Размышления о праязыке

В современном языкознании понятие праязыка прочно вошло в обиход. Не все ученые разделяют эту концепцию, однако современная лингвистика в той или иной степени опирается на нее. Праславянский, прагерманский, праиндоевропейский и даже праностатический язык – все эти понятия стали вполне определенными научными терминами и даже реконструируются с разной степенью успешности. И в самом деле, концепция очень удобная и не менее логичная, чем теория Большого взрыва. Можно вспомнить Латынь и Романскую группу языков, как ее подтверждение в явном виде. Но настолько ли все просто, если углубиться не во времена распада Римской империи, а гораздо дальше, на многие тысячи лет назад?
Часто в литературе можно увидеть такой взгляд, что в древние времена Европа, часть Ближнего Востока и Азии была уже населена индоевропейскими племенами, говорившими на общем языке. Потом от этого общего языка начали отделяться некоторые ветви, воплотившиеся в известных исторических языках: Хеттском, Ведическом, Древнегреческом. Эти первые исторически засвидетельствованные языки в своих регионах уже отличались как друг от друга, так и от общего гипотетического праиндоевропейского языка. Другие, более отсталые народы тех же регионов, якобы продолжали говорить на своем старом, общем праязыке, не обращая внимание на отделившихся цивилизованных соплеменников. Потом сами отделялись, пока праязыка вовсе не осталось. Так появились славянские, германские, кельтские народы, которые, несмотря ни на что, продолжали какое-то время общаться уже на своем праязыке. Но и этот праязык распадался на множество племенных диалектов, что мы видим на ранних этапах развития нынешних государств. Например, нашего.
Раньше не было единого русского языка. Раньше был диалект кривичей, вятичей, других племен; чуть подальше вокруг языки чуди, половцев, печенегов... Теперь ничего этого нет, есть один стандартизованный русский. Аналогично можно сказать и про другие страны, и про весь мир в целом, в котором господствует английский язык. Высокая плотность населения, высокий процент грамотности, наличие коммуникаций, способных быстро передавать информацию по всему миру, значительно изменили законы развития языка. Язык по-прежнему меняется, и даже быстрее, но он меняется сразу на широкой площади.
В древние времена, если верить классической истории, такого не было. Плотность населения была не на один порядок меньше нынешней. Во многих районах земли значительные территории были труднопроходимы из-за густых лесов. Это относится как к Европе, так и, предположим, к территории Китая в древнейшие времена. Люди жили в первобытно-общинном строе, племена были небольшими, а вот расстояния до соседних племен могли быть достаточными, чтобы не искать с ними контакта просто ради любопытства. Недаром во многих культурах имелось представление собственной страны как центра мира, окруженного темным землями варваров, с непременным делением мира на «свой» и «чужой», «наш» и «все, что вне нашего». Причем к тому самому окружающему миру варваров нередко причисляли даже страну мертвых (Например, финская Похьела).
При такой организации мира было бы логично предположить, что язык более-менее целостно сохранялся лишь в пределах племени, языки же разных племен шли по совершенно разным дорогам. Даже несмотря на общие тенденции развития разных племен (вернее, отсутствия какого-либо развития по причине прочных традиций) было бы странно предполагать, что их языки за тысячу лет не отдалились друг от друга дальше уровня диалектов.
Этому можно найти подтверждение даже на вполне живых примерах современного мира, если обратиться к некоторым низко развитым аборигенным культурам, вроде обитателей Папуа Новой Гвинеи. Местное общество по-прежнему представляет собой разрозненное множество племен, достаточно скудно контактирующих между собой. Языки каждого из этих племен чрезвычайно отличаются друг от друга, подчас попадая в разные макросемьи. Это кажется странным многим современным лингвистам, находящим ностратическое родство, к примеру, между ирландским и японским языками. Подобную «дикость» папуасов принято списывать на недостаточную изученность данных языков, и в этом, наверно, есть своя доля правды. Но не вся правда. Напротив, подобная картина выглядит вполне логично, если следовать описанной выше модели многовековой естественной изолированности племен. Более того, логично предположить, что так было везде в древнейшие времена: и в досконально знакомой Европе, и в Азии, и в других уголках мира.
Подтверждения, хотя и скудные, можно найти даже в обжитой западной Европе. Это маленькое, но гордое подтверждение называется Баскский язык. Баски не имеют собственного государства, немногочисленны, окружены мощнейшими индоевропейскими культурами, тем не менее их язык является изолятом и не сводится ни к одной известной макросемье. На попытке его классифицировать сломали копья многие лингвисты. Баскский язык сравнивался даже с китайским! Почему же на этом малом языке ломается весь образцово выстроенный аппарат сравнительной лингвистики? Видимо, дело в том, что ученые пытаются исходить из наличия некой древней, возможно обширной, макросемьи, впоследствии перекрытой индоевропейцами на большей части площади своего расселения. И это было бы логично, если бы где-нибудь на другом конце Европы, ну или хотя бы Азии, нашли язык, удивительно похожий на Баскский. Но его не нашли. Стоит предположить, что искать просто нечего. Никакой общей макросемьи не было. Был лишь один лоскуток из многоликой разноцветной мозаики, некогда покрывавшей всю Европу. Беда таких лоскутков в том, что они крайне нестабильны. Достаточно уничтожить одно племя, и уничтожается целая макросемья языков. Именно поэтому подавляющее большинство этих маленьких культур не оставило после себя абсолютно ничего. А вот Баски выжили. Возможно, чисто случайно.
Но вернемся к обратной стороне медали, а именно к большим языковым макросемьям. Существование ностратической общности языков до сих пор ставится под сомнение некоторыми лингвистами, однако даже те небогатые доказательства, которые свидетельствуют за существование этой общности, поражают. Протяженность расселения ностратических народов сопоставима с половиной длины экватора! Но даже если абстрагироваться от ностратической гипотезы, одна Индоевропейская семья немногим меньше поражает воображение. Некогда европейских языковедов поверг в шок Санскрит. В последствии было найдено множество языков, сильно удаленных друг от друга, но похожих как близкородственные. Современное индоевропейское языкознание позволяет реконструировать праиндоевропейский язык чуть ли не до разговорного уровня! Как тут отказаться от столь популярной ныне гипотезы о едином праязыке?
Но если это так, то исторические процессы, протекавшие в далекой древности, оказываются, не так просты, как это может показаться при изучении папуасов. В самом деле, допустим, существовало племя, не больше среднего папуасского, которое говорило на праиндоевропейском языке. Вокруг было много соседних племен, ничуть не меньше и не слабее. Что же должно произойти, чтобы это маленькое племя вдруг начало размножаться, разрастаться, подминать соседей вместе с их территорией и в конце концов захватить полмира? Новые каменные топоры? Земледелие? Но даже исторические цивилизации, которые действительно волею судьбы получали преимущество над соседями, не расширяли свои сферы влияния настолько широко! Не захватывали жители Египта и Междуречья половину Африки и Евразии! И это понятно. Существование обширных государств с хорошими средствами коммуникаций на том уровне развития было невозможно. Даже наше отечество, получившее свою теперешнюю площадь в XVII веке, до сих пор сталкивается с огромными трудностями в содержании такой территории. Более того, если в степных и пустынных районах Африки и Ближнего Востока подобная практика еще могла иметь некоторое место, то как быть с непроходимыми лесами Европы?
Из этих размышлений вытекает лишь то, что наши представления о истории человечества имеют слишком много недочетов. Как так получилось, что общемировые языки сначала распались на множество узкоплеменных частей, а потом снова стали объединяться в крупные языки, общие для целых частей света? Неужели полушарлатанская гипотеза об инволюции все-таки имеет под собой основания? А если да, то в какой степени? Что представляло собой человечество во времена распространения Индоевропейских языков?
Представим себе такой случай: современное человечество перестает развиваться в привычных темпах, население сокращается на порядок, промышленность останавливается и инфраструктура разрушается. Предположим, жители США, пока говорящие на почти таком же английском, что и британцы, вынужденно разрывают контакты со своим истоком, погружаясь до уровня развития раннего средневековья. Поскольку больше нет СМИ, американцы не могут поддерживать общность государства. Страна распадается сначала административно, потом и вовсе на отдельные изолированные кланы, говорящие на своем диалекте. Постепенно диалекты разделяются, север уже не понимает юг, на юге же происходит смешение с пост-испанскими диалектами, которые уже никто не объединяет в индоевропейскую семью. Со временем территория Северной Америки превращается в лоскутное одеяло различных племен. Наиболее слаборазвитые и вовсе потеряют родство и станут похожими на папуасские племена. Другие сохранят свои языки в статусе дальних родственников английского. Но словно «английский» никто уже не помнит, и каждый язык носители называют по-своему, даже не пытаясь научно относить свое наречие к языкам соседей. И лишь потом, по прошествии многих веков, мореплаватели причалят к берегам Европы или, скажем, Австралии, и к своему удивлению найдут, что древний язык местных аборигенов уж очень напоминает их собственный язык, как будто такие отдаленные народы могли иметь общего предка. Это будет не вполне понятно: ведь к тому времени еще не возникнут радиостанции и глобальные сети.
Данное предположение не ставит целью доказать, что несколько тысяч лет назад у праиндоевропейцев был Интернет, а ностраты – позапрошлая мировая цивилизация. Помимо теоретического языкознания имеются более материальные науки, такие как археология, которая в целом не обнаруживает каких-либо глобальных скачков и падений в развитии человечества. Но и здесь еще много тайн. Многое неизвестно о древнейших культурах Ближнего Востока, Индии, Китая; не вполне ясно происхождение Стоунхенджа, в то время как и в других частях света находят археологические памятники, не соответствующие по своим масштабам даже позднему каменному веку. Еще недавно считали, что каменные ножи могли первыми производить только кроманьонцы около 40 тыс. лет назад. Однако новые археологические находки отодвигают эту дату более чем на порядок назад. Могло ли случиться так, что даже современная археология до сих пор не заметила слона, притаившегося под землей между песчинками безликой древности? Или, может быть, какая-то другая сторона современной науки имеет серьезную ошибку в своем основании?

2009.