Часть 15

Я шагаю по Красному проспекту и глотаю ртом мокрый снег. Нежный, как ее кожа. Сладкий, декабрьский, пропитанный насквозь ревностью и страстью. Иногда такой приторный от яркого света, который освещает витрины второсортных провинциальных бутиков, что мне приходиться щуриться.
Он бежит рядом, чаще всего, обгоняя на шаг, или два. Но как только на моем пути появляется прохожий, чуть отстает, устраняясь и, освобождая мне дорогу.
- Вот, Солдатик, мы в самом сердце Сибири! Тебе нравится?
Мой попутчик беззвучно кивает и бегло оглядывается по сторонам. Я считал: за несколько дней нашего знакомства он произнес не больше двух десятков предложений. Еще бы! Это полтора года в солнечной Махачкале, в окружении дружелюбных френдов-дедов, где лучший друг – автомат, сделали его глухонемым.
Мы познакомились в поезде «Волгоград - Иркутск».
- Виталий, - представился я и ошпарил его трехмесячным перегаром.
- Сергей, - он пожал мне руку и по-детски светло улыбнулся.
У этого парня был чистый и ясный взгляд, какие мне случалось видеть у священников. Голос вкрадчивый, мысли точные, короткие и рассудительные. Он мог часами смотреть в окно из вагона поезда на глухие, убогие российские деревни и только одному Богу известно, о чем он там думал?
Скоро мне стало известно, что он солдат-срочник. Возвращается домой в Тайшет, где его ждет брат, сестра и тетя. Родителей у моего нового знакомого не было, а спрашивать, куда они подевались, я не стал. В Волгограде, делая пересадку, он заснул на вокзале и опоздал на поезд. Каких-то шесть минут стали для него роковыми, наградив в двадцать два года настоящим приключением. На деньги, которые у него оставались, он уговорил начальника поезда довести его хотя бы до Уфы. Дальше суровый железнодорожник помогать Солдатику наотрез отказывался.
Круто, наверное, оказаться без денег за несколько тысяч километров от дома. Ночью, на уфимском вокзале, который кишит башкирами.
Вот и я ему твердил:
- Благодари судьбу. Когда еще так повеселишься?!
Но он в ответ только натянуто улыбался. Хотя потом, несколько дней спустя, признался: «Нет, страшно не было. После Махачкалы я уже ничего не боюсь».
Начальник поезда – аккуратный, подтянутый мужчина, лет сорока пяти. Сидит напротив, уставившись в мои глаза, как в зеркало. Они и впрямь стеклянные от коньяка, дешевых алкогольных энергетиков и грустных воспоминаний о ней.
- Я прошу: Солдатика не высаживай, а? Ну, хочешь, статью про тебя напишу? Хочешь, в «Гудок» благодарность отправлю?
- А если проверка? Тогда что? – не сдается железнодорожник.
-Эх! – я пьяно развожу руками, – ну, вы же все видите: парень порядочный, не пьет. Кому, как не нам, журналистам и железнодорожникам уметь видеть людей насквозь. Разбираться в них – наша профессия. Я бы сказал даже больше: долг!
- Ладно, - он погладил себя по гладко выбритым щекам, - но только до Омска! И все! Дальше - Казахстанская граница. 
Надо отдать ему должное: начальник поезда «Волгоград - Иркутск» сдержал свое слово. И даже больше, подарив Солдатику лишнюю тысячу километров.
Мы уже прощались, обнимаясь в купе, когда я, пикируя словно подбитый немецкий бомбардировщик на перрон новосибирского вокзала, снова поймал на себе этот чистый и ясный взгляд.
- Ты чего, Солдатик?
Он стоял напротив, прижимая к себе старомодную спортивную сумку, и смотрел мне прямо в глаза:
- Меня высадили. Мне некуда больше идти.

***
Если время, когда ее нет рядом, рассматривать, как определенную модель существования, то это – тюрьма. Самая настоящая одиночная камера. Те же четыре стены, те же решетки на окнах, тот же крепкий чай и сигареты без фильтра, которые я обожаю. Я ни чем не отличаюсь от преступника: испытываю угрызения совести, время бодрствования посвящаю самоанализу, имею право на редкие и короткие свидания с ней, а в свободное время пишу и читаю. Поэтому я был искренне рад новому «сокамернику». Пусть и на время.
 - Чем ты занимаешься? – он впервые спросил меня о чем-то.
- Я – журналист.
Мой гость замолчал. Было видно, что ему трудно логически объяснить себе мое поведение, стиль жизни и круг общения, а потом связаться все это с такой благородной профессией, как журналистика.
- Понимаешь, все не так просто, - начал я, - в журналистике, как и в армии (да и в любой другой профессии) существует несколько специализаций. Одни, например, работают на телевидении, другие – в газетах. Моя стезя – это консультирование.
Солдат смотрел на меня и опять молчал.
- Ладно. Пример. Допустим, что ты – владелец бизнеса, - начал объяснять я, - у тебя появились конкуренты. Серьезные ребята. Что будешь делать? Мочить? Нет, старик, так не пойдет. На дворе 2008-ой год. Сейчас убивают только в Тольятти. Ты звонишь мне. Мы узнаем, что парни, которые мешают развиваться твоему бизнесу, собрались взять в банке кредит. Понятное дело, тебе это не по душе. За пару недель до того, как они приступили к оформлению бумаг, в газетах, на ТВ и радио, появляется много негативной информации. Например, что твои конкуренты связаны с преступным сообществом, что уклоняются от налогов, и вообще – геи, пидорасы и насильники. При желании что-то раскопать не составит труда. Ну, а если ничего не найдем, то обещаю – придумаем в лучшем виде! Дальше следует реакция банковского сообщества. И вообще, истеблишмента. Как правило, таким парням отказывают в выдаче займа, а партнеры при встрече прячут глаза. Все, конечно, понимают, что в газетах пишут вранье, но делают это так… на всякий случай. Мало ли? Теперь понятно?
- Да, - кивает он.
- Хорошо. Пошли. Твой поезд скоро. Не забывай ничего.
Я видел, как изменилось его настроение. Так бывает, когда ждешь любимую женщину, которая опаздывает и не обещает, что придет; когда готовишься сесть в поезд, или в самолет, что бы уехать за несколько тысяч километров; когда понимаешь, что спустя несколько минут твое сознание поменяется, и ты на несколько часов убежишь от гнусной реальности. Я видел. Видел, что он очень хотел домой. И не стал его задерживать. Кому охота трое суток слушать бред спившегося журналиста?
Когда мы вышли, город уже флиртовал с вечером. Метил небо серебряным калом, как бродячая собака, оказавшись в родном районе. Заигрывал, строил козни, дурачился, играя снежинками и легкими порывами свежего декабрьского ветра. Мне хотелось слиться, стать частью этого бесконечного, управляемого потока людей, захвативших мегаполис. Словно они были роботами. И только они, они одни понимали, как правильно.
Я шел вместе с ними. В одной шеренге. И не думал сбавлять шаг.
В теплом, пропитанном насквозь клятвами верности, мечтами и ожиданиями, вокзале, я развязал тугой узел шарфа. Достал бумажник, протянул ему последние деньги и сказал:
- Все, Солдат. Этого хватит, что бы купить билет до дома и немного еды в дорогу. Теперь прощай. И постарайся в этот раз не проспать поезд.
- Я… - он, видимо, приготовил на прощанье какую-то речь - попсятину. Знаете, из того репертуара, что говорят людям, которых вряд ли когда-то еще увидишь, но благодаришь, потому что родители учили говорить «спасибо».   
- Это уже не важно, - оборвал я его, - пойми, наше знакомство - просто отрезок. Кусок времени. История, которую ты, спустя несколько лет, будешь вспоминать, как забавное приключение. Не больше. А теперь иди.
- Спасибо.
- Знаешь, это еще неизвестно, кто кому должен говорить спасибо: ты мне, или я – тебе.
Мы стояли еще секунду. Может, две, глядя друг другу в глаза. А потом он сказал:
- Я думаю, что у тебя все наладится. Ну, в смысле, с женой. Все будет хорошо. Ты только так не переживай, - и он снова прижал ближе к телу свою старомодную спортивную сумку.
А я подумал: «Черт возьми! И чего это он так разболтался?! Столько дней ведь молчал!» Потом развернулся и, на ходу, завязывая шарф, выбросился в улицу. Как и два с половиной года назад первой меня встретила она – равнодушная и загадочная гостиница «Новосибирск».
Я постоял немного, вглядываясь в редкие, ярко-желтые квадраты окон. Прикурил сигарету и уверенно направился в сторону Красного проспекта, что бы снова слиться с бесконечным, управляемым потоком людей, захвативших этот мегаполис.