Гостиница

ГОСТИНИЦА

     Слёзы. Слёзы. Слёзы. Кругом слёзы. Даже погода за окном плачет - дождь выбивает барабанную дробь по стеклу, с ворчанием ввинчивается в водосточную трубу и оголтело стучит по тротуару. И я плачу вместе с ним. Хорошо, что всё это не дома; хорошо, что соседку в номер так и не подселили и можно выплакать всю свою боль  дурь... Тяжёлые, остервенелые рыдания уже позади и лишь тихие горькие слезинки медленно выкатываются из-под закрытых век...

     Ирина лежала в безликом номере дорогой стандартно-отчуждённо обставленной гостиницы, прижавшись лбом к холодной стене. Вообще-то, с маршрутом, который в этот раз достался ей, экскурсоводу не слишком раскрученного пока турагенства, определённо повезло. Большой город, нехилый сервис, группа из всех этих "новых", а большей частью их жён, умело удалённых от себя страждущими отдохновения после навязчивого домашнего уюта мужьями, - а значит, в кои-то веки и заплатят хорошо. Да и две недели на маршруте, а потом две недели дома - тоже на пользу: можно будет без напряга подработать частным образом, да и детям уделить побольше времени, а то скоро, поди, бабушку мамой звать будут.
     Что бы вообще она делала без мамы! Ирина не раз думала, как это другие женщины управляются с детьми без помощи бабушек, - никуда ведь из дома не отлучишься, а уж с её-то профессией это полный карьерный крах! Хотя какая там карьера, особенно после развода с мужем! Вдруг она срочно стала нравиться всем сотрудникам по работе и вообще всем мужикам, которые каким-то образом узнавали об этой её житейской передряге. Ирина устала выставлять за дверь доброхотов с подношениями, приходящих в совершенно неожиданные моменты и почему-то считавших, что их обязательно должны принять с распростёртыми объятиями. причём к этим объятиям как-то сами собой предполагались и поцелуи, и прочие более откровенные знаки внимания.
     Мать, добродушная грузная женщина с ещё очень молодыми, задорными глазами на усталом лице, по-стариковски мудрая и неромантичная, не раз говорила дочери с той неделикатной и необидной откровенностью, которая только и бывает между по-настоящему близкими людьми: "Вот, погордилась ты, Иришка, а теперь сиди одна, хлебай лаптем щи пополам со слёзками! Хоть бы уж снова вышла замуж, что ли! Мише, смотри, отец нужен!"
- Мам, - привычно отбивалась Ирина, - зачем детям все эти пьяные гадости видеть? Уж лучше никакого отца, чем такой! Денег заработаю. Ты меня тоже одна воспитывала, вот и молчи!
- Ну тогда и нечего на всяких там приставал жаловаться! Был муж: пусть хоть соплёй перешибёшь, а муж, - никто к тебе и не лез, и не набивался! А теперь каждый будет думать, что тебе именно его-то и не хватало.
- Мам, ну не каждый же! Тебя послушать, так вокруг мужчин вообще нет, одни кобели носятся. И не надо мне никого, даром даже не надо, чего третьего ребёнка-то заводить: приготовь. постирай, ублажи! Я это уже во как проходила!
- Дурёха ты, Иришка! От Алексея ты даже алиментов не видишь, а дети-то растут. Я, смотри, не вечная, да и ты не молодеешь! Подумай, доча, пожалеешь - а поздно! Наплачешься ещё. Совсем одна в жизни останешься.
     Умом Ирина понимала, что мама по-житейски права, но вот сердцем принять её доводы не могла, всё в ней восставало против такой циничной прозы будней. Да и не хотелось ей верить, как не верится  всерьёз в 36 лет, наверное, почти никому на свете, что вот она, такая заметная, образованная и уверенная в себе, однажды увидит в зеркале не это, немного располневшее, но ещё очень гибкое, привлекательное тело, не яркое выразительное лицо, а астматически дышащую, одутловатую, одинокую старую тётку с блёклыми глазами и жёсткими седыми усиками над верхней губой.
      А дети, в самом деле, растут. Ой, как растут! Анютке нынче во второй класс, а Мишка уже совсем "мужик" - в шестой собираем! Бесплатное наше безумно дорогое образование выкачивает из семейного бюджета, как минимум, три раза в год - к сентябрю (портфели, учебники, одежда), к Новому году (подарки классным, карнавальные костюмы, которые снова в моде) и к  маю (на ремонт, в фонд класса, в фонд школы, на фотографии и Бог его знает, на что ещё!) - основную часть её зарплаты.
     А с зарплатой Ирине в последнее время что-то не везло. Её всё время ставили на невыездные, местные маршруты-пятидневки, а то и вовсе на разовые двухчасовые экскурсии в музей или по городу, - не слишком любезна была с кем надо. Но сейчас этот "кто надо" сам в длительной командировке, и вот наконец-то опять удалось заполучить этот двухнедельный ("приблатнённый", как сказали бы раньше) выезд.

... В этом городе Ирина уже была с полгода тому назад. С такой же экстравагантной группой, с такой же утомительной и прибыльной для гида двухнедельной экскурсией. Она сознавала, что умеет быть хорошим гидом, быстро запоминает маршруты, легко заучивает информацию. Но её главный "инструмент", за который её не раз перепадали комплименты от туристов, - голос: сильный, ровный, чуть низковатый, но тёплый от большого количества обертонов, и очень артистичный. Ирина и не пыталась подыгрывать себе мимикой или жестами, она лишь умело пользовалась всем разнообразием своего звукового диапазона. Такая внешняя сдержанность вкупе с богатым информационным оформлением сказанного создавали вполне соответствовавшее действительности впечатление её неподдельной интеллигентности. Да, она знает этот город. Знает гостиницу, в которой ей предстоит разместить группу. Именно от этого радостно-тревожного знания её сейчас так отчаянно лихорадит. Ей кажется, что Гостиница живая, она дышит, чувствует и зовёт к себе именно её, Ирину Николаевну Глазкову. Гостиница стала для неё помощницей и наперсницей. Кажется. что только она и может помочь Ирине.
Гостиница равнодушно ждёт. Она ежедневно заглатывает и выплёвывает сотни туристов, муравьями ползающих по неполным двум десяткам её этажей. Респектабельная и холодная, как и полагается всем респектабельным особам, с длинными красными дорожками пустых коридоров и неспешными работягами-лифтами, она даёт вам ту алчную тишину, за которую вы тоже заплатили и которая высосет из вас за ночь все воспоминания и эмоции. Гостиница устала от этих бессонных молчаливых откровений...

... Хоть бы он никуда не уехал! Хоть бы был на месте! Ну, пожалуйста, Господи! Ну это же так просто, только б мы опять встретились! Пусть он почувствует, как я жду его! Только его! Господи, пожалуйста. мне всего лишь с ним и надо встретиться, больше я до самого Нового года ничего не попрошу, разве только детям! Неужели он не понимает, как он мне нужен?! Мне уже не 18 лет, мне не стыдно сказать ему, как он мне нужен!Ну позвони же сам, а?! Господи, как глупо! Ну не любит он тебя, никогда не любил! Позвало разок тело, захотелось встряхнуться, себя показать, и всё! Почему ж  так банально глупо-то?! Господи! Солнышко моё, если б  ты знал, как я тебя люблю, если б мог почувствовать то. что я чувствую сейчас! Миленький мой, ведь ты же был со мной, значит, зачем-то я нужна была! Ну пусть только для тела! Это у тебя - только для тела, а у меня - не только! Что - тело, тело, тело, тело?! Тело, постель - это просто извечное женское неумение как-то ещё доказать свою любовь, если вообще что-то надо доказывать. Тело и душу все разделяют, только мужчины в пользу первого, а женщины - второго. Вот и вся диалектика. Ну да, здорово, конечно, если есть и то, и другое; но даже если будет только что-то одно, я буду так счастлива...
     Ну, конечно, глупо всё: если уж мужчина за полгода не нашёл способа "проявиться", то уж точно ему не нужна эта встреча! Но мне-то нужна! Нужна, нужна, нужна, нужна! Ну поговорить-то со мной он может?! Не в постель же я его сразу затянуть собираюсь!!!
Не сразу?! А когда? И нечего себе самой-то врать, что тебе его тело не нужно! Всё нужно: голос его нужен бархатный, глаза его спокойные, руки его нетерпеливые, дыхание его рядышком... Господи, прости меня! Да, я знаю, знаю, знаю, знаю, что он женат! Ну и что с того, мы что, первые в этом мире, что ли, у кого есть "половинки"? Всё равно он был со мной, был, значит. дома что-то не то... Я же не увожу его от семьи, наоборот, да! Сто лет назад читала: мелуие измены только укрепляют семью - не поверила тогда смолоду-то! А теперь точно знаю - правда! Чувство вины перед своей "половинкой", осознание собственной небезгрешности - замечательный цемент для домашнего очага, увы!..
     Позвони, родной мой, любушка! Это так просто: взять и поднять трубку, номерочек протыкать -  и всё! Полгода прошло - 183 дня! - и ни одного денёчка, чтоб я мучительно не думала о тебе, не ждала твоего голоса, не разговаривала бы с тобой про себя, не придумывала себе наших встреч...
----
     В комнате, куда, расселив группу и получив, наконец, собственный номер, внесла свой крошечный чемоданчик Ирина, возлежала ( да, именно возлежала!) на постели и лениво смотрела телевизор скучающая миловидная особа в дорогуще-роскошном халате. Она явно обрадовалась новой компаньонке. Ну есть же такие натуры -  не могут коротать время в одиночку и молча! Пока Ира раскладывала в шкафчике свой дежурный гидовский скарб, сверхприветливая соседка без умолку тараторила, успела показать фотографии семьи, выспросила (ну как тут не ответить, когда к тебе с таким распахнутым до самого донышка человеколюбием!), "кто это к нам тут такой модненький поселился, откуда" и надавать наставления и советы по проживанию "в таком симпатичненьком, ведь правда же, номере".
Ирина, совершенно обалдев от такого душевного стриптиза, уже хотела было резко отбрить навязчивую болтушку, но тут с облегчение услышала, что под утро та уже выезжает: "К сожалению, и познакомиться-то как следует не успеем!"
- Извините, - сказала Ира, - знаете, я сейчас приму душ и лягу: у меня был трудный день. Я здесь, видите ли, в командировке, мне завтра тоже рано вставать. А Вы смотрите телевизор, если хотите: мне звук не мешает. вот только свет давайте потушим. ладно?
     Соседка выразила было сомнение, что "ну да, как это таких деловых командировочных стали селить в девятисотрублёвые номера", но видя, что Ирина молча улеглась лицом к стене, всё-таки угомонилась. Наверное, вспомнила, что сейчас фирм этих крутых много развелось, где не только девятисотрублёвый,  и девятисотдолларовый номер запросто оплатят.

... Утро без будильника - это для тех, кто готов войти в новый день с благодарностью к Универсуму. Ира проснулась от весёлого утреннего света как-то легко и сразу и тут же "всеми печёнками" почувствовала, что говорливой соседки больше нет. Дежурная по этажу неохотно поделилась "государственной тайной", что "пока на это койко-место брони нет, а массового заезда сегодня не предвидится", так что, может даже, нынче никого и не подселят. "Хоть бы ещё недельку не подселяли!" - в сердцах подумала Ира, вспомнив вечерний кошмар в роскошном халате.
Первая половина дня прошла в привычной беготне. Она даже на какое-то время забыла, о чём накануне так жарко молилась всем Ангелам Тонкого Мира. В Бога Ирина не то, чтобы не верила, но понимала его для себя совсем не так, как привычная большинству россиян ортодоксальная церковь. Как и некоторые конфессии христианства, она не принимала священника с его собственными человеческими грехами как посредника между небом и землёй и признавала Бога только в своей собственной душе - как Совесть, Честность, Стремление к Добру. А если так, то и в церковь ходить не надо, с Богом можно поговорить напрямую, где и когда угодно, - и Он услышит и поймёт, как можешь услышать и понять себя только ты сам.
Близка была ей и теория энергетизма, по которой всё, что человек отдаёт в Универсум в виде вполне материальных энергетически заряженных флюидов Добра или Зла, так или иначе должно вернуться к нему, отражённое и преломлённое Вселенной, как гигантской передающей антенной.
     В обеденное время Ирина забежала "на минутку" в свой номер и удовлетворённо обнаружила, что новой соседки пока не подселили, хотя недавнее присутствие горничной было заметно по чисто заправленной, ждущей свежеиспечённого гостя постели, второму нетронутому брусочку мыла в ванной и по-особому профессионально красиво задрапированным шторам. Ноги уже заметно гудели, а ведь основная беготня ещё впереди, и Ирина, сбросив полусапожки, позволила себе 10 минут полежать поверх покрывала. Воспоминания нахлынули с новой силой...

     В тот раз она столкнулась, именно столкнулась, с ним в администраторской гостиничного ресторана, где ей надо было подписать счета за питание группы. Что-то не сходилось, она нетерпеливо ёрзала на стуле, выслушивая занудные претензии невысокого седовласого очкарика, а в мягком угловом кресле в это время читал какой-то экономический журнал ухоженный широкоплечий мужчина лет морока пяти.
      Наконец, всё было улажено, счёт переписан и подписан, и Ирина дала выход накопившемуся "пару": "Я тут у Вас полтора часа с одной бумажкой провозилась, а мне ещё в "Гермес" успеть надо, и так вечно без обеда!" Она резко повернулась, не слушая ответа администратора, и с размаху налетела на поднявшегося из кресла посетителя:
- Ой, извините! Разрешите, я тороплюсь!
- А я Вас подвезу, Ирина Николаевна, - беглый взгляд на бейджик на лацкане её кардигана, - если, конечно, Вам действительно надо в это агентство. До свидания, Леонид Александрович, спасибо за журнальчик!" - это уже администратору.
- Благодарю, но я уж как-нибудь сама. Что у вас тут из транспорта поблизости останавливается?
- Да нет, Ирина Николаевна, на общественном транспорте до закрытия точно не успеете. А вообще-то, простите, что вам там надо?
- Извините, не знаю Вашего имени-отчества. но это что - допрос?
- Тогда давайте знакомиться! - сказал широкоплечий и протянул ей визитку. "Андрей Евгеньевич Задорожный, исполнительный директор туристического агентства "Гермес", телефон ... " - прочла Ирина.
- Очень приятно, Андрей Евгеньевич! Ваша фамилия прекрасно отражает суть Вашей профессии. А в агентство - вот! - Она вытащила из сумки папку с бумагами.
- Что ж, поехали. Не в коридоре же разбираться. И потом, это не ко мне , это в бухгалтерию, пожалуйста. Я Вас отведу, всё сделают, как положено.
Ирине показалось глупым отказываться от такой удачи. У группы были свободные часы, надо же людям и по магазинам побегать, да и театр не каждый же вечер! Хотя ей с трудом верилось, что люди этого уровня достатка будут ходить по магазинам, как замордованные заботами командировочные. Во всяком случае, бумажные формальности - тоже её работа, а затем сегодняшний вечер у неё относительно свободен.
     В машине Андрей Евгеньевич почти всё время молчал, лишь несколько дежурных вопросов: откуда, сколько дней на маршруте, когда отъезд? Ирина вежливо и охотно отвечала, но встречных вопросов не задавала. Зачем? Сразу вспомнилась не в меру словоохотливая вечерняя соседка. "Ну нельзя же быть такой нелюбопытной!" - часто укоряла Иру мама. Но к случайному знакомому какой интерес?
     В агентстве Андрей Евгеньевич проводил Ирину в нужный отдел, где сотрудницы беспрекословно поставили все подписи и печати в требовательном присутствии исполнительного директора.
- Ой, спасибо Вам, Андрей Евгеньевич, огромное! Без вашей помощи я бы до завтрашнего утра плюхалась! Окажите ещё последнюю услугу, ради Бога, подскажите, где здесь можно быстренько перекусить горячего, но чтоб недорого, сами понимаете... А то я не обедала. Не успела с группой из-за этих счетов! - заторопилась с объяснениями Ирина.
- Обижаете, Ирина Николаевна! Почему же - последнюю?! Вам ещё больше недели у нас работать. Пойдёмте, я Вас провожу.
      Андрей Евгеньевич привёл Ирину в красивое новомодное кафе с  музыкой и площадкой для танцев. Она было сдержанно возмутилась, что не набивалась в компаньонки, пыталась отказаться. Но Андрей Евгеньевич был настолько безупречно вежлив, что Ира облегчённо уступила. В конце концов, что - её мужчина и в кафе не может пригласить?! Ей не 15 лет, а Андрей этот очень даже ничего...
     Вечер в обществе Андрея Евгеньевича понравился безумно. Пили по-настоящему хорошее вино, танцевали. Он оказался замечательным партнёром, сильным и умелым, легко вёл, так что ноги сами становились, как надо. Она приняла его "короткую дистанцию" и почти что лежала в его объятиях, уткнувшись носом в твёрдое плечо. В гостиницу она вернулась в приподнятом настроении.
      В следующие дни они почти не виделись, но почему-то чуть ли не ежечасно вдруг возникали какие-то "непредвиденные" обстоятельства, ситуации и вопросы, которые разрешить мог только Андрей Евгеньевич,  Иринина рука сама тянулась к телефонной трубке. В конце концов она с отчаянием призналась себе. что думает только об этом  овода для разговора с ним. Ей стало стыдно за себя. Ничего похожего со времени знакомства со своим бывшим мужем она никогда не испытывала.
     Андрей Евгеньевич вроде бы и не замечал Ирину. Был ровен, спокоен, границ "Вы, Ирина Николаевна" не переходил, хотя она думала. что чудесный вечер в кафе давал им право называть друг друга , если не на "ты", то, по крайней мере, по имени. Но когда она однажды как бы невзначай при обращении tet-a-tet опустила его отчество, в ответ получила прежнюю "Ирину Николаевну".
     Замаячил отъезд. Впереди оставалось всего два вечера: первый был занят "выводом" группы в модный клуб, а последний оставлен на сборы. Честно говоря, тащиться со всей этой оравой в клуб совсем не хотелось. Люди там. увы, не её круга. в деньгах оперируют совсем другими суммами, выпивать не положено - она на работе, и чего ей там торчать целый вечер допоздна с одним безалкогольным коктейлем в руках?  Ира вздохнула и уныло распечатала упаковку с новыми колготками. Вот тоже сплошное разорение! Надо сшить себе ещё один брючный костюм: и практично. и удобно, и фигуру хоть немного стройнит.
Нахально задребезжал телефон. Трубку взяла соседка по номеру:
- Да? Вы ведь Ирина Николаевна? Тогда это Вас.
- Слушаю, здравствуйте!
- Здравствуйте, как приятно слышать это слово от человека, который ещё и не знает, кто звонит!
- А, Андрей Евгеньевич, очень приятно. Ну, это просто профессиональная привычка. Я и дома так отвечаю.
- Вашему воспитанию можно только поаплодировать. Кстати, насчёт аплодисментов. У меня есть лишний билет на спектакль, на который Вам никакое агентство мест не забронирует. Ну разве только ваучерным* туристам, и то сомневаюсь. Не интересуетесь?
- Боже, как обидно, Андрей Евгеньевич, но я сейчас веду своих в "Арзамас", так что никак не смогу.
- Доведите их до портье, а сами возвращайтесь. Всё равно в клубе Вы им не надсмотрщица. Автобус-то на обратный путь заказан?
- Да, заказан, но это как-то неудобно...
- Нет ничего неудобного в этом мире, Ирочка! Ну скажитесь больной, коли Вам так совестно!  А путёвку водителю завтра утром подпишете, попросите кого-нибудь взять её у него. В крайнем случае, мои сотрудники передадут. Ну, уговорил? - Ну-у, я не знаю. А вдруг там что-0нибудь случится?
- Да не будет никакого "вдруг" - агентство гарантирует! Короче говоря. я подъеду за Вами к "Арзамасу" в 18-30, у них ведь там тусовочка в 18-00 намечается? Знаю я эту шоблу-воблу, раскрутят Ваших подопечных по полной программе! А машину мою Вы, надеюсь, помните.
В трубке коротко запикало. Ира только сейчас сообразила, что даже не спросила, на какой спектакль её пригласили, и что Андрей в первый раз назвал ей по имени, без отчества...
      В тот раз она особенно долго принимала душ, особенно тщательно причёсывалась (жаль, что не взяла с собой то декольтированное платье с люрексом, подумалось ей). Особенно придирчиво наносила макияж, а в душе всё дрожало и пело одновременно. Несколько раз она порывалась позвонить и отказаться, но так и не позвонила. Потом стала корчить себе рожи в зеркале до тех пор, пока соседка не постучала и не попросила освободить ванную - торопилась на поезд. Тогда Ирина вышла пунцовая, будто сделала что-то плохое, пряча от внимательной соседки глаза, и, едва попрощавшись и накинув плащ. быстренько вышмыгнула за дверь...
... Когда она села к Андрею в машину, в полумрак мягкого, удобного салона, то вдруг с радостным ужасом поняла, что что-то определённо изменилось в их отношениях. Что вот сейчас произойдёт очень многое, то особенное и важное, о чём каждая женщина хоть раз в жизни мечтает в одиночестве, тайком даже от себя самой смахивая слезинки. Это совсем не зависело ни от прошлого опыта незадавшейся семейной жизни (хотя почему "незадавшейся, - они ведь были несколько лет очень счастливы с её Алексеем, и дети зачаты в безумные звёздные ночи; это уже потом всё пошло как-то наперекосяк, - но стоит ли вообще вспоминать об этом?), ни от её богатого знания литературы, где всё, что может случиться между мужчиной и женщиной, описано миллионы раз во все века и во всех подробностях, ни от откровений более опытных и смелых подруг...
      Самое удивительное, что Андрей тоже почувствовал её настроение и тоже молчал. Наконец, не поворачивая к ней головы, он очень тихо и просто сказал:
- Кажется, Вы всё поняли, Ирочка. Спектакля не будет. То есть, если Вы захотите, будет совсем другой спектакль. А если не захотите, то Ваша группа ещё ждёт Вас в "Арзамасе".
Ирине казалось, что звук пульсации её сердца сейчас разорвёт барабанные перепонки и ей, и Андрею. Что же она могла ответить? Уйти сейчас? Но тогда не будет этого заветно-стыдного, волшебного и узнаваемо-загадочного мига, разрушится атмосфера извечной Евиной тайны, и весь вечер она проплачет одна в своём номере. Согласиться на авантюру с более близким знакомством - а вдруг он сочтёт, что, если она так легко соглашается, значит, это было у неё уже много раз и для неё это лишь игра. И потом придётся обо всём жалеть ещё горше.
      Короче говоря, горевать, что ничего не было, или горевать, что что-то было, - хорошенькая альтернативочка, да! Андрюшенька, помоги же мне, солнышко, сделай за меня этот выбор сам, ну пожалуйста!
      Андрей очень медленно повернулся к Ирине, медленно-медленно притянул её к себе, и она вдруг рывком уткнулась ему лицом в шею, прижавшись к его сильному телу так, будто кто-то пытался оторвать её от него навсегда. Почему-то подумалось: как крошка лемурчик к маме лемурихе... И он долго молча гладил её волосы, потом рука скользнула ниже - на грудь. на колено. Сначала Ирина автоматическим женским жестом отвела его руку, но когда та уверенно нежно вернулась на прежнее место, просто подняла голову и с закрытыми глазами отыскала любимые губы...

... Куда ты увёз меня в тот раз, ладушка мой? Это явно не было твоей квартирой, скорее, как раньше выражались, чьи-то "меблированные комнаты". Я никогда не думала, что смогу вот так просто поехать куда-то с чужим мужчиной, с которым и знакома-то всего несколько дней и который даже не потрудился снять с пальца обручальное кольцо. И что меня самоё удивляет до сих пор: не было даже намёка на игру в любовь, ни банальных ухаживаний, ни рокового соблазнения, ни показных отказов... Ты забежал в ближайший магазинчик за вином и какими-то продуктами. но мы почти ни к чему не притронулись. Я чувствовала себя совсем девочкой, не готовой к первой ночи, и всё мучила себя вопросом: ой, как же это будет-то? - и это тётка, у которой двое детей, да?! Я дала себя раздеть и радовалась твоим большим рукам. нетерпеливо справлявшимся с нужными застёжками и пуговками.
      Мне всегда казалось, что есть что-то очень правильное и изначально красивое в том, чтобы именно мужчина в такие трогательно-торжественные минуты обоюдного притяжения раздевал женщину. Ведь если я разденусь сама, - это рутина, будни, привычка, а может, даже страх или сомнение. А когда я дарю себя этим сильным рукам - это знак полного доверия к мужчине и растворение в своём женском предначертании. У тебя хорошие руки, милый, добрые и уверенные. А я ужасно стеснялась своей, увы. уже неидеальной фигуры и быстро юркнула под холодное одеяло, чтоб ты не мог поглядеть на меня и заметить первые признаки того. что моя мама называет "не молодеешь"...
      И вот тут что-то произошло не так. Ты слишком заторопился, и я не успевала. просто не успевала за тобой. Я не знала, как приласкать тебя, чтобы ты не счёл меня слишком развязной и вульгарной или слишком скучной и манерной. Я задыхалась от бесконечной нежности к тебе, но моё тело пока ещё молчало. Наверное, ты почувствовал мою неуверенность и скованность и тоже избегал каких-либо по-настоящему откровенных ласк, боясь перейти мои границы допустимости. боясь отказа. Но ведь люди же не могут раскрываться так сразу, как ты не понимаешь. дорогой мой человечек?! Нужно чуть-чуть времени для притирки, для меня это всегда было аксиомой. Я никогда не понимала некоторых подруг  с их откровениями типа: Мы просто упали, где стояли, и сразу улетели!". Мне хотелось долгой и страстной прелюдии, лёгкой игры из мнимых отстранений, которые и нужны-то только для того, чтобы, шутливо преодолевая их, переходить к более бурным и первобытно раскованным этапам.
      Наверное, я сама всё испортила. Мне так хотелось, чтоб нас объединяла эта общность страсти, чтоб в унисон сливалось дыхание, чтоб мы забыли свои страхи и комплексы. что я не выдержала: "Погоди капельку, солнышко, не торопись! Давай, будто мы оба никуда не торопимся!" Но ты уже беспомощно стонал в том последнем исступлённом расслаблении, когда как будто душа вырывается из тела и когда ничто уже во всём мире не имеет значения. Ты казался таким беззащитным и маленьким в эту минуту, что мне почему-то захотелось пожалеть тебя, как жалеют незаслуженно обиженного ребёнка.
       Я гладила тебя по лицу, целовала твои глаза, твои волосы, твои ладошки, целовала каждую морщинку у глаз и каждый пальчик, который дотрагивался до меня. даже тот, на котором змеилось то самое сакраментальное кольцо. Я шептала что-то банально женское и умирала от какой-то совсем не романтической, а скорее материнской нежности. Ещё полчаса назад я чувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой. А сейчас я  казалась себе намного старше и мудрее тебя. Замечал ли ты меня в ту минуту, чувствовал ли мои прикосновения, слышал ли мою такую ласковую и такую важную чепуху? Или твоя душа находилась ещё в каком-то другом энергетическом измерении? Я не знаю, милый, это неважно. Но что я знаю точно, так это то, что тебе было по-настоящему хорошо со мной тогда, и ты никогда не сможешь сказать, что это неправда.
       Ты чуть-чуть отодвинулся и, кажется, стал возвращаться в этот мир. Мне ужасно хотелось. чтобы ты тоже  сказал мне хоть несколько ободряющих слов.
- Андрюшенька, дорогой мой, Андрюшенька...
Но ты молчал.
- Человечек мой, родной, ласковый мой, как же я тебя люблю, солнышко!
- Иришка, ты чудо. Только молчи, не говори ничего. Скоро уже уходить пора.
Сказка в стихах закончилась. Закончилась такой жестокой и банальной прозой! Как будто внутри меня была гигантская говорящая рыба, а её выбросили на берег. И вот она раздувает жабры и ловит ртом воздух и не может и слова вымолвить в свою защиту!
- Я понимаю, конечно, всё когда-нибудь кончается. Но всё-таки не торопись. ладно, любимый? Побудь со мной ещё немножко... Совсем капельку, ладно, солнышко?
- Ирина, у меня ведь семья. потеряют. Ты же понимаешь, неудобно.
- Андрюшенька, я тебя сейчас никуда не отпущу!.. Ты ведь сам говорил: нет ничего неудобного в этом мире. Значит, придумаешь что-нибудь!
- Знаешь, Ир, не хочу я этих легенд. Просто надо прийти, пока не хватились, вот и всё алиби.
       Я всё время ловила себя на каком-то жутком несоответствии: нет, ты не лгал мне, ты не разу не сказал, что любишь меня; но ты был неподдельно нежен. А сейчас будто бы к романтичнейшей сцене из одного фильма некий кинопрокатчик, перепутав бобины, поставил озвучку из совсем другой, прозаически трезвой и приземлённой кинокартины. Ты говорил мне такие жестокие вещи таким ласковым голосом, ты - мужчина, который только что выплеснул в меня всю свою душу.
       Я изо всех сил старалась остановить время, мне так хотелось, чтоб ты растормошил моё тело, чтоб заставил так же умирать без сбежавшей в другое измерение души, что, конечно же, я сделала ту же ошибку, что и сотни миллионов женщин тысячи лет до и после нашей эры. Наверное, мне надо было отпустить тебя, но я снова стала лихорадочно целовать твоё лицо, шею, плечи, вызывая наши тела на новый поединок.
К сожалению, я очень скоро поняла, что мне это не под силу. Ты беззвучно лежал, не пытаясь ни остановить, ни приласкать меня.
- Прости, Ира, устал. И уже пора.
Встал, спокойно оделся, вышел на балкон. затянулся сигаретой - дал время одеться мне. "Всеми печёнками" я чувствовала твою неловкость и смущение. Как же глупы бывают мужчины, переживая из-за своих случайных слабостей! Я пошла и прижалась к твоей широкой спине. Только сейчас я заметила, что ты немного сутулишься. но всё равно чуть ли на полголовы выше меня.
- Ира, вот только не надо меня жалеть!
      - Дурачок ты, Андрюшка! Не болтай ерунды, глупенький мой... Спасибо тебе, солнышко. Я тебя очень люблю. Придёшь ко мне завтра вечером в гостиницу?
       - Давай доживём до завтра. Я позвоню.
- Мы ведь послезавтра уезжаем, помнишь? Я дома умру без тебя.
-Ир, мы же не в пустыне. Есть телефон, почта. Ты будешь приезжать сюда с новыми группами, а я, может быть, к вам по долгу службы вырвусь. Не последний день живём...

... В тот прощальный вечер он не пришёл. Ира напрасно металась в пустом номере (соседка выехала сразу после расчётного часа), в сотый раз переставляя на столе приготовленное угощение.
       Андрей позвонил, когда она. совсем уже выбившись из сил, бросилась на кровать и накрыла голову подушкой.  Он не может, у них завтра бухгалтерская проверка, а тут целая куча недоделанных бумаг. И вообще, Ира не маленький ребёнок, сама крутится в этой системе, должна же понимать. Сейчас уже не то время, чтобы ради себя пожертвовать лицензией. Он позвонит, обязательно позвонит ей домой, телефон остался в агентстве.
Первое время он, действительно, звонил. Но говорить было особенно не о чем. У Иры глаза всё время были на мокром месте, ей хотелось выговориться, но это сокровенное она не могла доверить телефонной трубке. Голос Андрея с каждым разом становился всё вежливее, слова всё учтивее и стандартнее, звонки  - всё реже. потом их не стало вовсе. Ирина не находила себе места, наконец, не выдержала и, похоронив в себе и гордость, и стыд, и весь книжный опыт, стала названивать сама. Но то Андрей Евгеньевич был в отпуске, то в командировке, то в агентстве была реорганизация, и ему некогда было разговаривать. Потом в "Гермесе" сменились телефоны, и Ира даже не могла известить о своём новом приезде.
... И вот теперь она лежит в обеденный перерыв поверх покрывала и придумывает какой-нибудь веский служебный повод, чтобы снова "ненароком" заявиться в "Гермес".
Гостиница молчит. Она не может помочь всем, кто плачет и мечется в жилах её коридоров, клетках комнат и вольерах холлов. Она была свидетелем ссор и примирений, историй любви и ненависти, слёз неподдельной радости и горестно истерического смеха... Здесь встречались и расставались, находили поддержку и теряли надежды тысячи её жильцов, слепо лавировавших между греховно понятными небом  и землёй, между непостижимо высокими "да" и "нет". Гостиница не может сделать выбор за них. Единственное, что она действительно может, - это дать время подумать над этим выбором.
       Весь мир - Гостиница Добра и Зла, а человек в ней всего лишь постоялец. От какого номера даст ему ключи Вселенский Портье - никто не может знать. Но ведь иногда от этих ключей можно просто отказаться, или выбрать другую гостиницу, или съехать раньше намеченного срока, или даже переставить на свой страх и риск кое-какую мебель в номере.
Гостиница мудра. Она знает цену пьяным откровениям и трезвым размышлениям, хорошему и плохому соседству. В ней нет отстранённой жестокости, всего лишь терпеливое ожидание чего-то нового. Но люди почему-то почти никогда не совершают небывалых поступков. Гостинице скучно и спокойно от этой предсказуемости. Что бы ни случилось в её стенах, она к этому давно уже готова.

... Ирина натянула полусапожки, накинула своё уже начавшее выходить из моды пальтишко (жаль, что он увидит её в нём, а не в чём-то модном и стильном) и, щёлкнув дверным замком, заспешила по коридору к лифту. Но кнопочка светилась красной "фигушкой", и Ира, решив не ждать, зацокала каблучками вниз по лестнице.
Полупролётом ниже у самого выхода из боковой галереи на ступеньки вывернул высокий широкоплечий мужчина. Ирина не сразу поняла, почему из горла к низу живота покатился обжигающе болезненный сгусток.
- Андрюша!!! - Она, как школьница, перепрыгнула через ступеньку и с размаху едва "вписалась" в поворот к следующему пролёту.
Мужчина замедлил ход и машинально повернулся на оклик. Остановился.
- Здравствуйте, Ирина Николаевна. Очень приятно снова видеть Вас в наших пенатах. Надолго приехали?
- Андрюша, у вас там что, номера сменились, да? Я всё время в квартиру попадала.
- Да. Ирина Николаевна, реорганизация. Ну, заходите, если потребуется. А сейчас, простите, я должен бежать. Меня внизу ждут.
Ирина растерялась. Она столько раз представляла себе разные варианты встречи, всё, что скажет этому такому дорогому ей человеку, но сейчас всё это было неуместно и глупо. Ей стало стыдно чего-то. Все слова забылись. И, видя, что он уходит, она заторопилась:
- Андрюша, погоди, я в 534-м номере, сегодня - свободный вечер! Зайдёшь, да? - И вдруг зачем-то с усилием добавила:
- Как тогда...
- Как тогда, надо давно забыть. Извините, Ирина Николаевна. До свидания.
      Ирина стояла и смотрела, как он уходит. Глаза наполнились слезами, и она подняла голову, чтобы загнать их обратно. Подбородок некрасиво сморщился и задрожал. Она знала, что опаздывает. Наверняка, внизу собралась уже вся группа, а гида нет. Стоят, возмущаются... Там ещё один такой неспокойный есть, всё ему не так! Почти в каждой группе попадаются один-два таких таких вот "максималиста". Им не угодить: ресторан слишком примитивный (невкусно) или слишком экстравагантный (дорого), номер чересчур  тёмный (не почитаешь) или чересчур светлый (утром солнце досыпать мешает), город слишком маленький (скучно, что мы в таком не видели!) или слишком большой (шумно, да и за две недели всего не посмотришь!), программа чересчур напряжённая (отдохнуть некогда!) или чересчур свободная (мы сюда за информацией, а не телевизор в номере смотреть приехали!) и так далее. Ещё  "телегу" накатает!
       Ирина зажмурилась, чтобы вдавить назад остатки слёз, выдохнула и стала размашисто спускаться по ступенькам. Утрированно бодряческим тоном отчеканила двухчасовую обзорную экскурсию, показала основные места "шопинга", познакомила с транспортными маршрутами, ведущими к гостинице, и дала информацию по плану на завтрашний день.
- Встречаемся у входа в ресторан гостиницы в 18-30 на ужин. В 18-30, запомнили? Постарайтесь не опаздывать. А пока все свободны: распакуйте вещи, погуляйте, познакомьтесь с этим замечательным городом самостоятельно. До встречи, - Ира поднялась к себе на пятый этаж.
- У Вас новая соседка. Ключи у неё, - поставила в известность дежурная по этажу.
       Дверь открыла красивая женщина за сорок, коротко поздоровалась, представилась. Ирина представилась в ответ. "Начинается прежний кошмар в халате!" - передёрнулась она. И ошиблась. Женщина, по-видимому, тоже отдыхала от общения и лелеяла собственное одиночество. "Разрешите, извините, Вы позволите, не помешаю?!" - вот почти и все их разговоры за одиннадцать дней.
       Легко сказать, одиннадцать дней. Одиннадцать вечеров, в которые нельзя остаться наедине со своей тоской, наедине со своими мыслями и своим собственным  ego. Одиннадцать ночей, в которые нельзя плакать. Одиннадцать суток с переизбытком дневного общения. Одиннадцать дней.
       За эти одиннадцать дней она, как назло, по крайней мер пять-шесть раз сталкивалась с Андреем Евгеньевичем. То в автопарке, то у окошка администратора, то у туроператора, то в бухгалтерии, то в ресторане... и каждый раз обжигающий ком катился из горла к ногам с новой силой. Ира изо всех сил хотела его видеть и всё больше боялась этих встреч. Вечером подолгу запиралась в ванной и, пустив душ, сидела на поребрике и всё думала, думала, думала...
       Почему-то каждый раз мысли упирались в  одно и то же, как в коварном лабиринте. Откуда бы её память ни начинала разбег, в конечном итоге всегда оказывалась в одном и том же тупике...

... Почему ты так со мной, любушка мой? Разве я тебя чем-нибудь обидела? Разве была с тобой неискренна или неласкова? Разве скомпрометировала тебя чем-нибудь? Я люблю тебя, солнышко! Понимаешь ли ты это чувство, или у тебя просто не было подобного наваждения в жизни? Я была честна с тобой, милый, ты не мог бы требовать большего. Я была неловка, неумела - да; но ведь это был всего лишь первый раз! Ты не даёшь мне шанса раскрыться, расслабиться и любить тебя лёгкой, весёлой любовью, не такой обжигающей и не такой мучительной. Наша вторая встреча, я уверена, прошла бы совсем иначе.
       Ты хочешь, чтобы я всё забыла. Не понимаю, как ты себе это представляешь? Как можно забыть второго мужчину в своей жизни, свою "вторую первую ночь" с ним, с желанным! Если б ты был у меня пятый-десятый-пятнадцатый, то, может, я и восприняла бы произошедшее просто как досадный эпизод, как разбитую тарелку на кухне. Но даже любимую тарелку помнишь годами.  А ты уж точно не был для меня случайным эпизодом, нет.
       Может, я и сама виновата - наверное, слишком приторно любила тебя. Меня стало слишком много для Вас, Андрей Евгеньевич,- да, мне надо научиться лучше сдерживаться. Но ведь я ни на что и не претендовала. Может, я чересчур легко досталась тебе и слишком явно к тебе тянулась, и ты устал от чужого неожиданного для тебя чувства. А может, просто испугался женской привязанности? Да нет, дорогой мой, ты не меня боишься. Не пересудов и сплетен, нет. Ты себя боишься. Ты боишься, что не сможешь показать себя этаким мачо, какого сам себе нарисовал по глупым мужским шаблонам.
       Но мне-то этого и не нужно! Я принимала тебя со всеми твоими слабостями и комплексами, милый. Ты ничего  не должен мне объяснять или доказывать. Или обвинять меня в том, что я оказалась невольной свидетельницей твоей мнимой несостоятельности. Хочешь доказать мне, что ты хороший семьянин, и искупаешь теперь своё грехопадение усиленным внимание к жене? Да так ли? А почему же тогда ты был в комнате на четвёртом этаже гостиницы, где тебе уж точно делать нечего? Деловая встреча? Ну да, конечно! Да нет, я не буду стучаться в тот номер, где ты был, и проверять, особа какого пола там живёт. Ерунда всё это. Разве ж это важно сейчас?
       Важно, что я всё ещё люблю тебя, золотой мой. Ты бесконечно дорог мне такой, какой есть, такой земной, обычный и страшно далёкий. Я не могу подарить тебе на память что-то значительное. Но когда кто-то любит тебя, солнышко,  то это само по себе - огромный подарок в жизни, который не каждому достаётся. Дети, родители - это свято, но это другое. Вот у меня сейчас такого-то подарка и нет...
       Ничего, дорогой. Это всё ничего. В жизни случается, к сожалению, и неразделённая любовь. От неё обычно не умирают. Всё, что не убивает нас, делает нас сильнее, верно? Да, так бывает, когда один любит, а другой - увы...
Не потому, что один хороший, а другой плохой, нет. просто люди имеют право любить. И не любить - тоже имеют право. Ну не сложилось, бывает. Но зачем же делать друг другу так больно, неужели нельзя выслушать друг друга? Боже мой, ведь verba curant - слова лечат! Ведь можно же просто дать выговориться и выплеснуть свою боль, правда? Бывает промывание желудка, а бывает, извините, и промывание души. Потому что не то тяжко, что ты не любишь меня, нет. Я не совсем идиотка и знала это. Но то тяжко, что ты заставил меня почувствовать себя бабочкой на один вечер. Ты имеешь право не любить меня. Но ведь и я имею совершенно обратное право и никогда не смогу забыть наш такой вечный, но всегда такой новый "эпизод". Даже если я сама всё это придумала. Что ж, хоть раз в жизни каждая женщина мечтает об этом, придумывая для себя какие-то свои особенные подробности.
       К сожалению, этот жизненный опыт ничего не значит. Наверное, надо клин клином вышибать. И от неудачной любви есть только одно верное лекарство - другая любовь. Но будет ли оно надёжным или даст ещё более суровые "побочные  эффекты", кто знает? Но другая любовь  - не таблетка: пошёл, купил и выпил! Нет её в продаже, и даже по очень блатному рецепту нету!
- На что жалуетесь, больной?
- Да вот, знаете, несчастье в любви. Пропишите мне, пожалуйста, нового мужчину, такого, знаете, дорогого и желанного, чтоб любил меня безумно. Чтоб интересный такой был, обеспеченный, ну и само собой, знаете, без вредных привычек. Ну пожалуйста, доктор!
- Нету, - скажет доктор, - сегодня такие с производства сняты, а на тех, которые производятся, у Вас, матушка, холодовая, то есть нет, ледяная, конечно, аллергия, да-с!
Нет уж, солнышко, если не ты, то больше никто. Замена, подделка, эрзац - это не для меня. Может быть, когда-нибудь, очень потом; как говорится, не в этой жизни и не в этой галактике. А сегодня просто спасибо тебе за всё. Спасибо, милый, что ты был в этой моей жизни. Спасибо за твою неуверенную торопливость, за твою неподдельную нежность, за твой беззащитный стон, за всё-всё-всё-всё-всё спасибо! Будь счастлив, солнышко, в конце концов, ты мне ничего не должен. У меня тоже всё будет в порядке; может быть я даже приму ту действенную "гормональную" таблетку, которую не купишь ни по какому рецепту, кто знает. Но я буду всегда благодарна тебе за те несколько часов простого земного счастья, любимый...
---
       Последние три дня в Гостинице Ирина доживала в блаженном одиночестве. Часто звонила домой, автоматически готовилась к экскурсионным лекциям и радовалась той предельной усталости, когда уже не успеваешь растревожить себя мечтами и воспоминаниями, а, добравшись вечером до постели, засыпаешь мгновенно, без снов, без боли, без слёз, успев лишь обнять подушку. И просыпаешься утром, проспав, кажется,  всего несколько секунд, и не понимаешь, чего ж это ты так расстраивался вечером.
       Но сегодня - сегодня она прощается с городом своего счастья и унижения. Как всегда, последний вечер перед отъездом свободный. А свободное время - искусный провокатор ненужных самокопаний. И Ира с каким-то мазохистским наслаждением билась в истерике поверх скомканного покрывала. Что ж, иногда бывает полезно просто выдавить из себя все слезинки до единой, чтобы ничего не осталось на будущее.
       Ничего. Всё когда-нибудь кончается. Вот и дождь, кажется, скоро закончится. И боль не может длиться вечно. Сейчас, уставшая от слёз, она уснёт. И этот очищающий дождь смоет все надуманные грехи, презренные неудачи и несбывшиеся надежды. А утром, посвежевшая и бодрая от сознания, что возвращается домой к маме, к детям, в свою небольшую уютную квартирку, она спустится в надменно пустынный холл к окошку сонного ещё администратора и подпишет последние счета за покорно послушную в этот ранний промозглый час группу. И тогда она спокойно и уверенно покинет эту ставшую безразличной ей гостиницу.
       Ведь свой собственный счёт она давно уже оплатила.
_________
*ваучер - особый вид договора по международным расчётам с иностранными группами.