Одесская насмешливая повесть глава 2

Есть в Одессе что-то непредсказуемое, особенно когда возвращаешься в нее из дальних странствий.
На свое двадцатипятилетие я себе сделал подарок: слетал на Дальний Восток, в совсем маленький таежный городок, но там не осталось никого из моих одноклассников. Только Шурка Ноговицына, успевшая выйти замуж и родить двух очаровательных малышей.
- Как тебе в твоей Одессе? - спросила Шурка, которая никогда не умела задавать прямых вопросов - только косвенные.
- Сносно! - ответил я. - А ты бы хотела навестить меня и прогуляться по Дерибасовской.
- На какие такие шиши? - Голос Шуры звучал не просто грустно, а тоскливо. - На лейтенантскую зарплату моего мужа далеко не уедешь, только до Хабароска.

И тут мы с Ноговицыной углубились в светлые воспоминания, как будто темных воспоминаний в нашей школьной жизни не существовало. При этом пятилетняя Оксанка гордо вышагивала возле мамы, а восьмимесячный Андрейка спал в кровати и видел сон, который пока не умел рассказать. В этом сне, как мне кажется, все было зеленым и розовым, словно какой-то непредсказуемы лес, одетый в лучи заходящего солнца, а по нему бежал восьмимесячный Андрейка, который пока ничего не знал и к знаниям не стремился.
Впрочем, и я не больно шибко стремился к школьным знаниям и часто получал плохие отметки по химии, физике и математике, словно догадываясь, что в дальнейшей (уже взрослой) жизни они мне не пригодятся.
Я почти никогда не корпел дома над школьными заданиями, а просто шлялся по гарнизону с Женькой Хижняком. У Хижняка были осложнения с отцом, который был командиром танкового батальона и любил показать домашним, что и в доме он большой начальник. Сам он был маленького роста, худой и вертлявый, но у него был пронзительный и чересчур громкий голос. Его жена Настя покорялась безоговорочно, а в Женьке сидел бунтарский дух.
- Пусть он своими солдатиками командует, - говорил он мне, - а мне не надо показывать, что он гвардии майор Хижняк! Я скоро сбегу из дома, пусть он меня ищет, но я так спрячусь, что всего его помски будут безрезультатными.
Женька учился еще хуже меня. И превосходно играл в шахматы. Выигрывал спокойно не только у своих сверстников, но и у взрослых дядечек, которые никак не могли сообразить, как это такой малец мог их разгромить.
- Мат, - усталым и счастливым голосом объявлял Женька поверженному противнику. - Я не виноват, что партия наша окончилась так быстро.
В шахматы я Женьке всегда проигрывал, что было неинтересно, вот я и бросил играть в шахматы, заявив, что мне жалко гонять по полю усталого, старенького короля и королеву оставлять без ее фрейлин. Женька Хижняк мягко ухмыльнулся, но больше не предлагал сразиться с ним в шахматы.
А сейчас выяснилось, что Шура Ноговчицына была влюблена в Женьку Хижняка.
- Гошка, - говорит она мне, - ты не думай ничего зазорного, он мне просто нравился, я ведь была дуреха, а Женька замечательно играл в шахматы и мог стать выдающимся шахматистом. Жаль, что он таковым не стал.
Мы с Женькой поссорились в девятом классе. По какой-то маловажной причине, но больше не помирились. Так получилось. А ведь лучше у меня друзей потом не было. Только книги, потому что моя мама добилась своего: я стал активным поглощателем книжных страниц. Да-да, я сразу в этом не признался, потому что мне неожиданно стало стыдно. Все мальчишки играли в футбол, баскетбол, а я только и делал, что читал кни ги и пропустил несколько наиглавнейших страниц своего детства.
- Ты был книгочеем, - говорит Ноговицына, - в нашем классе за тобой могла угнаться только Римка Рагозина. Ты ей, Гошка, в седьмом классе очень нравился, а в восьмом она на тебя дулась, что ты ее не замечаешь, а ведь она была спортсменкой и красавицей, и еще занималась в балетном кружке и занала наизусть многие стихотворения Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского, но ты был глупым книгочеем и не заметил, как она по тебе вздыхает.