Светлой памяти...

     Вранье это все, что время лечит. Оно не лечит, не умеет. Оно лишь накапливается пластами поверх боли и заглушает её, как подушка заглушает рвущийся наружу крик. Накапливается и накапливается сверху словно мусор, а боль – она никуда не денется. Стоит только найти в себе силы вспомнить, и все возвращается. Наступает момент, и совершенно случайно тебе в руки попадает старый альбом, про который ты и не думала даже, о котором не помнила уже много-много времени, быть может, просто забыла, а может, не позволяла себе вспоминать. Человек слишком тонкая материя, чтобы разрешать себе страдать сильно и часто – инстинкт самосохранения рассудка, так сказать. Но – момент истины приходит, и тебе в руки попадает этот альбом со старыми фотографиями,  ты открываешь его и плачешь. Плачешь, оттого что позволила себе забыть, оттого что не вспоминала все эти годы, и голова твоя была занята другим. Плачешь, потому что вот он глядит на тебя, твой отец – молодой и красивый, с такой озорной мальчишеской улыбкой, с такой легкостью в глазах. И ты плачешь, потому что у тебя его улыбка. А твой брат становится копией своего отца, и ты видишь это по фотографиям.
     Постепенно, уходит все, что связывало тебя с ним, все, что напоминало тебе о нем, и ты осознаешь это тем острее, что время неумолимо идет вперед, а его уже рядом нет. Ты листаешь толстые страницы старого альбома, таких сейчас днем с огнем не сыскать, это альбом из тех, что способны хранить память вечно. Вот его армейские фотографии, ты не знаешь этих людей и никогда уже не узнаешь. Их не было в твоей жизни, и не будет, они никогда не смогут напомнить тебе о твоем отце. Вот его младенческие фото – милый улыбающийся карапуз на руках у своей матери, твоей бабушки, с который ты тоже вряд ли уже увидишься, ибо такова жизнь. Вот кошка, растянувшаяся рядом с ним – он любил кошек также сильно как ты. Она тоже умерла. Умер дед, с которым вы стоите на редкой общей фотографии. Отошли в небытие друзья и подруги твоих родителей, потому что трагедия, разрушившая твою семью, разрушила и их дружбу. Фотография их молодости, а ведь ты тоже помнишь эти моменты. И плачешь над ними, потому что с этим человеком ушла в могилу та часть твоей жизни, которую ты не без основания считаешь лучшей – твое детство. И так мучительно приходится сжимать челюсти, чтобы не разрыдаться вновь от мысли, что больше никто и никогда, Боже мой – НИКТО И НИКОГДА – не произнесет тех фраз, что говорил мне мой папа. Он называл меня «Солнце», и так трогательно ухаживал, когда я болела. Он приходил с работы и первым делом заглядывал в детскую комнату – просто поздороваться. Господи, как много забывается, прячется под толстым уродливым шрамом, которым рубцуется кровоточащая рана в душе. Но воспоминания и фотографии – это все, что переживает время. Вещи имеют свойство уходить внезапно, необъяснимо. Где его армейские ремни? Они были, но не осталось ни одного. Где его рубашки? Давно разодраны на тряпье или выброшены. Его удочки остались там, куда ты больше ни когда не вернешься. Его портмоне, единственное, что оставил себе на память брат, было украдено какой-то сволочью в то время как ты пыталась казаться взрослой, маленькая трусливая дрянь. И только сейчас ты понимаешь, какой дорогой вещью эта кожаная штучка была для брата и какой дешевкой она в итоге осталась для воров.
     Только память не теряет ценности, если воспоминания остались живы. Ты почти не помнишь дня смерти, а все что помнишь либо стыдно вспоминать, либо просто слишком разрозненно и непонятно. Но до его смерти прошло двенадцать лет! Что ты вспомнишь из этих лет? Ты смотришь на фото, и понимаешь, что очень-очень многое из памяти стерлось. И стерлось, кажется, навсегда. Лишь отдельные эпизоды, разрозненные моменты вашей жизни, яркие и эмоциональные, ты хранишь, словно драгоценности, словно бриллианты, тщательно шлифуя и храня в определенном месте. Как жаль, как невыносимо обидно, что проклятый мозг сохранил так мало мыслей о человеке, с которым больше нельзя поговорить по душам. Заменить его невозможно. Вернуть – тоже. Только вспоминать в тот особый день, когда воспоминания сами рвутся наружу.
     Вот, мы идем огромным полем к реке на рыбалку. Это детство, такое насыщенное, такое счастливое. Ты не знаешь ничего о проблемах между родителями, и твой маленький детский мирок не может вместить в себя понятия о ссорах, скандалах и слезах матери. Ты не знаешь об этом. Ты знаешь только то, что он взял вас с братом в деревню и ведет по полю на реку – рыбачить. Он всегда гордился твоей любовью к рыбалке и нахваливал скудную добычу. После его смерти ты даже купила удочку, но, кажется, ни разу так и не пустила её в ход. А еще – в гараже. Огромный гараж, и папу в нем очень уважают и любят. Смотровые ямы, невероятное количество автомобилей – ты словно в другом мире. И смешная сегодня детская обида на то, что он мало внимания уделял тебе, и такая забавная попытка имитировать «сердечный приступ», правда, хватаясь за правый бок, но какая, по сути, разница. И вот – когда наговорила на него матери, потому что буйная фантазия требовала выхода. Когда напридумывала Бог весть что, таинственных друзей с девушками на таинственных машинах, да еще в разгар рабочего дня. И ведь всего-то лет шесть, а воображение работало что надо, врала маме, не краснея.  И когда обман раскрылся, как он присел на колени и сказал, глядя в глаза: «Ну, зачем ты врешь? Не надо, не придумывай больше!» Ты же все равно не послушала, просто научилась скрывать. Он всегда любил вас, своих детей, и ты не помнишь ни единого раза, чтобы он вас порол. В угол ставил, это да.
     Его действительно не хватает. Как не хватает инвалиду потерянной конечности. Потому что она болит. И чешется, и ведет себя так, словно она все еще есть. Отсеченная правая рука, например. Да, жить без неё можно. И даже не слишком сложно. Но есть два момента – её всю жизнь будет не хватать. И она нет-нет, да заболит время от времени. С каждым годом все слабее и реже, но это будет происходить всегда. Какие в сущности ужасные, нелепые слова: всегда, никогда, навсегда. Мы так легко живем свою жизнь, так редко задумываемся о её хрупкости, что лишь от этих слов мы ощущаем холод вечности. Той вечности, куда уходят наши близкие. Вопрос, не имеющий ответа – это вопрос о смысле жизни. Если её измерять фотографиями, жизнь становится чем-то делимым. Вот у тебя, на третьем десятке жизни, невероятно огромное количество фотографий, а жизнь то только началась по-хорошему. А у него – не до конца заполненный альбом. Один альбом. И шесть пустых страниц в его конце. Твоему отцу не было сорока, он просто не успел сделать столько фотографий. Но его жизнь полна была событиями, взлетами, падениями, встречами, расставаниями. И глядя на фото не женатых еще родителей трудно поверить, но когда-то они были несчастливы, хотя ты все прекрасно знаешь.
     Какая у него улыбка, совсем как у тебя. Когда уходят наши близкие, они навсегда остаются в нашем сердце. У гроба мы клянемся помнить их вечно, но людям свойственно забывать о своих обещаниях. И вот в такие моменты, волей случая попавший в руки отцовский фотоальбом вдруг напоминает о дочернем долге – хоть раз в году всплакнуть над фотографиями. Тогда ненадолго, на несколько десятков минут, боль возвращается, словно вскрывается старый шрам. Кровоточащим сердцем ты оживляешь размытый образ, и чувства твои свежи, как шесть лет назад,  а рыдаешь ты без единой мысли, словно животное, нутром выплескивая боль наружу. Если кто-то из близких тебе людей окажется в таком же положении, потеряет точку опоры, возьми его за руку, скажи: «Мне близка твоя боль». А время, худший лекарь из возможных, потом умерит и чужую боль, милостиво позволит забыть о том, что она есть. Ушедшим достаточно того, что их будут вспоминать, хоть изредка, а забыть навсегда нам не позволит сама жизнь, дорогая моя девочка.