Утомление растительностью

УТОМЛЕНИЕ РАСТИТЕЛЬНОСТЬЮ.

Я создаю зеленые колонны.
Я создаю их там, где майский корень
Не вырыт ни колдуньей, ни ученым.
Лесные духи очаруют Рони,
И этот взгляд, как Сириус, в погоне
За радостной и лобачевской кроной.

Я создаю зеленые колонны.
Я создаю их там, где майский ветер
Свивает гнезда в ветках старых вязов.
И этот взгляд, зеленый и нескромный,
Как "е" в немецком непривычном "Петер" --
Лишайник из готических рассказов.

Теперь я рекламирую блокбастер
Учителей ботаники усталых,
Эвглену-эльфа в клетке микроскопа.
Сжимая замусоленный фломастер,
Природа-мать ее нарисовала
И Логосом вдохнула Пневму: "Лопай!"

Евангелье по Гее златокудрой...
Его толкуют псы и тараканы,
И Парацельс его толкует в Орке.
Создай колонны! Сразу станешь мудрой,
Запрешься там, где колбы и стаканы,
Гомункул, Фауст, Гете, Фриш и Лорка.

Ведь Лорка говорил с испанским буком,
С испанским дубом, помнящим султана,
И с Кармен, древовидной как дриада.
Он понимал ту речь, где свистом, стуком
И скрипом сучьев пишутся романы
И шелестом слагаются баллады.

Но чтоб создать зеленые колонны
Кудрявыми, как косы лесовички
И хитрыми, как маленькие лисы.
Мне нужен взгляд, над деревом склоненный,
Необходимы верные отмычки
От стран разочарованной Алисы.   

             ***         ***        ***

И с косточкой граната коростель,
Сентябрь набежал волной приливной.
И покрывало бросил на постель,
Расшитое настурцией наивной.

И легкий стебель ткется и молчит
И усики пускает в предзимовье.
А осень улыбается, глядит
С такою бессердечною любовью.

И хочется в туманы, на стриже
Над алым алфавитом листопада...
Пустыня позолоты в мираже,
Мираж трансатлантического сада.

С шиповником без боли, без стихов
Прощается последняя мелисса.
И строгость заозерных облаков
Как мрамор иноземный кипариса.


                ***  ***  ***

Но красной астрой осени притих,
Последний день, робеет лепестками.
Как стайкой воробьев -- у нас, у них,
У сентября, лесами, облаками,
Последних ос завистливый рассказ,
Наверно, обернется холодами.
И паутинный приозерный лаз
Сквозит уже морозными следами.

 Когда галактик Августа огни
В галактику кленовых листьев светят
Когда в тумане яблочные дни
Крестовиками лиственницы метят,
Когда тревожно заалеет клен,
А клену не прощаются туманы,
И кто-то бродит в парках--он влюблен
В стареющие прелести Дианы.

 Не винограда желтоспелый сбор,
Хранящий кость медузою прозрачной,
Пою последней бабочки убор,
Полувдовы рябинника безбрачной.
Пою не лето, прошлое навек,
Не снегопадов будущих величье,
Пою тропу, с которой человек
Беседовал по-ангельски, по-птичьи.

И астры леденеющей роса
Обманет ос, но морось не обманет,
И заалевших кленов паруса
Уже в пучину будущего манят.
И шлюзов Эолида говорит
С такою безмятежностью земною,
И вечный Веспер тлеет и горит
Как памятник классическому зною.

                ОСЕНЬ

Георгинов резкие стебли, как розы
Звонкое "з" в середине,
Как улыбка стальной угрозы
В каждой просини, каждой мине
Тихо бредущей осени.

Она хотела бы отомстить нам
За глупое счастье зноя,
За загар, еще не сошедший,
За -- в почти африканском ритме --
Солнце, бьющее травы бешено,
Солнце резвое, озорное.

Роскошь лета, как двор набоба
Оскорбит ледяные очи.
Она -- осень, оса, особа.

Чуешь, ждут тебя злые ночи,
Дрозд белозобый?

Ей хотелось бы выть от муки,
Но не время:
У женщин руки
Еще цвета горячей сдобы.

А у осени руки в проказе плесени,
В бородавках грибов.
Наступает время ошибок, песен и
Отсыревших дров.

Георгинов стебли, осень, согрей,
Пожалей их спесь.
Кто -- болотный мох или астра -- мудрей,
Обдумай и взвесь.

Георгинов резкие стебли... Последний
Георгин поник.
А весна под тулупом лежит в передней.
И ползет ледник.

Но лимитчица-осень в рощу
Уйдет, чтоб миры просеять.
Но ольшаник -- не лес, и волчий
Запах отяжелеет.

Там закурит она от скуки,
Ожидая, что резвый мальчик
Сквозь испуганных ос напевы
К ней протянет смуглые руки,
И покажет раненый пальчик,
И подарит яблоко Евы.


                ***       ***      ***

Кто лейтенантом был, а кто -- травой,
Кто -- ласточкой, кто -- светлым свиристелем.
Те, кто под древнегреческой листвой
Наш грубый слух не услаждал свирелью.

Кто был огнем, был статуей, был рвом,
Засыпанным землей Аустерлица,
Кто был персидским вычурным ковром,
Был зеркалом, запомнившим все лица.

Тот современник, хитрый и слепой,
Сгибавший пальцы, разгибавший книги,
Прошедший исторической тропой
Через Кавказ -- от Харькова до Риги.

Тот современник -- был ли он чужим
Иль был своим, душа любой пирушки,
В кругу друзей, сквозь пир, сквозь дым, сквозь мир,
Пиратским ромом наполнявшим кружки.

Он -- параллельных линий Маннергейм,
Он Ришелье всех шахматных фигурок.
В своих мечтах он созывает сейм
И ужасом становится для турок.

Он ведает все карты и стихи,
Интриги византийского абсента,
В Бастилию -- замаливать грехи --
Он с радостью сослал бы оппонента.

Он спит. Его подушка холодна.
Его часы остановились в ДОТе
Та "скромная", та "эта", та "одна"
Купается в белопростынном гроте

Но помнит лиходей и кукловод
Тех кораблей таинственные тени,
Что дремлют на закате сонных вод,
Что на заре переживут крушенье.

                ***     ***     ***

посвящается тем, кто уже проходил в сентябре,
где айвовых тропинок Селена несет акведуки,
кто запутался в мифах, синонимах, вечном добре,
кто у лунного света считает сердечные стуки,
в этом пульсе лучась, растворяется мир, и луна
в диаграммах ночей создает воробьиные гнезда,
та, что нам не нужна, что данайцам навек отдана
лисьей кистью рисует этрусские кислые гроздья.
на запястьях дворцов,там где девы, и ивы, и львы
от дождей и гонцов стерегут искалеченный мрамор,
где гробницы и ризы -- величие ветхой молвы.
что им Нестор Махно, Че Гевара и Дороти Крамер.

там, где умбра улыбку сжимает в живую мишень,
где иголка хвои бесполезна для порванной нитки,
где от лунных лучей уплывает скользящая тень,
там приходит Марго поклониться лесной маргаритке.
что же майским костром, и прыжком,и игрой, и стежком
в пирамиде лучей не проиграно шулеру масок,
каждый робкий зверек здесь глядит азиатским божком,
и для лунных лучей не хватает двенадцати красок.
 
Но что это...я вас не слышу...здесь
Тот монастырь готических элегий,
Верхарновскую северную спесь
Мы отдаем в приданое Аслеге.

Здесь только обнаженная луна,
Материки, просторы, океаны,
И арфа Розы Дартл -- и струна
Еще дрожит, и будущность туманна.

До наших отдаленных крепостей
Всего шажок. Паромщики скучают.
И только предсказуемых гостей
Боснийской сигаретой угощают.

Я здесь была. Я видела замок,
Незыблемый, как замок Кунигунды.
Отличный православный теремок,
В песок переплавляющий секунды.

Ты бедуин, Иосиф, козодой,
Ты божество в созвездьи Гесснерийца.
Но ты ошибся жребием, звездой,
Не демон, не поэт и не убийца.

Я думаю. Вся кровь моя волной
К тебе влечет, ведь я, как ты -- лунатик.
Утопия становится стеной,
Отображеньем совершенных статик.

Она поднимет горы и мосты,
Опустит косогоры и овраги,
Отяжелит крыжовником кусты...

Какие ты подписывал бумаги?