Сказка о старике и рыбках

Часть 1

       Пруд был невелик – метров тридцать в диаметре, но, по словам его владельца – бывшего директора совхоза, а ныне преуспевающего фермера, достаточно глубок, -  рыли драглайном, поэтому местами глубина доходила до семи метров. В пруд когда-то был запущен карась, но вездесущий и  прожорливый ротан  давно   истребил его полностью.
      Василий собрал спиннинг с единственной здоровенной  блесной. Я с  несвойственным мне скептицизмом смотрел на его приготовления - ротанов видел и даже ловил, но никогда не встречал их размером более Васиной блесны.
      Первый заброс, второй.… У берега остановился старенький «Беларусь». Из него выбрались два, по-видимому, местных жителя, в состоянии крайне далеком от трезвого.  Но тут, завидя Васины манипуляции, они на глазах трезвели. Неподдельное изумление толкало их все дальше и дальше от машины по направлению к спиннингисту.  И совершенно напрасно – оставшийся без присмотра агрегат, решил пошалить – этакий старец-маразматик  – он двинулся, сначала нерешительно, а потом все быстрее и быстрее по направлению к воде и, наконец, нырнул с отвесного берега.  Попускал, попускал пузыри и успокоился окончательно. Каких только новых для него слов не услышал пруд! 
      После этого происшествия Василий сменил все же прежнее орудие лова на удочку но, перепуганное доселе неслыханными словами население водоема, видимо, потеряло аппетит.   Подошел «Кировец».  Мы приняли активное участие в поисках трактора. Василию, который нырял, почему-то не снимая армейских брюк,  каким-то образом удалось обвязать его тросом. Утопленник был спасен. В знак благодарности и для предотвращения нежелательных последствий купания нам была оставлена бутылка самогона. Оставшись, наконец, одни, мы развели костер, выпили и, закусив, начали задушевный разговор.
- Ты вот смеешься, Владимирыч, а я, когда служил на Дальнем Востоке,  встречал их почти в полметра длиной. А, так,  обычно они вырастают до четверти метра…
      Василий задумался над чем-то, потом, затянувшись сигаретой, продолжил:
- Вот, не знаю, рассказать тебе, что-ли? Все равно ведь не поверишь.
- Ты о чем, Вась?
- Да в прошлом году собрались мы с кумом на рыбалку.  Вечером пошли пивка попить. Стоим, решаем куда ехать. Он кричит, что от своего приятеля узнал о лесном озерце, в котором рыбы, как комаров в июне. Городские рыбаки о нем не знают. А в деревеньке, что рядом находится, одни старики.  Какая им рыбалка. Выпили по паре кружек, я и согласился. Взяли еще. Тут кум толкает в меня в бок и тихонько кивает на мужика. Посмотрел. Стоит за соседним столиком низенький мужичок в черном длинном, до пят пальто. На голове у него тоже черная широкополая шляпа. Глазки – маленькие, носик птичий, под носом усы ниточкой – как нарисованы. Это при здоровенной квадратной морде. Вообще-то было в нем, что-то от злодеев в Диснеевских мультфильмах.
- Чего? – спрашиваю у кума.
- Что-то он с нас глаз не сводит, - прошептал кум.      
      Посмотрел я еще раз украдкой. Действительно, время от времени бросает в нашу сторону взгляды.
- Может знакомый, какой?
- Нет, у меня таких знакомых не водится.
      Поулыбались, допили и по домам. С утра заехали в магазин и рванули.
Семь бутылок водки в багажнике, впереди два  дня на природе – красота! Дорога вот только тяжела. Битый асфальт, потом грунтовка с тракторной колеей. Но «Нива» есть «Нива». Дорога стала посуше, затем совершенно сухая песчаная почва. Кругом сосновые леса. Жилья вообще не встречалось. Ехали неторопясь. Расслаблялись, время от времени. В общем, добрались ближе к вечеру.  Карту – в бардачок. Поставили палатку. И сразу к водоему. Как раз к вечерней зорьке и успели. Клева, такого на удочку не встречал ни до, ни после. Ближе к ночи развели костер, сварили уху. Ну и под уху уговорили три бутылки. Утром просыпаюсь, кума рядом нет, смотрю на часы – десять. Вот это поспал! Состояние такое, что первым делом потянулся к бутылке. Вышел на берег. Кум со спиннингом  с какой-то нервозностью носится по берегу.
- Есть, что, Петро?
      Петр подошел ко мне.
- Пойдем.
      Он торжественно подводит меня к лодке, заполненной водой. В этой воде лениво полеживает здоровенное бревно – щука килограммов на пятнадцать, наверное.
- Специально для нее и бассейн устроил.
- Ни хрена себе! - говорю, а поскольку жажда не проходила, добавляю, - обмыть бы надо. Ну, тебе то эта ситуация знакома. Не клюет – значит, пьем со скуки или горя. Клюет – обмываем улов. Чем крупнее рыба – тем обильнее обмывка. В общем, часам к двум дня мы никакие, и водки – бутылка. Лежим на траве, мутными глазами поводим, и, вдруг:
- Здравствуйте!
      Стоит на нами вчерашний мультяшка и приветливо улыбается.
- Рыбалите, или просто отдохнуть?
      Ну, что ему сказать?
- Совмещаем.
- А поймали чего?
Вот прицепился!
- Вон, в лодку посмотри, - не мог удержаться от хвастовства кум.
Мужик заглянул и охнул.
- Отродясь такого не видывал!
      Подходя к нам, он споткнулся о последнюю бутылку. Пока поднял – половины как не бывало.
- Ну, спасибо тебе, добрый человек, - с угрозой прошипел кум.
- Извините, я счас все исправлю, сбегаю, тут недалеко, минут двадцать - засуетился новый знакомец.
-  Ну, если сбегаешь, так чтобы не порожняком гонять, возьми еще четыре, - кум пополз в палатку за бумажником. Мужик мигом испарился.
      Появился он как по расписанию, и к сумеркам мы уже все трое лыка не вязали.
       Заговорили о людских пороках, особенно жадности. Гость то был посвежее. Он и забавлял нас рассказами. И вдруг:
- Да вот и Александр Сергеич говорил…
- Какой Александр Сергеевич?
- Да Пушкин, он же про меня со старухой и написал.
Мы переглянулись.
- Старику больше не наливать, - уловив мгновенье, шепнул Петро.
- Вы то, небось, решили, что сбрендил дед. Поверить, конечно, трудно. Ну, уж если слушать будете, расскажу. А там вам решать…
- Давай дед.
- Ну, Сергеича я встретил уж много лет после того случая с рыбкой. Мы тогда с бабкой уже в Херсоне жили. А он туда послан был от какой-то…, не помню, палаты, что-ли. Саранчи в тот год понавалило – пропасть. Его и послали следить за тем, как  с ею борются.   Там мы с ним в кабаке и посидели. Так же как вы, вначале не поверил. А потом все выспрашивал. Лет эдак через десять-двадцать попалась под руку книжка. Взял просто так. Читаю плохо, да и глаза уже были не те. И на тебе!  Книжка то про нас со старухой.  Читали верно?
- Читали.
- Ну тогда вы почти все знаете. Почти, да не все… Он выпимши был тогда, что-то и подзабыл.
- Ну, дед, ты даешь! И что же?
- Ну вот пишет он «раз он в море закинул невод…». Где это видано, что невод забрасывал один человек? Да еще и вытаскивал его назад с рыбой? Нечто он подъемный кран? Конечно, работали артельно. И рыбка попалась с общим уловом. И отпустили ее сообща. Да только вот баба такая вреднющая только у меня оказалась.  Оттуда все и пошло….  Потом обидно - «а народ то над ним насмеялся…». Этому народу как раз до смеха и было. Головы так и летели. Сочувствовали,  только сказать никто супротив не решался, своя рубашка то ближе к телу. Да и потом, какими там  «печатными пряниками» старуха закусывала?! Их в то время у нас и господь Бог бы, прости господи меня грешного, не нашел. Огурцами солеными закусывала моя царица. Печатные пряники попробовали с ней только лет сто назад – под Нижним где-то…
- Ну а дальше?
- Что дальше? - горестно повторил старик. - В последний раз, когда пошел, то выслушала она меня, да и сказала…
- А в сказке она молча уплыла…
- То в сказке. Умолчал я Сергеичу то – стыдно было.
- Ну, не томи душу, сказала, что?
- Да шибко злой я был в тот день. Били не то чтобы сильно, но обидно было страшно. Ну и я – в кабак. Там просидел полдня. Размышлял все. А потом – к морю. Злость такая навалилась, причем не столько на мою стерву, сколько на рыбку. Приплыла -  обязательная животная. Выслушала меня, да молчит.  А я стою на берегу, ору, обзываю ее по всякому. Не выдержала она:
- Че, -  говорит,  старый, развопился, - иди, отоспись, завтра и поговорим.
А я ору благим матом:
- Ты, - кричу, - с этой сукой - заодно! «Отоспись», отосплюсь в могиле с отрубленной головой в обнимку, но перед этим твою поганую башку сверну.
- Проспись старый, не доводи до греха!
Вильнула она было хвостом, да посох был у меня в руке….  Запустил в нее и попал. Вот с виду такая интеллигентная рыбка. А тут я за тридцать с лишком  лет даже от бабки таких слов слыхом не слыхивал. Рыбаки, которые сети на берегу развешивали, работу побросали, столпились возле меня, рты поразевали. Порой в артели между собой, когда дела не идут, или рыбы нет, а особенно в шторм….  Ну покроем друг друга. На земле позлимся, помолчим, да перед следующей рыбалкой отойдем. А тут….  Вот недавно прочитал я про энциклопедию мата, выпускаемую каким-то Сарно, что-ли. Только улыбнулся. Этот еще и деньги за нее получит. А та - от чистого сердечка своего рыбьего. Я уж знаю. Рыбы молчат, но если заговорила какая – затыкай уши и беги. Мужики в ту ночь в море не вышли. Перепугались. Да и было чего! Десяток таких рыбок не то, что какой-то паршивый баркас, они бы весь Крым разнесли. Поймаешь вот  так…
      Иду домой, какая тут голова! Пусть рубит, гадина. Такого понаслушался – жизнь не мила стала. Подхожу. Дворца как не бывало.  Все, как и прежде: землянка, гнилая лавка, на лавке перед старым корытом бабка. Только седая вся, трясется. Увидела меня, поприветствовать видно, как обычно хочет словечками из энциклопедии, да не может, язык отнялся. Прошел, как мимо пустого места. Пахнуло от нее, как из нечищеного хлева. Да мне не до чего, брякнулся, в чем был на лежак и тут же уснул. И снится мне, что будто бы опять выловили мы рыбку, и обратилась она к нам с теми же словами. Мужики в артели жалостные попались, отпустить решили. А я схватил ее руками и душу, что есть мочи. Навалились на меня товарищи, отняли, да и отбросили ее подальше от баркаса и от греха в море. А она высунула свою противную морду из воды и орет злорадно:
- Все старик! Доигрался ты со своей кикиморой. Жить вам вечно вдвоем прямо до Страшного суда. А  куда потом попадете – догадайся с трех раз. Так что два ада: при жизни и после - я тебе обеспечила. Адью! 
 И - нырь в воду. Сколько не тыкал я острогой – бесполезно. Ушла…
      Тут я и проснулся. Бабка сидит, носом шмыгает, глаза мокрые, красные. Думаю – раскаялась.  Не тут то было! Оказывается, трон то ейный, во дворце стоял на прежнем отхожем месте. А исчез когда, то благоверная туда, как на лифте….  С перепугу решила, что в преисподнюю сиганула. Темень,  смрад страшный. Думает – счас прямиком на сковороду. Да как завопит! Слава господи, народ все начисто позабыл. И погубленные было старухой - живы-преживехоньки.  Они то ее оттудова и вытащили. А сон мой вещим оказался. С той поры со старухой и мыкаемся.  Сначала бродили по свету. Прибились к ватаге. На большую дорогу выходили. Отчаянные мы со старухой были. Знали, что ни пуля, ни сабля не возьмет. Оттого страха не ведали. Уважали разбойнички нас за  смелость. Да с характером ее ужиться никто не мог. Как начнут добытое  дуванить – скандалу не оберешься. Она у костра с мужичками воюет. А я отойду подальше в лес и вою от тоски белухой. Довоевалась - выгнали из шайки. А к жизни лихой разгульной привыкли. Деньга стала водиться. Решили сами поработать еще на дороге, да потом и осесть как справные крестьяне, где-нибудь в лесах под Москвой. Сколотили свою артель. Слышали про Маруську разбойницу? – Так это моя старуха…
    Старик достал пачку «Примы», страдальчески заглянул в нее и протянул:
- Да-а! Вот ты Петь сколько куришь?
- Две пачки в день,
- Да я не о том. Сколько годов?
- Ну, лет двадцать, а что?
- А я вот эту гадость, почитай больше двухсот лет смолю. Помню, первый раз, с татями в лесах под Тулой взяли одного купчишку. Решили – на березу его, шибко ругался, потому что.  А что говорил – не разберешь. Одно слово иноземец.   Мешки открыли, а там трава… Думаем, что за подвох? Ножик к горлу …. приставили.  А он знай себе, лопочет чего-то. Руками размахивает. Тычет пальчиками, на бумажку показывает. Дали ему из любопытства эту бумажку! Он тут же самокрутку скрутил и нам предлагает. Накурились мы в тот день! Смешно отчего-то вдруг стало. Мешки оставили, а его с непонятной радости отпустили с миром. И зря!  Опосля  чуть с голоду не померли. Кашляли первое время – лес дрожал. Предупреждали, значит, купцов. Они и объезжали стороной. Было нас человек тридцать, работали уже по Ярославской дороге. Царь и тот озаботился, послал войско. Многих убили, часть, и я в ней оказался, скрылась, а остальных повязали, да в Москву. Атаманшу мою с ними повезли. Потом много рассказывали о том, как разбойница царя красотой да умом покорила, помиловал де он ее, да замуж за купца выдал. Да слухи людские и не то приносят. Какая красота неписанная – кому как не мне судить. Ей опосля рыбки за пятьдесят было – так в ентом  возрасте и осталась. А уж ум с ангельским характером!  Царь сам на пытках присутствовал, да возьми и скажи ей что-то обидное. Так потом чуть со стыда на себя руки не наложил. Говорят, нога у него сильно болела, а тут рванул из пытошной - охрана угнаться не могла. Так вот и исцелила. Зато припадошный стал. Чуть что –  бьется оземь, дергается, пена изо рта. Это он рядом с ней несколько часов провел. А тут!  Сидела она долго потом в казематах. Потом прибежали лазутчики, сказали, де, казнили ее.  Я уж думал – соврала рыбка. Только поднес за упокой, как дверь в кабак открывается, и она любезная:
- Вот ты, старый козел где?! Супружницу жизни лишают, а он по кабакам шастает! Собирайся, хоть и толку от тебя как молока от дятла.
      Пешими в лес отправились. А там, на островке среди болота, она и припрятала, то, что  перед арестом добыли. Делиться не с кем – все себе и заграбастала.
      Поселились под Москвой в деревеньке Богородского уезда. Купили дом, пару лошадей. Завели живность всякую. Живи и радуйся. Бабка знахарствовать стала.  Зауважали ее в округе. Но тут и случился конфуз. Познакомилась она с  одним пьяницей Васькой Чуркиным.  Родом из этой деревни, поначалу работал на какой-то фабрике, спился, что-то натворил там и бежал. Собрал ватажку себе подстать и стал обирать людишек. Вот к нему-то бабкина жадность ее и привела. Стали напару вымогать деньги у богатеньких, да подграбливать на большой дороге. Он то свое пропьет и опять на дело. Она же - все в сундук. Да, напоив его, вновь на злодейство подбивает. Пъяным и схватили. Старуху не выдал, но все и все о ней знали. Его – в Сибирь. Пришлось перебираться куда подальше и нам. Ушли в Нижегородские земли. Там и жили, если это можно   жизнью   назвать.     Лет  сто  назад  слух   до   деревни   докатился,   что   есть,   мол,    в  одной глухой деревеньке в Муромских лесах такой мужик - Емельян. Водит он дружбу с какой-то говорящей щукой. Та ему за что-то в благодарность желания его исполняет. Катается, мол, он как сыр в масле. Построил два дворца, жену взял из благородных. А разъезжает он по приемам не на лошадях, а на русской печи. И сам царь его рад радешенек принять, посадить куда не знает. А не наша ли это золотая рыбка? Времени вон, сколько прошло, вымахала, наверное. Жизнь до того в тягость стала. Даже бабке, что уж обо мне. Собрались мы опять в дорогу. Бабка, о чем просить рыбку хотела, молчит. Я же о встрече с белой бабой  подумывал.  Шли долго. Днем еще ничего. А ночами! В лесу хоть глаз выколи. То в болото непроходимое упремся, то в непролазную чащу.  Только березки по-над озерками как свечки в темноте белеют. Стволы кривые. В народе говорят, что под такими - невинные души погребены.  Вот и знаешь, что ничего тебя не возьмет, а страх душу леденит. В листве березок кто-то шушукается, рыбьи хвосты с веток к земле свисают. Русалки, мать их! Как они по деревьям лазают, интересно? Резвятся, норовят струей с дерева в путника попасть. Облили с ног до головы. Хорошо хоть  старуха потом - как завидит их,  гаркнет во все горло, они, как спелые груши, на землю и посыпются. Когда одно из болот проходили, встретили мужичка. Это уж потом рассказали, что он часто в этих местах встречался, Боли-бошка  звали его.  Подошел, заплакал. Потерял, мол, свой туес с ягодами. Ну я давай искать. Только наклонился, он тут же вцепился в шею – душить, значит. Душит, а сам аж котом мурлычет от удовольствия.  Так в счастии и не заметил, как сзади старуха подкралась. Пальцем его не тронула, только шепнула на ушко что-то, а он - брык и лежит недвижимый. И на нечисть оказывается управа имеется. Хорошо хоть зверей невинных не трогали, обходили видно нас стороной. Раз поднял голову – а  прямо над нами Яга на березовой палке кружит. Маскируется под березу значит – даже ступу не взяла. Бабка с той поры как в разбойниках  побывала, с дубиной никогда не расставалась. Опыт у нее с ею огромный, вот им с Ягой и поделилась. Опыт богатый и чижолый. Такой чижолый, что Яга запрыгала по куриному - на березовом обломке взлететь не смогла, закудахтала, да и рванула куда-то в чащу, от греха подальше. Да, что Яга! Недалеко от Петербурга старуха одно время сама в роли нечисти выступала. Покрутится в лохмотьях где-нибудь у монастырской дороги. Завидит какого-нибудь богомольца, выскочит, да как зоорет благим матом. Богомольцы народ робкий, бросают свой скарб и - ноги в руки, живыми бы остаться. Даже в газетах тогда писали, мол, кикимора в окрестностях города появилась….
Ну, добрались, наконец. Вот и Емелины хоромы. Батюшки! Изба только не на курьих ножках. Стекол вполовину нету, крыша раскрыта. Скотину и не держал никогда. Вот тебе и два дворца для красного словца! Скачет  на своей печи по деревне, кирпичи по дороге, словно конские яблоки, роняет. Это, значит, он дань собирает литрами. Бобыль бобылем, да и какая на такого красавца польстится? Людей запугал, что не по его, так тут же дубинку кличет. Для разговора старуха кафтан красный припасла да пряников мешок. Только смотрю на Емелю и думаю – не то надо было брать, ох не то! Рожа у него красная, глазки маленькие, мутные и злые. Пока старуха ему втолковать пыталась, зачем пришли, я тихохонько в сторону и - по деревне. Ищу выпивку, значит. Почти всю деревню обежал – нет ничего, все Емельян реквизировал. Нашел все-таки бабку. С полчаса договаривался, глухая она, поэтому что-то и осталось. Договорился таки, достал кошель, расплатился и бегом….  Успел вовремя…. Прихожу, а он мою старуху в избу затащил и, озверевший, показывает кафтаны да пряники, что ему просители понатащили. Он их на водку менять не успеваит. Все деревня в кафтанах да с пряниками во рту. Вот уж действительно кнут и пряник…
А глаза у него еще злее становятся. Уж и рот приоткрыл – видно массажистку свою покликать. Я сразу четверть на стол, Он  с открытым ртом на лавку и за стакан…. Тут  и подобрел:
- Все понял. Счас и пойдем. Я ее в ежовых рукавицах держу, вот она у меня где… – махнул рукой куда-то, да стакан расплескал.
Пошли,  благо недалеко. Только в лесок зашли, вот и оно – озерко. Махонькое, где ж ей бедолаге от него спрятаться. А слово то - дала! Выполняй! Не человек все же. Орал, орал благим матом. Никакого ответа.
-Ладно, говорит, вечером придем. Спит, небось, малька нажравшись. Жирная сволочь стала - никого кроме меня не боится. Я тут заповедную зону устроил. Ловлю только сам один. Да и то приду да кликну. Она мне рыбу и поставляет. А голос у нее противен – сил нет! 
      Вечером Емеля – в лоскуты. Утром чуть свет – на печку и в какое-то село верст за  тридцать укатил. С той поры его и не видали. Говорят, дубина не вовремя подоспела. Уходили его мужики то. А мы вот здесь поселились. Домик старехонький, был. Сейчас новый отстроили. Старуха-то магазин открыла. Товары первой необходимости для населения продает.  Сеть купили. Сколько раз ставил – не идет щука и все тут.  Баба то моя в город поехала, договаривается, значит, озерцо осушить. Наняла людей, насосы пожарные закупает. Вот потеха то будет. Озеро - чай  не пруд. Вот так и живем. Бабе жизнь теперяшняя очень нравится – и умирать не надо. Тут еще и щуку в подсобу. А я уж отправлюсь туда мучаться. Авось не хуже чем с ентой старухой. Нрав у нее все тот же….   Вот говорят же, что господь сотворил бабу из хвоста той собаки, что Адамово ребро стащила.    Разбойники, те  хоть подумать дают, что выбрать – жизнь или кошелек. А энти – и то и другое… Она побыла царицей-то дня два, может три, а вот, поди - лет пятьсот прошло, а все смириться не может. Чуть что орет:
- Стража
     Приходят, да не те. Сколько раз через нее страдал. Деньги цельными днями считает, а я у ей «крышей» работаю. Говорит, лучше свой сморчок, чем чужой бычок. Приодела меня в этот наряд. Это, значит, чтоб страх наводил. Я то вас в городе ишо заприметил. Слышу разговор о наших краях, хотел подойти, да неудобно стало. А тут, вишь, встретил…
     Василий закончил повествование от лица Пушкинского старца, вновь закурил:
-К концу стариковского рассказа глаза слипались и слипались. Добавили - и вовсе. Проснулись поутру. Старика нет, да оно и понятно. Только кинулись – и бумажники либо следом за ним ушли. Щуки то же след простыл. Мы на машину, да в деревню. Спрашиваем – все как на идиотов смотрят. Что за старик со старухой? Допились – не иначе. А как про магазин заикнулись – тут уж хохот по всей деревне. Отродясь его тут не было. Хорошо еще про Пушкина с пьяна, не загнули. Деревенька конечно глухая, но телефон на почте имеется. Отправили  бы по назначению. Вот тебе и думай! Либо вор нас околпачил. Только зачем небылицы рассказывать. Пьяны ведь были в стельку. Да и в бумажниках денег не очень густо было – пропили и то больше. Как он нашу щуку, старый нутрец, утащить мог? Да ведь как излагал! Поневоле поверишь. Потом кум проверял. И баба разбойница была, и Пушкина в Херсон посылали, и Васька Чуркин из Гуслиц, то же существовал. Рассказ в душу въелся – как будто со мной это все и приключилось. Не знаю – быль это или ложь талантливая, да  только усвоил я, что самые страшные грехи на свете: ЛЕНЬ, ГОРДЫНЯ ДА ЖАДНОСТЬ.
      Я, призадумался. Конечно рассказ Василия – это наглядная иллюстрация к словам из кинофильма «С легким паром»: «Надо меньше пить!». Да и количество страшных грехов он значительно преуменьшил. А ТРУСОСТЬ,  РАВНОДУШИЕ, ЛЖИВОСТЬ?  Если перечисленные Васей - приносят беды в основном самому их обладателю, то эти три – по большей части окружающим.  А ПЬЯНСТВО, а СЛАДОСТРАСТИЕ?
      И тут я вдруг заметил, что с Василием что-то происходит.  Фигура вначале стала растворяться в каком-то  неизвестно откуда взявшемся тумане, а затем, когда туман поредел, вдруг озарилась ярко красным светом.  Я перевел взгляд с его лица вниз и… закричал. Василий стоял правым сапогом в костре, и высохшая штанина полыхала с неистовостью сгорающего за веру самосожженца.     Уже потом,  я   вдруг понял, кого он мне в тот момент напомнил – деревянных дуболомов, играющих с огнем,  в одной из сказочных повестей  Волкова. Те, вот так же, как и Василий, заворожено с восторгом смотрели на пожирающие их языки пламени...

ЧАСТЬ 2

      Пятница, вечер, телефонный звонок:
- Владимирыч, привет!
- Вась, ты? – неуверенно спросил я.
- Узнал-таки?..
      Лет пять назад Василий неожиданно ушел из нашей конторы. По слухам переманил его к себе снабженцем его же кум.  И зарплата повыше, да и начальник – не чужой человек. С той поры весточек о новой жизни от него не поступало. Разве кассирша, встретившая где-то год-полтора назад его жену, рассказывала, что та его работой недовольна – мол, и раньше поддавал, а уж объединившись с кумом… 
- Да разве тебя забудешь?! Не один пуд соли съели.
- Сейчас в отпуске, на рыбалку собрался. Составишь компанию?
- С удовольствием, не спрашивая куда. Я тебе верю….  Да ты ж раньше, если память не изменяет, с кумом своим постоянно катался?
- С кумом, понимаешь, одна нехорошая история произошла. В отъезде он.
- Понял. Куда ехать-то?..
      Озеро, серпообразное, среди чиста поля.  Берег пологий и, за исключением небольших клочков кустарника, свободный от растительности. Время к обеду. Это для нас. Рыба отобедала и нехило с утра, теперь у нее, видимо, тихий час.
Я встал со стула, чуть прошелся разминая затекшие ноги:
- Ну что, Вась перекусим?
- Василий раздвинул кусты, скрывавшие его не только со стороны воды, но и берега, и потряс вытянутым садком. Штук двадцать карасей средней упитанности:
- Что у тебя?
- Да где-то также…
      Соврал я как-то механически и, главное, – зачем? По количеству оно может и так. Да вот только тех, которые не доросли до размеров мизинца я выпустил, а их было абсолютное большинство.
      На столике, сколоченном на совесть, видимо, кем-то из рыболовов-аборигенов разложили свои припасы. Пайки выглядели однояйцовыми близнецами.  Помидоры, огурцы, по куску колбасы, нарезка хлеба, по два яйца.…  И вдруг:
- Да, понимаешь, Владимирыч, не пью. Уже с неделю.
- Да, серьезный срок. Со здоровьем проблемы? Стареем, брат.
- Да не в здоровье дело вообще, - неожиданно зло отреагировал Василий.
- А злишься чего?
- Извини, тут такого понавалилось, сам себя съесть готов!
- Давай начнем с того что выложили на стол, ну а ты облегчи душу, рассказывай.
- Долгая история. Помнишь, мы лет десять назад, как только познакомились, на пруду у фермера, ротанов ловили. Ну трактор еще вытаскивали, помнишь? Я тогда тебе рассказывал как мы с кумом  щуку кг на 25 вытащили.
- Помню, только она у тебя за это время подросла немножко. Какой-то жулик тогда у вас тогда деньги спер.
- Так вот не жулик… Встретил я его недавно.
- Ну да, Пушкинский персонаж, как же… Жили были старик со старухой у самого синего озера. Подтыривали у доверчивых рыбаков улов да бумажники…
- Карась…
- Кто?!
- Не корчи из себя психиатра, нормален. По крайней мере, сейчас. С аквариумом не разговариваю.
     Я чуть успокоился, на пациента психушки Василий смахивал не очень, да и потом вспомнил, что даже матросов первогодков на флоте в свое время карасями называли.
- Ну, для карася он, с твоих же слов, староват был.
- Понятно. Только это был он, и звали его Василий, тезка….
      Я когда от вас ушел к куму, вначале  ни дня не жалел. Работа интересная. Если и проколюсь по неопытности, кум и глаза закроет и подучит, без зла, на будущее. Зарплата нормальная. Потом и перспектива просматривается. В пятницу с ним в сауну, там погудим. В выходные как правило – на рыбалку. Там естественно не без горючего. Потом жена коситься начала – мол поддавать начал даже по рабочим дням. Оно и правда, стали то удачное дело отмечать, то чей-то день рождения. А потом и обед у нас без горькой не обходился. Моя позлится, да отойдет. Только на дух моего руководителя не переносила. А у него в семье пошел разлад. Отмечали очередной день рождения – мужиков много, все как на подбор здоровые, и выпить не дураки. Выехали на озеро. Ну, дальше – все в лоскуты, Дима, искупавшись, трусы на куст повесил, да одеть забыл.  А дома – теща загостилась. А он – в усмерть. У них и так отношения прохладные были, а тут стриптиз…
      Потом свидетелями от защиты выступали всем коллективом, даже потерю привезли в качестве вещдока. Отстояли в этот раз. Только через дня три он заявился домой уже в женских трусах. Не везет человеку с бельем. В них Тамарка  его и выставила, вместе с чемоданом и здоровенным фингалом. Дима - в трансе, в отпуск сам себя отпустил, хотел к отцу съездить на пару недель. Время, говорит, лечит, авось и жена за это время остынет. Да на пару дней задержала работа – личное присутствие было необходимо.
- Вась, говорит, - я у тебя пару дней перекантуюсь, потом – в Москву.
       Отказать  ему не мог.  Хотя с женой предстоял разговор тяжелый, не любит моя супруга его, мягко сказано.
       Трубка была брошена сразу же после озвучивания имени визитера. Звоню повторно.
- Вера, оазис сердца моего!  Пить много не будем. Обещаю! Тебя даже имя обязывает верить мне! И потом, он ведь неплохой человек, столько друзей имеет…
-  Точно, имеет, другие дружат, а этот имеет. Я с сегодняшнего дня не Вера для тебя, а Параша. Принимаю у себя всякое дерьмо.
- Ну, хватит пошлить! Тебе это не идет.
- Зато к тебе идет. Или едет. Или плывет.
- Плывет-то почему?
- Потому что зеленое.
- Ладно, едем. Собери на стол пока.
- На стол я соберу. А потом и сама с детьми соберусь к матери. Как уедет – позвонишь.
      Прошло четыре дня….
      Очнулся от нестерпимого жара. В голове долбит полузажаренный дятел,   Расклеил один глаз и тут же заклеил обратно – слепящее солнце. Открываю повторно, в голове  кузница дятла, под головой портфель. А главное лежу на обожженных кирпичах в затушенном, слава Всевышнему,  кострище. Состояние такое, будто, по выражению одного из классиков, семь деревень вчера спалил. Вопрос-ответ  коротеньких и тревожных мыслей:
- Где я?
-В костре.
- Зачем?
- Кто-то собирался, судя по солнцу, отобедать.
- Почему огня нет, что-то не срослось?
- Еще не вечер.
      Несмотря на сопротивление организма, приподнялся и сел и огляделся. Батюшки-светы, я на пруду. Том самом, куда по выходным выбирался на рыбалку. Один, а где Дима? На берегу - никого. На водной ряби, насколько позволяла растительность, тоже никто не просматривался.
- Дима, - пискнул я, поднапрягся, и уже значительно громче, – Дима!
- Ма-а, - отозвался эхом березовый колок. Никого. Если на таком пекле, можно похолодеть, то я это сделал. И тут пробуждающая память отключила виртуальный кондиционер, прокрутив полуистершиеся записи:
      Утро, Дмитрий при помощи почему-то услужливой проводницы вползающий в тамбур вагона. Сидя на полу тамбура, вытащил какой-то сверток и запустил им в меня уже из движущегося поезда.
      Открыл портфель, точно, поверх двух бутылок водки – плотно свернутый пакет. А между ними какой отросток, похожий на цепкий гороховый ус.  Это еще что? Дернул, и вдруг в портфеле что-то по-мышиному заскреблось, да как-то тонко пронзительно заверещит!. Вздрогнул от неожиданности и осенило: «Свинья. Купил в привокзальном киоске симпатичную хрюшку в подарок сыну Дмитрия. Но тот резонно пояснив, что едет он в противоположную от дома сторону и надолго, отклонил подарок».
      Несмотря на частичный саботаж памяти, все происходящее выстраивалось в логическую цепочку. Поехали на вокзал, прихватив с собой оставшееся спиртное. Зашли в ресторан,  выпить свое, естественно, не дали. Поддали, что подали. Далее – перрон, прощание….  Потом автопилот облегчил себе задачу, засунув в знакомую электричку, чтобы через полчаса провести через железнодорожные пути по известному маршруту.  Исполнил, гад, обязанности и отключился. За тридцать километров от дома, весь изжеванный, да осыпанный подобно кающемуся грешнику пеплом…
      Машинально вынул из бутылку, мятый пластиковый стакан и банку с соком. Теплая противная жидкость обожгла, заставила сморщиться. Через минут пять повторил неприятную процедуру.
      А пруд-то – красавец. Поверхность бороздят разнотоннажные   пластиковые фрегаты. Берег - в разноцветьи осколков бутылочного стекла, разнокалиберных консервных банок. Даже ивняк обильно украшен папильотками из  полиграфо-упаковочной продукции. Не доводилось попадать сюда в рядовой рабочий день, сразу после выходных. Что происходит потом? Куда-то в укромную гавань уплывут корабли, небритое молчаливое племя аборигенов подберет металлическую часть украшений. Осколки стекла потеряют блеск и спрячутся под почвенным слоем или в береговом иле, папильотки с кустарника безжалостно сорвет ветер. Басовитое воронье, да давно уже не промышляющее рыбачьим промыслом племя чумазых чаек в драках разделят органическую часть плодов цивилизации. Через неделю пруд вновь готов к приему гостей. А готов ли? Эх, хреновые мы экологи. Гробим мать природу, ничего не отдавая взамен. Вырубаем леса, уродуем плодородные земли, плохо очищенными стоками уничтожаем водное богатство. Природа тяжело больна и самостоятельно справиться со своим недугом не в состоянии. А бытовой мусор? - спустился я с небес и критически огляделся.  Если выезжаем на природу, то гадим везде. Силы природные на исходе. Гробим себя, окружающий нас мир. Не желаем, а скорее не можем воспитывать детей! Откуда берутся нелюди, уродующие этот и без того многострадальный оазис?!
      А мы сами! – меня понесло дальше, -  приехал Дима, или пришел, или приплыл… Нет, чтобы сходить в театр, на выставку и… куда там еще ходят нормальные люди. Но тут, будто большой бубен ударил. А ведь у Димки язва. Ему не то что пить, ему курить нельзя.
- Нужно прожить жизнь так, чтобы оглянувшись назад… - попытался процитировать Островского, но запутался. И тут же подвел итог недосказанному:
- Вот в чем суть! – неожиданно громко вслух.
- Ссуть, -  по-старчески продребезжало  эхо. Голос был таким больным и вялым, что стало жалко себя. Но только на секунду:
  - Позассуть все!– эхо явно превысило свои полномочия и занялось прогнозами, - счас напьется – бутылки швырять начнет! В будни от них покою нету!
Я подскочил и ошарашено уставился на редкую приводную растительность. Среди редких стеблей рогоза поблескивая, морщинилась вода. В груди похолодело.
В висках вновь заработала кузница. Приподнялся и нерешительно приблизился к водной кромке.
      Никого!
      Оглядел заросли. Неясное бормотание исходило откуда-то снизу. Сфокусировав взгляд увидел лежащего на отмели здоровенного золотого карася. Тот нервно помахивал хвостом и шевелил розовыми губами:
- Беда, с энтими рыбаками.
- Ты кто?! – спросил я почему-то шепотом.
- Змей Горыныч! Допился, идиот? Карася узнать не можешь? Чего ж ты все выходные по вечерам на озеро с удочками приезжаешь? Или - рыбка хороша, да бережок крут! Я тебя видел, да вроде с девками не замечал. Баба  твоя не интересуется, почему с рыбалки без улова? Или в магазине докупаешь? Отвечай! В глаза смотреть!
      Финиш, если  карась идиотом обозвал, то так оно и есть!
- Обожди, не гони! Что карась -  вижу, но чтобы этот карась еще и недержанием речи страдал!
- Все люди как люди на работе, а тебя сюда за каким принесло?   Рыбу не ловишь, да и какая ловля – ветер вишь какой! Так, ветрогон какой-то.
- Я Вася!
- Тезка значит. А ведь мы с тобой, тезка, давно вить знакомы…. Лет, почитай, десять.
- Слышь, ты, завтрак туриста…- попытался я перехватить инициативу, - и вправду  мне голос твой кого-то напоминает…
- Вона! Не все мозги пропил-то. Лет поди десять прошло, с приятелем ты вытащил щуку большущую, вспомнил?
      Я напряг, то, что когда-то называлось мозгами:
- Щуку помню, тебя – хоть убей. Неужели допились до бесед с карасями?!
- Э-э-э, милок! За водкой меня ишо посылали!
- Карася!!! – волосы встали торчком… - Дед… Ты что ли?
- Дед, тыщу лет в обед. Я то понял сразу, что за фрукт в лодке у Вас. Копал в огороде, а выкопал в кармане. Мне бы с вами догадкой поделиться-то, кажному по желанию. Где уж там. Сколько веков, да под кикиморой, ума не прибавило. Вы то потяжелели и храповицкого… Я ее вытащил, да по траве поволок. Язык на плече. Про деревеньку-то я вам правду сказал, да не ту указал. Наша  - подалече - на два километра. Вот ползу по песку, хучь бы лужа, какая. Уснула, боюсь все - каюк. Желание одно ведь было, чтоб заклятие рыбкино сняла. На четвереньках доташшил. В корыто воды налил да туда ее.
- Очнися голубушка…
      Только она глазми повела, как сзади:
- Вот дожилася, последнюю корыту и ту вынес, крахобор!
      Обернулся, надо мной старуха склонилася с клюкой. Все, облом! Проснулась стерва.
- А рыба откудова?
- Да вот с рыбаками посидел, кой чем уважил….  Отблагодарили: « На, -говорят, -дедушка,  с бабушкой пожарите…».
- Ты че поганку крутишь?
- Правду говорю, сходи за ножом.
      Напрасно я про нож ляпнул. Щука, услыхавши про нож, как взвизгнет:
- Эй, стоп машина, давай договоримся!
      Как уж бабка обрадовалася, хлопнула меня по спине, да в избу шмыг. Только рот открыл, а вот и красавица моя с вилкой наперевес.
- Ну че, Золотая, сочтемси?!
- Какая-нахрен, Золотая!? Щука я триста лет, и родители мои - щуки. И деды и прадеды. Никакой Золотой знать не ведаю, окромя Емельяна-алкаша, ни с кем дела из ваших не имела. У меня с людьми неладно получается, вон единого дружка, и того уходили…
- Я худею, - кричит моя ведьма, - ты мне чего дурку гонишь?! Слышь, пень трухлявый, неси мясорубку. Котлеты приготовлю.
- Нет! – прокричала рыба, - послушай…
- Неча лапшу развешивать, гнилой базар! Где мясорубка?
      Щука взмолилася:
- Будет тебе три желанья, хоть и старость мою не уважила…
      Ну энту стерву и понесло:
- Хочу быть владычицей морскою, чтобы жить мне в Окияне море…
      Щука поднапряглась вся:
- Ты уж че попроще – море-окиян, это что?
- Не прикидывайся…Да вилкой ее в бок…
- Сомом клянусь, не ведаю.
- Ну, это когда воды много.
- Понятно теперича.
- И она соленая…
- Да как же в соленой жить-то?
- Не твоего ума дело.
- Ну, быть по твоему, давай второе.
- Хочу , - грит, шоб была я вся в золоте , да серебром окруженная.
- Два, - считает щука, - давай быстрее третье, дышать нечем.
      Баба опять к тексту возвратилась:
- Чтоб служила ты мине верно и была б у меня на посылках.
- Ну это уж дудки! - крикнула щука, свечой выпрыгнула из корыта-то, да башкой о камень… Как она его нашла – песок кругом. Хвостом задергала, глаза закатила.
      Тут я и заорал: Сними проклятье рыбкино, матушка, к белой бабе хочу!
-За матушку спасибо, -  прохрипела щука, - быть тебе смертным…
      Затихла голубушка. Вытянулась поленом. Я уж подошел было, чтоб похоронить с честью, да вдруг ураган налетел, нас с бабкой от земли оторвал, закрутил….
      Очнулся я уж в пруду, в воде у дна лежу, а страха задохнуться нету. Смотрю червяк прямо перед глазами пляшет. До того мне его съесть захотелось. Слюну вместе с водой сглотнул, вода соленая. Море либо? Руку к червяку  было протянул, а вместо руки плавник. Тут до меня и дошло, что щуке недосуг было сортировать кому-куда. Многое насоображаешь, коли тебя вилкой в бок. Она обоих и определила. А чево?! Все  и выполнила. «В море-окияне» – получай, «в золоте» - ну так теперь мы золотые караси. А «серебро»  - так вокруг серебряных карасей как в пруду ила. Долго думал, почему вода соленая, пока выходные не настали. Тута после кажных выходных вода на четверть прибывает. Догадался отчего?
- Сообразил. И как же ты рыбак со стажем в несколько сот лет, да вдруг – карась.  Обидно поди?
- Да, у меня вся родня – рыбаки от бога. И фамилия наша – Мысиковы, это от того что  на морском мысу испокон веков жили. Только обиды– никакой. Всяк на своем месте должон быть, как судьбой прописано. Опять же, ни одежки ни обувки не надобно. Пищу добывать –пять минут в иле пороюсь и сыт. Опасности, акромя вас, опять никакой – в прошлом году навоз с фермы сполз, так щуки сразу сдохли, окуни поболели, да к щукам навстречу. Ротаны безобразничают, икру воруют. Да ить, какой он боец, двинешь его легонько плавником, он и брюхом в небо. Жить бы можно, да две беды: вода солена, да старуха – сволочь.
- Ты своих собратьев разговаривать  не пробовал учить?
- Дурака учить – только портить. Нет, толк, то есть, если в голову втолкан, чаще – куда попало. Порой - лучше б молчали. Рядом с вами живем. Один наш поганец  домишко хотел возле тех вон кустов построить, трехэтажный значить. Тут халявный стройматериал появился. Грузовик с кирпичем с дамбы кувыркнулся.  Так он пристал к одному рыбаку: «Можить спроектируешь мне-то по знакомству? А я тебе карасиков подгонять буду».
      Тот его усовещать пытался: «Совесть тебя не замучает? Своих-то сдавать?». А энтот: «Не построю - жена замучает. А это пострашнее совести. Запилит плавниками насмерть»….
      Ты вот с удочкой приходишь, думаешь,  дуру-рыбу обманываешь? Нет, это ты наш приговор в исполнение приводишь. Вот и этого бизнесмена позавчера подсадили, таперича на сковородке должон быть. Так-то, Вася. Ну че пригорюнилси, давай по пять капель?
- Давай, - говорю, - только тебе-то как?
- А ничо, наклони стакан да капай, авось мимо рта не пропущу. Карась зачавкал, откашлялся и продолжил: В последнее время читать пристрастился, жизнь хочу понять.
- Читать?!
- А то как же! Многие роняют, а кто использует, да бросит. Правда, литература сейчас – больше реклама, да журналы с девками. В иле иногда откопаешь что-нибудь стоящее, вот недавно «Старика и море» нашел, читаю теперь.
- Хороший у тебя вкус. А как же зрение?
- В воде – отлично и очков не надо. Слышь, Вась, а спой чего-нибудь про море, что-ли.
- Счас спою! Бродяга к Байкалу подходит, рыбацкую лодку берет...
- Не! Про рыбаков не надо сейчас.
- Извини, брат. Сейчас: «Далеко на Севере бродит рыба кит, а за ним  на сейнере  бродят ры...». Опять не то. Вот: «Издалека, долго течет река Волга...»
- Ты пой, братик, пой. Вот ведь песня!
- А мне семнадцать лет»…
      Молчали, каждый о своем.
- Молодежь наша… - нарушил тишину карась, - нет, курить не курят, напраслину возводить не буду, а вот выпить – мастера. С утра толкуться у ручья, что со спиртзавода. Где машину моют, так они тут как тут – бензин нюхают. Говорят, что раньше-то старость уважали. А счас – только на проделки горазды. Тут ваш один уселся под кустом, спустил штаны. Наш проказник, поддатый, подплыл да газетку на бумажный пакет подменил.  Мужик потом круги вокруг пруда нарезал, да орал на всю округу – пакет с крючками оказался. Садам из Гомера.
- Содом и Гоморра?
- Да какая разница.
      Солнце прокатилось по небу. и повисло на кромкой лесополосы. Заметно похолодало.
- Ну давай повторим.
- Давай, Василек….
- Хладнокровные, это ж надо придумать! Тут в жар бросило. А, хороша! Нас такой не часто балуют. А со спиртзавода... Тьфу! Наглотаешься, потом  животом маешься,  из-под коряги сутками не выползаешь. Вась, спой что-нибудь старинное.  По морю скучаю, жуть!  Какие там какие там бабы! Одни имена что стоят:  бельдюга, пристепома... Стерлядь –вот еще… А тут всю жизнь – в луже!  Вась, а давай – в кабак. Ты меня в пакетик положи, да там на стульчик поставишь. Хоть погудеть по-людски.
- Не получится, брат, не выдержишь. Лучше давай еще по одной.
- Давай….
- Моя, представляешь, друг в гости приехал, так она с детьми с матери ушла. Змея. Разведусь…
- Э-э-э, разведусь. А мне вот от энтой никуда не деться, как православному попу – одна на всю жисть. Тоска!
      Василий младший прилег на песок и мечтательно уставился в темнеющее небо….
      Вдруг метрах в трех от места дислокации Василиев вскипела вода, появился вначале широкий ластообразный хвост, который вскоре заменила морда разгневанной карасихи:
- Благоверный, на выход!  Глядикось, у него и  собутыльничек. Вот ведь гад, хвостом обзавелси, стакан взять нечим, а туды же… А ты  смотри, мне дружок, еще раз с ним увижу, доведешь до греха. Шепну местным мужикам. Они тебе ноги и еще кое-что повыдирают, чтоб нечем было берег да девок топтать.
- Прощай, Вася!
- Прощай, братишка!
      Между тем совсем стемнело. Стремительно холодало. Берег казался неприветливым до враждебности. Чтобы согреться выпил еще. И еще….  Не помогало. Открыл портфель, достал подарок Дмитрия. Развернул. Повезло. Подарок оказался галабеей - длинной рубахой бедуина, привезенной из Дмитрием из последней командировки. Кое-как натянул ее на себя и, положив портфель под голову, прикорнул….
      В голове – все то же рабочее место дятла. Нужно идти на электричку. Однако сил не хватает даже на открытие глаз. Почему-то комфортно и тепло. С усилием размыкаю веки. Боже, я - в своей постели. Я – дома!  Срочно – уборка и звонок семье. Соскучился по жене и ребятам безмерно….
Прошло еще два дня, Отступил синдром. Привычно пробежавшись по клавишам телефона, набрал своего старого приятеля.
- Ну как дела, рыбак?
- Собираюсь с мужиками в Глебово. Оттуда ежедневно прилично  привозят.
- А чего не на Листянковский? Поближе, да и клев там порой неплохой.
- Проснулся, парень!? Спустили тот пруд три дня назад.
- Зачем?
- Да там история– детектив да и только. Кто-то ночью открыл донный затвор. К утру пруд тю-тю. Вода – в Волгу. Карась – на решетки. Местные с кошелками всей деревней бегали.
      Задержали на следующий день какую-то компанию. Парни с девочками ночью на этот пруд выезжали, ну поддали прилично... Ребята не просохли, в таком состоянии на трассу побоялись появляться. Спрятались в лесополосе. Когда их задержали, понесли такое! Говорят среди ночи нечистая сила на плотине орудовала. Мужик, во всем белом метра под три ростом. Стоят на своем намертво и ни сантиметра не сбросили.
      Так вот этот мужик на дамбе орал как ТУ-134 на взлете. Кричал - прощай, мол,  друг, свободы тебе, счастья! Потом раздался грохот и хлынула вода. Они говорят, испугались, да по машинам. Ну, с перепоя чего не привидится. Что интересно -  поодиночке показания давали, а будто сговорились все…. Утром плотину обследовали, нашли какую-то механическую свинью. Ее за хвост дернешь, она хрюкает. Деревенские конечно первым делом конечно же к решеткам кинулись – карася пропасть. Говорят здоровые – до трех килограммов попадались. Хотя пруд этот давно чистить нужно было. Местная администрация отбрыкивалась, да нечистая сила помогла. Теперь на этих молодых орлах  по полной отыграются.
      Я похолодел. И оберег от стресса – амнезия - вмиг пропала. Вылечился. Вспомнил все: и старую, скользкую от ила, покореженную железяку и предсмертный вскрик замка. Скрипящие стенания заржавленного штурвала, грохот потока воды. Дрогнувшую лунную дорожку и влажный благодарный взгляд пресноводного товарища.
Вот тебе и семь деревень...
      Я  тупо уставился на приоткрытой странице тетради дочери. Часть мозга не парализованная страшной реальностью автоматически считывала с листа:
«Ибо Боян   вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками.». «Мыслию» перечеркнуто твердой учительской рукой, ей же надписано выше «мысею».
      Горький вывод : «Да, попивают нынче не только мужики», боролся с природной любознательностью.  Вторая  все же  заставила снять с полки Даля. Нашел - «Мысь» - ж. пск. белка, векша.
- Блин! – озарило меня, - Мысиков!
      Нет ни тезка. Ни, даже, карась! 
      Однофамилец, сукин сын. Да, это была именно она - многоликая проказница белка.
      Страстная любительница  перевоплощений и далеко небезобидных розыгрышей.
Впрочем,  распознать то ее без труда сможет всякий, правда, кроме того, к кому она явилась.
      И тут еще одна мысль насколько кощунственная настолько и страшная:
Не она ли, заявившись незваным гостем в нашу страну,  руководила приватизацией, разваливала уникальные производства, создавала банки, сеть перепродающих организаций. Убивала  людей оружием, некачественными продуктами питания, принимала решения прикинувшись структурами….
      Голос Василия твердел, целеустремленный взгляд, обличительная речь гипнотизировали.
      Василий умолк. Странное дело, но  чем ближе к развязке подходилего  рассказ, тем беспокойнее чувствовал себя я.
- Вась, а когда это приключилось, ну со спуском пруда?
- Двенадцатого.
- Вась может не в тему, но расскажу. У меня сосед – главврач психдиспансера, вегетарианец. Капли в рот в жизни не брал. Выходим иногда во двор: играем в шахматы, беседуем о жизни. Ну как-то сидим в беседке, анекдоты травим. Я ему по его тематике рассказываю: В психушке врач отгоняет пациента от аквариума:
- Петр, поймите, рыбы не разговаривают.
- Да и я ему о том же целый час твержу, - высунулась из сосуда рыбка, - начитался Пушкина!».
      Врач вяло хмыкнул:
- Вот не анекдот, а  быль. Ко мне пациент, неделю  назад заявился с ведром воды. Житель деревни Листвянка. В воде рыба, здоровенная, то ли сдохшая, то ли уснувшая.
- Доктор, - говорит, - вчерась притащил ее, бросил в ведро, и решил немного выпить. Только наливаю в граненный, а этот мне говорит человечьим голосом: «Мужик, дай пять капель, трубы горят!»
- Ну, и дал? – спрашиваю.
- Капнул, - всхлипнул сельский житель, - так ведь он еще попросил. Алкоголик, видно, а парень хороший. Про Волгу пел. Столько песен знает… Я че пришел – может подлечить его от пьянки.
- Это, конечно, подлечим, - говорю я и вызываю ребят. Хорошо, что одна бригада не на выезде – прямо у входа стояла».
     Я взглянул на  Василия, того трясло как стиральную машину в режиме отжима:
- И что, отправили обоих?
- Да нет, второго он в пруд рядом с диспасером отправил, лично. Вроде очухался…
      Вася с посуровевшим лицом отвинтил  водочную пробку.
- За тезку…