о преследованиях чужими петербургскими тетрадями

Мы светом заблевались, коленки испортили, весна, весна, моя убийца, моя скользкая гадость. Хватает щипцами, вытягивает из гениталий тепла адская машина. Резаное сердце - подушка для иголок нездорового цвета, противные мелкие твари играют с кровью, и ничего да никогда да незачем. Избиение младенца коренным самоубийством. И падучие каплевые дождинки партовой блевотины, избитой как отвращение. Мы синяки на чьём-то белогривом теле, мы куклы из пальчиковых динозавров. Грызутся как рыси и ничего не желают. Усталые талости рук и вен. Венки, мои растения рук, благодатные и не тронутые ни ножом, ни иглой. Похожи на плющ, любимый зелёный друг. Я мягкое растение, фотосинтезирую на каждом шагу. Благодатный фотосинтез освежёванный разумом в радость человечью. Забитые гвоздями пальцы раскурили белыми алыми нежными. Мы ищем хороший и вкусный свет, от обычного тошнит мой цветок. Злой, кусачий дьявол мой цветок, испарение мелочных пузырьков, только и делай, что выливай чернилом пока хватает разряда в пятипалом стебле. Крылья утягивают назад беззубым проводником, выспренним и пафосным как обсуждаемая любовь, приколоченная золотом молоточков. Забуревестили все шерстинки, зашипели, заблестели, занемогли: страшно, когда так уносит каждым взмахом глаз.