Мишка-фотограф

Почти древнегреческая, мистическая трагедия с элементами шоу, в пяти эписодиях.

Действующие лица.
Мишка. Фотограф, примерно 45 лет, вернувшийся в деревню из города по личным мотивам. Временами неплохо зарабатывает.
Медведь. Ростовая кукла медведя, забавная и значимая одновременно, второе «я» Мишки.
Саня. Чудак 50 лет, художник, уехавший когда-то из Москвы, человек необычного вида.
Дядя Гриша. Пожилой, “правильный”, верующий мужчина лет 65-70.
Прасковья Савельевна. Местная бывшая учительница, того же возраста.
Баба Шура. Старушка, примерно под 80 лет. Глуховата. Подергивает головой.
Генка, Костян. Работяги Мишкиного возраста. Бывшие Мишкины одноклассники.
Юрка, Серега. Местные забулдыги. Подрабатывают, в том числе, рытьем могил.
Сергей Аристархович. Представитель власти.
Старушки, работницы столовой, прохожие и другие поселковые жители.


Эписодий I
Явление 1.

Рабочая столовая. Столы составлены в одну линию – для проведения поминок. Часть обедающих стоит, кто-то еще только подходит. У одного из концов стола несколько старушек с иконами в руках нестройно, но с чувством пропевают молитвы.

Старушки (заканчивают): Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…

Часть людей крестятся.

Дядя Гриша (перекрестившись): Господи, упокой душу раба твоего. (Пауза) Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на Земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков, аминь. (Помолчав и перекрестившись) Помянем усопшего.

Все садятся.  Обедают.

Мишка (повернувшись к бабе Шуре): баба Шура, знаешь ли, кого поминаешь?
Баба Шура (заправив платок за ухо и повернув ухо к Мишке): Семена, что ли?
Мишка: Какого Семена?
Баба Шура: Не Семена?
Мишка: Москвича поминаем.
Баба Шура: Москвича-а? Саню-то? Так он же молодой был?

Мишка пожимает плечами.
Все продолжают есть; ходят работницы столовой, меняют блюда.

Костян:  Генка, ты краску купил?
Генка: Купил, да не ту…
Костян: Что так?
Генка: Не посмотрел, что для наружных работ. Вонять будет.
Костян: Плохо…

Дядя Гриша укоризненно смотрит на них и прикладывает палец к губам. Генка и Костян замолкают. Обед продолжается.

Юрка (полушепотом, ест и рассказывает): Тут случай недавно был. Копали мы с Серегой могилу тут одному, В Ольховках…

Мишка прислушивается.

Юрка (продолжает): Копали по холодку, а как солнце взошло, разморило нас.  Серега, ну, это… за водой пошел, в Ольховки, - попить. А я – думаю – прикорну маленько, пока ходит. К земле накопанной привалился. Думал, полежу, а сам – заснул. А место там такое… покатое (показывает). Я в могилу-то и свалился. А мало еще выкопали, меньше чем в половину (показывает) – вот так стоко… Упал – и даже глаз не открыл. А в это время…

Мишка: Хватит!
Юрка: Правду говорю…
Мишка: Хватит, я сказал…

Все посмотрели на них, не прекращая обеда.

Юрка: Ну ладно…
Мишка: Тут человек умер, а он – такое. На поминках тихо сидят! А этот анекдот полстраны знает…
Серега: Да это правда с нами было…
Мишка: Молчи, дурак!

Все замолкают и едят; разносят компот и кисель; поминки заканчиваются. Все потихоньку расходятся.

Явление 2.
У входа в столовую стоят мужики, среди них – Генка, Костян, Мишка, тут же Юрка, Серега. Некоторые курят. Мимо ходят люди.

Костян: Что-то ты, Мишка, совсем смурной, даже стакашка за другана своего не опрокинул.
Мишка: Не любил он…  это дело…
Генка: Да кто его любит? А куда деваться? Мы ведь, как Саня, картин не рисуем…
Мишка: А у меня – вот.

Достает из кармана бумажку и передает Генке.

Генка: Повестка. (Читает про себя, над ним склоняется Костян). Вот стерва!
Костян: Ленка?
Мишка: Ну!
Генка: И что, имеет право?
Мишка: «Супруг проживает отдельно длительное время» – закон такой.
Генка: Вот стерва!
Костян: Ты же лет пятнадцать на эту квартиру горбатился!
Мишка: Она на нее и Алену записана.
Генка: А ты там прописан?
Мишка: Считай, был…
Генка: А Алена-то в мать пошла…
Мишка: В мать…
Генка: Эх, фотограф-расфотограф! Неужели не напьешься?
Мишка: Может и напьюсь…
Юрка: У нас тут есть маленько, надо бы добавить…
Мишка: Вот только с тобой я еще не пил!

Эписодий II
Берег реки. Мишка сидит с удочкой, задумчиво смотрит на поплавок. Сзади подходит Саня.

Мишка: Саня?! Ты же умер!
Саня: А я тебе снюсь! (Смеется) Ну чо, клюет?
Мишка: Да я только пришел… Нет, ты же умер!
Саня: Мы на 5.30 договорились? На мысу?
Мишка: Ну…
Саня  (разворачивая снасти): А я когда-нибудь на рыбалку опаздывал?
Мишка: Опаздывал…
Саня: Ну да… Опаздывал… Но чтоб не приходил, было?
Мишка: Не было…
Саня: Ну… Понял?

Саня забрасывает удочку. Садится. Мишка недоуменно поглядывает на него. Саня иногда поглядывает в ответ и поддразнивает Мишку. Потом оба довольно долго смотрят на поплавки.

Мишка: Саня, и почему все так?
Саня: Как?
Мишка: Тошно…
Саня: Из-за Ленки, что ли?
Мишка: И Из-за нее тоже. Не могут люди по-человечески жить…
Саня: Бедность…
Мишка: Да не придумывай! Бедность…Ты от бедности из Москвы уехал?
Саня: Вообще-то нет. Хотя денег было мало.
Мишка: Сам знаешь, про что я…
Саня: Про что?
Мишка (Отчаянно стонет, как при зубной боли): М-м-м… Сам  знаешь…
Саня: Может и знаю.

Молчат, смотрят на поплавки, проверяют насадку, перезабрасывают.

Саня: Что-то не берет. Ты прикармливал?
Мишка: Маленько.
Саня: Плохо прикармливал...

Молчат.

Мишка (взрывается): Блин! Вот я в нашем районе все детские сады обснимал, школы, «производственные коллективы». Все свадьбы, похороны, роддома - мои были. В городе в газете работал, все начальство снимал. При социализме еще - в «Правду» звали. А я хотел здесь остаться. Калымы рубил, какие мог. Думал, правильно живу, не как все. Купил мотоцикл, продал – купил машину, продал, - купил квартиру, потом еще машину купил, разбил; это что – бедность? Или лень? Другие - сам видишь, как живут. А мне тошно. Я людям никто. Мой фотоаппарат им важнее. А я ему вроде пускового устройства, реле прямоходячее…
Саня: И всех разговоров с тобой, Мишка, «Михаил, обслужи», «Михаил, получи», «Михаил, свободен»… Ты уж не в первый раз это…
Мишка: Саня, так что делать то? Все только хуже… Теперь не я один такой, все такие стали…
Саня: Да все я знаю. А что делать не знаю. Я в деревню вашу уехал. Мне легче стало. Народ на то не жалуется, отчего ты мучаешься…. Я не знаю чем тебе помочь.
Мишка: У нас не деревня, а поселок с 75-го года.
Саня: Ага. Зато у Вас река, а за рекой сенокосы. Леса. Коровы пасутся. В райцентре – памятники исторические, церкви. Мне - хорошо. Взял этюдник – ушел в луга – и – счастье. Тут уж каждый сам находит, как легче. Тебе, Миха, не знаю как помочь…
Мишка: Мало в людях человеческого…
Саня: И Ленка со своими занавесками…
Мишка: Дразнишь? А она мне всю плешь ими проела – какой раз меняем! И только про них и талдычит! И еще про роды и беременность!
Саня: Видишь, Ленка тоже несчастный человек…
Мишка: Ленка-то? В смысле?
Саня: Ребенка второго хочет.
Мишка: Не, это от нервов. Не хочет второго. Говорит, Алена – кровиночка, все за нее отдам…
Саня: Даже занавески?
Мишка: Занавески не отдаст… С ней тоже про занавески ругалась. Прямо больная какая-то…
Саня: В-общем, она тебе занавесками плешь проела, а ты ей – своей тошнотой.
Мишка (мрачнея): Все одно я прав. Все ведь хуже занавесок. Бывает, стоишь в городе на улице, и думаешь: вот все бегут куда-то, глаза выпучив. Куда? В какую пропасть? В пропасть бежать легче, чем в гору карабкаться. Ты вроде задержался, видишь беду какую-то впереди, видишь, что туда попАдают все. Людям говоришь: «Беда!». А они на тебя – как на идиота. И к станку – работать, работать и работать. А зачем? - Да чтоб не думалось, куда их несет… А вовсе не от голода… И не от бедности…
Мишка (помолчав): Оба мы правы, Саня. Все не по человечески. Только и я – не человек – с Ленкой своей! Человек с человеком договориться может – как… как… как человек с человеком, а мы – как менеджеры какие-то, тьфу! И меня засосало… А Ленку и подавно… Потому что тяжело против течения…
Саня: Иди выпей! Человек с человеком…
Мишка: Это ты говоришь? Сам-то не пьешь!
Саня: Так я же объясняю: мне – не тошно! Я картины пишу, на рыбалку хожу, по грибы, ко мне девочки ездят…
Мишка: Твоим девочкам – по сорок лет уже!
Саня: А нам возраст – не поме… ха… Миха, клюет!
Мишка: Так. Ну-ка… Только не ори! (подсекает).
Саня (шепотом): Пошла, родимая!
Мишка: А ты говоришь, плохо прикармливал. (Смеется).
Саня: Вот и полегчало, а, Миха?

Смеются.

Мишка (Смеясь): Не, Саня, ты же умер? Я и на поминках твоих был…
Саня (Смеясь): Ну, чудак-человек! Я же говорю, я тебе снюсь!!!

Смеются.

Эписодий III

Два палисадника. За ними – дома.
В палисадниках копаются Генка и Костян. Перед забором – скамейка, у скамейки, спиной к зрительному залу, на земле лежит Мишка. Спит.

Костян (кивает на Мишку): Мишка-то, видал?
Генка: Видал…
Костян: Все пьют как люди, а он – меры не знает, краю не видит…
Генка: Обещал напиться – и напился…
Костян: Пил бы с нами, с людьми, мы б такого не допустили… А он все наособицу норовит, интеллегент хренов…
Генка: Ему с нами нельзя: он – мастер художественной фотографии, визитку-то видал?
Костян: Видал…
Генка: А мы – пролетариат… Шариковы…

Мишка урчит, что-то бормочет,  поднимает высоко кулак и грозит кому-то. Костян и Генка смеются.

Генка: Пойду, что ли, самогошки ему вынесу на опохмелку.

Бросает копать, уходит. Идет Прасковья Савельевна.

Прасковья Савельевна: Миша?
Костян: Миша…
Прасковья Савельевна: Мишенька, что с тобой? (Склоняется над ним). Понятно. И он то же.

Садится, словно обессилев, на скамейку.

Костян: Что значит то же, Прасковья Савельевна?
Прасковья Савельевна: Сам знаешь, Костя, что то же…
Костян: Да, блин, все мы тут глубоко виноватые…
Прасковья Савельевна: Все!

Мишка просыпается, встает по забору, отряхивается, садится рядом с Прасковьей Савельевной.

Мишка: Здрасьте…
Прасковья Савельевна: Здравствуй, Миша.
Мишка (помолчав): Прасковья Савельевна, Вы ведь нас хорошему учили… Почему же мы так живем?

Прасковья Савельевна разводит руками.

Мишка: Помните, Вы говорили: «Я ведь Вас хорошему учу…» А вышло вот как…
Прасковья Савельевна: А вы учились хорошему? Ты себе на уме был, баловАл. Костя и Генка – два сапога пара, лоботрясы…

Костян усмехается и качает головой.

Прасковья Савельевна:  И другие не лучше. Тот списывает, этот уроки прогуливает. А теперь вот выросли. И как в школе учились, так теперь и живете.
Мишка: Глупые мы были… (Приобнимает ее) Эх, Прасковья Савельевна, Вы не обижайтесь, но у нас ведь еще полстраны, кроме Вас, учителей-то было – от генсека до дворника – всему научат!

Подходит Генка с половиной стакана самогона и соленым огурцом.

Мишка (берет стакан и огурец): Извините, Прасковья Савельевна. (Пьет и закусывает).
Прасковья Савельевна: Да-а… Не я Вас этому учила, ребятишки.
Костян: Уж конечно…
Прасковья Савельевна: А ведь все не так плохо, ребята! Живем-то теперь получше; магнитофоны у каждого, телевизоры, холодильники. Бананы-апельсины детишки кушают – даже зимой!
Костян: Живем, как в раю…
Прасковья Савельевна (укоризненно смотрит на Костяна):  Раньше о таком и помечтать не могли! Вообще… Мне внук вот что подарил. (достает из сумки мобильный телефон). Знаете, наверно?
Генка: Видали…

Костян бросает копать, подходит к забору.

Мишка: Щас… (снимает с пояса свой мобильник).

Все разглядывают мобильники.

Костян: Да, такого добра при социализме не было…
Мишка: А давайте, Прасковья Савельевна, у кого мобила круче?
Прасковья Савельевна: То есть?
Мишка: Ну вот у Вас какие мелодии есть?
Прасковья Савельевна: Ой, я не знаю, что-то играет.

Мишка берет у нее мобильный телефон и находит мелодию. Звучит «Черный бумер». Все смеются.

Генка (Подпевает): Черный Бумер, Черный бумер… Вы, Прасковья Савельевна, круты в полный рост…
Мишка (находит мелодию на своем телефоне): Полифония, однако!

Звучит «The Show must go on». Все некоторое время слушают «Queen”. Мишка мрачнеет, неожиданно вскакивает, разбивает телефон об землю и топчет ногами. Музыка замолкает.

Прасковья Савельевна: Ты что, Миша?
Мишка: Надоел он мне… Кто мне позвонит? Кому я нужен? А если и позвонит кто, так только из-за денег или работы. Или Ленка в суд будет звать…
Костян: Ну, понес…
Прасковья Савельевна: А я вот телефон твой хотела записать. Ты еще фотографируешь?
Мишка: Вот-вот, Прасковья Савельевна, «фотографируешь»… Это и есть работа… Да  с вами я и так могу поговорить… Мне так приятней, чем через трубу эту проклятую…
Прасковья Савельевна: Ну, засиделась я… Пойду… Я ведь по делам, в Поссовет, насчет участка своего…
Генка: Заходите еще, Прасковья Савельевна, давно не виделись…
Прасковья Савельевна: Зайду. (Встает) А ты, Миша, брось все это… О хорошем думай…
Мишка: Я о Вас буду думать, Прасковья Савельевна, детство вспоминать…
Прасковья Савельевна: Ну и хорошо… До свидания, ребята. (уходит).
Все: До свиданья…

Костян закуривает, дает прикурить Генке.

Костян (Протягивает сигарету Мишке): Некурящий, будешь?

 Мишка мотает головой.

Мишка (Генке): А у тебя самогонки-то только полстакана было?
Генка: Да это я на опохмелку…
Мишка: Я, в смысле, не глянуть ли, сколько у тебя самогонки?
Костян: Не, я – пас, я уже видел…
Мишка: А ведь сегодня День Всесоюзной Пионерской Организации…
Костян: Не, жена убьет… Ну, может стаканчик…

Уходят.

Эписодий IV
Явление 1.
Сквер у Поселкового Совета. Вечер. Скамейка; вокруг яблони. Над яблонями возвышается столб с фонарем. Фонарь горит.
Вваливается компания крепко выпивших людей, среди них – Генка, Костян, Юрка, Серега, женщины. Тут же и Мишка, но его не видно в толпе. Всем весело. Пытаются петь «Он уехал прочь на ночной электричке…», «Как упоительны в России вечера», «Взвейтесь кострами синие ночи» и т.п..  Невпопад танцуют, смеются, наливают и пьют. Всем весело.
Часть народу, в том числе Костян и Генка – садятся на скамейку.

Генка (перекрикивая толпу): Миха! Ты где?!
Костян: Шли вместе.
Генка: Миха! Михайло! А, ладно… (Еще громче) Миха! Вот как надо!!! (Обводит руками толпу)
Костян: А ты все: «Никому не нужен», «Все только о деньгах», «Никто никого не слышит»…
Генка: Не допускать таких мыслей!!! Рубить на корню!!!
Костян: Мочить в сортире!!! В сортире!!! В сортире!!! Водкой!!! Водкой!!! Водкой!!! Ми-и-иха-а!!! Э!!!
Генка (Костяну): Ты че, - «мочить в сортире»? Водку портить? Только на свежем воздухе! На природе!!! На природе!!! На природе!!!

Смеются.

Генка: Ну-ка, тихо! Специально для нашего народного фотографа, Михайлы!!! Мастера художественной фотографии!!! Его любимая песня!!! Музыка опять же народная! Слова ВильЯма Шекспира!!!

(поют The Show must go on)

Все: Ту-ту ту-ту ту-ту ту-ту,
Ту-ту ту-ту ту-ту ту-ту,
Ту-ту-ту…
(И так далее, можно соло на фоне «ту-ту-ту»)
Эмпти спэйсес, Вот ви а лукинь фа
Эбандан плэйсес, Ай гэс ви ноу э скор
(И так далее)

Мишка (его по прежнему не видно, он где-то в толпе) выкрикивает в пьяном бреду, речитативом, невпопад – собственную интерпретацию:
Пустеют просторы
Моей родной земли
Что мы ищем?
Где свет небесный вдали?

Куда мы идем,
Зачем мы живем,
Кому мы, на фиг нужны?

А жизнь продолжается…
Жизнь продолжается…
Жизнь продолжается…
И-и… Эх… Мать…Йе…

Другие герои… Эх…
Жизнь продолжается… Эх…

Все, продолжая петь, начинают уходить.

Генка: Миха, чей-то ты орал? Ты где?
Костян (издалека): Миха!!!

Явление 2.
Все уходят, издалека слышна новая песня, пьяные крики, смех.
На скамейке сидит Мишка и, откуда ни возьмись, Медведь.
Шум толпы стихает. Мишка выплескивает стакан, который он, задумавшись, держал в руке, ставит его на скамейку и садится, уперев подбородок в кулаки.

Мишка (тихо, задушевно): А ведь у нас, Миша, любовь была, а не секс по телевизору… Я ей стихи читал. Пушкина. Тютчева.
Медведь: У-у-у! (Рычит, оценивает Пушкина и Тютчева положительно)
Мишка: Тютчев хороший поэт, интересный…  Стройная, красивая была Хелена моя, Лена, Лютик, Лепесточек… Глазки прозрачненькие, наивные… Сколько я ее фотографировал! И что теперь?

Наклоняется за скамейку, достает из-за ножки скамейки бутылку водки, снова наливает стакан. Протягивает медведю. Тот отказывается.

Мишка: Не будешь, Миша, а я выпью.

Пьет, занюхивает медвежьей головой.

Мимо проходят какие-то люди. Наблюдают эту сцену.

1-й: Допился фотограф-то наш!
2-й: Раздвоение личности… С медведЯми видится…

Медведь рычит и машет лапой. Люди уходят.

Мишка («упавшим» голосом): А теперь у нас цвет обоев не тот… Под занавески не подходит… А сколько занавески меняли? А раньше мебель не та стояла…

Медведь неодобрительно ревет, хватается за голову, качает головой.

Мишка: И все, больше в нашей жизни нету ничего … В занавесках этих вся наша жизнь… Да еще «А на какую тут кнопку нажать?» – на пульте… И еще вот – «Скоко?»
Мишка: Я ей намекал, говорил: мол, я помню чудное мгновенье, а ты? Оставь ты все это в покое, поедем сюда, здесь природа, мы тут встретились, я тебе тут стихи читал, - в этом самом сквере, и у реки, и в лугах у костра, - и еще почитаю, если захочешь… О нас подумай!

Медведь машет лапой: мол, и не говори…

Мишка: А она: «У Вас там в деревне горячая вода из крана течет? Там душ принять есть где?». «У вас там …», «У вас там…», «У вас там в деревне…»   Как будто это не ее деревня… Как будто она не здесь родилась… А в Голливуде, блин… Или со звезды упала…

Медведь неодобрительно ревет, хватается за голову, качает головой. Потом, будто одумавшись, изображает лапой рыбу, плывущую вглубь.

Мишка: Вот ты говоришь, рыба ищет где глубже, а человек – где лучше. Да все одно и то же. Все вокруг такие… Фотографируешь их, фотографируешь… (Ставит пальцами рамки) Вроде рожи разные, а все на один манер… (Изображает и комментирует): «У меня бабла немерено», «А у Вас какая зарплата?», «Я за рупь горбачусь, отлезте от меня»… Эх, жизнь теперь пустая… Кругом только: бабло, бабло… За бабло пасть порвут!

Медведь в испуге хватается за пасть.

Мишка: И Алена в мать… Только не в молодую, а – сразу – в теперешнюю. Я ведь не воспитывал ее, по съемкам бегал… «Бабло рубил»… Газета – калым, калым-газета… Купил ей мобильник: «Папочка, дорогой, ваще, я тебя люблю», а на сережки денег – ну, случайно, - не было, так она: «Жлобье, козел…»

Медведь приставляет к голове рога, ревет: Ме-е-е.

Мишка: Вот-вот. «Козел». Отцу-то? Все у них просто… «Бери от папы все!» Что я, ради такой доченьки жизнь прожил?

Медведь мотает головой.

Мишка: А ради чего?

Медведь пожимает плечами.

Мишка: Вот то-то и оно… То-то и оно…

Наливает стакан, пьет, занюхивает медвежьей головой. Валится на землю и засыпает. Медведь поднимает его, укладывает на скамейке. Гладит лапой по голове. Ревет: «Баю-баюшки-баю». Мишка вздрагивает, открывает глаза и недоуменно смотрит в небо. Медведь снова гладит его по голове. Убеждается, что Мишка заснул, немного отходит, снова смотрит на Мишку, потом разворачивается, закладывает лапы за спину и уходит «будто бы по своим делам».
Проходит ночь. Мишка ворочается на скамейке, падает, спит под скамейкой, встает, снова спит на скамейке, дрожит от холода.
Явление 3.

Светает. Мимо Поселкового Совета ходят люди. Кто-то идет мимо, кто-то подходит к Мишке, пытается его будить, но все бесполезно.
Наконец идет дядя Гриша, ведет под руку бабу Шуру. Мишка отчего-то просыпается, и, еще не вполне очухавшись, садится на скамейке, сложив руки на груди. Старики садятся рядом. Поздоровались. Посидели молча.

Дядя Гриша: Пил вчера?
Мишка: Пил, дядя Гриша…

Дядя Гриша крестится. Шепчет про себя молитву.
Баба Шура заворачивает платок за ухо и поворачивает ухо к Мишке.

Баба Шура: А мы на тебя надеялись, Мишенька, как ты маленький был. Говорили: «Мальчишечка с головой растет, умненький»… «Хорошего человека растим»…

Мишка вздыхает.

Мишка: Вчера Прасковью Савельевну видел.
Дядя Гриша: Как она, здорова?
Мишка: Ничего, ходит. Внук мобильный телефон подарил. А вы чего рано?
Дядя Гриша: Шура вот… Насчет участка… Попросила довести.
Дядя Гриша: А ты что домой не идешь? И похмелиться бы тебе…
Мишка: Да ничего, за ночь выветрилось… Я тут посижу, на народ погляжу… Потерпим…

Молчат. Ходят люди.

Мишка: Я Прасковью Савельевну любил… И математику ее любил… Помню, задачку решил по-своему. Она тройку поставила, не разобралась. Потом вызвала «хвосты подчищать». Она – по книжке, через построения решала (что-то чертит в воздухе), а я – через тригонометрию, через двойные углы.
Баба Шура: Что?
Мишка: Через двойные углы! Через синусы!
Баба Шура: Ага, ага…

Дядя Гриша улыбается.

Мишка: Исправил на пятерку! Объяснил ей. Да-а! Она говорит: У тебя, Миша, свой ум есть – и это хорошо. (Вздыхает, смотрит на бабу Шуру) Хрен вот, а не хорошо…
Дядя Гриша: Не ругайся Миша, мы многого не понимаем… Не исповедимы, знаешь, пути Господни…
Мишка: Нам от тех путей не легче…
Дядя Гриша: На то мы и люди, и это – понять надо.
Мишка: Понимаем…

Молчат. Подходят люди, толпятся у крыльца Поссовета.

Мишка: Вот, дядя Гриша! Ведь не зря я жизнь свою прожил…
Дядя Гриша: Ты это про что?
Мишка (вскакивает): А вот видишь, дядя Гриша, яблоню вот эту, дичок?
Дядя Гриша: Да.
Мишка: Это я посадил! Когда в школе учился. На субботнике каком-то…

Подходит к дереву, похлопывает его по стволу.

Дядя Гриша: Хорошее дело…

Мишка лезет на дерево. Все смотрят на него. Толпа постепенно переходит к яблоне.

Баба Шура: Куда это он?
Дядя Гриша: Мишка, ты куда?

Мишка (лезет): Детство хочу вспомнить. Прасковья Савельевна велела… Эх, яблони в цвету… (Поет с чувством) Ля-ля, ля-ля-ля…

Голоса из толпы: Замучили эти алкаши… А еще фотограф… Напьются – так хуже ребенка… Хулиганы… Куда лезешь?!

Мишка: Эх, народ! Хорошо было в детстве, благодать! Дички эти под осень соспеют, нальются, мягкие, сладкие… Сколько мы их умяли! А, народ?

Стоит в развилке, держится за две скелетные ветви. Вздыхает.

Мишка: Эх, дядя Гриша! А не оставил ли  нас Отец наш? По-моему, оставил…

Слышится звук подъехавшей машины. Приехал Сергей Аристархович. Хлопает дверца.

Голос из толпы: Какой отец? Иди проспись!
Дядя Гриша (крестясь): Не оставил, Миша! И не оставит!

Является  Сергей Аристархович. Входит, разговаривая по мобильному телефону, завидев толпу и Мишку, убирает мобильник.

Сергей Аристархович: Так. Это что тут? Мне тут митингов не надо!
Баба Шура: Мы насчет участков, Сергей Аристархович. Я вот Ветеран Войны, мне тоже за кадастр платить?
Сергей Аристархович: Так. Потом. (Кивает на Мишку) Надо решить этот вопрос.
Голос из толпы: А чего он? Он ничего… Он так просто…
Сергей Аристархович: Ну-ка, снимите этого…
Голос из толпы: Сергей Аристархович, да это Мишка, фотограф наш, он – ничего…
Сергей Аристархович: Это безобразие. Это Поселковый Совет, власть, порядок. А тут – это.
Мишка: Да чего я тебе дался? Иди работай, бумажки подписывай!
Сергей Аристархович (пробравшись к яблоне): Слезай, пьянь! (Хватает Мишку за ногу).
Мишка (вырывается): Люди! Чего он ко мне привязался!
Сергей Аристархович: Это твоя яблоня, сволочь? (Борются)
Мишка: Моя!
Сергей Аристархович: Это народа яблоня, Российской Федерации!
Мишка: Я ее сажал, дурак!
Сергей Аристархович: Тебя самого надо посадить! Слезай!

Он резко дергает Мишку за брючину. Мишка падает, попадает в Сергея Аристарховича ногой, переворачивается и падает на голову. Все это частично скрыто от зрителей толпой.

Голос из толпы: Голова-то, голова…

Женский крик.

Дядя Гриша: Господи… (Пробирается сквозь толпу к яблоне).

Сергей Аристархович (идет к Поссовету, звонит по мобильному):  Але, милиция? У нас у Поселкового Совета безобразие. Один тут с яблони упал…



Эписодий V.
Явление 1.
Почти точное повторение явления 1  Эписодия I.
Рабочая столовая. Столы составлены в одну линию – для проведения поминок. Часть обедающих стоит, кто-то еще только подходит. У одного из концов стола –несколько старушек с иконами в руках нестройно, но с чувством пропевают молитвы.
Вместо Мишки сидит Медведь. Еще сидит Прасковья Савельевна.

Старушки (заканчивают): Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…

Часть людей крестятся.

Дядя Гриша (перекрестившись): ): Господи, упокой душу раба твоего. (Пауза) Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на Земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков, аминь. (Помолчав и перекрестившись) Помянем усопшего.

Все садятся. Обедают.

Серега (повернувшись к бабе Шуре): баба Шура, знаешь ли, кого поминаешь?
Баба Шура (заправив платок за ухо и повернув к нему ухо): Семена, что ли?
Серега: Какого Семена?
Баба Шура: Не Семена?
Серега: Мишку-фотографа поминаем.
Баба Шура: Мишку-у? Фотографа? Это который у Поссовета? Все-таки помер? Всё молодые помирают…

Серега пожимает плечами.
Все продолжают есть; ходят работницы столовой, меняют блюда.

Костян:  Генка, ну че с краской?
Генка: Купил…
Костян: А с той что, с купленной?
Генка: Про запас... Тебе не надо?
Костян: Не…

Дядя Гриша укоризненно смотрит на них и прикладывает палец к губам. Генка и Костян замолкают. Обед продолжается.

Юрка (полушепотом): Тут случай недавно был. Копали мы с Серегой могилу тут одному, в Ольховках…

Медведь прислушивается.

Юрка (продолжает): Копали по холодку, а как солнце взошло, разморило нас.  Серега, ну, это… за водой пошел, в Ольховки, - попить. А я – думаю – прикорну маленько, пока ходит. К земле накопанной привалился. Думал, полежу, а сам – заснул. А место там такое… покатое (показывает). Я в могилу-то и свалился. А мало еще выкопали, меньше чем в половину (показывает) – вот так стоко… Упал – и даже глаз не открыл. А в это время…

Медведь (ревет): Хватит!
Юрка: Правду говорю…
Медведь (ревет): Хватит!

Все смотрят на них, не прекращая обеда.

Юрка: Ну ладно…
Медведь хватается за голову, мотает головой, рычит…
Серега: Да это правда с нами было…

Медведь вскакивает, бросается на Юрку, рычит, тот вскакивает – и от него. Громко звучит «The Show must go on». Под эту музыку медведь бросается то на одного, то на другого, разгоняет поминки. Все бегают, перестраивают сцену. Постепенно появляется Мишкина комната в его деревенском доме. Диван. У дивана груда вещей. Под грудой вещей скрыт Мишка (его не видно и в течении всей предыдущей сцены). В комнате бардак.
С одной из сторон сцены – выход в сени и на улицу, с другой – окна.

Музыка затихает. Медведь, разогнав поминающих, закладывает лапы за спину и уходит «будто бы по своим делам».

Явление 2.
Тишина.

Негромко звонит мобильный телефон – «The Show must go on». Внезапно мелодия обрывается. Из-под хлама появляется Мишкина рука, потом голова. Рука подносит телефон к уху.

Мишка (уверенным, трезвым, деловым тоном): Алло. Да. Михаил. Здравствуйте, Сергей Аристархович. У дочки свадьба? Ну-у… поздравля-аю... Когда? Хорошо, буду. Еще раз – примите поздравления. От всего сердца. До свидания.

Отключает телефон.

Мишка (вылезая из-под хлама): Ой-е… Башка трещит…  Шея затекла, аж клинит… (стонет, крутит головой)

Находит недопитую бутылку, садится на полу, похмеляется. Осматривает комнату.

Мишка: Ну я и наворотил… Понаснится всякой хрени… (Качает головой; еще прикладывается к бутылке). Слава Богу, это был сон…

Тихий стук в окошко. Мишка на карачках подползает к окну, поднимается на колени, открывает его. В окно, наполовину, вваливается Саня.
Мишка отдергивается.

Мишка: Ой-е!
Саня: Ты чего?
Мишка: Да так…
Саня: Ну ты хватит спать уже, я там прикормил уже, а тебя – нет. Рыба раньше тебя встанет!
Мишка: Саня, проспал!
Саня: Ну давай, жду! (Скрывается)
Мишка (бормочет): Так, у дочки свадьба… (Прикидывает что-то в уме).
Женский голос с улицы: Михаил! Да открой же наконец!
Мишка: Ага, Ленка… С утра пораньше…

Он дергается к окну, потом передумывает и идет к входной двери, выходит в сени. Спустя некоторое время возвращается из сеней с удочкой и подсачеком. Крадучись проходит через комнату и вылезает в окно.
Конец пьесы.