Часть 13

В тот день мы поссорились первый раз.
Ледышев звонил без конца и, как попугай, спрашивал одно и то же:
- Мы едем в Хакассию?
Он тоскливо растягивал слова и даже на некоторое время исключил из собственного, (надо отметить, очень одиозного и философского) репертуара мат. Но от конкретно тюремного лексикона отказаться не смог.
Рядом с ним сидел и, молча, уставившись в одну точку, шел в атаку, боролся с хандрой Таксист. Он планировал проведать в Абакане родственников. 
Я старался ничего не обещать. Надеялся, что Lili останется в городе, и мы вместе проведем выходные.
- Мне пора, - она категорично встала и попыталась уйти.
- Подожди, я расплачусь…
Мои попытки показать всем, кто был в баре, что между нами ничего не произошло, выглядели жалкими. Она уверенно поднялась по лестнице и скоро исчезла в городском муравейнике. Растворилась в вечерней суете. Обильный снегопад и желтый, почти лизергиновый блеск уличных фонарей помогли ей скрыться.
Я растерялся.
Выходя из душного, пропитанного кухней, никотином и алкогольными парами помещения, меня передернуло. Я бросился в улицу и набрал полные легкие воздуха. Сибирский мороз обжигал. Мгла резала глаза. Я постарался сосредоточиться. Где-то рядом гремели трамваи и ревели сирены машин.
Через мгновение кто-то сильный взял меня за ворот и посадил в теплую машину. Это был Ледышев.
- Так, бля… - меня разморило.
- Едем? – не сдавался он.
- Да. Но сначала…
- Куда? – старина нервничал, не давая мне закончить фразу.
- За цветами. Здесь рядом. Я покажу.
Ледышев шумно вздохнул. Таксист продолжал молчать и смотреть в одну точку. Он явно проигрывал в схватке с Великой Сибирской депрессией. Автомобиль рванул с места. Машину развернуло на сто восемьдесят градусов.
- Ты это… - начал я, - спокойно.
- Молчи, бля, - процедил сквозь зубы Ледышев.
Таксист, молча, пристегнул ремень безопасности. Огромные сталинские дома, те, что, казалось, вечно охраняют новосибирскую площадь Калинина, смотрели нам вслед. Я подумал: «Вот еще один человек, который узнал меня настоящего. Примет ли меня она такого?»
Прошло два года, а я и сам этого так и не понял.

***
Завтра мне исполнится 27 лет. Мама говорит, я родился в девять утра. Самое время, что бы начать новую жизнь. А мне даже итоги лень подводить.
Три с половиной года назад я сидел напротив этого же окна и пытался хоть что-то писать. Я тогда не знал, что для того, что бы быть писателем им просто достаточно представляться.
Эх, я старался, черт возьми. Но чуть не сошел с ума и возненавидел этот вид из окна. А разве человек, обладающий рассудком, может воспылать ненавистью к виду из окна в родном доме? Вряд ли.
По крайней мере, я так не считаю. Верно. Дело в том, что я не живу здесь десять лет. Я не знаю, где на кухне лежит соль и как включить газовую колонку, что бы нагреть воды. Моя мама бы про таких парней сказала: «Это самостоятельный человек». Высшая похвала, которую вы можете услышать от моей мамы. Вот она действительно – принципиальный человек. А не то, что некоторые ковбои.
Стоп! Кажется, я начал понимать женщин. Или нет? По-моему, я окончательно запутался.
Неужели старина Бегбедер прав и любовь живет три года?
Он смотрит мне в глаза уверенно, почти безжалостно. Видно, антидепрессанты и впрямь неплохие.
- Понимаешь, три года?
Я считаю собственный «срок», запивая его красным полусладким.
- Черт!
- Ты о чем?
- Да так.
- ?
- Да я тоже переживаю. Ну, ты понимаешь.
Клянусь, в этот момент, мне показалось, что мы - герои сериала «Секс в большом городе». Я даже начал прикидывать, какой из героинь этого бестселлера я мог бы стать. Но потом посмотрел на него и понял, что лично мне не хватало такого общения. Я рассказал все, что хотел. О чем думал сказать ему полгода.
- Ладно, - он жестом попросил официанта счет, - нам пора ехать.
На прощанье он подарил мне антидепрессантов. Но покрепче. А потом скрылся. Умчался, оглушая каким-то благородством, необычной аурой и почти чудесной, божественной простотой.
Завтра мне 27. А я за это время так ничего и не понял.