Иришка

(Из цикла "Моя МУЗА")
---------------------

Как жил бы я без светлой музы?!
Как дороги мне эти узы!
Дарящие тепло душе.
В них утонуть готов уже!

Поэма о любви, заказанная издательством неделю назад, не продвигалась в своем написании. Уже было выброшено в мусор множество листков, а блок питания ноутбука буквально раскалился оттого, что его практически не выключали. Но поэма никак не хотела складываться.
Строки, что рождались, были банальными. От них становилось противно, едва они успевали лечь на бумагу или появиться на экране монитора. Микаэль всерьез начинал задумываться над тем, чтобы отказаться от работы. Это не его. Он уже перерос тот этап, когда пишут о любви. К черту!

Микаэль стоял у окна и просматривал свои рукописные черновики:

Любовь-любовь! Суть мирозданья!
Зачем ты мучаешь меня?
Ты сжалься, облегчи страданья!
Меня отвергни, прочь гоня!

– Идиотизм! – скомканный листок полетел в корзину.

Глаз твоих безмерная обитель
Заключила душу мою в плен.
В твоем мире я не повелитель.
В нем я раб. А вне его я – тлен.

– М-да. Пожалуй, неплохо, – но и этот листочек пополнил собой содержимое мусорной корзины.
Микаэль швырнул оставшиеся листки и нервно заходил по комнате.
– Глупая, банальная тема! Сколько можно жевать одно и тоже?! Писать слащавые реплики, придумывать а-ля глубокомысленные афоризмы и метафоры! Или – что еще ужаснее – скатываться к пошлости! В лучшем случае к умеренной эротике... О! Может, попробовать?

Он подскочил к раскрытому ноутбуку и сходу настрочил:

Губ твоих касанье вожделею,
Сердце бьется в трепетной груди!
Тело жаждет, разум мой немеет!
И расплату чую впереди!

Микаэль в хохоте откинулся на стуле и чуть не треснул кулаком по ни в чем не повинной клавиатуре. В следующий момент скомканный на экране виртуальный листик уже летел в виртуальное мусорное ведро.

– Все, к черту! Отказываюсь! Нельзя себя насиловать. В любом другом деле можно. Здесь – нельзя. Когда то, о чем пытаешься написать, тебя не трогает, ничего путного не получится. Там, в редакции, должны это понимать... Хотя... Они, может быть, и понимают, но что это меняет? Если у них есть определенные планы, то их мало волнует, насколько эта тема затрагивает меня лично – просто найдут другого поэта, кого она затронет, или того, кому все равно, о чем писать... Ну, и отлично! Это их право. Надо быть честным и перед собой, и перед ними. И не морочить никому голову... Так и сделаем! Пойдем и откажемся.

Микаэль собрал оставшиеся листики с черновиками, которых минула участь корзины, и, на всякий случай, спрятал в стол.
– А теперь стоит сходить, попить пивка. По-моему, хорошая идея.
Принятое решение отказаться от заказа редакции и мысль прогуляться воодушевили Микаэля. Он почувствовал облегчение, как будто камень упал с души. Его тело ощутило свободу от тяжких оков, разум просветлился, а планируемый поход в бар ознаменовал собой наступающее светлое будущее.

Микаэль решительно выключил ноутбук (о! как несчастный этому обрадовался!), надел пальто и выскочил из квартиры.

***

Стояла ранняя весна. Снег кое-где еще лежал грязными сгустками, но молодая трава уже давала о себе знать, и деревья жизнерадостно набухали почками.
Пивной ларек размещался в небольшом скверике подле автострады, невдалеке от детской площадки, где ребятишки, не обращая внимания на городскую суету, старательно доламывали выстроенные для них муниципалитетом качели и лазательные сооружения. Не нарочно. Так получалось.

Людей у ларька сегодня было мало. Всего несколько одухотворенного вида пьянчужек посасывали пивко из пластиковых бокалов на скамеечках, глубокомысленно взирая на проходящих мимо озабоченных своими проблемами прохожих.
– Свеженькое сегодня? – Микаэль порылся в не обремененном тяжестью кошельке и кинул в тарелочку несколько купюр, – Тюлечка вяленая есть?.. Нет? Ну, ладно.

Примостившись за свободным столиком, он выставил перед собой бокал пива и тарелочку с пересушенными солеными палочками и, предвосхищая, но не торопя наступление удовольствия, достал сигарету без фильтра, закурил. Сизый дым заслонил собой вид домов жилых многоэтажек.
– К черту любовь. Больше не возьмусь за эту тему. И вообще... к черту поэзию! Иссяк! Занимаюсь ерундой. Пусть молодые пишут. Кто я там, по образованию? Учитель? Ну, вот, и пойду учителем в школу. Или в детский садик. Может, возьмут младшим воспитателем. На худой конец – на базар, бананами торговать. Все лучше, чем писать всякую муру и слоганы для реклам.

Решение было принято, и глоток холодного пива с мягкой пеной вроде бы окончательно его утвердил. Жизнь стала поворачиваться иным, неизведанным Микаэлю боком, отчего его вновь мимолетно потянуло на поэзию. Но он быстро пресек все потуги.
– Все! Баста-баста! Никаких поползновений.
Он испил уже половину бокала и подумывал закурить новую сигарету, когда ему под ноги прикатился детский разноцветный мячик.
"Опа!"
– Дядя, дайте мячик.

Микаэль поднял голову и увидел... девочку.

Светлое, искрящееся наивной радостью создание с большими белыми бантами на голове и исключительной детской непосредственностью спокойно и терпеливо взирало на Микаэля.
– Да, пожалуйста-пожалуйста, – мужчина поспешил толкнуть ногой мячик к девочке.
– Спасибо, – девочка схватила мячик, но почему-то осталась стоять на месте, с детским интересом разглядывая "дядю".
.
Микаэлю сейчас не очень хотелось общаться с детьми, но он посчитал невежливым проигнорировать немой призыв к разговору со стороны стоящего пред ним светлого образа:
– Тебя как зовут, красавица?
– Ира. Только я не красавица, – девочка игриво-смущенно улыбнулась.
– Это почему ты так решила?
Девочка засмущалась:
– Ну, просто так.
– Ерунда. Ты слушай, что тебе дядя говорит. Тем более поэт... – сказал Микаэль и осекся.
"Зачем это я? Вед сказал же себе, что все – баста!"
– Вы поэт?! – удивлению девочки, казалось, не было границ.
– Да... поэт... раз уж сказал.
– Ой, как здорово! А расскажите что-нибудь!

"Нормально. Приплыли. Всегда говорил, что дети – это главные враги настоящего поэта".
– Стихи читают, Ирочка. Их не рассказывают... Понимаешь, я пишу стихи... писал... пишу... для взрослых. Они детям не интересны.
– Ой, как печально! А я так стихи люблю, – на лице девочки нарисовалось неподдельное сожаление.
– Что, серьезно? Да-а, трудный случай, – пробубнил себе под нос Микаэль, но Ирина расслышала его слова.
– Какой случай?
– Случай?.. А, нет, это я так. Ладно. Хочешь стихи, Ирочка? Сейчас сообразим.

Микаэль отодвинул недопитое пиво, надул губы, взглянул на небо и, выдохнув, стал декламировать:

Воробушек не веточку присев
И песенку веселую запев,
Сердечко юное он девочке согрел.
Такой уж у мальца благой удел.

Забулдыжка с соседней скамейки подозрительно покосился на Микаэля. Девочка же непринужденно захлопала в ладоши и тут же спросила:
– А что такое "мальца"? И кто "удел"? Воробей удел?
Микаэль сконфуженно отхлебнул пива.
– Нет, воробей не удел. Он, вообще, похоже, не при делах. Просто я – плохой поэт. Это я так, для разговора, сказал, что поэт. А по сути... неудачник и пьяница – вот я кто. И ты зря со мной разговариваешь, Ира. Мама или папа увидят – и мне по шее дадут, и тебе.
– Не дадут... У меня нет ни папы, ни мамы. Я живу с бабушкой. А она у меня добрая и никого не бьет.

– Что, серьезно – ты живешь с бабушкой?
– Серьезно.
– Это плохо.
– Да, я тоже такого мнения.
– Чего ты... мнения?
– Такого же.
– А-а. Ну, да. А вы с бабушкой хоть дружно живете?
– Дружнее не бывает! Бабушка меня очень любит, а я – ее!
– Замечательно!.. Ты, вот что, – Микаэль махом допил пиво, – раз уж пошла такая... Короче, садись-ка на лавочку. Не на эту – на ту. И слушай. Я тебе сейчас еще стихи почитаю. Если ты не против.

Макаэль почувствовал, что его понесло. Как это... э-э... вдохновение пришло. Будь оно не ладно!
– Не против, – девочка быстро уселась на лавочку, на которую указал Микаэль, обняла мячик руками и уставилась на "дядю".
– Меня, понимаешь, прорывать начинает, Ира. У нашего брата, поэта, это случается... Стихи новые. Тебе посвящаются... Эксклюзив.
– Чего? – не поняла девочка.
– Ничего. Слушай.

Ты любишь, Ир, когда конфеты
Тебе дают?.. Цветов букеты?..
И много сказочных игрушек:
Машинок, кукол и зверюшек?

Ну, да. Конечно. Как иначе?
Скажу: раз дарят – любят, значит.
Со мной не споришь ты, Иришка?
Наверно, умная ты слишком.

Ну, хорошо. Пойдем-ка дальше.
А можешь ты любить без фальши?
У бабушки, вот, голова
Болит, к примеру. Что сперва
Ей скажешь, прибежав с прогулки?
"Хочу какао, масло с булкой!"

Нет... вижу, ты совсем иная.
Ты умница, ты золотая.
Ты бабушке заваришь чаю.
Наверно так, я полагаю?

С ней посидишь ты на диване,
Прибрав белье пред этим в ванне.
Сама ковер пропылесосишь.
Ее ты ни-ког-да не бросишь!
И ни в беде, и ни в обиде!
Ты, умница! В таком, вот, виде
Тебя и я люблю, пожалуй.
Но только, ты, смотри... не балуй!

Любовь, Иришка, очень сложно
Нам заслужить. И просто можно
Ее лишиться навсегда.
Вот, в этом вся наша беда.
То, что имеем – мы не ценим.
А потеряем – не заменим
Ничем на свете!.. Ни-ког-да!
Ты помни, Ира, то всегда.

Люби. И никогда не требуй
За это платы никакой.
Пусть будет трудно нам, порой –
Потом вернется все с лихвой.
Коль бескорыстно, терпеливо
Сумеем мы другим на диво,
Превозмогая боль и грусть,
Нести в себе лишь радость. Пусть
Другим достанется она.
В том нет печали. Не беда.
Воздастся все тебе сполна!

Улыбку на твоем лице
Я вижу, Ир. Ну, что ж... в конце
Сей повести немногословной
Позволь в знак дружбы не условной
Тебе мне руку протянуть.
Будь умницей! И в добрый путь!

Выговорившись – чем усмирил неожиданно возникшую поэтическую "ломку" – Микаэль откинулся на лавочке и закурил сигарету, удовлетворенно уставившись на убегающую вдаль автостраду.
Пока он читал стихи, Ира то и дело хихикала, но при этом было заметно, что она глотает каждое его слово, как драгоценную ложку сливочного пломбира. Теперь же девочка пребывала в состоянии счастливой эйфории и с обожанием взирала на дядю-поэта.

– Вы дядя-сказочник? Вы пишете сказки?
Микаэль вернулся откуда-то издалека и посмотрел на девочку.
– Я?.. Я – дядя-дурак. Сказки я не пишу... Хотя... Слушай, интересная мысль! Ты гениальный ребенок!.. Пишу, Ир. Пишу... Замечательные сказки пишу. Правда они до сих пор никому не были нужны... Но!

Не все так плохо в этом мире!
За то скажу спасибо Ире!

***

"А почему бы нет!? Это гениальная мысль!"
Теперь Микаэль знал, что делать. У него были друзья в редакции детского альманаха. Они давно предлагали ему работу, но он отказывался. Почему? Дурак был! Говорил сам себе, что это несерьезно. Что не любит детей. Идиот! Как их можно не любить?! Дети – это самое светлое, что есть на Земле! (Особенно те, кто любит стихи и сказки).
Вперед! В редакцию детского альманаха!

***

Разноцветный мячик катился по тротуару. Микаэль поднял ногу и остановил его. За мячиком, пытаясь его догнать, бежала девочка. Да-да. Та самая, которую зовут Ира. Увидев знакомого "дядю", она остановилась и с немым вопросом посмотрела ему в лицо.

– Здравствуй, Ира!
– Здравствуйте, дядя Микаэль, – неуверенно ответила на приветствие девочка.
– Как твои дела? Как бабушка?
– Мои дела хорошо. Мне бабушка купила новые ботинки... вот... А еще у нас закончили ремонт в ванной. Там теперь так красиво!.. Мой дядя привез нам стиральную машину, и бабушка обещала научить меня ею пользоваться. Еще у нас... еще... Ну, это не важно... А как у Вас дела, дядя Микаэль?
– У меня дела отличные, Ира! И знаешь... – Микаэль нагнулся и сказал полушепотом – Это все благодаря тебе.
– Мне?!
– Да, тебе. Помнишь, ты спрашивала: пишу ли я сказки?
Девочка засмущалась и ничего не ответила.
– Так вот. Я пришел специально, чтобы вручить тебе подарок.
– Подарок?! Какой?
Микаэль достал из кармана пальто небольшую книжечку в мягком переплете и протянул ее Ире.
– Это тебе. Сборник сказок и детских стихов. Моих. Посмотри, там, на первой странице.

Девочка раскрыла книжку и уставилась на большую красиво выписанную голубым фломастером надпись на первом листе: "Девочке Ире и ее Бабушке!
Микаэль К."
– Дядя Микаэль, а Вы научите меня писать стихи?
– Обязательно научу!
Микаэль достал визитную карточку.
– Вот. Приходи по этому адресу – это адрес "Детского литературного клуба", которым я руковожу уже целую неделю. Там мы и продолжим наш с тобой разговор. Приходи обязательно!
Девочка помахала уходящему дяде рукой и долго провожала его взглядом.

Микаэль уходил и чувствовал себя счастливым. Он теперь знал, что действительно кому-то нужен. И все, что он ныне придумывает и пишет, интересно. Прежде всего, ему самому.

© Dalahan. Feb 05 2009