Честное пионерское!

Я, вступая в ряды...
имени Владимира Ильича Ленина
перед лицом своих товарищей торжествнно обещаю

  Весна была солнечной, но прохладной и только под солнцем было уже тепло, но и это тепло восточная потяга легко уносила на запад: от солнца - тепло, а в тени его - холод.

По весне, в собственном дворе работы полно и делая ее, Борька снимал с себя всё, расхаживая по двору по пояс голым, а мать ругалась:

- Разжарился? Одевайся, да посиди в теньке, а то остынешь!
- Под весенним солнышком и простыть? - не слушался он ее.
- А оно и то самое, чтобы простыть, ветерок-то этот! Еще недельку-две, вот, тогда уж и разденешься - тепло станет и почти лето будет!

Не слушался он, да так и простыл, но в школу всё же ходил.

После ужина, вечерами, сидели с отцом на кухне, разговаривали за жизнь, мечтали, а в последние дни не разговаривали - всё же простыл Борька и потому сразу уходил спать.

Так и сегодня, отужинав, молча направился в койку, отец остановил:
- Значит, завтра? Клятву-то выучил?
- Выучил, но, все равно, сбиться можно: там же ее пред всеми надо произнести? В своём-то классе и то "споткнёшься", когда на тебя все смотрят, а там, говорят, еще и чужие будут - комиссия. Да и простыл, вдобавок, прям спать все время охота. Как раз не вовремя простыл.

Потом, в который уж раз, спросил у матери про галстук: готовый, поглаженый и не помнется ли? Потом вспомнил про Стешкову, старосту классную:

- У нее галстук какой-то шелковый, не то, что у нас, простой матерьял. Не мнется, говорит, совсем. Вот, такой бы, а то этот-то надо будет каждый день гладить. Да, ладно, главное не это, главное - преданность делу Ленина, а не из какого материала галстук. У нее-то, как раз, никакой преданности и нету: только бы орать на всех, будто бы она самая главная в классе и будто бы учительница только с ней одной и должна заниматься. Да будь моя воля, я бы таких...

Неграмотная мать, не понимавшая для чего пионеры вообще-то есть и для чего туда надо вступать, никогда не бывавшая на родительских собраниях: а зачем ей, если там отец в родительском комитете состоит и обязан посещать все собрания? Но, зато  хорошо знавшая семью этой девочки, сказала:

- Ленина уж нету и как можно быть ему преданным? Он же давно умер? И он же не Сталин, за которого все плакали? А Стецькову, эту, ты не трогай: у нее отец начальник всей милиции, а я им раньше молоко носила и знаю я их. Не дай Бог, но если что, то её отец тебя сразу в тюрьму посадит! Или отца за тебя. И, не к добру мне этот Сталин вспомнился: эти Стецьковы уже давно бы на Колыме жили, будь бы он жив - там им и место.

Мать расходилась и расходилась.
- Принесешь им молоко - банку отдадут сроду немытую и засохшую, а как деньги отдавать, так...
- Стоп, стоп, стоп! Ты уже разошлась совсем не в ту сторону! - Отец почти закричал на мать.

Борька посмотрел на них и поскорее начал, чтобы они не нервничали:
- Ничего ты, мам, не понимашь! Это же, как бы тебе сказать-то... Ленин, да -  умер, но дело его будет жить вечно! Вот так, вот. Вот этому делу и надо быть преданным! - выложил он ей.
- И что это за дело такое? Как вступишь ты в эти пионеры, так что тебе надо будет делать? - пытала его непонимающая мать.
- Ничего не надо делать: ни пахать, ни сеять - подразумевается это. Ты должен быть примером во всем: в учебе, в поведении, в жизни и, вообще, во всем. Слово должен держать! Сказал: - Честное пионерское! - он показал ей, как пионеры это делают. - Значит не соврал и сделал, если пообещал! Помогать старшим, например. И расти не забулдыгой, а человеком честным, чтобы страна становилась всё крепче и крепче! И всё, пошел я спать. Устал я...

Мать с отцом еще сидели, как Борька начал разговаривать сквозь сон, да так громко, как никогда? Отец пошел к нему, вернулся смеющимся:
- Это ж надо, как проникся: пионерскую клятву повторяет и повторяет! Вообще-то, да, это для него тоже событие и на всю жизнь шаг, и ответственный шаг - никто не гонит, но и от общества, от коллектива нельзя оторваться. Не можем мы, ну никак не можем мы куда-то его в другую сторону повернуть! Не понимает он, да и не может понять, система это или не система, ребенок он. И пусть будет как все, потом разберется, куда ему. Он с головой и честный, и Родину любит, вот и пусть идет в эти пионеры. Растет-то как быстро! Не заметишь, как и комсомольцем станет. А переживает-то как...
- А потом коммунистом, как ты, чтобы взносы платить и...
- Пусть и коммунистом! - отец огрубел голосом, не дал ей высказаться, как и она ему. - Я буду рад - значит не пьяница, не дебошир, не бандит какой, а серьезный человек! Лишь бы хитрым не стал. И, вообще, что-то ты сегодня, как не с той ноги встала? Пошли-ка лучше спать...

Уже в койке, отец спросил у матери:
- Он при тебе тут, эту клятву-то пионерскую учил: ты не помнишь, как там, «торжественно клянусь» или, всё же, «обещаю»? Может он неправильно заучил? Я его сейчас послушал, он говорит «обещаю», а мне думается «клянусь»?
- Правильно он говорит - обещаю: он ее при мне десять раз прочитал, там ничего не было про клянусь.
- Значит, правильно! Тогда, давай спать. Я ведь не был пионером, поэтому и не знаю: на фронте я, сразу в партию...

***
Следующим вечером, придя с работы, отец сразу заметил, что Борька какой-то подавленный, хмурый и не похоже, чтобы он в пионеры вступил.
- Не приняли тебя в пионеры? - Отец сел рядом с ним на заваленку. - И почему?
- Никого не приняли: учительницу нашу обокрали, пять рублей вытащили из сумки - она ее не забирает с собой в учительскую, на стуле она все время висит, в пустом классе. Никогда такого не было? Может завтра примут, сказали, если деньги найдем.
- Да, это плохо: готовился, переживал, а какой-то негодяй все испортил, всем сразу. И где вы их теперь искать-то будете? Подозреваете кого-нибудь?

- Учительница подозревала, сказала, что Абдрахман-второгодник мог - он после этой перемены домой отпросился, сказал, что заболел. Но, он не мог, я его знаю! Он, хоть и плохо учится, и из бедных, но он не такой! Она нас послала к нему домой, чтобы мы на него нажали. И эта, Стешко, все орала: - Нищета, нищета... Пошли быстрей! - Мы с Агафоном не хотели идти, а она нам сказала, что мы с ним заодно, если не пойдем, тогда мы тоже пошли. И хорошо, что пошли: если бы не мы с Толиком, Абдрахман бы их всех поубивал. Он же по-русски плохо может, а когда понял в чем дело, как заорёт: - Ай! Шайтан! Ай, шайтан... - Или еще что-то такое. Побежал в дом, выскочил с большим дрыном и на нас: слезы бегут, сопли до пола, плачет и кричит - не виноват же он!? А эта, дура, тоже кричит: - Камни берите, отбивайтесь от вора! - И бежать толпой оттуда. А мы с Агафоном поймали его: нас-то он уважает, мы же Илюхины друзья, а они между собой друзья, не бился он и на нас не кидался.

Борька тяжело вздохнул, опустив голову:
- И зачем я туда пошел? Теперь стыдно и Абдрахмана жалко: ты бы видел, как они живут? У них мазанка, а не дом. Мы зашли к нему, а там...

Борька выдохнул тяжело, закачал головой и всем корпусом, как мать, когда говорит о нищете:
- Я видел. Так люди не могут жить; ему даже уроки негде делать, только что на полу,  если... Пап, а нельзя ему чем-нибудь помочь? Денег он не брал, я уверен: хоть стол бы ему какой-нибудь подарить? Денег-то у них нету...

- Как могла учительница направить вас на такое дело? Не могла она! И правильно сделали, что отказали вам в пионеры. Представь себе - вор и пионер? Это, как так? И что решили теперь?

- Завтра, каждый принесет по восемнадцать копеек - нас двадцать восемь, как раз пять рублей будет. Сдадим Стешке по списку, она пойдет в магазин, поменяет на бумажку и отдаст учительнице. Так что, мне надо двадцать копеек на завтра, а не десять, как всегда. И копейками, а не одним двадцатиком.
- Значит, надо тридцать копеек, чтобы еще и пирожков поесть? Или голодным будешь ходить? И зачем копейками?
- Ничего, один день похожу, с голоду не умру, а в пионеры надо все равно вступать. А копейками, потому что Агафон сказал, что Стешко не отдаст сдачи, так и будет целиком принимать двадцатики и у нее останется шестьдесят копеек, на которые можно купить пятнадцать пирожков - она же хитрая, это мы уже знаем и он все подсчитал. Он принесет, Коваль и я, как раз всем хватит сдачи сдать, если мы копейками принесем и первыми сдадим деньги в кассу - тогда ей не отвертеться и есть чем сдачу давать. Агафон все рассчитал: он, когда школу закончит, пойдет учиться туда, где надо деньги считать. И не надо мне тридцать, и двадцать хватит...

- Да! Пять рублей для учительницы - это большие деньги, они ведь мало получают за свою работу. Подсчитай быстро, сколько можно на эти деньги хлеба купить?
- Если по тринадцать копеек за булку, то, примерно..., сорок булок!
- Вот, а какой-то негодяй, еще и в пионеры лезет, украл месячную норму хлеба у трудящегося человека. Или сахару, соли и спичек если на эти деньги - ей бы на месяц хватило! Ты матери сказал сколько и почему тебе столько денег надо?
- Чего бы я ей-то про такие дела рассказывал? Она ж начнет, что еще и не пионеры, и не коммунисты даже, а уже воры...
- Я скажу ей, чтобы она дала тебе увеличенную зарплату, - оборвал его отец. - Насчет помочь Абдрахману: посоветуемся в родительском комитете, сходим к нему домой, придумаем что-нибудь. А вы ищите те деньги, не найдете, так и будет этот вор вас обкрадывать. Парты хоть обыскали?
- Нет! Мы же ходили всем классом нажимать на...
- Вот! С утра, обыщите весь класс: может спрятал их где-нибудь вор ваш? Все щели и углы проверьте, и даже скелету в рот загляните...

***
Утром мать провожала молчаливого Борьку в школу:
- Давай, присядем, а потом я за тебя помолюсь, чтобы сегодня вступил...
- Вот, этого, мам, как раз и не надо! О своем Боге, вообще, молчи: узнают, что мать у меня боговерующая - совсем не возьмут. У нас в классе верующих нет, все неверующие: узнают - мне же и достанется! И, вообще, чужие приходят, даже соседи, закрывай дверь в свою комнату чтобы икон твоих видно не было: отец - коммунист, сын - пионер будет, а она? Люди напридумывают, что у нас тут секта какая-нибудь и достанется нам с отцом из-за тебя. Мне-то все равно, веришь ты не веришь, да и крестик у тебя красивый, сам бы такой носил, но нельзя, осудят нас со всех сторон! Так что, не надо за меня молиться, пусть и не примут даже...
- Ну, а если не примут, то что будет: жить что ли перестанешь?
- Жить-то буду, только плохо - потом в комсомольцы не возьмут и в институт не примут, плохо будет всю жизнь. Да и в классе таких нет, которые не хотели бы или отказывались бы: попробуй, откажись? Обзовут полицаем, врагом страны и кому не лень в зад тебя пинать будут надо не надо: у нас сочувствуют тем, кого в пионеры не возьмут! Все их жалеют.
- Ну, ладно, не буду - злобные дураки у нас еще попадаются. А тебя и так примут, я это знаю: сёдни будешь уже в галстуке ходить и я тебе пирог испеку.
- С клубникой, мам, чтобы успокоиться! И, мам, не экономь, сахару побольше...

Борька пошел к двери, потом остановился:
- Ты, не за меня, можешь с Богом поговорить? Ну, попросить его, чтобы деньги нашлись и может быть даже и вор? Тогда сразу примут...
- А найдутся и они, и вор, а ты, лучше с клятвой не подведи...

***
Вечером, отец пришел с работы: Борька гулял по двору в галстуке, цветущий и гордый за этот красный галстук, который надо было бы снять еще часа за три до его прихода.
- Специально не снимал, чтобы ты посмотрел! - он радовался, что приняли.
- Идет он тебе - важный ты теперь человек! Теперь ты в рядах помощников Коммунистической партии - поздравляю! Значит, разобрались с деньгами?
- Нашли! И вора тут же нашли: Агафон нашел, он теперь будет на сыщика учиться, быстро умеет разобраться. Класс стали обыскивать и за батареей он нашел бумажку, лист тетрадный, лащеная бумага и в ней пять рублей! А у нас в классе ни у кого нет лащеных тетрадей, кроме, как у Стешки: она, когда эти тетради принесла, хвалилась и мы их руками гладили, ты такого, наверно, еще и не видал - гладкие, как воском намазанные. Да у нее, вообще, все самое лучшее, особенно платья: шерстяные, толстые, девчонки завидуют - каждый день гладить не надо. И она - дура, целое предложение ее рукой написано на этом листке: видно торопилась и не заметила, когда вырвала из тетрадки и заворачивала?
- А если кто-то, да в ее листок завернул, чтобы следы спрятать?
- Созналась она, даже и не оправдывалась. Только, бессовестная совсем, еще и в пионеры собралась. Я бы на ее месте сразу же убежал и утопился, а она, нет - сидит, только молчит и не орет, как всегда. А потом Илюха встал и говорит, учительнице:
- Если и ее в пионеры примут, тогда я не пойду вступать и честные мои друзья - тоже! Мы учимся похуже, но мы не воры.
- Училка стала чего-то уговаривать нас, а Алешин, он же у нас самый главный в классе, а не эта воровка, тоже встал, хоть он и тихий, и никогда ничего не говорит, а тут, вдруг, заговорил: - "Я тоже не пойду вступать, а кто пойдет, тот сам вор и полицай!"
- Не знаю, зачем он сюда полицаев приписал, но только сразу же сел, а эта, воровка, схватила сумку и убежала. И без нее нас принимали, она не пришла больше. Вот, дура, у нее всегда столько денег, что весь класс накормить можно, а она еще и ворует? А все равно, невесело как-то было, хоть и все вступили, даже и те, кто запинался. Всё этот случай испортил, всё...

- Да! История... - Отец, сочувствуя Борьке за испорченное торжество, удивляясь, качал головой, а потом, вдруг, как обрадовался:
- А я переживал за тебя, да и за друзей твоих! Они ведь все второгодники - от них всего ожидать можно, но не подвели, учатся только что плохо, но на руку чистые! Агафонов - вчера я удивлялся, какой он счетовод, а сегодня, какой он сыщик!

Из радостных, глаза отца, вдруг, стали задумчивыми и будто бы тревожными, он встал и пробормотал себе под нос:
- Только отец этой девочки никогда ничего не забывает и не прощает - я его хорошо знаю и как бы этому сыщику не досталось потом еще больше, чем его дочке-воровке...

Отец перевел взгляд на стоящего рядом с ним, улыбающегося пионера Борьку:
- Пошли ужинать! Мамка, по такому случаю, пирог тебе испекла с галстуком посередке! Я в обед дома был, видел красавца!
Он обнял своего, с трудом состоявшегося пионера...

***
Стешко в школу больше не пришла, ее перевели в другую, где она успешно, без запинки прочитав пионерскую клятву, вступила в ту же пионерскую организацию, что и Борька, и Агафон, и Илюха, и тихоня Алешин...

Иван Атарин.