Шекспир и племянники

О «Рампе-2009» можно писать много. Или  мало. Можно вообще не писать. 
 Не буду писать много. Во-первых, мне это неинтересно. Во-вторых, я отсидел всего два фестивальных дня – среду и четверг.
 Не писать же вообще – не могу. Во-первых, потому что я все-таки был. На хвестивале. Во-вторых, кое-чем впечатлился.
Поэтому напишу чуть-чуть.  Избирательно и, по возможности, кратко.
Первое слово - техническим работникам театра Русской драмы. Заминка со звуком скомкала дебют харьковского театра, выступавшего в среду первым по счету, и выглядела очень показательно. Особенно своей затяжной неустранимостью. Особенно на фоне фанфар, секунду назад оттрубивших во славу скромных днепропетровских меценатов.
Незапланированный монолог взволнованного режиссера оттянул на себя зрительское внимание и дал неполадке возможность устраниться, а спектаклю выйти, наконец, в люди.
 Не был на предыдущих фестивальных днях, как и на последнем. Но следующий день  от казусов подобного рода был избавлен. Даже занавес вел себя прилично. Потому что днем раньше, во время упомянутой заминки, в ответ на гневное требование худрука театра Русской драмы закрыться и дать возможность «собраться» ребятам, застывшим в первоначальной мизансцене, - занавес  повел себя совсем уж непристойно. Начавши закрываться - приостановился и выдержал издевательскую паузу. После чего, нагло ухмыляясь, таки скрыл замерших на сцене детишек.
Сам спектакль не впечатлил. Несмотря на обилие глянцевой агитпродукции и пафос режиссерского вступления. Тема спектакля, конечно, животрепещет. О судьбах слепоглухонемых детей задумываться нам как-то недосуг. А они живут.  Неплохая режиссерская символизация существования такого человека в мире «нормальных» людей. Хотя сама пьеса – уходит от жесткого драматизма к слащавой голливудской мелодраме и разочаровывает. Актеры-подростки.
Конкретней пусть пишут критики, если таковые найдутся. А я не буду. И о СТЭМе «Крупный план». Зачем? Ребята разрядили атмосферу, пошутили. Кое-где удачно, кое-где плосковато. Театр «Игроки» запомнился серией дымовых волн, вводивших в транс население партера, и фразой «ставая на Твоем пути», вплетенной в одно из стихотворений, коими исписаны были висячие полотна-декорации. Театр из Минска с «Репетицией Багрового острова» - добротным белорусским акцентом.
Театр «В движении» запомнился больше всего. Ради ихней постановки я и сел за клавиатуру. В надежде увидеть нечто подобное поперся на следующий фестивальный день, приткнувшись на балконе в закутке.
«Лысая певица» Ионеско пошустрила, правда. 
Но игра в абсурд с конфеткой от Виктора Федоровича произвела на меня меньшее впечатление, чем игра в Шекспира.  Наверное, потому что абсурд, при всей своей симпатичности, – это смысл наизнанку. Забавный, уморительный, едкий, парадоксальный, но идущий от целого к части. Доходящий до крайних степеней в поисках антонимов рутине опостылевшей реальности. Расщепляющий всякую реалистическую подоплеку в поступках персонажей и создающий ощущение полного идиотизма ситуаций. В Днепропетровске постановок в духе чистого Ионеско нет (есть Альдо Николаи, есть Красногоров). Зачем? Прокатитесь утром (или вечером) - в "час пик" - в любой из маршруток, и абсурдисты покажутся пресными.
В отличие от Белой Церкви, в спектакле у которой абсурд имеет первоисточником какую-то осмысленность, в днепропетровском обыгрывании Шекспира – сценическая осмысленность имеет одним из первоисточников абсурд сегодняшнего «мы». Того самого, из маршрутки в час пик. Другой первоисточник – собственно Вильям, на костях которого и отплясывают благодарные потомки.
Шекспир в натуралистическом каноне – святая святых матерых театралов. Молодые и борзоватые думают иначе. И надо сказать, думают весьма оригинально. Шекспир, разыгранный в духе игрового театра, – это интересно. Это ново для провинции. Это смешно и несмешно одновременно. Смешно – потому что транспонирование из веронской тональности в днепропетровскую. Интересно – потому что каскад  розыгрышей и подначиваний актерами друг друга на игру создает ощущение полной спонтанности происходящего. Низведение трагедии до уровня площадного фарса, когда пятнадцать ролей разыгрываются пятью актерами с сответствующим фарсу легкомыслием, провоцирует на упрощенное восприятие постановки. До тех пор, пока Ромео и Джульетта не разыгрывают лав стори. Точней, они ее именно не разыгрывают. В этом отрезке смывается и днепропетровская, и веронская тональность. Пытается звучать Шекспир.
И звучок, робкий, но правдивый – идет. И трогает. Хотя, по сравнению  с  оправдыванием игровых режиссерских метафор, оправдывание сугубо драматических элементов спектакля далеко от совершенства. Далеко – не далеко, главное, в движении.
В целом, постановка интересна как вариант. Как эксперимент. Как попытка сохранить ядро, поменяв оболочку. Попытка удалась. Но оболочка все-таки перекричала ядрышко. Немного – но перекричала. Неизбежная погрешность эксперимента? Наверное, да.
Я бы с удовольствием потрепался еще. Об органике звукового сопровождения спектакля, о закадровых персонажах на авансцене. Но не буду.
О прочих впечатливших меня фестивальных явлениях - тоже. Я ведь начал с третьего дня. А отчалил за день до последнего конкурсного забега. Изобилие сырого театрального месива – это на любителя. Хотя, вполне возможно, чего-то интересного (на уровне "Шекспира и племянников" и даже выше) не увидел.
Поэтому и пишу - чуть-чуть. Избирательно и, по возможности, - кратко.