Она сидела, не спеша перебирая листы

Легкий приморский ветерок путался в ее кудрях. Он несмело пытался заигрывать с ними, но получал гордый отказ. Я смотрел на эту женщину, и в душе что-то оживало, как будто во что-то мертвое вливают живую воду.
 Солнечный жаркий день, около полудня. Голубое небо, на котором лениво плыли несколько облаков, отражалось в светлом море. Горы, в далике покрытые хвойным лесом, изнемогали от палящих лучей. Скалы, высившиеся и над морем, и в море, нагрелись до такой степени, что птицам было больно на них садиться. Около скал был рассыпан чьей-то щедрой рукой светло-желтый песок иногда с небольшими камушками и ракушками. Волны пытались до чего-то дотянуться на берегу. Пытались и отступали, пытались и отступали, облизывая песок и оставляя его мокрым.
 А она сидела на террасе ресторана и читала журнал. Перед ней стояли белая чашечка крепкого черного кофе на белом маленьком блюдечке и пепельница, в котором лежала недокуренная ею сигарета с отпечатком красной помады. И хоть она сидела под навесом, на голове была симпатичная кремовая шляпка. На руках – кружевные короткие перчатки, закрывающие всю кисть, в тон головному убору. Ее поза выражала спокойствие и заинтересованность статьей. Она сидела, откинувшись на деревянную спинку стульчика, прижав щиколотку к щиколотке, как сидят настоящие леди. Создавалось впечатление, будто женщина настолько прониклась написанным, что не замечала удушливой жары в своем светло- бежевом платье. Меж тем, она час от часу обмахивалась веером. Я восхищался ею. Восхищался в ту минуту так же, как при первой нашей встрече…
 Порыв ветра сорвал с ее шеи шелковый платок. Она испуганно прижала руку к месту, где недавно был он. Но она напрасно волновалась: услужливый официант галантно протягивал ей пропажу. Она взяла, улыбнулась и поблагодарила.
 В эту минуту я решил написать ей письмо. С чего начать, чем закончить и, вообще, для чего я это сделаю – я не знал.  Мне определенно нужно было с ней  поговорить, но не вслух – я боюсь услышать ее голос.
 
 Приятный вечерний воздух охлаждал разгоряченные берега, скалы и горы. Она немного опоздала в ресторан, в котором всегда ужинала. Но ничего – официанты придержали столик, находящийся в углу, с которого открывался великолепный вид на приморский пейзаж. Она всегда ужинала за этим столиком. Здесь было тихо и уютно, как дома, никто не мешал думать, мыслить и представлять. Заказ был принесен быстро. Вместе с блюдами на подносе лежало запечатанное письмо. «Странное какое-то письмо, – подумала женщина, - неподписанное». Посетительница поинтересовалась, от кого послание, на что ей ответили, что никто не знает. Ее немного это смутило. Но она решила, что, верно, там написано для нее что-то важное и значимое.
 Душистый чай остывал, а она читала и не замечала, что практически все посетители разошлись, на небе давно зажглись звезды, и на морской глади была лунная дорожка, так ею любимая.

 «…Я увидел Вас на скалистом берегу, когда Вы разговаривали с каким-то мужчиной. Вы оживленно что-то обсуждали, все время смеясь. Потом мне сказали, что он – Ваш брат. Но мне все равно было больно. Не потому, что я приревновал, а потому, что он выглядел счастливым, а Вы – нет. Когда Вы смеялись, у Вас в улыбку примешивалась горечь. Из-за расстояния я не видел Ваших глаз. Но уверен – они были грустны. Вы нисколько не изменились за прошедшие пять лет. И пусть наша встреча была мимолетной, я хорошо запомнил Вас. Сегодня днем официант подал Вам шарфик, слетевший с шеи. Вы улыбнулись. Нет, улыбка не изменилась. Я понимаю, чувствую, Вы – глубоко несчастны. Почему? Мне не известно. Знаю, я для вас совсем чужой человек, которого Вы даже никогда не замечаете никогда. И это не удивительно: у меня на редкость неприметная внешность. Таких людей, как я, - полмира. Все мы фактически на одно лицо: бесцветные черты лица, тон волос, фигуры – как из цеха одного производителя. Мы неприметны, сливаемся с толпой и не выделяемся ничем из этой человеческой массы. Это наш минус и наш плюс. Я не шучу. Не улыбайтесь. Это в действительности грустно…»
 
 Но она не улыбалась. Улыбки нигде не было: ни на губах, четко подведенных, ни в глазах, подкрашенных темно-синей тушью, ни в позе, которая бала сама по себе настороженна. На лице была написана серьезность, в глазах звучала грусть в дуэте с горечью.

 «…Но я не хочу говорить о себе. Я неинтересен. Возможно, при личной беседе Вы возразили бы, что это не так. Но хочу Вас уверить, я пресен, как сухарь, который невкусен без чая.
 Вы - другое дело. Просто Вы не замечаете, как Вами восхищаются люди, воспринимая это вполне естественно по отношению к любому человеку. Однако далеко не всеми людьми восторгаются искренне, как Вами. В Ваших чертах, движениях, манере общаться виден не только древний аристократизм, но и глубина, которая свойственна далеко не каждым смертным. Я отлично помню, как Ваш поступок по отношению к той бедной старухе, у которой была полуразвалившаяся избушка-каморка. Вы помогли ей, не задумываясь, сделали это, как должное…»

 Брови красиво закруглились кверху. «Странно, - подумалось ей,- Я не думала, что об этом знает кто-то еще, кроме брата. Может, это его знакомый?»
 Письмо не было одой к женщине, не было выражением восхищения как к личности неординарной. Это было своеобразной исповедью о знакомстве с женщиной на расстоянии. О знакомстве, не рассчитывающем и не надеющемся на продолжительность, не ищущих никаких оскорбительных намерений. Однако поразительно было это: не разговаривая, не встречаясь глазами, не дотрагиваясь друг до друга – мужчина понял ее полностью. Она была в этом уверенна.

 Рассвет уже приближался. Ветерок трепал исписанные листки письма, лежавшие на камне и придерживаемые тонкими пальцами. Женщина сидела на выступе скалы и смотрела вдаль. Глаза были пусты, и даже прежняя грусть не читалась в них. Что-то перевернулось в ее душе. Она поняла свою ошибку, от которой страдала, сама себе в этом не признаваясь, вот уже десять лет. Борозды от слез, высохшие и едва заметные, стягивали кожу. Женщина коснулась щеки. Она было удивлена тем, что не заметила, как плакала.

 На завтрак она безбожно опоздала, поэтому решила пойти в ресторан просто выпить кофе. С собой взяла вчерашнее письмо, чтобы еще раз перечитать его.
 
 Сегодня она была в темных очках. Ей они не идут: скрывают прекрасные глаза. Я не уверен в цвете, но думаю, что он изумительно прекрасен.
 Она уже выпила свой кофе и выкурила три сигареты – обычный рацион питания этой необыкновенной женщины. Официанты уже несколько раз подходили к ней, чтобы предложить ей еще чашечку ароматного напитка. А она все так же нежно отсылала их обратно, ничего не заказав и не разрешая забрать выпитую чашку, которая стояла прямо перед ней. Женщина достала еще одну сигарету. Она курила женские тонкие папироски, но неизменно крепкие. Дым со всех сторон окружил ее.  А она сидела, не спеша перебирая листы моего письма. То, что оно мое, я почувствовал сразу. Это взволновало. Я взял шляпу и вышел из ресторана. Вечером я получил письмо. Развернув влажными руками листок, я прочел:
 «Спасибо».