Сумасшедшая Шурка гл. 11 и 12

                11

                За два дня до отъезда Лариса с радостным предчувствием скорой встречи с родными бегала по магазинам в поисках подарков. В комнату к ним подселили толстенькую и добродушную узбечку Зульфию, с которой Александра Петровна обходилась чрезвычайно вежливо. Зульфия покорила ее сердце неистощимой улыбкой на круглом лице, тяжелой одышкой, вызывающей у старухи понимание, но больше всего – полным чемоданом восточных сладостей и фруктов, до которых Александра Петровна была большой охотницей.
                И где она была раньше, эта славная Зульфия, думала Лариса. Она могла теперь исчезать на два-три часа без всяких угрызений совести. И в столовой они сидели теперь за одним столом. Пустовало одно место. Но однажды за завтраком, когда Александра Петровна задержалась на уколах, появилась черноглазая девица с фиолетовыми веками и громадными металлическими серьгами в ушах. Теперь был полный комплект, и Лариса с удовольствием наблюдала за непосредственной Зульфией, пожирающей глазами шикарные серьги и кукольный румянец новой соседки.
                Девица бойко представилась Марианной, сообщила, что из Москвы, потом по-хозяйски придвинула к себе пудинг с киселем, который заказала Александра Петровна. Стало ясно, что она в этом заведении не новичок.
                – Вы знаете, это не ваше, это одна старушка заказала. Она сейчас придет, – сказала Лариса осторожно и, чтобы скрыть неловкость оттого, что Марианна решительно зачерпнула кисель ложкой, добавила: – Она тоже из Москвы, и будет рада видеть землячку.
                – А пусть не опаздывает ваша старушка, – громко ответила девица.
                Тут и подошла Александра Петровна. Лариса опустила глаза.
Как произошло все дальнейшее, она сначала услышала, а потом увидела.
                – А-а-а-а! – завопила Марианна, вскакивая.
                Грудь ее была залита киселем, а кусок пудинга повис на большой брошке под горлом.
                Лариса, онемев, смотрела, как Александра Петровна хватает стакан с кефиром и плещет в перекошенное лицо Марианны. Со всех сторон на них глазели смеющиеся лица, точно это была дешевенькая комедия на сцене, рассчитанная на дурной вкус и не требующая сочувствия.
                – Дрянь! Дрянь! Чокнутая Шурка! Ты у меня за все ответишь! – вопила Марианна, пытаясь освободить глаза от белой густой жидкости.
                Лариса вскочила,  чтобы перехватить ловкие руки Александры Петровны, готовые пустить в ход не только собственный завтрак, но и тефтельки Зульфии, и солонку с хлебницей. Старуха молча вырывалась, потом враз обмякла и опустилась на стул. И тогда прозревшая Марианна вцепилась мокрыми руками в шапочку с кисточками.
                Со всех ног бежала к ним медсестра и еще какие-то люди в белых халатах. Окружающие громко комментировали эту схватку. Зульфия слабо ойкала, закрыв руками лицо, будто это ее поливали киселем и таскали за волосы. Марианна добралась-таки до жиденьких куделек своей обидчицы, и Лариса не смогла пересилить ее железную хватку, только умоляла:
                – Ну, хватит! Прекратите, стыдно! Вы моложе!
                – Нет, я эту ненормальную задушу, она мне за все ответит!
                – А, может, и правда – ненормальная эта бабка? – сказал кто-то в раздумье.– Вы же видите, она первая напала…
                Александру Петровну вывели под руки врачи. Лариса шла следом в полной рстерянности, ясно чувствуя одно: Марианна ей противна.
                К главному врачу, в кабинете которого скрылась вся делегация, ее не пустили. Лариса видела, как прошла туда Нина Ивановна, как выскочила  все еще мокрая, но в боевом запале Марианна. Александра Петровна голоса не подавала.               
                Пришлось вернуться в палату.
                А через полчаса туда заглянула Нина Ивановна.
                – Девочки, – сказала она  деловым тоном, – приготовьте на всякий случай бабкины вещички. Похоже, у нее инфаркт, сейчас решать будем, куда ее везти. Дохулиганилась наша пенсионерка.
                Мрачный диагноз не подтвердился. Александра Петровна, как только пришла в себя, заявила врачам из «скорой», что живьем не дастся и никуда не поедет отсюда. Ее положили в изолятор, под капельницу.
                Когда на следующий день  Ларисе разрешили навестить старуху, та лежала в постели неузнаваемая: бледные губы на желтом личике не улыбались, крашеные волосы паклей свисали с маленькой головы, карие глаза померкли, сухие обезьяньи лапки мертвыми лежали на простыне.
                Не верилось Ларисе, что совсем недавно эта женщина насмешила ее, вертясь перед зеркалом:
                – До чего же я все-таки интересная! Вот повезло мне на внешность! Все на меня оглядываются на улице. А сегодня один дядечка пригласил меня на танцы. Где тут у вас танцы, Лариса?
                Да-а, видно оттанцевала свое старуха…
                – Я, Ларисочка, не чокнутая, как эта дрянь сказала, – произнесла Александра Петровна тонким голосом, едва Лариса села рядом.
                – Я знаю, это она чокнутая.
                – Правда? – ожила старуха. – Вы правда так думаете? Слушайте, она меня оболгала, эта Манька! Мы с ней лежали в одной палате. К ней ходила подружка, такая же «простигосподи», и украла у нее какие-то цацки, вроде бы золотые…А Манька на меня: отдай, ты украла! Как я плакала, боже, как просила не позорить меня на весь институт! Я же в жизни  своей…
                – Успокойтесь, Александра Петровна, вам нельзя волноваться!
                – Я перед ней на коленях стояла, представляете, Ларисочка? – шепнула  Александра Петровна, покраснев от волнения. Пот проступил на ее морщинистом лобике.– А потом … сопалатницы той, подружки, нашли у нее под матрацем эти цацки.
                – Вот видите, правду все узнали!
                – Если бы! Институт большой, слухи обо мне Манька быстро разнесла. А когда все открылось, подружку свою не стала подставлять. Ту выгнали, выписали до срока, а эта…Как я просила: расскажи всем, чтоб не только свои знали да врачи! Нет, гадина такая, сами рассказывайте, говорит. Опозорила и успокоилась на том. Знаешь, – старуха уже начала задыхаться,  и Лариса успокаивающе гладила ее руку, – она мне снилась, эта Манька. Выписалась раньше меня, а я о ней все думала, думала…
                – А теперь вы отомстили, – бодро сказала Лариса. – И хватит думать о ней! Себя довели до такого состояния!
                – А как бы ты, если бы тебя…если бы с тобой так?
                Лариса осеклась.
                – А хотите, – сказала она весело, – я всем-всем в санатории расскажу, за что вы ее в столовой…Отомщу за вас.
                – Ой, спасибо тебе, – попыталась приподняться старуха. – И еще скажи людям: не сумасшедшая Шурка, как она там кричала! У меня просто... травма была черепно-мозговая!
                – Успокойтесь, никто вас такой и не считает!

                12

                Вечером на автобус Ларису провожали Юрий Михайлович и Зульфия. Первый несся наверх длинными шагами и легко, за ним, пытаясь не отстать от своих чемоданов, Лариса,  сзади пыхтела Зульфия.
                Автобус еще долго стоял, и провожающие мокли под дождем, а пассажиры томились на своих местах в ожидании водителя. Лариса показывала через стекло своим, чтоб уходили. Но те стояли рядышком, такие смешные в сравнении: худой и длинный Юрий Михайлович в широкополой шляпе и с узким носом на узком лице, и Зульфия-колобок, румяная и круглолицая, в узорчатом, насквозь промокшем платке.
                У первого в глазах тоска: ах, какую женщину теряет, дурень! Только-только начал к себе приучать, еще немного – и роман бы завязался! А у Зульфии в черных очах кроткое терпение: ничего, подождем, зато прилично, как у людей все, проводили…
                И вдруг рядом с ними возникла из темноты вертлявая фигурка в шапочке с кисточками и убогом пальтишке. Она улыбалась и отчаянно махала рукой, хотя пока не видела лица Ларисы. Та даже привстала, чтобы выскочить и обнять удравшую из изолятора Шурку. Но тут автобус тронулся, повернулся к провожающим задом, и Лариса уже не видела, как старуха сделала вслед рывок и пробежала несколько шажков.
                «Вот,– подумала Лариса, грустно улыбаясь собственному отражению в стекле, – она бессмертная, эта Шурка! Как кошка, которую бросили на произвол судьбы: сама спасайся! Жалкая песчинка среди других людей. Эпизод в судьбе многих, помеха для близких – на пути к их удобствам… Но какая цепкая, боже мой…Живи, добирая свое крошечное счастье существования, раз в молодости судьба тебя не пожалела...»
                Через месяц Лариса написала Александре Петровне одно письмо, не забыла все-таки. Потом второе – уже в Москву. Третье – через два месяца после второго. И получила ответ на своем же конверте: «Адресат выбыл».


                конец

Июль 1998 г.