день моего рождения в соавторстве с А. семеновым с

           ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНИЯ.

Шестнадцатый день седьмого месяца тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, выдался на редкость теплым и солнечным. Заря, умыв спелыми росами разомлевшую радугу, открыла небесную калитку и выпустила своего любовника - Солнце, одарив на прощанье жгучим поцелуем. И словно в старых стихах неизвестного мне автора, начинавшихся строфой:              
  " Чтобы не было грустно заре,
         По утрам подниматься одной,
         Я, укутавшись тишиной,
         Рано - рано стоял во дворе..."
Стоя босыми ногами на влажной, в мелких лужицах, проселочной дороге, я подглядывал за их расставанием, воспринимая это как подарок. Дар к моему шестнадцатилетию.
  Может быть эта картина, по прошествии стольких лет, была бы изгнана из моей памяти, но события произошедшие в тот же вечер, навсегда запечатлели ее в моем сознание. Улыбка зари... Именно она соединяет меня с тем, что многие годы тревожит и заставляет переживать заново День Рожденья, когда я  впервые прикоснулся к губам девушки и почувствовал...
   
   Ее звали Ириной.
  Она была на триста восемьдесят пять дней моложе меня. Это я вычислил позже, увлекшись нумерологией. Тогда же мы сошлись на том, что она моложе на год и еще чуть - чуть. Это  " чуть - чуть " делало меня значительно старше, что нас устраивало.
  Эх, юность, юность... Самонадеянная и презирающая все, что выходит за рамки чувств. Мы любили друг друга. Мы любили друг друга давно и взаимно. И она навсегда останется моей Первой Любовью. Чистой и, к сожалению, непорочной.
  Я не помню комаров, в   т о т вечер. Может, они уже тогда знали то, до чего я только - только додумываюсь. Или фантазирую, но сейчас не важно, что делает постаревший чудак, которого можно встретить в парке, одиноко гуляющим, ибо сидеть дома, в холостяцкой неухоженной квартире еще хуже.
  Но сегодня, я  как всегда, в этот день, занавесив окно и выключив телевизор, вспоминаю...
  Мы стояли на берегу реки под хрупкими ветками ивы и смотрели друг другу в глаза. Конечно, будь здесь кто - нибудь из моих товарищей детства, я бы ни за что не признался в своем смущение, поскольку много раз бесстыдно врал о своих мнимых победах. Я хотел быть похожим на всех. И еще боялся выглядеть иным, вышедшим из шагающих когортой, с самого рождения приговоренных к смерти.
  Мы были одни и чувствовали, что сейчас сделаем. Мы дрожали от собственной решительности и неотвратимо сближались. Когда  губы прикоснулись, жгучая волна страсти, любовь и желание, разлились по нашим телам. Она поднималась с нижней части живота, наэлектризовывала волосы головы и падала вниз по позвоночнику, закружив сознание в устрашающем круговороте. Я перестал чувствовать свое тело. Откуда -то  сверху, я созерцал, как заполыхали холодные деревья, река слилась с берегом, коралловая трава протягивала бледные нити к огненным завихрениям воздуха и звезды наверху слились в задумчивые, наблюдающие за происходящим зеницы. И толща земли, обнажив себя до сердцевины, открыла темный силуэт, прикованный цепями, с Вселенской грустью в провалах красно - искрящих глаз.
  Я видел, как в центре всей этой фантасмагории два юных тела сливались в поцелуях. Как руки юноши нервно прижимали к себе девушку, опускаясь, все ниже и ниже. Одна половина моего "я" знала, что Времени не существует, ибо нет ничего в этом мире, что могло бы рождаться и умирать, а другая чувствовала тепло гибкого тела, впитывала запах кожи, задыхалась в мягкости волос и желала слияния. Ладонь, чуть задержавшись на оборке ситцевого платья, спорхнула с него, дотронувшись до бедра девушки и боясь, что она может исчезнуть, рывком поднялась вверх, обхватив мякоть под кружевными трусиками. И почувствовав напряжение мышц, растерянно застыла. Ирина посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и прошептала : « Не надо..." И две половинки моего  "я" соединились в одно. Я почувствовал свои вспотевшие ладони, увлажненные губы, бешено колотившееся сердце и... отступил. Привычный и реальный мир окружал нас. Мы смотрели друг на друга, а потом одновременно отвели взгляд.
  Уже много позднее, проснувшись среди ночи, я понял, ч т о потерял тогда. И глядя в собственное отражение в зеркале, не могу осознать единственное - почему именно я? Почему?! Неужели никто другой не мог...
  Мне никогда не найти ответ.
  Мы расстались.
 И больше не встречались. Но с того Дня Рождения у меня ничего не получалось в жизни. Словно счастье и удача, сговорившись, обходили  стороной неудавшегося любовника. Кто-то сильный и властный не доверяет мне любить и быть любимым
  Каждое лето, в середине июля, я чувствую тяжесть прожитых лет. Вглядываясь в прозрачный, насыщенный запахом ночных фиалок воздух, пытаюсь отыскать спасение, из плена постоянного одиночества. Но чуда не происходит.
  А иногда, в непонятной мне последовательности, сидя в кресле, я слышу два Голоса. Их диалог всегда один и тот же, так что изредка, я сомневаюсь - не сам ли придумал все это?  Но как бы не старался, не могу прервать Их.
  - Ты все еще думаешь, что они достойны плода с древа Жизни? - спрашивает Тот, чьи зеницы содержат в себе сиянье всех звезд.
  - Я надеюсь на это.-  Отвечает укутанный во тьму и звенящий цепями. - Иначе, зачем Ты дал им жизнь?
  - Я ничего не давал, кроме краткого мига существования. И не дам пока не увижу, что все достойны большего.
  - Кто может быть судьей тем, кто никогда не видел большего и не знает его величия. Ты соединил прах со Светом, в праве ли Ты требовать его очищения?
  - В праве. Ибо я - Судья. Ты прекрасно знаешь это. Но они не ведают, чего хотят. Их сомнения и нерешительность не могут войти в вечность. Прах должен остаться прахом. На этот раз Я сам выберу кого-нибудь, и мы посмотрим, чему они научились.
  - Ты играешь жестоко.
  - А ты нечестно. Мне не нужны мученики и святые, если они не заливают чужие души крупинками Света. И ты не освободишься до тех пор, пока Свет не победит прах.
  -  А если прах победит Свет?
  -  Мне все равно. Я не тороплюсь. Это решать им. И тебе, раз это твое княжество.
  Они смотрят. Они видят, что двое непорочных хотят слияния, и нерешительность охватывает обоих. Снова рушится мир единства, дробясь на мелкие кусочки. И Вечность делится на время, где прошедшее похоже на будущее, но не едино.
  А я, сидя в кресле, плачу. Я понимаю, что:  "не надо " - только слова, и лишь моя нерешительность наполнила небеса равнодушием, а недра земли - тоской. Я стал бояться женщин. Они, чувствуя страх, избегали меня.
  Один знакомый, с которым мы изредка играем в шашки, в парке, на третьей скамейке, слева от пруда, по профессии - психиатр, выслушав мой рассказ, объяснил, что паранойя -  очень опасная болезнь. В тихой форме она трудно распознается. После чего, доверительно наклонившись, поведал, что сам всегда прислушивается к Голосу, покровительствующего ему Пифагора. И только посоветовавшись с ним, назначает пациенту курс лечения. После чего мы начали новую партию.
  И теперь, продолжая двигаться по жизненной колее инерционно, часто мысленно возвращаюсь в юность, стараясь прожить тот отрезок заново. Если бы мы слились тогда... Умерли бы? Расцвели одним из лепестков золотого Лотоса на краю Вечности, соединив желание и исполнение? Разошлись по домам, испытав физическую боль и сладость обладания, стряхивая с одежды прилипшую траву? Сохранили бы мы любовь, наполнившись Светом... или прахом... Может, я все выдумываю, и нет никаких Голосов и тоски в зрачках потусторонних Властителей. Может, нет ничего, что выходит за рамки реальности... Но я точно знаю, что шестнадцатое число седьмого месяца тысяча девятьсот шестьдесят девятого года навсегда отложило отпечаток на всю оставшуюся жизнь, от которой осталось намного меньше половины.