Одесская насмешливая повесть глава 1

Мой отец Иосиф иногда говорил мне:
- Хватит кукситься!
Я до сих пор не понимаю, как он умел без труда угадывать мое настроение? Наверное, потому что он был хорошим врачом, а я всегда болел, но не понимал этого. Есть люди, которые заранее все понимают в своих болезнях и догадываются о дне и часе, когда им следует обратиться к врачу. Но я всегда со своими болезнями запаздывал. Даже с любовными болезнями, потому что я успел к своим 25 годам переболеть многими красивыми девушками. Сначала меня бил озноб, что они меня отошьют, куда подальше, ведь им, красоткам, все дозволено, а я поплетусь от Маргариты М. или Нади К., считая по пути фонари. Я всегда загадывал на фонари: досчитаю до 1000 - будет счастье, а не досчитаю - сплошной мрак. И я долго-долго по вечерам ходил между фонарями и считал их, боясь сбиться со счета, а мои знакомые, которые видели мои шепчущие губы, скорее всего, думали, что Гошка Трепанов поехал мозгами, и потом звонили моим родителям, но мои предки только посмеиваплись, но обещали слова искренних доброжелателей принять к сведению. Мама говорила:
- Спасибо, что предупредили... Мы вместе не дадим Гоше пропасть.

Мама моя умела говорить простыми и убедительными фразами и даже, как мне думается, могла бы стать неплохим политиком, но она об этом не хотела слышать.
- Политик должен обладать апломбом и верой в свою непогрешимость, и еще несколькими мерзкими качествами, но о них я распространяться не буду, к тому же мне надо содержать квартиру в порядке и готовить вам завтраки, обеды и ужины. Двое мужчин-едоков - не сильно большая трагедия, но что-то около этого.
Так говорила моя мама, а она не умела ошибаться, потому что она окончила школу с золотой медалью, а институт с красным дипломом. Она была дипломированным инженером-строителем, но по своей специальности никогда не работала. Просто она рано вышла замуж, а мой отец был очень ревнивым и не хотел видеть маму в окружении других мужчин. Он знал, что мама ему никогда не изменит, но все-таки не хотел рисковать, слишком она была красивой и обаятельной и легко кружила головы мужскому полу. Папа даже в командировки не любил ездить, хоть я ему и обещал уже в пять лет присматривать за мамой. Он говорил шутливо:
- Мама не кукла! Словно я этого не знал, но пререкаться с ним было невозможно. А еще я с раннего детства усвоил, что нельзя папины слова, сказанные доверительно мне, передавать маме, потому что у мужчин одни разговоры, а у женщин совсем другие. Менее значительные. Впрочем, мне всегда казалось, что в словесных дуэлях мама всегда выигрывает, ведь папа быстро соглашался, отступал, вывешивая белый флаг. Понятное дело, воображаемый белый флаг.

Моя мама любила читать книги. Самые разные. Пустые женские романчики и стихи Гийома Аполлинерна. И всегда в книгах были строчки, которые ей нравились, и строчки, при чтении которых она не могла скрыть своего раздражения. Из нее, пожалуй, вышел бы не только хороший политик, но и замечательный литературный критик.
- Гошка, - говорила мне мама ликующим голосом, - ты должен прочитать дневники художника Делакруа. Но сначала ты просто обязан посмотреть все его полотна и рисунки. Тогда тебе будет легче понять, о чем он пишет... Я от него в восторге, но если ты этот двухтомник не прочтешь, я буду тебя кормить яичницей, будто других продуктов, кроме яиц, не существует. Я думал, что это мамина фантазия, дневников Делакруа расшифровывать для себя не стал, но она демонстративно ставила передо мной на обеденный стол только яичницу, а когда отец спросил: "Не перекормишь ли ты нашего отрока яйцами?", мама сухо ответила: "Врач преписал", зная, что с врачами отец спорить не станет по профессиональной этике.
Я все-таки осилил прозу Делакруа, но не так быстро, как мама, - на это у меня ушло две недели. Я не умею быстро читать, считать, прощать обиды, печатать на компьютере и знакомиться с красивыми девушками. Даже с Надей Красько я закомился очень и очень не быстро. Делал вокруг нее круги, будто что-то этими кругами ей пытался втолковать. Но она моих вздохов и хождений кругами возле своей персоны не понимала, потому что она вусе делала стремительно и у нее даже хватало времени читать мне нудные лекции о парнях, с которыми она знакомилась на улице, в метро или в маршрутках. Потому что, как выходило из ее слов, десятки парней хотели с ней познакомиться, но у каждого из них было множество недостатков. Такое множество, что Надя быстро от них отшатывалась. Я, разгоряченный ее рассказом и не только им, спрашивал:
- Неужели их недостатки светились, как электьические лампочки?
- Как гирлянды лампочек! - напристо говорила Надя. Они просто убивали наши предполагаемые первые свидания.
Мне хотелось самому пригласить ее на первое свидание. Взять и брякнуть:
- Пойдем на первое свидание. Только не отказывайся! Я ничего подобного не перенесу.
Она бы, скорее всего, выдержала бы коротенькую паузу, а потом сказала бы мне:
- Гошка, неужели ты не замечаешь своих собственных недостатков? А потом бы стала мне их перечислять: бреюсь нерегулярно, неряшливо одет, читаю Делакруа, а следует читать Пелевина, не умею заинтересовать красивую молодую девушку и т. д.
Список моих недостатков быстро бы перевалил за первую сотню. И тогда бы я капитулировал и поднял руки вверх, что означало бы: мне капут. А Надя бы попросила бы нахально:
- Вот так и ходи!
Вы когда-нибудь ходили с поднями вверх руками, означающими вашу полную и безоговорочную капитуляцию. Понятное дело, что нет. Вот и я не хотел прослыть у своих соседей шутом гороховым. И вместе с тем я бы не смог опустить руки вниз, будто ничего между мной и Надей не произошло. Вот какие нелепые мысли меня донимали, когда я уже было решился представиться должным образом Наде, назвать бы ей небрежным тогном свое имя и фамилию, словно она их не знала, а потом предложить себя в качестве ухажера, но я все время это откладывал, боясь быть чересчур навязчивым, к тому же Надя ежедневно заходила ко мне - мы были соседями, и папа даже поинтересовался:
- У вас что-то серьезное?
Я промычал нечто невразумительное, а мама гневно посмотрела на папу, и он больше ничего спрашивать не стал, а уткнулся в свою вечернюю газету. Мама редко одергивала папу таким красноречивым взглядом. По-настоящему они никогда не ссорились, поторму что мама и в сорок пять лет оставалась красавицей, а папа успел полысеть и потерять свою спортивную осанку, даже не верилось, что в своем медине он когда-то считался хорошим волейболистом. Мама знала, что она красива и мужчины должны выстраиваться за ее одобрящим взглядом в огромную очередь, но она их бы все равно отшивала, потому что она не могла жить без своего странного Иосифа. Она порой говорила даже не мне, а себе самой:
- Удивляюсь, что я нашла в этом чудаке-докторе?
Моя любовь поровну делилась между папой и мамой. И я всегда гордился тем, что состою из двух таких замечательных половинок. Жаль только, что мне почти не досталось маминой хрупкой красоты, потому что на античного бога, а они все были красавцами, каждый в своем роде, я явно не тянул. Да и не ощущал я себя красавцем. Просто "ничегосебейный" парень. Довольно привлекательный. Над глазами лес ресниц. Рот в самую точку. Рост средний. Способности средние. Больше гуманитарные. Анекдоты забывает слишком быстро. Делает массу глупостей. Привык каяться, как католик.

Я не стану утомлять вас дальше описанием своей внешности и внутреннего мира. Жаль только, что Надя относилась ко мне, как к своему рыцарю, а мне хотелось большего, но я не смел выразить это словами, а взгляды мои, скорее всего, были недостаточно красноречивыми.