Расовое чутьё

Видавничий Гурт КЛЮЧ
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник

Фрагмент романа "Liebe dich aus..."

РАСОВОЕ ЧУТЬЁ

Это ведь мама моя, мама Катарина, говорила мне маленькой: «Wer den Brei ganz aufisst, der das Voeglein sieht – Кто доест кашку, тот увидит пташку!» И доедалась кашка, и появлялась пташка – розовые бока, кисельные берега… Но тарелочка-то была – как раз для птенчиков-младенчиков, а чашка – как для немалого гуся-лебедя: тяжёлая, белофарфорная, отвар в ней травяной, приторно-терпкий, горячий-пахучий, пока допьёшь – трое потов спустишь, маму вспомнишь. Была мама – ну совсем как я – цыганка цыганкой. Отец рассказывал: заходит она, бывало, в трамвай, все поворачиваются и улыбаются: «Ach, wie suess!* – молодая женщина держит на руках себя самоё, только вчетверо меньше!» Отец шутку любил и купили тогда куклу-смугляночку, и получилось нас трое: мал мала меньше, как у русских матрёшки – говорят, правда, злопыхатели, будто матрёшки – и самовар, и пельмени – вовсе не русские изобрели, а китайцы, ну и пусть говорят – мы сведём с ними счёты потом. Я сейчас о маме. Дедушка Вольфрам с бабушкой Хильдегард не то чтобы не любили невестку, а как-то смущались, видя пропечённую кожу, индийскую линию носа и губ, чёрно-лукавые глаза. Смущались, слыша непривычно певучие ноты в родном немецком и безоглядно-рассыпчатый хохот, словно сыплются горлом серьги-кольца-мониста-дукаты: ах-ха-ха-ха! Говорили, что её-то, мамина мама, бабушка Шарлотта, была белокуро-розовокоже-голубоглазой, и все в роду так, но, по преданию родовому, прапра… – не припомню – дедушка, бравый кавалерист, привёз невесту из буковинского села Кальтенбрунн. Сама невеста – немка как немка: белокуро-розовокоже-голубоглазая, да вот через колено-другое рождаются у нас теперь смуглянки-таборянки. Мама Катарина пришлась как раз на такое цыганское коленце, а я уж как-то вне очереди. Мама говорила: «Нет, Катарина у нас не такая, просто она на меня очень похожа». Качал головой неодобрительно дедушка Вольфрам, так говорил: «Это сейчас ещё ничего, допускается. А в наше время…» И вспыхивала мама Катарина чёрным оком: «Знаю я это ваше время – хлебнула!» – «Да чего ты там хлебнула? – горячился старик, – Тебе и десяти ещё не было, как пришли оккупанты и всё закончилось. Подумать только: к нам в Бременсхафен – французы! Ладно – американцы, ладно – англичане, ладно – даже русские, но неужели мы и жабоедам войну проиграли? Das ist doch ein Witz!**» А мама: «Ach, Schwager***, прекратите этот расизм. Я была навсегда травмирована, когда воспитательница в Kindergarten****, фрау Остендарп…» А дедушка: «Ишь, и фамилию не забыла, какие злопамятные!» А мама: «Поглядела бы я на вас, Herr Schwager, как бы вы забыли фамилию, если бы при вас, трёхлетнем, вашей матери такая вот фрау Остендарп начала толковать: девочка, конечно, с немецким именем и фамилией, но внешне она какая-то, извините, неарийская. Я всё понимаю, но, знаете, время такое… Героическое время! А дети замечательно чувствуют время! Вчера вот слышу из песочника: Hoer zu, Heinz*****, поклянись, что отдашь завтра лошадку. А в ответ: Fuehrersname!****** И улыбнулась конфетно детская дама, дескать: Suess, nicht wahr?******* Так вот (съела улыбку-конфетку), а вашу девочку дети могут не так принять. В документах у неё всё правильно, я не могу не верить нашим учреждениям, но дети читать не умеют и судят по лицу, непосредственным расовым чутьём. – И мама впервые не смогла меня защитить, и мы ушли домой, и плакали всю дорогу». А дедушка Вольфрам, обиженно: «Ушли домой! И она это ещё называет – хлебнула. Вот по таким пустякам и судят наше поколение!» А бабушка Хильдегард, ласково: «Ну полно тебе, старый, разворчался. Вот что я вам скажу: давайте пить кофе». И ставила передо мной чашку со сладко-тёпло-молочным, чуть кофейно пахнущим, и приговаривала: «Сейчас попьём кофейку из нашей чашечки, да, Кати?» – И пился кофеёк, и жмурилась Кати, и видела маленькую маму Кати – вроде как в зеркале, только рядом – злая детская дама фрау Остендарп с отравленной конфеткой-улыбкой, и растерянная большая мама Катарина – стоит и слёзку глотает, за маленькую Кати не заступается. И горьким, приторно-терпким, горячим-пахучим становится бабушкин детский кофеёк, и громадной, тяжёлой, толстостенной становится бабушкина наша чашечка.

* Ах, как мило!
** Это же шутка!
*** Ах, кум!
**** Детский сад
***** Слушай, Хайнц!
****** Клянусь фюрером!
******* Мило, правда?

Из книги ВОРОЖБА:
http://proza.ru/2009/05/08/386