильку» замолотить, то ли «жиденького» супчика отхлебать-откушать.
Тут в дверь постучали.
- Да…. – ответил Пеньтюхов и к двери рукой потянулся, чтоб повернуть ручку и приоткрыть дверь перед входящим. Однако это вовсе и не требовалось. Дверь сама распахнулась, слегка шибанув Петьку по руке. И в комнате нарисовался детинушка – не стар, не молод, лицо то ли варнака, то ли интеллигента – бичевское, вобщем, волосы не чесаны и не стрижены не один, верно, месяц, свитер застиранный – на груди слева дырка – будто орденом пожаловали, а после лишили этого звания, а награду с клоком пряжи вырвали.
- Гоша где? – без приветствия спросил детинушка.
Пеньтюхову такое вторжение не понравилось. Поэтому он отвечать не стал. Отвернулся и на покупки глядит. Лишь пробурчал что-то неопределенное.
- А ты что – с ним жить будешь?
- Не знаю. Пока поселили вот…
- На работу устроился?
- Нет еще.
- На работу не устроился, а в общагу уже поселили, - то ли спросил, то ли прокомментировал детинушка нахождение жильца в комнате Гоши.
- По направлению на работу приехал, после института, - Петьке захотелось поговорить с кем-нибудь. Даже, пусть, вот с этим вахлаком.
- Понятно…. Геолог?
- Нет, геофизик.
- К каротажникам, наверное….
- Не знаю еще. Вообще то по каротажу не специализировался. На практиках все в полевой геофизике работал.
- Ну и у нас в полевую пойдешь, – как о решенном категорически заявил детинушка.
- Начальник, наверное, какой-нибудь, - подумал Пеньтюхов.
Но следующий вопрос не дал домыслить.
- Ты сейчас чем занимаешься?
- Да ничем….
- Тогда пошли к нам. У меня еще один полевой геофизик сидит. Неделю назад приехал по направлению. Мы собрались «пульку» расписать. Четвертого не хватает. Составишь компанию?
- Я плохо в преферанс играю. Немного в «сочинку» играл студентом в обшаге….
- Ничего, научишься. Мы в «классику» играем – по копейке за вист.
- А мне и проигрывать то нечего. Рубль без нескольких копеек – весь мой «финанец».
- Ничего. Проиграешься – после рассчитаешься. Не на один ведь день приехал?
- Не на один….
- Ну так и пошли…. Тебя как звать?
- Петр.
- А меня – Коля. Но можешь, как все, Котей звать.
- Котя? – переспросил Петька детинушку и глянул на него непонимающе.
- Ну это, чтоб короче – Коля Котов. А так сказал – Котя – сразу все ясно. И фамилия, и имя….
Компания преферансистов сидела на том же этаже, но через три комнаты по коридору от той, в которой обживался Пеньтюхов.