The neighbourhood

 Самым страшным было даже не то, что он наводил на всех их ужас, а то, что в конце концов он сам их боялся.
   Его стенания по ночам они все слышали, а с утра руки его были обмотаны розовыми бинтами. Он выходил из подъезда и зло оглядывал ненавистный ему дом. Дом тоже оглядывал его нервно своими пустыми и неосвещенными окнами, за которыми прятались они. Злые и нехорошие люди – соседи. Те, что жмут на дверной звонок по ночам и убегают. Те, что поджигают обивку на двери и вынимают его письма из ящика. Те, что подбрасывают мертвых рыбок в окно и гасят свет неожиданно на лестничной клетке, когда он возвращается усталым.
   В ответ он конечно мстил. Раскрасил свое лицо красной краской, сбрил все волосы (даже ресницы и брови), и все время ходил со своей фотографией на затылке. Он перестал водить машину, и передвигался осторожно, исключительно скачками как индеец племени Сиу. Это была война.
   Он превратился в того, кого они в нем и видели. В жуткого дикаря, с густой бородой и пеной в уголках губ. Он перестал закрывать глаза по ночам и постепенно разучился спать вовсе. Дом захватил его в плен, занял его мысли и стал им самим.
   Дом как горилла скакал по стенам, крушил дорогие сервизы и технику, метался сам в себе, лишь бы они слышали, что он жив еще, что он тут рядом, внутри, и война еще не кончена.
   Потом его конечно посещали, но позже, гораздо позже. Когда он перестал передвигаться и мог нацеливать на них только мысли о проклятии.
   А потом усталость прошла, дикость прошла, сменившись серой тоской. И дом последний раз посмотрел в пустоту себя и понял. Он одержал верх, а значит война была не зазря. Зря только он боялся. Ведь бояться было не нужно.