Васёк

               
                1

- Сынок! Видишь того высокого седого мужчину? – спросила меня мать, указывая поворотом головы и глазами направление, где его искать.
- Тот, что курит перед входом? –  переспросил я.
- Да. Это он. Ты подойди к нему, поговори…, он с твоим отцом воевал, может, узнаешь про своего отца что-то.
- Хорошо,подойду, а кто он и откуда? – поинтересовался я.
- Он поступил к нам вчера. Откуда – не помню, можно посмотреть карточку, но это и не важно. Когда я его оформляла, он меня спросил, давно ли я тут работаю. Я ответила, что с момента основания санатория, то есть с 1972 года. А он опять спрашивает - Вы местная? Ну, думаю, ухаживать что ли собрался, не пойму никак, что он все какие-то вопросы странные задает….  А он мне и говорит, да, Вы не волнуйтесь, я товарища своего фронтового разыскиваю, по некоторым сведениям он должен быть в этих местах. В  44 году после тяжёлого ранения его комиссовали в чистую…, совсем ещё мальчишкой был тогда, росточка небольшого, зовут Василием... по отчеству Иванович, а фамилия… И называет он фамилию – а у меня прям мурашки по коже поползли. Фамилия-то наша… Я конечно виду не показала, что разволновалась.  А с другой стороны мы же с ним, ты знаешь, за 4 года до его смерти в разводе состояли. Думаю, чего волноваться. Всё прошло, быльём поросло. Последнее время было не радостным, отец твой стал совсем невыносим… Умный был - это правда, и денег зарабатывал много, а что толку. Всегда вокруг него пьянь, да тунеядцы собирались и обирали его. К ним он добрый был, а в семью приносил мало. Вас было двое, мне тяжело было, по сути одной, на ноги вас поднимать-то. Ну, ничего, всё теперь в прошлом.  И поэтому так спокойно этому мужчине отвечаю - в Подмосковье с 43 года, а сама рязанская, товарища Вашего помню. Василий Иванович, мол, действительно здешний, но с 69 года его уже нет в живых, а похоронен недалеко, на сельском кладбище. Вроде ничем не болел, но выпивал. Отчего умер - не знаю. Вот так я ему всё и рассказала. Ну, иди к нему.

  Я вышел из вестибюля санатория на улицу и обратился к незнакомцу:
- Добрый день!
- Здравствуйте! – ответил мужчина и внимательно посмотрел на меня.
- Борис Васильевич, можно просто по имени, в общем, как угодно…, сын Василия Ивановича, – представился я и назвал свою фамилию.
- Очень рад, Бугров Иван Иванович, фронтовой товарищ Вашего отца, однополчанин, можно так сказать, – произнёс мужчина и протянул мне руку.
  Ладонь Ивана Ивановича вполне соответствовала его высокому росту, была широкой и крепкой, и рукопожатие оказалось соответствующим. Передо мной стоял высокий пожилой, но ещё сильный мужчина лет шестидесяти. Внешний вид, осанка, углубленные морщины и шрам на лице, бодрый взгляд добрых глаз подчеркивали его огромную духовную силу, энергию, богатый жизненный опыт и свидетельствовали о непростой военной судьбе.
- А Вы, Борис, очень похожи на своего отца, только ростом на целую голову выше, да покрупнее будете. Хотя, конечно…, послевоенное поколение питалось лучше и росло быстрее. Правда, и вам тоже поначалу досталось. Я помню, не у всех детей, родившихся сразу после войны, хлеба и одежды было вдоволь. Но всё же,  вы не так бедствовали, как мы.  Многие мои товарищи голодали ранеными в госпиталях, а некоторые из них умерли не только от ран, но и от голода. Вы представляете, когда раны не заживают или только-только начинают затягиваться, очень нужны лекарства, витамины, а тут самой элементарной жратвы, извините, не хватает. Организм слабеет от систематического недоедания и ….
Ветеран замолчал, выбросил окурок папиросы в урну и снова закурил. Так мы простояли  молча еще несколько секунд. Затем я предложил пройтись до ближайшей скамейки и продолжить беседу. И вот, что мне поведал Иван Иванович.
 
  Это случилось на одном из участков фронта западнее Москвы поздней осенью 1942 года. Дни становились все короче, а ночи длиннее и прохладнее. Холодный дождь иногда чередовался с мокрым снегом, не за горами были и морозы. В окопах и траншеях было холодно и сыро, в общем, мерзко, многие из бойцов были простужены и сипло кашляли.
От нас требовали активных действий, однако резервов на этот счёт никаких не давали. Мы понимали, что своей активной обороной в сочетании с контратаками должны были сковывать немцев, помогая фронтам, что на юге, где решалась главная судьба страны. Но как это сделать теми силами, которых едва хватало, что бы сдерживать атаки фашистов. Но приказы не обсуждают, их надо выполнять. А тут ещё, вызвали в штаб армии нашего комдива и дали нагоняй за то, что плохо контратакуем, обстановку не знаем, а языка до сих пор взять не можем. Ну, конечно, комдив, получив взбучку от командарма, вызвал к себе на НП всех своих заместителей, командиров полков и других подразделений, в том числе и меня. Я в то время только принял командование батальоном разведки, от которого оставалось всего-то полторы роты.   
  Едва только все собрались, он называет мою фамилию, приказывает подойти поближе и в присутствие всех, как заорет на меня: "Ты почему, такой сякой, языка до сих пор взять не можешь?.. Отвечай!" Что тут отвечать, да еще в присутствии всех. Нет уж, думаю, лучше я помолчу, целее буду. Были бы наедине, как вчера, я бы просто повторил вчерашний доклад. Так, мол, и так, по Вашему  приказу подготовили и направили для захвата языка две разведгруппы. Одна из них попала в засаду, вела бой, никто назад не вернулся. Другая тоже была обнаружена, но уже при возвращении, были потери, но языка взяли. Удалось установить, что наступления в ближайшее время они не готовят, потому как никаких приказов и директив солдаты не получали. Сам пленный оказался солдатом. Ничего путного от него про систему обороны мы не узнали…. Сказал только, что рядом с колючей проволокой понаставили мин. Тогда комдив вел себя по-свойски и заметил, что такого придурка могли и подставить, что б мы успокоились. Да и приказ на наступление могут отдать и днями позже. Потом добавил, что у нас фактически ничегошеньки и никаких сведений нет. Нужен, мол, пленный офицер, вы уж постарайтесь, ребята. А этого солдата-пленного приказал этапировать в штаб армии.
- Вы представляете, Борис, если б я успел доложить своему комдиву хотя бы половину того, что рассказал Вам. Мне кажется, обстановка для меня была бы еще хуже, как Вы думаете? – спросил меня Иван Иванович, озорно улыбнувшись и закуривая очередную папиросу.
- Думаю, что Вы правы. Я ведь тоже человек военный и частенько попадаю в не очень приятные ситуации.
- А в каком Вы звании?
- Подполковник. Сейчас в отпуске, служу в Сибири.
- Это хорошо. Вы ещё молоды, у Вас всё впереди…. Я тоже подполковник, но в отставке…, странно все как-то – и, сделав затяжку папиросы, Иван Иванович продолжил свою историю.
  Я стоял как истукан и молчал, а комдив поносил меня почём зря. Испуг начальный уже прошёл и я ждал, когда же словарный запас матерных и других ругательных слов у комдива закончится. Наконец, прошло ещё немного времени, и я услышал заключительные слова полковника, от которых веяло уже добротой и лаской: "Иди, капитан…, пока ещё капитан, и подумай, срок тебе на доставку языка  двое суток с этого часа, не доставишь, не знаю,  что я с тобою сделаю". 
  Потом я слышал, что остальным досталось не меньше моего. А одному командиру полка, который считался другом и любимчиком комдива и по годам был старше его,  вообще было высказано полное недоверие в виде таких слов как:  "Не полк, а кучка раздолбаев, спите как мухи, понастроили хаток, как бобры, бобруете, и зиму думаете так пережить!? Шиш вам! Наступать у меня будете. Готовьтесь, завтра я к вам приеду ваши засидевшиеся  задницы перцем посыпать". 
  Время, отведённое мне, пошло, и я спешно стал готовить для захвата языка очередные две разведгруппы. Сложность была в том, что на подготовку не было ну никакого времени, да и опытных ребят не хватало. Ну, думаю, была - не была, одну группу возглавлю сам - языка возьму или голову сложу, другого выхода для меня не было.
  Успокоился, собрал самых лучших ребят, распределил их по группам и отдал приказ на подготовку, заказал сапёров и выход назначил в ночь. Потом пригласил к себе начальника штаба, ротных, командира второй разведгруппы, разложил карту и решил с ними посоветоваться, как действовать. А тут телефонист подходит ко мне и говорит, что просит обратиться какой-то младший сержант. Ну, я погнал его, времени и так в обрез. Вдруг слышу: "Товарищ капитан, разрешите обратиться, младший сержант…", - фамилии я поначалу и не расслышал. Он повторил…. Я смотрю и не вижу его, в землянке-то темновато, а он еще встал куда-то в угол. Я ему и говорю, подойди ближе. Подходит, вижу паренёк маленького росточка, да еще и щупленький какой-то.
- Чего тебе? – спрашиваю. А он мне и говорит:
- Разрешите, товарищ капитан, мне на ту сторону.
- Ку-у–да?  А он опять:
- На ту сторону, товарищ капитан.
- Э-э, милый, добровольцев я уже набрал…. Опоздал ты, малость, да подрасти тебе ещё надо, языки они ведь сильных уважают, а в тебе и росту, наверное, метр пятьдесят с шапкой.
  Помню, все вокруг тогда засмеялись, и паренёк этот поначалу смутился, но потом так настырно заявляет:
- Вы меня не поняли…, разрешите мне одному сходить туда…, на ту сторону!
- Как, это одному?
- Один пойду к фрицам…, Вам же про систему обороны  знать надо, вот я и постараюсь разведать.
- Откуда узнал, что надо?
- Так все говорят…, а язык зачем…, что догадаться нельзя?
- Ну, не разведбат, а балаган какой-то! – возмутился я, посмотрев с укором на начальника штаба, и спросил паренька:
- Как зовут-то, тебя?
- Василием зовут, товарищ капитан, а что?
- Васёк, говоришь!
- Никак нет! Василий.
- А не боязно, одному-то туда идти, Василий, да и как ты пойдёшь-то, а если тебя фрицы сцапают, что тогда?
- Конечно боязно, но не мне одному, война ведь…. Я к ним Бурёнку искать пойду, то есть как бы коровку пропавшую…, по легенде значит. Только бы мне одежонку деревенскую и кнут какой-нибудь достать. А так я готов, память у меня хорошая, сызмальства охотой занимался, стараюсь всегда всё примечать и запоминать.
- А сколько, лет-то тебе полных будет?
- Девятнадцать, – ответил Василий, хотя на самом деле совершеннолетие должно было наступить только через два месяца.
- Что-то не верится, я бы дал лет 14 или 15…. Ладно, иди, зайдёшь ко мне через час…, подумаем, как с тобою быть – распорядился я и продолжил совещание.
  Когда организационные вопросы все были решены, я доложил начальнику разведки дивизии, что в ночь за языком будут отправлены две разведгруппы, одну из которых возглавлю сам лично. Начальство, конечно, все утвердило, кроме одной детали - меня от захвата отстранили. Сказали, назначай вместо себя другого, а ты готовься сопровождать комдива на НП к Петровичу.  Петровичем звали того командира полка, который, якобы, и был другом и любимцем комдива.

                2

  Ещё весной за месяц до окончания семилетки надумал Василий поступить в школу речных капитанов. Шел 41 год. Но в школе принимали документы с 18 лет, а Василию  исполнялось только 17 и то в декабре. Выход был единственный – приписать годик. Что и было сделано. Но так получилось, что помешала война. В школе экзамены отменили, а дома уже ждала повестка из военкомата. Вот так и стал Василий "совершеннолетним" добровольцем.
- А что, начальник штаба, посмотри-ка на младшего сержанта, по-моему, это действительно пацан, а не боец, если б не форма, а? – спросил я своего заместителя, а потом Василия:
- Бреешься?
- Никак нет! – ответил  паренёк.
- Ну вот, даже не бреется…. И очень хорошо, что не бреется.
  Я тогда ещё подумал, если бы не обстоятельства, не отправил бы его на ту сторону. Мне по-человечески было жаль этого тщедушного мальчишку. А вдруг, как попадётся в лапы к этим зверюгам, да пытать начнут…. А мины? Где они там их понаставили, удастся ли их пройти. Сомнения продолжали меня терзать, а срок поджимал. Мы, во что бы то ни стало, должны были выполнить приказ и добыть сведения об обороне фашистов. Но постепенно сама идея заброски этого паренька к фрицам меня стала завлекать, вроде бы всё складывалось в её пользу и, наконец,  я всё-таки решился. Спустя полчаса, я приказал ротному, которого назначил ответственным за подготовку разведчиков, готовить и паренька в составе одной из групп, а после перехода нейтральной полосы оставить его одного для выполнения самостоятельного задания. Риск для меня был большим: во-первых, если бы случилось с Василием что – это было бы на моей совести. Уж слишком мало времени было на подготовку паренька. Во-вторых, начальство в известность не ставилось, юноша шёл на выполнение задания в составе группы захвата, но если б о нашей задумке узнали наверху, меня бы по головке не погладили. А с другой стороны, если б я доложил о нашей затее наверх, её, скорее всего, запретили. А вдруг и разрешили бы - то Василия готовили более серьезно, но другие. Мы же подготовили, как смогли. Приодели по-деревенски, в основном во всё старенькое и прилично изношенное, одним словом рухлядь. Нашли ему и кнут и настоящую котомку, в которую положили три картофелины в мундире. По заданию Василий должен был всё, что увидит своими глазами, запоминать и ни в коем случае не делать никаких записей. Особенно он должен был разведать конфигурацию переднего края обороны и по возможности укрепления и огневые точки. Срок возвращения был назначен на рассвете.
Я не успел даже пожелать удачи пареньку и попрощаться с ним, как мне срочно передали по телефону приказ комдива немедленно прибыть на НП полка, того самого, в котором он обещал навести порядок.   
  Когда я прибыл на НП полка и стал докладывать  комдиву, он меня бесцеремонно прервал:         
- Стой рядом, вникай и слушай, что от тебя потребуется…, понял?
- Так точно, товарищ полковник – ответил я и раскрыл планшетку. 
  Стою рядом и слушаю их разговор в готовности, что-либо пометить на бумаге или на карте, а писать пока и нечего. Они просто спокойно беседуют,  и по характеру разговора я понимаю, что они действительно хорошие друзья-товарищи. Комдив тихо так говорит командиру полка:   
- Ты, Петрович, не серчай на меня за вчерашнее. Это для порядка…, что б других приструнить. Нам скоро всем будет нелегко, и все мы тут поляжем, если думать перестанем. Немец – он же кто? Да самый, что ни на есть шаблонщик. Просто обмануть его надо.
- Было бы, чем обмануть, обманул…, легко сказать, воюю полком двух-батальонного состава…,- посетовал Петрович.
  Но комдив не дал договорить командиру полка и прервал его:
- Петрович, а что если, мы  возьмем да ударим с твоего участка по фрицам, а?.. Как думаешь!?
- Так уже ударяли, товарищ первый, и даже в их траншеях побывали недели как две назад. Контратака тогда удалась и мы как попёрли…. Но вышибли они нас, силёнок не хватило, что б закрепиться…., я ж тебя просил о помощи – ответил командир полка и добавил:
- Теперь они учёные, колючкой себя окружили, мин понаставили, не достать их, а система огня, укреплений и заграждений нам пока неизвестна. Наблюдаем и помечаем, в основном только огневые точки, а что мы можем ещё?..
- Тогда, Петрович, я был сам гол как сокол…, извини, ничем помочь не мог. Командарм, когда башку-то мне намылил вчера, вроде как обидел меня. А потом я многое понял. Особенно тогда, когда он мне уже так спокойно объясняет,  подумай, мол, где у них оборона послабее, там и вдарь, как следует. Слышь-ка, в случае удачи, обещал дать целый батальон для развития успеха, а то и полк. Смекаешь, чем пахнет? Доверяют нам…. Вот и давай покумекаем, – предложил комдив Петровичу.      
- Нет, без данных разведки удар бесполезен. Кумекай - не кумекай, людей положим, да и только, - с сомнением высказался командир полка и добавил:
- Можно конечно ещё попробовать и провести разведку боем. Но у меня для этого сил нет. Тут нужна хотя бы рота. При этом необходима еще поддержка артиллерии или авиации.
- А что, я тоже думал над этим. Если разведчики Багрова опять обделуются, придётся целую роту, а может быть и больше ребят положить ради общего дела, – согласился комдив и, взглянув на меня, язвительно спросил:
- Ну, что, понял теперь свою роль и место?
- Так точно, товарищ полковник, будем стараться выполнить приказ, – ответил я хладнокровно.
- Уж постарайся! А то ведь я…, - и комдив, не договорив, подошёл к стереотрубе и стал рассматривать местность и позиции противника.
 
                3

- Хальт! – как выстрел в спину прозвучала команда на немецком языке и поневоле заставила Василия остановиться. Как хорошо, – подумал разведчик, что я с испугу не поднял руки вверх, а то пропал бы сразу. Он обернулся и попытался определить, откуда последовала команда, но в темноте трудно было что-либо разглядеть. Вдруг из-за кустов вышли два здоровенных немца в камуфлированных костюмах со шмайсерами наперевес.
Один из них, наверное, старший, взмахами руки приказывал подойти к ним, при этом, приговаривая: «ком, ком, шнель….». Еле переставляя одеревеневшие ноги, Василий подошёл к немцам.
- Вас махст ду хиер? – заорал старший немец, схватив больно Василия за плечо и вырвав из рук его кнут.
Василий молчал, а его бегающие испуганные глазёнки как бы говорили, что он не понимает сказанных слов.
- Вас махст ду хиер? – опять повторил свой вопрос немец и неожиданно ударил кнутом паренька.
  Удар пришелся по спине, но одежда в какой-то мере смягчила его, однако последующие удары оказались больнее, и Василий закричал и заплакал.
- Швайген! – брызгая слюной в лицо юноши, заорал здоровяк.
Он перестал бить Василия, передав кнут другому немцу, а сам рывком содрал котомку с плеча юноши и вывернул всё её содержимое. На землю вывалились три картофелины. Немцы посмотрели друг на друга и по-идиотски загоготали. Потом здоровяк лапищей своей впился в плечо юноши и заставил его развернуться кругом. Больно тыкая дулом автомата в спину и повторяя одно и тоже: «Шнеллер!», - он направлял Василия вдоль траншей. Второй немец, зайдя вперед юноши, стал как бы проводником.
  Светало. Василий старался не отставать от впереди идущего немца, что бы не получать от следующего за ним здоровяка больных тычков в спину. Тревожные мысли не покидали его ни на минуту: «Всё…, хана…, куда, зачем ведут?.. сразу не расстреляли…, значит, будут допрашивать…, надо было уходить раньше». А глаза разведчика, между тем, делали своё дело…, наблюдали. Искоса, стараясь не поворачивать головы, он посматривал направо. Василий никогда не видел так близко много немцев. Некоторые из них откровенно дремали возле орудий и пулемётов. Эх, - про себя подумал разведчик, - вот и надо их брать на рассвете, как сонных тетеревов…, по ночам-то они бдительные из-за страха. Чуть дальше он стал замечать хорошо замаскированные амбразуры огневых точек и вкопанные танки. А силищи тут у них больше, чем справа, – успел только подумать разведчик, как тут же получил удар в спину. Ойкнув, он сразу ускорил шаги.
  Минут через двадцать они повернули направо, а еще через 2-3 минуты Василия грубо впихнули в блиндаж, где за столом, склонившись над картой, сидели два офицера. Здоровяк что-то громко по-немецки рявкнул, вытянувшись, а  затем, взяв Василия за шиворот, подтащил его к столу и поставил прямо перед офицерами. Его напарник передал им кнут Василия. Четыре глаза принялись пристально рассматривать кнут и юношу сверху донизу. Разведчику казалось, что не было места на его одежде и теле, где бы не побывали эти глаза.  Тягостное молчание продолжалось недолго. Вопрос, очевидно, переводчика,  был неожиданным и застал разведчика врасплох:
- Кто тебья заслал в расположение немецкие войска?
Василий растерялся и не знал, как ответить и немец прикрикнул на него:
- Отвечайт!
Юноша ничего не мог придумать и просто заплакал, причитая:
- Ни-и-кто…, я корову искал и заблудился.
- Мольчать! – крикнул переводчик и ударил ладонью по столу, поднялся и подошёл совсем близко к Василию и впился своими оловянными зрачками в глаза паренька.
- Откуда ты пришоль?
- С Михай-ло-о-вки…, с деревни, - продолжая всхлипывать, ответил Василий.
- Покажи карта, где это твоя деревня!? – повышая голос, спросил офицер.
Василий опять заплакал и промямлил:
- Я не ум-м-ею показ-з-зывать.
  Он хорошо понимал, что если бы он показал Михайловку, то его бы песенка была спета. Переводчик покачал головой и с показной досадой произнёс:
- Какой плёхой мальчик, совсем глюпый…, он думает, что все вокруг его тоже одни дураки. И никакой коровки у него нет, все он выдумывает. Его коровку давно бы большевики съели или наши зольдатен….Ну что, будешь говорить правду!? 
- А вот и нет, - повеселел Василий, - коровёнка есть. Я её в землянке прятал…, всё у этой заразы было, и жратвы полно, и вычищал я у неё всегда вовремя, а вот убежала сво…
- Мольчать! – оборвал юношу офицер и уставился в карту.
Похоже, что офицер искал Михайловку, и это подтвердилось, когда он с издёвкой произнес:
- А ты корошо заблюдился… Коровы так далеко не убегайт от короший хозяин…. Целих пьять, как это по-вашему, вьёрст, ты шоль за своей зараза, а пришоль к нам… Ну-у, так кто тьебя послал?
- Дяденька, коровёнка моя очень шустрая, не послушная, только кнута боится…, застоялась поди, надоело ей, вот и убежала, куда глаза глядят…. Я шёл по её следам, а следы у коровы - они известные, то копыто отпечатается, то наложит кучу…. А как темнеть стало, то и следы пропали. Шёл наугад лесом, потом на поляну вышел, а тут меня… и забрали, – всхлипнул Василий.
- Корошо придумаль…, ну а зольдатен у вас Михайловка есть?      
- Не-а..., солдат у нас нету. Никого у нас нету, одни бабы с детями, да старики - соврал Василий.
  В Михайловке на самом деле стоял артиллерийский дивизион. И для убедительности сказанного юноша добавил:
- Иногда заходят  какие-то военные за самогонкой….
- Водка? – перебил, оживившись, офицер.
- Ага, домашняя…, бабы гонят, да где её теперь взять-то, кругом бескормица…, порыщут-порыщут,  да уходят, не солоно хлебавши…. У нас ничего нету, одна картошка и той чуть осталось, да вот коровка ещё пропала, - и Василий заплакал, - отпустите меня дяденька, меня мамка ждёт.
  Второй офицер, не проронивший во время допроса ни слова, вдруг бросил карандаш на карту и, повернувшись к переводчику, небрежно процедил: «Вег!». Переводчик, ехидно улыбаясь Василию, прогнусавил: 
- Ты - короший мальчик, только не плачь, мы  тьебя отпускайт, но корову свою больше здесь не ищи. Ещё раз попадайт – будем стреляйт! - и сказал что-то по-немецки здоровяку.
Здоровяк, взяв кнут со стола и, схватив Василия за шиворот, повёл его к выходу.
- Вот теперь всё, сейчас этот верзила отведёт чуть подальше и…, - подумал Василий и, уже не обращая никакого внимания на ненавистные тычки в спину и слова «шнеллер – шнеллер», стал вспоминать родителей, братьев, дом в котором вырос, и невольно повторять молитвы, которым когда-то учила его мать.
  Но здоровяк отвел юношу до первой траншеи и еще метров на 10 от неё, а затем неожиданно влепил ему такую оплеуху, от которой у Василия посыпались искры из глаз и он не смог удержаться на ногах. Он упал. Из носа сгустками пошла кровь. Сил встать не было, но он видел как немец, ругаясь, бросил в него кнут, развернулся и ушёл.      


                4

- Товарищ капитан! – сообщил мне дежурный, - к Вам пришли.
- Кто!? - спросил я недовольно, - неужели сразу нельзя доложить, как положено.
  Подступала вторая ночь, а известий от групп никаких не было…,  пастушок, как мы его прозвали, под утро тоже не явился. Я старался не показываться на глаза ни начальнику разведки, ни, тем более, комдиву. На многие телефонные звонки из штаба реагировал просто: «Жду, сообщу немедленно». Потом мне сказали, что полковые разведчики вернулись без языка. К вечеру звонить совсем перестали. Я стал догадываться, похоже и на нас крест поставили, и приступили к подготовке разведки боем, которая по плану должна была проводиться на рассвете. Но вот дежурный докладывает:
- Два бойца привели к Вам кого-то.
- Пусть войдут!- распорядился я.
  Смотрю, подводят ко мне какого-то мальчишку, в порванной и грязной одежде, с кнутом на правом плече, а на лице у него ссадины и кровоподтеки под глазами. Всматриваюсь лучше, и глазам не верю – передо мной стоит наш пастушок. Вид у него измождённый донельзя, но глаза блестят. Я, конечно, очень обрадовался, жив, значит, наш Васёк. Отдаю приказание, мол, сначала, отмыть, накормить и сразу ко мне. А он мне  и говорит:
- Нет, товарищ капитан…, сначала дайте мне бумаги и карандаш, остальное - потом.
- Хорошо, - соглашаюсь с ним, - пусть будет по-твоему. Даю всё то, что он просит, и выделяю ему целый стол.
  Сам стою рядом и наблюдаю. Вижу как он старательно, слюнявя карандаш, рисует схемы, стрелочки  и аккуратно, бисерным шрифтом что-то пишет над ними. Не сдержав любопытства, спрашиваю:
- Чего задержался то? Никак к немцам попал?
- Так точно, попал – ответил Василий.
- Допрашивали…, пытали?
- Ага, но не особо…, выручил меня кнут, от которого мне же и моей спине хорошо досталось. Побили, но всё же отпустили, может, поверили  в нашу легенду, что я пастух, а может, просто мне повезло.
  Поясняя свои зарисовки и записи, Василий выявил главное, что левый фланг немцев укреплен слабее. Очевидно, они надеялись на непроходимость болота и на то, что морозы наступят еще не скоро. Пленный офицер, которого чуть позже доставила одна из разведгрупп, показал, что выходы из болота были заминированы. Мы все потом удивлялись, как же пастушок прошел этот участок, не подорвавшись. Действительно, пареньку повезло дважды.
  Комдив, часом позже, всматриваясь в схемы, нарисованные Василием и, выслушав мои объяснения, улыбаясь, спросил:
- А кто же нарисовал это произведение?
- Наш разведчик, Васёк..., товарищ полковник, - ответил я, и назвал фамилию младшего сержанта и  добавил:
- Под видом пастушка он ходил в разведку прошлой ночью один и нарисовал позиции немцев по памяти.
- Молодец, сержант! Оформить  документы на представление его к ордену Красной Звезды, - приказывает мне комдив и просит вызвать в штаб своего Петровича.
  Сейчас я уже плохо помню, что было дальше. Помню только отдельные слова, которые были главными при постановке боевой задачи комдива командиру полка. Они были произнесены как-то официально, но в тоже время торжественно: 
 - Полковник! Переносите свой НП на правый фланг…, и быстрее! Наступать будем через болото. Разведку боем отменяю. Тут всё ясно…. То подразделение, которое предназначалось для разведки боем, выдвигается первым, но впереди его пойдут сапёры и проводники. Постарайтесь в деревнях разыскать проводников. Начинаем на рассвете. Всё! Успехов тебе, Иван Петрович! Всем готовиться…, я - к командующему на доклад.
  Позже, уже в какой-то освобожденной деревеньке, мы обмывали орден и сержантское звание нашего пастушка. Васёк, как тогда все стали его ласково называть, совсем не пил, а только давился водкой, а мы здоровые лбы смеялись над ним, конечно по-доброму. Мы же не знали, что было ему всего только семнадцать годков. 

                Вместо послесловия

  С тех пор, как мы встречались с Иваном Ивановичем, прошло более 20 лет. Связь с этим замечательным человеком, к сожалению, была потеряна. Дети послевоенных лет давно уже стали дедушками и бабушками. Не отстал от них и я, обзаведясь тремя внуками. Моя дочь, художник, как-то спрашивает меня:
- Пап, тебе нравится, как я рисую?
- Очень нравится, ты у меня талантище, - ответил я.
- А в кого мой талант, в маму?
- Да, в маму, - и потом добавил, - и в деда Васю тоже.
                Москва, апрель 2009