Глава 2. Мне детство обожгла война

               

             22   июня  1941  года  началась  война.  Гитлер  вероломно   напал  на   Советский Союз. Она  застала  меня  в   Кировограде, где я  с  матерью  и   младшим    братом Левой гостил у бабушки  Оли.
             Помню   летний,  воскресный  день,  нарядно  одетых  кировоградцев  на  улицах  города.
             У  входа  в  городской   парк  висела  черная  тарелка, вокруг   стоял    народ,    слушали  сообщение  ТАСС,  все молчали,  потом  начали расходиться.
             Я  вместе с  дедом  Абрамом  вернулся домой  и,  мало   что,   понимая,   остался    под    окнами    на  тротуаре    играть   с      родной   сестрой   моей    матери  по отцу,  которая  была  старше  меня  всего на 5 лет.
             Она часто  мне  говорила:  -  «  Не   будешь называть     меня   тетей,   не  буду играть  с  тобой в классы». 
             Все  резко  изменилось.  Только что в открытых окнах  дома    мама   и    бабушка    Оля    в  вышитых украинских   сорочках    улыбались,   махали нам рукой, сейчас почему - то стали плакать.
         
             Возвращение  в   Николаев   было   нелегким, если  учесть,  что  брату  Леве  исполнилось   только  9 месяцев.
             Первые дни  войны  навсегда врезались в память, было мне всего 6 лет.   
               
                               
             Воздушная    тревога,   гудит     сирена,  а   я, прижимаясь  к стенам домов, бегу в  угловой магазин за хлебом.
             Вой  бомб, мы с  мамой и Левой  укрылись  под лестницей,  одна   бомба  разорвалась прямо на дороге перед нашим домом.

              Немцы    приближались  к  городу,  обстановка была неясной.

              Отец    позаботился   о   нашей   эвакуации  на лошадях   в   сторону    Ростова.   К   дому   подъехала   телега,   запряженная  2-мя   рысаками.   Вознице  было   обещано,  что  если  он довезет   нас  до реки   Дон, эти  великолепные кони останутся ему.

             Но  не   все      наши    родственники   уехали:   в   Вознесенске   остался  мамин отец и родная сестра Нюся (ей  исполнилось  всего 17 лет ).   Дед    Григорий,    по  состоянию    здоровья   ехать  отказался,  он  не представлял  себе  того ужаса,  который ждет евреев с приходом фашистов.
             Нюся не могла оставить отца одного.
             Правда,  в  последний   момент,  они   всё   же выехали, но, не доезжая села Трикраты, дед умер.
             Нюся осталась  в   оккупации   и  погибла,   говорили,  что ее выдал полицай.
             Сейчас их   фамилии и фотографии занесены в книгу  Памяти  музея  жертв  Холокоста  Яд - Вашем   в Израиле.
             Гибель   Нюси   всегда    была  незаживаемой раной в нашей семье.
             Ее  все   очень  любили, она   была веселой, общительной      девушкой,   с   голубыми     глазами   и  большими светлыми косами.
             Рассказывали,   что   в    Вознесенске    в   доме  деда   был  большой   старый  диван,   который  издавал неприличные звуки, когда на него садились.
             К  старшей сестре   Нюси  Саре приходили молодые люди. Нюся  предлагала   сесть на  этот диван, что приводило их в страшное смущение.
             В доме   деда   была  комната   с  большим окном  на  потолке,  которое   летом  было открыто, я любил здесь играть, было прохладно и интересно.
               
             Дед   спал   ночью    во   дворе  дома   в  саду, часто  со  сна кричал, будоража  весь  дом, видно  давали о  себе знать страшные    воспоминания   его молодости, хотя он был не трус и один из немногих  евреев в  Первую мировую войну был награжден Георгиевским Крестом.

             Из Николаева мы выехали  рано утром, во многих дворах жители закапывали свое добро в  землю.
             Кое – где   уже  начали грабить оставленные квартиры.   На  углу   двух  улиц, при выезде из города, группа   местных   жителей   показывала  на  небо – было знамение –  стрела,   острием  направленная на запад – это означало, что мы победим. 
               
             Я  бегу  по дороге вслед за телегой, а вокруг высокие  желтые    хлеба,    зеленая кукуруза.  Урожай выдался невиданный, но его некому убирать.
               
             Нас  обгоняют   войска. Солдаты усталые, отступление    гнетет    всех.    
             Берут    на  руки   Леву, улыбаются, передают друг другу.            
             К  вечеру  стало  жутко.  Мы  остались  на дороге  одни.
             Этот  день  и  час часто всплывают в моей памяти. Став      взрослее,  я   думал  о   том,   чтобы произошло,  если  бы  нас   догнали  фашисты.  Вряд ли кто-нибудь остался жив.
             Что  нас  спасло, то,  что  наступила  ночь или кто-то   своей   грудью    прикрывал  дорогу,  мы этого никогда не узнаем.
             Наша    жизнь   завоевана   дорогой  ценой и забывать об этом нельзя.
            
             Когда  мы,  спустя   месяц,  после   выезда  из Николаева,  подъехали  к    Дону, то  увидели  весьма живописную картину.
             Весь  берег    был   запружен   беженцами, проход  к  воде  был  закрыт:  по телегам   нужно  было  затратить более часа, чтобы добраться до переправы.
             Переправа осуществлялась паромом.
             Немецкие  самолеты   непрерывно  бомбили, топили    паром,   но   через    некоторое   время  все начиналось сначала.
             Запомнилось   два    эпизода. 
             Первый – при   подъезде  к  переправе  кони   понесли (  возчик куда-то отлучился). Если бы мать не отложила  Леву    в  сторону    и  не  взяла  вожжи   в руки, телегу бы разнесло.
             Второй – держа Леву на руках, мать требует переправить нас  через Дон и отправить в Ростов.
             Идет  переправа войск, но мы продолжаем сидеть на берегу. Первый  паром разбомблен, на втором нам удалось благополучно переправиться.
             Противоположный  берег   был    завален брошенными  вещами,   врезалась    в    память    бочка, лежащая у самой дороги, из которой тек смалец.
             Еще один эпизод: мы сидим под брезентом в машине, везущей  медикаменты.   
             Идет проверка документов при въезде в Ростов.
             Каким  образом  отцу удалось найти нас в этой  круговерти,  переправить   в  Ростов и отправить эшелоном  дальше, - сказать не могу. Знаю    только,   что  сделать это было очень непросто.
             Отец  часто, выпив    рюмку    водки, рассказывал, как он остался в ополчении для защиты Николаева, как их распустили и он добирался до Дона, нашел нас,переправил  в Ростов ( хотя он был закрыт) и посадил в эшелон. 
            Сам  он  по  дороге в Среднею  Азию  на станции  Джанкой       встретил      родственника Н.Х., которого по возрасту, как и отца, призвали в армию год спустя. 
           Вдвоем они кинулись догонять свои семьи,им удалось на открытой платформе, стоя, держась друг за друга, проехать много сотен километров.