Пьеса для воздушного шарика

               
               
             
             Полечка выросла вдруг. Вере Ивановне казалось, что она похожа на воздушный шар. Покупаешь шарик, сейчас есть такие: с ручками и ножками. Надуваешь его слегка  – расправляется крохотная милая мордашка. Сначала шарик сохраняет цвет, потом стремительно бледнеет, задыхаясь от своей огромности. Изображение растягивается в несуразное лицо. Он  не умеет летать и  стыдится собственной нитки.
             Дочка выглядела так же: сначала она была славная кубышка,  с сочным румянцем и волосами цвета кукурузных усов.  Потом  стала бледным неуклюжим гигантом, ростом выше чем надо. Веру Ивановну это расстраивало до слез. Дочку нельзя было погладить, она отскакивала от руки. Нельзя было прижать к груди воздушную упругую розовость. Только детские веснушки оставались прежними, которые она сама характеризовала одним словом: «ненавижу».
            –  Полечка, надень колготки под джинсы. Сегодня минус.
            – Будешь заставлять, завтра найдешь мое бездыханное тело.
             Вера Ивановна шарахалась от Полечки и пыталась ее задобрить. Например, покупала ей роскошное пирожное.
             –  Запоздалое проявление материнства, –  Полечка со снисходительной улыбочкой  пожирала нежную, желейную плоть с вишней наверху.
              Вера Ивановна мучилась и искала ошибки в воспитании: еще бы, дорогой поздний ребенок, игрушка для себя. Она не знала, как себя с Полечкой вести. И вела себя глупо. То заискивала, то срывалась на крик.
              Полгода назад дочь начала носить черное. Когда Вера Ивановна набирала статью про готов в газете – она работала наборщицей –   не представляла, что Полечка скоро наденет фальшивый траур  и перекрасит волосы в антрацит. «Это все улица», –  сочувствовали ей женщины на работе. Ах, улица, будь она неладна!
             Прежде они жили тихо, скромно, в отпуск ездили с дочкой по турпутевкам в Анапу,  на зимних каникулах ходили в цирк.  Вера Ивановна не хотела думать о взрослении дочери. Это как открыть дверь в темную ненастную ночь.
            А несколько последних месяцев она пыталась найти контакт с Полечкой, заваливая ее  черными кофточками, пока та не заявила: «Иди неси назад в магазин, не хочу больше черного. Красный хочу». Многие  ее одноклассницы носили розовый, а Полечке розовый не нравился.
             Темными вечерами Вера Ивановна  сидела у окна пригорюнившись и высматривала дочку: ей казалось, что если сзади к дочери подкрадется тень, она успеет выскочить с четвертого этажа и дать утюгом по башке.  Где-то в глубине души она осознавала,  что та зияющая пустота внутри на самом деле была собственным страхом перед жизнью, и неизвестно кому надо давать по башке, но она гнала эти мысли.
             –  Мы идем сегодня на стрелку с Лизой, – вызывающе говорила Полечка  вечером и начинала собираться. Чесать  длинные волосы резкими движениями, как граблями.
             –  С кем? –  усталым эхом отзывалась Вера Ивановна.
             –  С Мазаем и со Слюнёй, там их человек двадцать восемь
 Мать тихо охала:
             –  Только через мой труп!
             –  Тогда я стану наркоманкой.
             –  Становись, – неожиданно для себя  разрешала Вера Ивановна.
             –  А, тебе все равно,… –  Полечка ехидно щурила синие глаза, жутковато обведенные черным.
            Вера Ивановна горестно вздыхала и  меняла тактику.
             –  Ну, Мазая я себе еще представить могу, –  рассуждала она вслух. – Может, бородка у него там, или заяц дома живет.  А вот как выглядит тот, который Слюня? У него что, слюни текут?
             –  Не знаю, мама.  Не видала. Я с ним в Аське познакомилась, –   правдоподобно отвечала Полечка.
             Когда-нибудь этот Слюня начнет ходить к нам домой, – крепко задумывалась Вера Ивановна, – потом останется навсегда. У него будут собственные тапочки и бокал на кухне. Он будет мыться в ванной и брызгаться  плохим одеколоном.  Вот Полечка достает из духовки горячий бутерброд на тарелке, наливает ему чай, а он сидит и пускает пузыри. Неужели из этих двадцати восьми «стрелочников» совсем нет нормальных?
          Вере Ивановне в последнее время казалось, что они с дочерью играют какую-то пьесу, навязанные кем-то роли.  У нее самой роль положительной героини, а у Полечки роль отрицательная, и она с ней отлично справляется. Полечка топает, хлопает,  говорит «ща-з-з-з», вместо «сейчас». Обеим роли надоели, но они даны свыше. Они оказались в одном квартирном пространстве, как на одной сценической площадке, и нужны друг другу теперь, как черное и белое, как противоположности, чтобы  сосуществовать.   Иначе спектакль  будет пресным.
      «Делай уроки, Полечка!», «Убирай свои вещи, Полечка!», «Приходи пораньше с улицы, Полечка!» «Нет!», «Нет!», «Нет!»    
       Ночью она подкрадывалась к своей девочке и рассматривала ее, спящую, со страшной материнской любовью. Тушь под глазами дочери размазывалась, волосы разметывались, и видно, что уши торчат. И такая она беззащитная в этой лопоухости! Что снится ей? Мальчики, пирожные, новый сотовый?
        – Завтра разрешу все: пусть живет в подвале, пусть будет наркоманкой, проституткой, –  беззвучно оплакивала свое выросшее дитя Вера Ивановна. Потому что родителям нельзя жить без любви. Ведь бывают у людей, в конце концов, и неудачные дети.
         
         Назавтра Полечка отпросилась на концерт. Вера Ивановна не находила себе места, почему то ей казалось, что именно сегодня дочь исполнит свои страшные угрозы и не придет ночевать.
         Она долго караулила у окна. И вышла на улицу в чем была, забыв, что еще не в том возрасте, чтобы разгуливать в тапочках и халате.
        Стоял июль в щедрой своей поре. Ветки густо, как сладкой ватой, были обмотаны белым, и, подсвеченные фонарями, сияли изнутри. «Сон в летнюю ночь», –   неожиданно празднично всколыхнулось в груди  у Веры Ивановны. Ах, эти загадочные ночные такси, везущие седоков к счастью! Эти витрины с таинственными манекенами! Эти ласковые лавочки под цветущей акацией! Что это, если не сон?  Вот она, Верочка-школьница идет с мальчиком в обнимочку, вдруг рука его дергается и сползает, и сам он пригибается и скачет куда-то в кусты. Растерянная девочка через минуту узнает причину: навстречу идут строгие родители мальчика.  Сейчас ей весело. А тогда, что ты! – горе по уши. Ах, как здорово, что все это было!
        Вот и стадион…
        Весь город, кажется, здесь, на концерте. Толпа просачивалась в ворота.  На круглом пятачке маленький мальчик в спортивной кофте пел про любовь, которая живет то ли на девятом, то ли на десятом этаже. Кто-то из взрослых танцевал у подъезда вальс. Вера Ивановна ходила и заглядывала в лица. Находила темную кучку, которая ревела и подвывала в нужные моменты. Почему-то ей казалось, что Полечка сидит на чьей-то шее, скрестив ноги, и кричит.
        Летали воздушные шары. Один из них был полосатым и парнокопытным.
        – Смотри какая зёбра», –  громко сказал парень с бутылкой пива.
       Содрогалась земля. Люди топтались, как кони. В фонтане купался мужчина. Он то падал,  то поднимался и с трудом шел. Милиционер  дважды пытался его выловить, но боялся сам намочиться: и фиг бы с ним, алкашом.            
        Сначала Вера Ивановна шла, нервно отмахиваясь от музыки, потом начала прислушиваться и убедилась, что знает песню  наизусть. «Все это улица, проклятая улица», – начало напеваться у нее  под музыку, навязчиво, но не зло.
        …Полечка нашлась на бордюре под фонарем. Она стояла, склонив голову, и как будто плакала. Рядом в траве валялась парочка, сжимая друг друга в объятиях. Вера Ивановна обошла влюбленных, стараясь не наступить им на ноги.
        Взяла Полечку за руку. Пальцы у нее были тяжелые, длинные,  все в цыпках и холодные-холодные. Где же твои новые друзья? – хотела спросить Вера Ивановна, но не спросила. Потому что если человек один, друзей у него может и не быть.
         –Я есть хочу, – прошелестела Полечка.
         – Я за тобой пришла, ужинать пора. 
        Полечка хотела сказать: «Ну ты, мать, додумалась, в халате на улицу», но не сказала.
         Наступил момент, когда ведущий предложил всем, у кого есть воздушные шары, отпустить их.
          – С праздником, дорогие друзья! – громоподобным голосом заревел он.  Полетела в небо полосатая зебра, взбрыкнув копытом.
         Полечка выдернула руку и тихо пошла рядом.