Последнее слово

 
В маленькой комнатушке двое, сидя друг перед другом, вели разговор. Они затягивались крепким смуглым табачным дымом, и пелена, выпушенная на свободу, дурманила голову их.
Жаркий потный лоб обтекал потом, и милая девушка утиралась платочком, пропитывая периодически его холодной водой из стакана, пригвожденного в чашу со льдом. Так, перетекая из часа в час длилась беседа молодой особы и довольно пожилого юноши, грозя в конечном итоге зайти в тупик, и, как всегда окончится  продолжительной тишиной.
Убранство принявшее духовных, и обычно, странных людей было весьма скромно. Два кожаных кресла (одно белое, другое черное) стояли вмести на одной линии, бежавшей куда-то вперед. Возле - деревянный стол, с подпилиными ножками, которые хозяин жилья нарочно укоротил, дабы он не сильно возвышался, по отношению к тем самым креслам, на одном из которых он и сидел.
Молодая особа, которую нарекли отечественным именем Наташа, созерцала лик Владислава, который источал глубокую задумчивость и некое смакование мысли, отражавшейся в печальных серо-зеленых глазах, что вскользь пробегали по столу, скромно обставленному неброскими предметами, главной задачей которых была функциональность. Тут случайно, бившийся о оконное стекло мотылек, влекомый светом церковной белой свечи, рождавшей лучину света, был подхвачен завихрением воздушного потока и занесен в комнату. Он сделал несколько пируэтов вокруг девичьего стана, словно ткал венец над черными волосами, оплетавшими белоснежную шею, окаймленную, сплетенными в подобие ожерелья ромашками и уселся на с кружку с водой. Тень впиталась в край свечи. Огонь медленно колыхался, словно река, и мотылек вспорхнул в пламя. Два легких взмаха крыла, и он растворился в нем.
- Как жалко мне его...- равномерно растягивая дыхание, заключил Владислав, убирая останки насекомого. – Он был, а теперь лишь зола – сквозь пальцы, пропуская пыль мотылька, ужаснулся и стряхнул сигаретный пепел на свежий воск от свечи, который начинал остывать у основания блюдца.
Наталья улыбнулась, произвольно скрестила пальцы, похрустела ими.
- Да что с тобой такое? Опять ты грустишь! Негодник, хватит! - и засмеялась, ласково положив свою руку в запачканную прахом ладонь Владислава. Он же стиснул пальцы в кулак, крепко сжав запястье Натальи, так что сердечная взволновоность ее - пульс стал выдавать себя.
- Мне в последнее время как-то ужасно скучно. Я думаю, что и тебе тоже скучно... Вот, мы с тобой сидим здесь. Мы всегда сидим здесь... и это существо. Оно тоже всегда сидит здесь, и съедает нас из нутра, и не брезгает того что мы с тобой вспотевшие от удушья. – пожилой юноша наклонился к  руке девушки и поцеловал ее, чуть-чуть косаясь губами кожи. Его взгляд остановился на маленькой венке пульсировавшей ритмично и бойко.- Я говорю тебе Нань, мы с тобой безумны. И вот по чему: мы сбежали, сбежали от самих себя. Ты знаешь, это, но предпочитаешь не задумываться об этом.
- Хватит, я сказала! – резко передернула его она. – Ты просто пьян, не грусти. От нее все могут свихнутся на бекрень. – тут Нань поняла, что ее голос начал дрожать ,понизила его и как имеющая секрет, приблизилась к уху Владислава, начала нашептывать, дыша насторожено. –Ну что ты путник мой уставший? С тобой долго мы брели сюда, чтоб забыться в нашей литургии навсегда. Здесь тишина, мир, спокойствие. Одним словом рай. Наш, милый, рай. Оставь свои размышленья и выводы, они губят тебя. Они режут тебя.- она опрокинулась назад в кресло закатив голову в верх.- Я вижу это. – и истерично засмеялась на манер весьма изрядно выпившей мадам, которую какой-нибудь негодяй довел до белены и она жаждет отомстить.
- Я не грущу, просто я чувствую что-то. Не знаю даже, как и сказать. Это словами не выразить. У меня тревожно в душе, Нань. Вот сегодня мы с тобой прогуливались по берегу реки. Ты смотрела на меня. Но взгляд. Ох, этот чертов взгляд, он всегда выдает тебя, Нань... не я грущу, а ты. Ты накинула внешний маскарад на гримасное лицо и думаешь, что сумела провести меня. Я это вижу... - печально произнес он.
Он встал с кресла и зашагал по комнатке. Одна из досок  под ногами Владислава заскрипела, наполнив горный домик эхом. Спертый воздух разрезался туловищем. На мгновенную пустоту вскарабкалась новая порция лесных ароматов сосны и ели. Тело мужчины, пройдясь из угла в угол, село у края стола прямо на пол, подобрав под себя  ноги, как это делают заядлые буддисты, а, именно, без затруднений. 
Подперев рукой, уютно слившейся со столешницей, подбородок,  Влад продолжил монолог.
- И, вот сейчас мы с тобой вдвоем, как обманщики, скрепленные кровавым договором белой простыни. Ведь, послушай я знаю что ты не любила меня всегда. Я же всегда. Тебе жаль меня, поэтому со мной. Но мне больно видеть как ты страдаешь. Как три года мы вместе. Здесь, я действительно понимаю горечь твою, ты жертвуешь собой за него, как он тебя предупреждал. Но твой залог души, не выкупит принц на белом коне, загулявший и заложивший ее за тридцать серебряников.
Много лет я искал тебя. Встречал многих, но не любил их, а лишь обманывался плотью женских сердец. И вот, такой подлец, как я, узнал тебя. Мне сорок, тебе чуть-чуть за двадцать...
Послушай же меня в последний полночи час, и я скажу, что есть правда для юнца по духу.
Когда впервые узнал, что есть на свете белом ты, я бросил пить, решив пощадить плоть свою, чтоб продлить хотя бы те недолгие минуты счастья, когда наблюдал стыдливо вдалеке, как  невинное дитя играло в жмурки с подругами возле куста лаврового. Тогда поднес яблоко тебе.
Надкусила ты его слегка. И яд его заполнил нутро твое, ты впала в бред, и я тебя унес с собой в наш замок – квартиру трех палат: зал, спальня и кухонька размером метра два на два, где каждый вечер ты уставшая от дневных забот поесть готовила из того, что есть. А я в вечном поиске монет из чугуна, падал на стул дубовый напротив тебя, прижимая потный зад к нему, говорил – прости, что вода на ужин как всегда у нас. Я просто дикобраз, не умею веровать в карьерный взлет, что даст нам бульон куриный испить с лихвой и рвань одежд заменит на шелка.
Ты улыбалась, грустя в глазах. От этого я больше мылил потом зад, чтоб достать серебра для нас, чтоб убить пулей из него оборотня, имя чье быт. Короче, я обезумел, но вот прошло три года и у нас все есть. И этот дом тому ответ.
Сейчас понимаю, что прожил с тобой в раю, но грехи не смыть трудом. Та другая полоса, до нашего венчанья, дает тебе обед безбрачья. Нас наказали, не дав детей, которых мы хотели так. И, вот, колено длиной в сорок тысяч лет прервалось на нас гулящих...
Наташа выслушав Владислава, легла ему на живот головой, распустив волосы, собранные в хвостик. Она чувствовала, как бьется два сердца.
- Пойдем спать. Ты сегодня устал. Тебе просто надо отдохнуть. Ты много работаешь. А завтра, я обещаю, тебя ждет сюрприз, о котором мы так долго мечтали. Я возьму машину, съежу по делам и все улажу. Хорошо?- она улыбнулась, поцеловав его в губы.
- Хорошо...
Двое в комнате улеглись на прохладный пол и уснули.
Спустя полчаса, когда петух, бегавший по двору, клюнув семечку подсолнуха, и пропел утренний гимн, пошел летний дождь. Воздух пропитался свежестью. Небольшие ручейки побежали лесным тропинкам к истокам, питавшим горную речушку, которая в долине перевоплощалась в огромное озеро, окаймленное диким кустарником.
Нежно шелестела влажная листва березы, нашептывая литургию чудесной музыки лесных духов, круживших хоровод возле дома.
Сердце Владислава сделало пять ударов о ребра стеснявшие его, и на шестом замерло в вечном молчанье. Но стук двух сердец не стих, он продолжительным эхом наполнял все жилище, напоминая о том, что Владислав еще жив. У него остался сын, о котором Нань еще не знала...
 
 
work@molostow.ru
www.molostow.ru
© 2008