Время расставания

ВРЕМЯ РАССТАВАНИЯ

По Дороге сна – мимо мира людей…
Что нам до Адама и Евы?
Что нам до того, как живет земля?
Только никогда, мой брат-чародей,
Ты не найдешь себе королеву,
А я не найду себе короля…
"Дорога сна"
Гр. «Мельница»

Одной рукой он держится за луку седла, а другой – за поводья. Мрачно покусывает губы, устремляя бесконечно печальный взгляд в пространство. Лошадь спешит по едва протоптанной тропе в снегу, часто проваливаясь и фыркая облачком пара. Всадник, казалось, позабыл обо всем на свете, позабыл, куда едет и зачем. Он вспоминает, целиком погрузившись в воспоминания.
…В ту пору зима только-только заявила о своем присутствии легким пушистым снежком, опавшим на землю просыпанной мукой. Было прохладно, поэтому она завернулась в шаль, накинув поверх старый полушубок с поеденным молью воротником.
- Пора… - не то спросила, не то подытожила она и тенью проскользнула в сени. Скрипнула и хлопнула дверь. Он не торопился, словно стараясь отсрочить неизбежное. Оглядевшись, он со вздохом поднялся, не допив остывающий чай и прошел в сени, на ходу накидывая плащ с меховой подкладкой.
Он вышел из дома и постоял на крыльце, глядя в серое, такое равнодушное небо, безучастно наблюдая за стаей воронья, с хриплым граем кружившую над селом. Ветер сердито ударил в спину, нагнул голые ветви деревьев.
Она ждала его у калитки, держа лошадь в поводу. Синица фыркнула, приветствуя хозяина, но в этот раз он не погладил ее по храпу, а лишь скользнул безучастным взглядом. Лошадь почувствовала неладное, потрусила за взявшейся за ее поводья женщиной.
Так, молча, они дошли до главных ворот. Впереди простиралось поле, за ним блестела река, синела полоса леса. Не спеша забираться на лошадь, он глянул на нее, будто надеясь запомнить на всю жизнь. Встрепанный полушубок, бледное лицо с огромными серыми глазами, светлые пшеничные косы из-под платка. И этот взгляд, в котором перемешалось отчаяние, бесконечная мольба, любовь и немой укор.
- Прости, - только и сказал он.
С этими словами он вскочил на лошадь и хлестнул Синицу поводьями, сорвавшись с места. Знала бы она, как ему хочется обернуться, в последний раз взглянуть на хрупкую фигурку в полушубке, или даже развернуться, спрыгнуть с лошади и прижать ее к груди, чтобы услышать, как тихо она заплачет. Но нельзя…
«Прости, - снова подумал он. – Ты устала от меня, поэтому я не могу больше находиться с тобою рядом. Лучше будет, если ты меня просто забудешь. Да… Так будет лучше… Для нас обоих… Вот только тебя я, увы, позабыть не смогу. И я принимаю это».
Ветер снова дунул в спину, упрекая, или, наоборот, подгоняя. С неба снова посыпался снег, путаясь в его темных густых волосах. Снег был таким же белым, как платок на ее голове, небо по цвету напоминало ему ее глаза… Казалось, он отрывает от своего сердца куски и швыряет под копыта собственной лошади – так оно болело.
«Разворачиваемся! Разворачиваемся!» – ныло где-то в груди, но руки упрямо подстегивали поводьями лошадь. Синица возмущенно фыркала, но покорялась. Вскоре фигура всадника скрылась за лесом. Женщина, вышедшая за ворота, еще долго стояла под снегом и невидяще глядела вдаль…
…Мужчина стряхивает с себя оцепенение и выпрямляется в седле. Лошадь нетерпеливо скашивает на него карие глаза и вновь печально опускает морду. Впереди небольшой лесок качает верхушками исполинских сосен.
- Синица, милая, и ты ее помнишь? – кривя губы в фальшивой усмешке, всадник почесывает кобылу за ухом и останавливается, глядя куда-то назад, на оставшуюся за ним цепочку следов.
- Прости, - в который раз шепчет он, и его шепот смешивается с тихим шорохом опадающего снега. Судорожно вздохнув, мужчина слезает с лошади и стоит по колено в снегу, оглаживая шею лошади.
- Прощай, Синица, - он позволяет себе улыбнуться, снимает с лошади уздечку и седло. Кобыла недоуменно глядит на все это, непонимающе перебирая копытами. – Прощай… Теперь ты свободна.
Поворачиваясь, он скрывается в чаще леса. Синица остается в одиночестве, а меж деревьями лишь на миг показывается, исчезая в гуще деревьев, серая лохматая тень с горящими глазами зверя.