Учитель албанского

    В субботнее утро позднего августа дети стояли возле забора и звали Агнес на прогулку. На улице щедро светило южное солнце, тёплый ветерок играл с листвой высоких тополей - листочки шумно, монетно звенели. Дети недоумевали, как можно в такую погоду сидеть дома?
       Соседи считали Агнес девчонкой с причудами. Но в чем бы ни были причины её странностей, в душе она хотела быть как все. А если вдруг не удавалось, переживала молча. Но дети всё равно её любили и звали с собой - поиграть. Мать Агнес была с ними ласкова, давала гостинцы и терпела шумные забавы. Пусть у дочки будет озорное беззаботное детство, с грустью думала женщина.
       Еще недавно люди города Ясновье жили в страхе перед призраком большой войны, терпели унижения со стороны турецкой знати и не смели верить в будущее. Пока Европу раздирали на части непримиримые армии, здесь не взрывались бомбы, не жужжала шрапнель - здесь, на юге Балкан, шла другая, неприметная война - за независимость. И вот настало долгожданное время - в Европе победили Германию, а в Албании сбросили турецкое иго. Соседние державы наконец признали суверенное государство. И в этом году городские власти возобновили занятия в школе. Многим детям, так же как Агнес, предстояло вернуться за парты.
       - Агнес, спускайся, завтрак давно готов!
       Двенадцатилетняя девочка вздохнула, закрыла книгу и отложила её в сторону. Солнечный луч из окна ярко блеснул крестом на обложке. Садовые заросли мешали ей услышать голоса детей у калитки.
       - Иду, мама! - откликнулась Агнес.
       Она быстро сменила ночную рубашку на легкое белое платье с синей каймой, сунула ноги в сандалии, кое-как пригладила помятую постель и подбежала к умывальнику. Взглянула в зеркало, увидела себя - серьезную, хмурую, точно чем-то рассерженную. Наскоро умыла руки и лицо, и поспешила на первый этаж.
       Мать посмотрела на старшую дочь и вздохнула - Агнес тоненька, худенькая, и в чём только душа помещается? Младшая давно позавтракала и резвилась со сверстниками в заднем дворе, под присмотром соседской бабки. Агнес бы тоже пойти погулять, думала мама. Пока хорошая погода, солнце, и на улицах спокойно, пока друзья зовут. А то мало ли, что будет завтра? Молодая вдова, мать двух дочерей никак не могла поверить, что в Ясновье вернулась тихая, мирная жизнь. Муж её, Петер умер дома, три года назад, на следующий день после тайного собрания. Вдова была уверена - его отравили предатели сопротивления, одно утешения - смерть оказалась не напрасной, за правое дело. Для семьи это был тяжелейший удар, жена и дочери любили Петера без памяти. С тех пор прошло три года, и всё это время Агнес была безутешна, часто уходила мыслями в себя, жила в каком-то неведомом внутреннем мире. Мать не знала, как помочь старшей дочери. Она жила надеждой, что со временем Агнес успокоится.
       Этим утром девочка сидела за столом, ковыряла вилкой в тарелке и ела без аппетита.
       - С понедельника у вас начнутся занятия? - спросила мать.
       Агнес ей вяло кивнула.
       - Я слышала, приедет новый учитель албанского. Интересно, какие еще предметы будут в школе, ты не знаешь?
       Об этом вопросе Агнес не имела ни малейшего понятия. Она умела читать и писать, о том, что ей нужны еще какие-то знания, двенадцатилетняя девочка не думала. Она знала где нужно искать всё остальное - в Святом писании.
       - Ох, зря я говорю сейчас о школе! - опомнилась мама, - До понедельника о ней ни слова. Агнес, ты не слышишь? Там тебя друзья зовут. И ждут уже не меньше получаса.
       Агнес сосредоточенно взглянула в сторону калитки, туда, где стояли соседские дети.
       - Вот что, я испекла пирожков, возьми кулек и угости ребят.
       Агнес медленно подвинула тарелку в сторону. Завтрак остался почти нетронутым.
       - Мам, не сердись, что я не доела, ладно? - девочка встала из-за стола.
       - Я не сержусь, - кивнула мать и подала ей кулек с пирожками. Не так-то просто накормить ребенка завтраком. А матери отрадно. Хоть в чем-то Агнес - обычный ребенок.
      
       - Здравствуй, Агнес, мы тебя долго ждали! - воскликнул Марк, известный задира и хулиган. Многим детям родители давали строгий наказ - с ним не водиться. И мало кто знал, каким спокойным и покорным мог быть этот непричесанный парнишка в давно не чиненой одежде, с вечными ссадинами на обе коленки.
       - Тебя мама так долго не отпускала? - спросила Вая, девочка из бедной семьи, - Ты помогала ей с младшей?
       Агнес улыбнулась длинноногой, веснушчатой Вае, одетой в обноски от старшего брата, и протянула ей кулёк с пирожками.
       - Как дела, Агнес? - спросил Али, красивый смуглый мальчик, чем-то похожий на цыгана. В их компании он был единственным из мусульманской семьи. На вылазки с участием друзей из христианской общины он выбирался редко и старался не попадаться на глаза в знакомых районах. По большей части жители Ясновья были мусульманами, и далеко не всем разрешали водиться с иноверцами.
       - Дела нормально, - улыбнулась Агнес, - Спасибо, что подождали.
       В компании детей Агнес вела себя раскованно и словно забывала о потерянном отце.
       - Пошли играть в индейцев, - предложил Марк и показал рукой в сторону знаменитого каменного моста, - Начнем оттуда, это будут наши пещеры. Я буду ковбоем, Али - индейцем.
       - А лучше - кораблики пускать. Устроим регату! Сейчас такой ветер, будет весело, - предложила Вая.
       - Сосед говорил, что у нас будет новый учитель, - заявил Али, - Как раз сегодня приезжает. Пойдём, посмотрим! А потом - в индейцев.
       Дети ждали, что скажет Агнес. Второй раз этим утром она услышала об учителе, и какое-то странное предчувствие тронуло ей душу.
       - Мне тоже интересно, - согласилась Агнес.
       - А я не понимаю, зачем нам учить албанский, - возразил Марк, - Мы что, его не знаем? Я на нём разговариваю, умею читать, писать тоже могу, так чему там дальше учиться? По мне так та же арифматика полезней!
       - Арифметика, - поправил Али, и дети засмеялись.
       - От школы нам не отвертеться, - вздохнула Агнес, - Они взрослые, вот и решают, чему нас учить, чему - нет. Пошли уже, а то пропустим дневной экипаж из Тираны. Наверное, на нём он и придет.
       Экипаж, запряженный двумя лошадьми, Андарский каменный мост через реку и оказался на людной площади. Приезжий расплатился с возницей, вышел из повозки и огляделся по сторонам. Он давно не был в родном городе, но с той поры, когда тут пролетели его детство и юность, город почти не изменился. По-прежнему светило яркое балканское солнце, белели стены домов, зеленели стройные тополя. По улицам ходили шумные люди, одетые в белое, черное и красное, мужчины носили невысокие шляпы и турецкие шальвары, а женщины - пёстрые платья. С тех пор, как на албанской земле укрепились турки, национальные костюмы изменились, албанцы переняли турецкую моду. Приезжий знал об этом предостаточно - до войны он окончил элитную гимназию, там преподавали не только языки, но и всеобщую историю. За годы, проведенные вдали от родины, он не растерял накопленных знаний, и по приезде в Тирану вел переписку с администрацией родного города. На днях он получил нужные письма - его пригласили на должность учителя словесности в одну из новых общественных школ.
       Это и было его целью - вернуться в родные края, заняться каким-нибудь делом. Агим Аргири, в прошлом капрал стрелкового батальона двадцатой армии, сражался на стороне Антанты, побывал в плену у немцев, а после войны прожил несколько лет в Париже. Там он и понял - на чужбине жить не уютно.
       В отличие от жителей Ясновья, Агим щеголял европейским костюмом цвета хаки, на вид - колониального фасона, носил невысокую английскую шляпу и при ходьбе помогал себе тростью - после ранения он сильно хромал на правую ногу. Ему казалось странным и немного непривычным многоголосое людское шевеленье. Вдали от дома он отвык вести себя так шумно и беспечно. И в то же время он был рад за соотечественников, верил, что когда-нибудь и сам вернет себе типичные албанские манеры. Агим истосковался по открытой, беспечной манере общения. Много сил он отдал войне. В четырнадцатом, семнадцатилетним юношей он покинул Ясновье, и вот теперь, через восемь лет, пытался представить, как сложится мирная жизнь в родном городе. Албания стала суверенной, война канула в прошлое, значит, в жизни всё будет иначе. Должность учителя - только начало, а что будет дальше, покажет время.
       На залитой солнцем, толпливой площади люди спешили заняться своими делами, куда-то шли, торговались у ярких прилавков - город бурлил в пестроте выходного дня. На местный взгляд Агим смотрелся не чужим, а просто немного странным. Его худое, загорелое лицо с густыми бровями, темными глазами, прямым носом и аккуратными усами было вполне албанским. Так что никто к нему не приглядывался. И лишь один человек на площади смотрел на Агима с особым вниманием.
       Агнес узнала в нем нового учителя необъяснимым, внутренним чутьем. Али указал на повозку, из которой вышел незнакомец.
       - Так это он и есть? Забавный.
       Агим не мог услышать детских слов - четверо друзей стояли в отдалении, их даже разглядеть было не просто - по площади туда-сюда ходили люди, пространство гудело живыми звуками. И все же Агим на миг пересекся взглядом с Агнес. И даже сам он вряд ли мог понять, что шевельнулось где-то в глубине, у самого сердца - напряженный, настороженный взгляд напомнил Агиму взгляд Алисы, его первой любви. Интересно бы узнать, где она и что с ней стало. Вряд ли она помнит мальчишку Агима, с которым когда-то играла подле красивого Андарского моста. А незнакомая девочка, чей взгляд так тронул Агима, не могла быть Алисой, не могла быть и её сестрой - они были нисколько не похожи. Приезжий так и не понял шарады со взглядами, да и сама Агнес не сразу осознала смысл происшествия. Незнакомец, возможно, учитель албанского, наполнил ей отца, оба мужчины были чем-то похожи.
       - Ну, посмотрели? - с нетерпением позвал друзей Марк, - А может это и не он вовсе, что, нам стоять тут до вечера? Пошли играть!
       - Это он, - тихо сказала Агнес, и ей никто не возразил.
       Агим Аргири побродил по городу, понаблюдал за суетой и подышал родным солнечным воздухом, немного вспотел в своем плотном европейском костюме и наконец решил пойти к Джульетте, своей кузине. В детстве они часто ссорились, но отец оставил ей в наследство большой особняк. Как знать, может она согласится сдать ему комнату?
      
       Общественные школы в Албании возникли недавно. Какими предстояло им стать потом, когда страна заживет нормальной жизнью, никто не знал. Не было четкой программы: как делить детей по классам, какие предметы давать вначале, какие потом. Педагоги понимали, что нельзя так просто взять и повторить модель гимназий: тем, кто не умеет ни читать, ни писать, эта программа будет не по силам.
       Поэтому в первый день осени за парты сели разные ученики - от крошек-семилеток до подростков.
       Учитель вошёл в просторный класс - один из двух в новой школе. Пятнадцать пар глаз проводили его движение - Агим подошел к столу, снял шляпу и заглянул в окно, как бы примерился. Этот пейзаж теперь будет у него перед глазами многие годы. Если всё сложится удачно или если школа не переедет в другое здание.
       После осмотра местности учитель повернулся к детям.
       - Здравствуйте, школьники. Меня зовут Агим Аргири, я буду вести уроки албанского.
       Дети нестройно поздоровались в ответ. Агим, точно командир на поле боя, придирчивым, взглядом посмотрел в лицо каждому ученику. И девочек и мальчиков тут было приблизительно поровну. В основном - сербы и албанцы из католической общины, ведь это в их районе построили новую школу. Но были и ребята - мусульмане, трое мальчиков. Агим узнал их по настороженным взглядам и турецким костюмам.
       На лице одной из девочек Агим задержал свой взгляд чуть дольше. Это была та самая юная незнакомка - её он видел на площади. Но в этот раз Агиму не привиделся образ возлюбленной, и никаким особым почтением он девочку не удостоил.
       Агнес как будто зеркалила Агима, и точно так же как он, подумала, что пару дней назад знакомые черты ей почудились.
       - Пока у нас нет программы, будем учиться по этой вот книге, - Агим поднял на обозрение старый, потрепанный томик грамматики, - Начнем с простого, с чего все начинают. Я сам когда-то учился по этому учебнику в гимназии, и уж поверьте мне, наука легко не давалась. Но я еще помню, что было трудно, а что шло полегче, Будем учиться вместе. А то вдруг я чего-то забыл? На свете нет таких учителей, которые все знают и всё помнят, по крайней мере, мне такие не встречались. А вам?
       Его расчет был хоть немного рассмешить учеников, уж больно серьезно они его слушали. Агим выждал около минуты, но смеха не было - только разноголосое сопение и недоверчивые взгляды. Учитель решил, что затронул не лучшую тему. Обычные дети были бы рады прогуливать школьные уроки, но этот край совсем недавно жил под тенью войны, и детям, и родителям тут было не до школ. Возможно, многие вообще забыли кто такие - школьные учителя.
       - Многие из вас уже умеют читать и писать, и я надеюсь, вы поможете своим друзьям, а за одно, и мне. Как я уже сказал, учиться будем вместе. Вот в общем-то и всё, что я хотел сказать. Прежде, чем мы начнем, я готов ответить на ваши вопросы.
       Руку поднял веснушчатый парень в бывалом, потрёпанном гуляньями детском костюмчике.
       - Скажи свое имя, я постараюсь запомнить, - улыбнулся Агим, - А если забуду, не обижайся, с первого раза пятнадцать имен не запомнишь.
       - Марк, - представился мальчик, - Скажите, а зачем нам учить язык, если мы и так его знаем? Ну, в смысле, говорить мы все умеем, а надо будет что-то прочитать и написать, прочтем и напишем. Гораздо важнее другие науки. Например, арифметика!
       Алим заметил, как старательно Марк выговорил трудное слово.
       - Арифметика наука нужная, - кивнул учитель, - Без неё и на базаре не сторгуешься, и даже воздушного змея не сделаешь. Но люди общаются не только на базаре, им нужно делиться впечатлениями. К примеру, я хочу сказать: сегодня ярко светит солнце. Вы все меня поняли, но вот, к примеру, ты, Марк, уехал на каникулы в соседний город, там дождь, а хочу тебя позвать сюда, потому, что тут солнце. Я возьму перо, правда, сейчас у меня будет мел, и напишу тебе послание.
       Агим повернулся к доске и с быстрым стуком написал на темной поверхности:
       Сиводня ярка светит сонце.
       Марк прочитал написанное и нахмурился. Некоторые дети засмеялись.
       - Вы заметили - написано с ошибками, да? Молодцы, что заметили. Я написал не так, как надо писать по правилам, а так, как слышу фразу. Кто-то, достаточно грамотный, сразу заметит, что здесь ошибки, даже если не сразу поймет, где именно, - Агим кивнул Марку, - Ты можешь исправить ошибку?
       Мальчик неуверенно пожал плечами, покраснел и потупился. Агим одобрительно кивнул ему и снова пригласил к доске. Школьник осторожно взял мел, оперся о доску, немного привстал на носках, показал аудитории забеганные с раннего утра, тёмные пятки. В слове 'ярка' переправил последнюю букву на 'о' и гордо вернул мел учителю.
       - Спасибо, Марк, иди на место, - улыбнулся мальчику Агим, взял в руки тряпку и собрался стереть предложение, но прежде сказал, - А вот представьте, на почте письмо промокло, и почтальон решил спасти послание - переписать его на чистый лист бумаги. А вдруг он сделает ещё одну ошибку, а там не далеко и до того, что всё письмо выйдет шиворот навыворот. И никто ничего не поймет. Даже Марк. И мне придется ехать к нему в гости, звать сюда, потому что тут солнце, а там, в другом городе, дождь.
       - А я люблю гулять в дождь! - воскликнул один из учеников.
       Агим и сам любил гулять в дождь. Он помнил дни, когда над фронтом серым, точно каменным на вид, тяжелым, непрерывным эшелоном ползли невысокие, мокрые тучи. Небо сыпало прохладными каплями, они мелко стучали в брезент, молотили по жести походных предметов, смывали копоть с орудий и касок. Вода струилась по лицам как прохладная паутина, смывала с кожи шершавый, назойливый слой грязи, избрызганный слякотью, кровью, пропитанный потом, до боли истертый солдатскими пальцами. Под дождём живые становились лицами похожи на мертвых - испуганные, бледные, худые от бессонницы и скудного пайка. Дождь порождал размяклые, вихлястые дороги, они глотали колеса повозок, орудий, затягивали заживо людей в просветы между досками мостков-времянок. До нестерпимой дрожи было холодно в пропитанной со всех сторон шинели, и все-таки дождь был чем-то живым, похожим на бессильный мировой протест. Когда шёл дождь, Агим верил - война скоро кончится.
       - Да, - учитель нахмурился, подумал: а сколько он так простоял, промолчал? Смотрел в одну точку, в череду живых картин-воспоминаний. Чего он пропустил, чего не услышал?
       Он виновато оглядел учеников, вздохнул и сказал:
       - Да, я тоже люблю, когда дождь. Но начнём-ка урок.
       Он не заметил удивленного, распахнутого тихим вздохом взгляда, с которым за его молчанием следила Агнес. Она не знала, о чем думал учитель, не могла понять деталей его мыслей, но что-то главное она, как ей казалось, поняла. Она увидела, что всей душой и мыслями Агим ещё там - на войне. И он, и мирная жизнь, они - чужие друг другу. Таким же отчаянным бойцом-повстанцем был её отец.
       Агнес перепугалась неосознанных, нескромных желаний и предчувствий. Что-то изменилось у неё в душе, а вот, что именно, понять она не смела.
      
       Время текло и летело с неумолимой данностью вселенского закона. Агим учил детей грамматике, и сам пытался научится жить спокойной, мирной жизнью.
       - А вы нам расскажите, как были на фронте? - этот вопрос задала высокая, прямая как струна, и по фигуре и по характеру Вая, одна из тех, кому учеба не давалась просто.
       Учитель подумал - кто другой таким вопросом мог бы время потянуть, и ждать, а вдруг Агим отложит обещанный диктант, перенесёт на другой урок. Но Вая, бы так не поступила. Пожалуй, она говорит от имени всех одноклассников, решил Агим. Дети Ясновья пережили многое: и голод, и какой-то иностранный батальон на недолгом постое. Но той жестокой, кровавой войны, в которой безвестные лица под касками, фигуры в темных бесцветных мундирах шли друг на друга, кололи штыками, разрывали пулеметными очередями или с воем снарядов и грохотом взрывов раскидывали в стороны месиво тел: человечьих, лошадиных, своих, чужих, без разбору - той войны им посчастливилось не видеть. Так о чём он должен им сказать? О том, как шли по перепаханной, изрезанной осколками земле, по трупам, под мутной пеленой химических волн, под горячим жужжаньем картечи? О том, как люди с шагом ловили свинцовую смерть, и до конца незавершенного шага за миг превращались в бессмысленные, безответные трупы? За миг - навсегда, еще до конца недопройденного шага.
       - На войне совсем не весело, - заговорил Агим, - Там постоянно стреляют, шумно, дымно, по земле не пройдешь, то окопы, то воронки от снарядов. Мне особенно запомнились деревья, их-то никто не щадит, ни пушки, ни танки. Вы только представьте, целые поля обугленных деревьев с обломанными ветками. Жуткое зрелище. Нет, ребята, мне не хочется вспоминать о том, как там было, на фронте, там было тоскливо.
       Он улыбнулся в аудиторию спокойно и грустно, только в глаза старался не смотреть. А если бы посмотрел, то понял. Не все, но многие услышали в его словах гораздо больше сверх того, что он сказал.
       В тот день многие дети вернулись домой под впечатлением короткого рассказа о войне. Агим в Ясновье был едва ли не единственным из тех, кто побывал под пулями, остался жив и вернулся на родину. Дети сбивчиво и красочно вели свой пересказ, и в каждом доме, где нашлись благодарные слушатели, славная история о том, как бравый Агим не боялся идти мимо жутких черных деревьев, обрастала новыми подробностями.
       - Как дела в школе? - спросила мама Агнес, когда девочка вернулась домой и с аппетитом принялась за обед.
       Мама заметила - старшая дочь переменилась с начала учебного года. К ней стала возвращаться столь долгожданная детская живость. Как будто боль от потери отца наконец-то поблекла в душе Агнес.
       - Ой, мам, да всё так же, задал кучу упражнений. А ещё он нам про войну рассказал.
       - Что же? - вдова с ужасом представила, о чём бы мог рассказать впечатлительным детям военный.
       - Ну как же! О том, как трудно ходить по фронту, всюду окопы, воронки, поваленные деревья! Не пройти, не проехать, жуть, а еще снаряды грохочут, танки там всякие. Там даже ночей не бывает - всегда светло от выстрелов.
       Агнес жевала обед и сбивчиво болтала о каких-то злоключениях на фронте, выдуманных ей самой или подслушанных из детских обсуждений, а мать кивала, слушала и думала о том, что этот учитель далеко не дурак, если сумел им всё так описать.
       О том, о чём он умолчал, вдова могла только догадываться. Возможно, и Агнес могла догадаться, во взгляде дочери вдова уловила что-то иное, что-то большее. Об этом большем думать не надо, иначе память о Петере пробудится с новой силой. И Агнес, и мать старались избегать этой темы в беседах. Обед они закончили в молчании.
      
       Джульетта, кузина Агима, помимо яркой, жгучей южной красоты, обладала не только умом, но и глубокой житейской мудростью, и это сочетание из трех отличительных черт, увы, не принесло ей в жизни счастья. Она так и не вышла замуж, сколько бы партий не предлагали от молодежи в гренадерских погонах до седовласых богачей-банкиров. Во времена, когда Албания была под управлением Турции, у неё был долгий и мучительный роман с одним турецким купцом, официально женатым на соотечественнице. Чужестранного турка в Ясновье не очень-то любили, как, впрочем, любых других турков, но этот конкретный, пожалуй, был нелюбим заслуженно. Он славился крутым, несговорчивым нравом, и даже умница Джульетта понимала, из этой связи ничего хорошего не выйдет. Но как прикажешь сердцу - не любить? Она любила, родила от него дочь, и неизвестно, чем бы всё закончилось, но ребенок прожил всего два года, и почти в то же самое время Албания стала суверенной. Джульетта усмотрела в совпадениях глубокий тайный смысл, проводила своего турка домой - навсегда, и так же навсегда решила для себя, как жить дальше.
       Первые дни по приезду Агима она сияла от радости - ещё бы, вернулся младший брат, и если раньше он не был любимым, то теперь оказался единственным близким человеком. Она отвела ему комнату в доме, о том, чтобы брать с него деньги она и не думала. Но время восторгов прошло, и Джульетта и стала здраво рассуждать о насущном.
       - Если ты хочешь жить нормальной жизнью, тебе надо купить дом, - говорила Джульетта и смотрела на брата обеспокоенным, заботливым взглядом. Агим встречал такие взгляды у женщин известного ремесла - это один из способов уговорить мужчину. Но у сестры было не только желание избавиться от постояльца, она действительно о нём беспокоилась. Так было и раньше, а ему не всегда хватало смелости признать её правду.
       - У меня пока невысоко жалование.
       - Это пока. Пару лет назад у нас тут жуть что творилось. Но теперь-то все изменится.
       - Вопрос только - когда? - вздохнул Агим и отхлебнул ароматного чая.
       Джульетта встала со стула, подошла к брату сзади, обняла за плечи.
       Агим вспомнил, как однажды в госпитале точно так же его обнимала сестра милосердия. Это похоже на дружеское объятие, но ему приятно вспоминать о том, что было дальше. Агим почувствовал стыд - сейчас рядом кузина, а не девчонка с фронта, которая, кстати, не знала ни слова по албански.
       - У тебя будет всё хорошо. Обживёшься, возьмёшь кого-нибудь в жёны, появятся дети, ты будешь счастлив, забудешь про свою войну.
       - Не сразу, - отозвался Агим, точно подвел черту подо все её уверения.
       - Я помогу тебе.
       - Не говори ерунду. Налоги, зарплата прислуге, продукты, в конце концов. А то я не знаю, как мало платят художникам.
       - Я каллиграф, - уточнила Джульетта, но остальное, сказанное братом, было правдой.
       Агим невесело усмехнулся.
       - А я вот верю - скоро жизнь наладится, - шепнула Джульетта и вышла из гостиной.
      
       Перемены наступили неожиданно. После занятий, когда он отпустил детей по домам, возле школы собрались несколько мужчин, это были родители учеников его класса.
       - Что-то случилось? - насторожился Агим и крепче сжал свою трость. Каким бы родным ему не был город, он был чужаком. Неужели он как-то нарушил местные порядки?
       - Пока ничего, - пояснил один из местных, - Но мы хотели бы поговорить с вами о том, о чём вы рассказали нашим детям.
       - О грамматике?
       - Нет, о фронте. Тут недалеко закусочная с летней верандой, там варят вкусное пиво. Вы не откажитесь пройти с нами туда и посидеть за кружечкой?
       Агим кивнул и вздохнул с облегчением. Всё выглядит так, словно это им неуютно от его чуждости, и они захотели увидеть его своим, одним из простых горожан - албанцев.
       Во многом он верно угадал их настроение, но всё оказалось сложнее.
       - У вас есть доказательства, что Ахмет Зогу продался тем, кто не поддерживает нашу независимость? - уточнил Агим после долгого и путанного объяснения.
       О том, что глава государства не спешит с реформами для рядовых албанцев, Агим слышал далеко на впервые. Но поднимать с нуля государство - дело не шуточное, и если люди ждут немедленных чудес, они их, увы, не дождутся. А если Зогу со своими наемными войсками умышленно поставил внутреннюю политику в ущерб народу, это никуда не годится. Не за тем Агим пошел на войну, чтобы вернуться и увидеть свой народ побежденным, пусть даже формально их никто не побеждал.
       - У нас есть доказательства, - кивнул албанец, который назвался руководителем местной ячейки сопротивления, - Я думаю, вы сами понимаете, как нам нужен такой человек, вроде вас. Когда начнется, в дело пойдут не только доски с гвоздями и булыжники. Ружья, пушки, сабли. Мы не хотим гражданской войны, поэтому восстание будет в Тиране, и только там. Но мы готовимся в Ясновье и во многих других городах. Мы боимся разоблачения, боимся предателей.
       - А были предатели? - изумился Агим. Он понимал - в таких делах иной может дать слабину, оступиться. Но для того, кто проливал ради родины кровь на войне, мысль о предательстве казалась дикой.
       - Да, были. Они убили отца Агнес.
       - Ах, вот в чём дело, - вздрогнул Агим. Теперь ему стали понятны её недомолвки, угрюмые взгляды в первые учебные дни. Он замечал - она на него смотрит не так, как остальные ребята.
       - Вы нам поможете? - переспросили учителя.
       Да разве он мог отказаться?
      
       - Не навоевался, - с укором сказала Джульетта, когда он вернулся домой и поведал ей о разговоре в закусочной.
       - Один раз начал, и уже не смогу остановится, - отмахнулся Агим. Он был слегка навеселе, и эта шутка показалась ему очень смешной.
       - Ну-ну, - сокрушалась Джульетта. Он считала, что должна его отговорить, и в то же время понимала, брат сделал выбор не умом, а сердцем, и если сделать шаг ему наперекор, этим она ранит его душу. Джульетта знала одного человека, который мог бы отговорить Агима от опасной затеи, но этим человеком была не она.
      
       Агим направился в костел повидаться с отцом Войджевичем, но он пошел не на исповедь, а с вопросом, насколько можно доверять священнику Фану Ноли, который якобы стоял во главе албанского восстания.
       - А почему я должен говорить с вами о Ноли? - насторожился святой отец при виде Агима. Со слов товарищей учитель знал, что он душой на стороне восстания, но славен своей подозрительностью.
       - Потому, что вы меня знаете, - усмехнулся учитель, - Я - Агим Аргири.
       - Ох ты, Господи, - воскликнул священник; он вспомнил долговязого шумного мальчишку, который много лет назад изрядно докучал ему своими выходками и, будучи подростком, глазел на девочку Алису во время воскресной мессы, - Вот уж не ждал тебя увидеть. Ноли, ну что про него скажешь, мужик толковый, правда, православный, да только в таком деле это не главное. Я думаю, он сделает всё как надо. Выходит, и ты туда же - на баррикады.
       Агим пожал плечами.
       - Расскажи, как ты жил все эти годы.
       - Расскажу. Но прежде я хотел бы задать вам вопрос.
       - Понимаю, - вздохнул священник, - Ты хочешь знать, что стало с Алисой? Она тоже отправилась на войну, и там была сестрой милосердия. Насколько мне известно, это произошло в семнадцатом году где-то на восточном фронте.
       Агим понял священника. И на душе стало легче - чем бы не обернулось восстание, ему больше нечего терять, он свободен. И дай Бог принесет свободу своей стране.
       - Так говоришь, ты приехал в Ясновье три месяца назад? - переспросил отец Войджевич после того, как Агим закончил рассказ о войне, - И почему же ни разу не был в церкви?
      
       - Ребята, я вас поздравляю, мы начинаем второй год обучения албанскому языку! - обратился к ребятам Агим. С тех пор, как прошёл год его учительской работы, он многому научил своих школьников, и так же много рассказал бойцам подполья, показал их приемы ведения боя, поделился опытом с фронта.
       - Ура! - засмеялись дети, и вместе с ними - красавица Агнес.
       За год она преобразилась. Вместо хмурого, нескладного подростка Агим теперь видел необычайно живую, веселую девушку, всё так же невысокую, тонкую, хрупкую. Но если раньше от неё исходила какая-то угрюмая, недобрая настороженность, то теперь он она как будто посветлела, переросла свою затаённую грусть. Она всё так же с немой, затаённой тоской смотрела на Агима, но он уже не раз видел её веселую, открытую улыбку, слышал её звонкий, заразительный смех.
       Агим не сомневался, в чём причина её радости. Наконец-то в Ясновье появился кто-то, кто вдохнул свежую силу в очаг сопротивления, и скоро будет восстание, её отец тогда будет отомщён, жизнь воспрянет смыслом и радостью.
       Но он не знал, что это была лишь одна из причин её радости. Агнес часто рассказывала маме о том, какой Агим необычный, прекрасный учитель, и говорила всё в таком восторженном мотиве, что вдова немного беспокоилась, а не влюбилась ли старшая дочь? И если влюбилась, то чем это им обернется? Можно дождаться восемнадцати лет и отдать её замуж, учитель словесности это не так уж и плохо. Да, у него небольшое жалование, но сейчас у многих и этого нет. Вдова не понимала, чего в действительности хочет её дочь. Агнес надеялась, что как-нибудь всё сложится, получится, Агим подружится с мамой, станет им с сестрою новым отцом. Знала бы мать дочерин замысел, вряд ли Агнес добилась бы большего успеха. Вдова продолжала домыслы о дочкиной влюблённости, и сама не понимала, что происходит на сердце.
      
       - У вас есть ко мне вопросы? - спросил учеников Агим.
       - А расскажите нам историю албанского языка! - попросил Али.
       - Попробую, - смутился учитель, - Но я не историк. Считается, что наши предки жили дикими племенами, пока не пришел древнегреческий воин Кадм. Он подчинил себе племена. В те времена у нашего народа не было собственного имени. У Кадма и его жены Гармонии родился сын Иллирик. Однажды мать оставила его на берегу реки в корзине, и туда заползла змея. Но Иллирик был сыном героя, и змея его не тронула, она обвила его кольцами и подарила малышу волшебную силу знаний.
       Артподготовка на закате воспламенила окраину укрепленного района, и перед немцами в окопах ревело свирепое пламя. Чуть позже орудия сменили угол обстрела, а немцы думали, что союзники продолжают обстрел. Пехота подобралась к границе тьмы и света, и только там солдаты выпрямилась в полный рост, устремилась в атаку. Сейчас перед мысленным взором Агима вспыхнули силуэты, подсвеченные огненным валом. Крики, топот ног и непрерывный грохот выстрелов смешались в единое, не представимое звуковое море-пространство, в котором каждый отдельный выстрел или крик не мог быть услышан. Ночная атака на немецкий плацдарм была отличной задумкой. Но он не пробежал и десяти шагов, как получил удар в ногу, упал, а через миг его швырнуло взрывом на остатки полосы препятствий, в клочья навитой кольцами проволоки. Прежде, чем сознание его покинуло, Агим услышал, как застучал немецкий пулемет. Атака захлебнулась.
       Немцы выдвинулись из окопов собирать своих раненных. Он оказался ближе всех к немецким окопам, и застонал, когда офицер в угловатой каске перевернул его лицом на свет. Немец взвел курок огромного, тяжелого маузера, поднял ствол к лицу Агима и с недоверием взглянул в распахнутые болью глаза.
       - Deutsch? Nein?
       Офицер и не ждал ответа, только взглянул чуть ниже лица Агима. Там, из-под распахнутого ворота виднелся простенький нательный крест на бесцветной бечевке. Немец опустил пистолет, нахмурился и с непонятной ему самому тихой злобой сплюнул в сторону. Повернулся в темноту к солдатам и закричал:
       - Tragt ihn schnell fort!
       Он понял, что опять провалился из времени в поток воспоминаний, вздохнул, потёр лицо, откашлялся. Дети ждали, что он скажет.
       - Простите, я задумался.
       Они и не думали сердиться. Им было странно от паузы учительской речи, они пытались его понять и никак не могли.
       - Многие племена назвали потом иллирийскими, и одно из них, Албанои, дало название нашей стране. Так что в нашем языке много легендарного, я бы даже сказал, мифического. На нём говорили древние герои. А если по-научному, то это обычный европейский язык, во многом похожий на другие языки балканских народов.
       Агим опять замолчал, но теперь для того, чтобы собраться с мыслями над темой урока. Он взял в руки учебник и улыбнулся детям.
       Лишь Агнес смотрела на него с неподдельной, тоскливой болью. Она, вне всякого сомнения. зеркалила его, и это было ей неподвластно. Пока Агим на несколько мгновений погрузился в память о фронте, она прочитала в его лице намного больше, чем остальные дети. Ей показалось, что и она пережила мгновения на самом краю смерти.
       Время летело, и подготовка восстания вошла в финальную фазу. В этот день Агим появился на занятиях, одетый в длинный плащ поверх своего неизменного костюма, так похожего на солдатскую форму. Он снял свой плащ и дети заметили, что на боку его одежда выпирает сильнее обычного. Повстанцы боялись предательства и облавы, в последние дни никто не расставался с оружием.
       Агим провел урок как обычно, и только когда пришёл черед домашних заданий, ученики насторожились. Он задал целый список упражнений и объяснил - это на несколько недель, пока он не вернется из важной поездки, или городской совет не пришлёт на его место другого учителя.
       - Марк, ты спрашивал меня, зачем изучать албанский язык?
       Мальчишка не ответил. Он и забыл, что когда-то задавал такой вопрос.
       - И в мире и на войне есть два языка, на которых можно общаться со всеми, даже с теми, чьего языка ты не знаешь. Это вера в Бога и милосердие. Попробуйте это понять и запомнить.
       Он отвернулся, и тем дал понять - урок окончен. Надел походный плащ, шагнул в сторону двери. Уже в дверях его окликнула Агнес.
       - Господин Аргири!
       Он повернулся к девочке лицом, и в этот миг два взгляда наконец-то сказали друг другу всё, о чём могли поведать их души. И прошлое, и будущее, все возможности ответов и решений, всё промелькнуло и расставилось по местам.
       - Пойдем, - кивнул ей Агим, - Проводи меня к своей маме.
      
       Агнес осталась в сторонке. Она могла бы и не прятаться, не стесняться, но всё-таки считала - так будет лучше, им есть о чём поговорить.
       - Здравствуйте, - Агим приветствовал женщину учтивым поклоном, - Я учитель вашей дочери, и я пришел сказать вам, что сожалею о смерти её отца и вашего мужа. Сегодня ночью мы выступаем в сторону Тираны, и я обещаю сделать всё, что в моих силах. Мы отомстим. Надеюсь, навсегда покончим с несправедливостью на нашей многострадальной земле.
       Он говорил, сбивался, в смущении сжимал руками шляпу. Она слушала его слова и с каждым мгновением видела в нём больше и больше черт человека из прошлого, Петера, её покойного мужа. Вдова не смела понять и понимала, что в её сердце поселилась любовь, нежданно и безоглядно вложенная туда душою дочери. Она понимала, что навсегда теряет этого человека, потому, что не сможет приказать ему остаться. И потому, что вряд ли это примут люди - она на десять лет его старше, и потому, что в душе её Агнес есть та же любовь, и им нельзя будет делить её пополам, как нельзя поделить на две части сердце любимого человека. Она молчала и слушала, и если сердце вдовы кричало от боли, то лицо оставалось спокойным.
       В последний момент она хотела сделать шаг вперед, обнять его, поцеловать, хотя бы на миг прижать к сердцу, но побоялась, что потом не сможет отпустить.
       - Прощайте, - прошептал Агим, кивнул напоследок Агнес и направился в сторону Андарского моста, там уже ждали лошади.
      
       Прошли недели, месяцы и годы. Агнес любила повторять: - Когда я вырасту, обязательно стану учить детей. Дети приходили к дому Агнес и звали с собой. Иногда они вместе ходили в церковь. Там ей казалось, что Агим стоит рядом, а его глаза улыбаются и обещают.