Клавдия

    Особый день поминовения усопших, Радоница, приходится на 9-й день после Пасхи. На Кубани же этот день традиционно отмечают в первый понедельник после Пасхи.      
    Вереницы людей идут в этот день на кладбище, чтобы вспомнить своих родных, близких, друзей, которых нет рядом. В кубанских станицах этот день еще называется Провода.  Даже в советские времена, когда не отмечались христианские праздники, и мы, дети, имели смутные представления о том, что такое Пасха или Рождество, тем более Радоница, благодаря казачьим традициям, с их национальным колоритом,  все-таки знали о том, что такие особые дни существуют и что их надо обязательно соблюдать. В советские времена Провода скорее всего напоминали языческое пиршество, сейчас, когда христианство возрождается и священники «выходят в люди», народ старается прислушиваться к церкви и понимать, в чем же сокровенный смысл этих особых дней. Часто люди приезжают издалека, чтобы помянуть, вспомнить самое лучшее, что связывало тебя с этим человеком при жизни.

   Сегодня удивительно теплый солнечный день. Вовсю цветут тюльпаны, пламенея вдоль оград, пройдет неделя, и этих язычков пламени уже не будет, вот так же скоротечна и жизнь человека: только пылал, горел – и вот нет его.
   С фотографии на памятнике смотрит на меня красавица казачка, чернобровая, статная, пышнотелая, с румянцем во всю щеку. Вот уж маков цвет! Как любила она жить, петь, шумные веселые компании… А труженица какая была…. Это о ней:
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Ты видывал, как она косит:
Что взмах – то готова копна!..
   Будто с нее писал Некрасов свою русскую женщину. А выпало на ее долю, ох, как много. Клавдия была младшей в большой крестьянской семье. Восемнадцать детей родила ее мать, строгая, своенравная женщина, у нее не забалуешь: хозяйство крепкое, детей много, всех надо кормить, содержать, за всем следить. Клавдии дали закончить два класса школы, чтобы умела читать и писать, и отправили на сельхоз работы. Сидела на сеялке, пока, задремав, не свалилась с лошади и не попала под саму сеялку, чудом оставшись непокалеченной. От греха подальше отправили пасти гусей, тоже несладкая работа, в детские-то годы. А то еще лучше: в няньки  отдавали, где восьмилетняя девчонка должна была ухаживать за своей ровесницей, только абсолютно ни к чему непригодной: та не умела ни говорить, ни ходить. Вот и майся с ней, когда другие ребятишки собираются вместе и придумывают разные игры. За девчонку-калечку от матери тоже доставалось. Клавдия соблазнялась играми детей, брала девчонку в охапку и бежала к друзьям, а та только что-то мычала по дороге. Однажды мать за непослушание саданула по голове железным гребнем, которым чесали длинные густые косы, саданула так, что Клавдия потеряла сознание. Пожалеть мог только отец, красивый, голубоглазый, спокойный и добрый. Клавка была его любимицей.
   Вот так на кубанских просторах, вскормленная степным палящим солнцем и ветром  росла моя бабушка.
   В детстве я очень любила слушать ее рассказы про далекое прошлое. Особенной тайной  и притягательностью привлекали истории про бабушкиного дядьку, материного брата, который владел, как говорила бабушка, колдовством. Когда вдруг переставали доиться коровы, мать ругалась на дядьку, считая, что это он их сглазил. Заставляла отводить порчу. Он, наверно, действительно, владел какой-то магией, потому что дом его никогда не закрывался, и никто к нему никогда не забирался. Однажды братья бабушки, чтобы проверить магию на деле, забрались в дом дядьки. Войти-то вошли, а вот выйти… Они ясно видели дверь, но как только подходили к ней, она превращалась в стену. Та же метаморфоза случалась и  с окном. Так они, совершенно потеряв надежду выбраться из этой хаты, дождались дядьку, который хохотал над ними: «Что, бисови  дети, поверили теперь?» Я, будучи девчонкой и не понимая всей серьезности магии, удивлялась, почему бабушка не переняла у него чего-нибудь, ведь это ж так интересно. Но это было не ее.
    Тридцатые годы не прошли для нашей семьи бесследно. О голодоморе, о котором сейчас кричит Украина, наши кубанские земли тоже знают не понаслышке. Урожаи хлебов в те годы были хорошие, но зачем-то понадобилось уничтожить людей, крепко живущих и стоящих на ногах. Вымирали семьями. Вымерла и огромная бабушкина семья. Она чудом осталась жива. Произошел естественный отбор. Я всегда поражалась нашим долгожителям: действительно естественный отбор – пережили такое, что смерть, кажется, уже и не подберется просто так.
   Оставшись сиротой, Клавдия жила у тетки, где и нашел ее будущий  муж. Однажды ночью пробрался он в хату, где все спали, и завладел Клавдией, так и стала она его женой, не помышляя ни о любви, ни о романтике. Семейная жизнь длилась недолго, правда, прижили они двух детей, а тут и война. В первые месяцы войны мужа призвали на фронт, где и погиб он практически сразу. Такая вот горькая доля. Жила со свекровью, та за детьми приглядывала, да только и здесь беда не обошла Клавдию стороной, старшая дочечка, единственная ее девочка, заболела и умерла. А судьба дала ей еще одного мальчика, моего отца. «И всего-то один раз согрешила», - сетовала бабушка в старости. А вот он ненаглядный, любимый сыночек, с которым она не хотела разлучаться всю свою жизнь. Когда я узнала об этой тайне, а было это, уже когда я была взрослой, меня поразила сила женщины, которая, живя со свекровью, все-таки решилась родить ребенка и вырастила его несмотря ни на что. А ребенок родился слабеньким, жалким, как говорила бабушка. Много раз я слушала историю о том, как мальчик практически умирал, было ему месяца два отроду. Завернула она его в пеленки и понесла в город к бабке лечить. Он уже ничего не ел и глазок не открывал. Так боялась она его не донести. 20 км по бездорожью несла она свое дитя, такое дорогое. Принесла к известной знахарке, а у той народу… Ох, не достояться. И вдруг вышла старушка-знахарка на крыльцо, оглядела всех, увидела Клавдию с ребеночком. «А ты, молодичка, с чем пожаловала?» Тут уж Клавдия не удержалась, расплакалась, рассказала о своем горе. Завела  ее знахарка в комнату без очереди. В комнате стоял большой стол под образами. Посмотрела на ребеночка старушка, только вздохнула: «Чем смогу, помогу, но не обещаю». И принялась за работу. Окончив молитвы, сказала: «Приходи завтра до рассвета, если ребенок ночью проснется и поест, а так даже и не приноси, помочь не смогу». Клавдия отправилась к родственникам, провела около сыночка бессонную ночь. И вдруг чудо! Ребеночек под утро стал шевелиться, заплакал и жадно припал к материнской груди. Господи! Жив! Клавдия на крыльях летела к бабке-знахарке, не зная, как ее благодарить. Та только улыбнулась: «Жить будет долго сынок твой».
   Не перестаешь удивляться, сколько энергии, сколько трудолюбия было заложено в женщинах, оставшихся одних и на своих плечах вынесших все тяготы войны и восстановления хозяйств в послевоенные годы. Крестьянин был что раб: ни паспорта, ни денег, одни заработанные трудодни. Хорошо если коровенка в хозяйстве есть: можно на рынке продать молоко, и появится какая-никакая копейка, а так… Дети растут, в школу надо ходить, обуви – одни материнские сапоги на всех, да и те дырявые. Подпихаешь в них соломки, вот и весь ремонт. Только начиналось тепло, дети переходили на подножный корм: все что росло, шло в пищу, вечером можно было съесть краюху хлеба, который мать сама пекла. Работала Клавдия с зари до зари не покладая рук. Дети росли. Сколько маяться ей одной?... Однажды после ужина, в какой-то определенный день, бабушка положила недоеденный кусок хлеба в карман, кажется, еще какой-то обряд совершила, дождалась 12 часов ночи и пошла на угол дома. Стала спиной к дому и стала прислушиваться, слушать свою судьбу. И совершенно отчетливо услышала стук колес поезда. Значит, суженый-ряженый должен приехать издалека. И он действительно приехал. Только не его ждала всю жизнь Клавдия, но в нашей жизни часто складывается так, как нам кажется не по правилам. Из мест заключения приехал ее будущий муж. Увидел он Клавдию и уж не отстал от нее. Не хотела она за него замуж, да только пригрозил он ей: не будешь со мной жить, убью. А у нее двое детей. Вот и согласилась жить с ним. Надо сказать, человек он был неплохой: и хатку построили, и по хозяйству много что делал, отца моего очень любил, как родного сына, никогда не обижал  и многому его научил.
   В 60-е годы начали создавать новые поселки, со старых хуторов надо было уезжать. Дед ни в какую не хотел покидать свою хатку и переезжать на новое место жительства. Клавдии пришлось самой строить новый дом. Это уже была не хатка с земляным полом, а добротный кирпичный дом. Много трудилась эта женщина в своей жизни. Много ли счастья выпало на ее долю? Никогда не слышала я, чтобы жаловалась она на судьбу, на горькую вдовью долю или на тяжелый труд. Помню ее всегда любящую компании, поющую песни, особенно про «Огурчики и помидорчики, которые целовалися в коридорчике», речь ее пестрела шутками, прибаутками, поговорками. На каждый случай у нее была заготовлена частушка. Я любила ходить к ней и слушать такие знакомые рассказы о ее непростой жизни, сказительница она была интересная. Восемьдесят пять лет шла она по жизни, неся без роптаний свой крест. Много это или мало? Каждому отмерено столько, сколько он может вынести… Нам же остается хранить в памяти тех, кого уже никогда не будет рядом и передавать эти воспоминания нашим детям, чтобы они не были Иванами на помнящими родства.