Жан-Поль Сартр

Биография

Книги и статьи, посвященные Ж.-П. Сартру, нечасто сопровождаются его фотографиями. А если они и появляются в текстах о нем, не сразу бросается в глаза некая присущая им странность - как правило, Сартр не глядит с них на зрителя. Вот он задумчиво опустил глаза, что, видимо, имитирует занятость работой, вот он смотрит куда-то вверх, что, в свою очередь, должно изображать то ли приступ вдохновения, то ли устремленность в светлое будущее. И лишь немногие знают, что дело здесь не в загадочном капризе фотографов, а в прирожденном уродстве Сартра: бельме и косоглазии, делавшим прямое столкновение с его взглядом чрезвычайно неприятным. Случайно ли один из ведущих темных вестников XX века отмечен таким уродством? Нет ли здесь какого-то глубинного намека на духовные качества самого Сартра? - мысль его временами и глубока, и проницательна, но всегда страдает почти неуловимой кривизной и искаженностью.

Жан - Поль Сартр родился 21 июня 1905 года в Париже, в семье морского офицера. Он рано осиротел, его отец умер от тропической лихорадки, когда Сартру не было еще и года. Впрочем, Жан - Поль никогда об этом особенно не сокрушался, противник всех и всяческих воздействий на человеческую личность, он в своей автобиографической повести "Слова" цинично замечает: умереть - это самое лучшее, что мой отец мог для меня сделать. Впрочем, ребенок не остался без присмотра: воспитывался он в семье деда, Шарля Швейцера, преподававшего немецкий язык в Эльзасе и принадлежавшего к кругу местной академической интеллигенции. Семья Швейцеров дала миру еще одного видного деятеля культуры XX века: знаменитого Альберта Швейцера, приходившегося Сартру двоюродным дядей. Сартр, однако, если и вспоминал об этом родстве, то лишь чтобы пренебрежительно высказываться о своем прославленном родственнике. Они и вправду всегда были по разные стороны баррикад, даже не зная, или почти ничего не зная друг о друге: самоотверженность религиозного служения вряд ли могла вызвать у Сартра что-либо, кроме насмешек. Разводило их и то, что Сартр, в отличие от Альберта Швейцера, "своей" ощущал не немецкую, а французскую культуру, не склонную к метафизическим поискам вечности и гораздо более приземленную.

Жан - Поль рос в книжной атмосфере, что предопределило и его образованность, и "решение" стать "писателем", принятое уже в восемь лет. Дед, души не чаявший во внуке, поддержал его намерения, а как же иначе? Юный Сартр был кумиром семьи, воспринимавшей его как будущего гения, и уже в детстве он, по его признанию, охотно играл эту роль.

В двенадцать лет он навсегда простился с верой в Бога. В "Словах" он описывает свой разрыв с Ним почти легкомысленно: "Играя со спичками, я прожег маленький коврик. И вот, когда я пытался скрыть следы своего преступления, Господь Бог вдруг меня увидел - я ощутил его взгляд внутри своей черепной коробки и на руках; я заметался по ванной комнате, до ужаса на виду - ну просто живая мишень. Меня выручило негодование: я пришел в ярость от его наглой бесцеремонности и начал богохульствовать, бормоча, как мой дед: "Черт побери, будь ты проклят, черт треклятый!" С тех пор Бог ни разу на меня не смотрел".

Сартр смеется… и все же эта детская ненависть вполне неподдельная. В дальнейшем Сартр будет сдержаннее, Бог для него - гипотеза, в которой он не нуждается. Но, тем не менее, богоборчество навсегда останется одним из направлений его деятельности: бороться против "несуществующего" Бога он будет на редкость последовательно и даже агрессивно, - достаточно прочитать его пьесу "Дьявол и Господь Бог".

Он получил прекрасное образование: учился в престижных парижских лицеях, затем в Высшей Нормальной школе, которую и окончил в 1929 году. Параллельно с учебой начались первые литературные опыты Сартра, пока еще не слишком удачные. Однако литературы недостаточно, чтобы выразить то, что ему хотелось, и, в результате, Сартр пришел к необходимости изучения философии, которая даст ему возможность "все познать". К 30-м гг. его мировоззрение вполне сформировалась, и Симона де Бовуар, его будущая подруга, познакомившаяся с ним как раз на рубеже 20-х и 30-х гг., охарактеризовала его так: "Он питал отвращение к рутине и к иерархии, карьере, очагу, правам и обязанностям, всему, что в жизни было серьезным. Он с трудом примирялся с мыслью о необходимости иметь профессию, коллег, начальников, правила, которые надо соблюдать и которые надо навязывать. Он никогда не станет отцом семейства, никогда не женится…".

Осенью 1929 года Сартр отбыл проходить военную службу, для него вполне ненавистную: что могло быть неприятнее для последовательного сторонника свободы, чем необходимость подчиняться суровой дисциплине. Служба оказалась для него, однако, не слишком обременительной: он служил в метеочасти и имел возможность на досуге заниматься творчеством.

В 30-е гг. XX века продолжалось его становление как писателя и философа: он преподавал в Гавре, активно изучал немецкую феноменологию и даже специально для этого в 1933 году уезжал на стажировку в Берлин, - знакомиться с творчеством М. Хайдеггера.

Наконец, к концу 30-х гг. пришла долгожданная известность: Сартр опубликовал несколько серьезных философских работ, знаменовавших собой рождение нового направления европейской мысли - экзистенциализма. Одновременно вышел его первый философский роман - "Тошнота" (1938), принесший ему и литературную славу.

Война, как ни странно, оказалась для Сартра лишь еще одним этапом на пути к вершинам популярности и славы. Он был мобилизован служить все в тех же метеочастях, попал в плен после разгрома Франции в 1940 году, но вскоре был освобожден. Вернувшись в Париж, он организовал подпольную группу "Социализм и свобода", впрочем, в истории французского Сопротивления к этой группе принято относится с известной долей иронии: ее деятельность сводилась, в основном к разговорам в кафе и публикации листовок абстрактно-философского содержания. Группа вскоре распалась, а Сартр вплотную занялся творчеством, - именно во время войны создан его фундаментальный труд "Бытие и ничто" (1943), ставший позднее "Библией" экзистенциализма.

В послевоенное время Сартр необычайно активен, если до войны его рассуждения о свободе носили, скорее, отвлеченный характер, то теперь он считает своим долгом бороться за ее практическое осуществление. Он участвует во всех крупных событиях политической жизни послевоенной Франции: борется с голлистами, протестует против колониальной политики в Алжире, выступает в защиту студентов во время волнений 1968 года… При этом создается впечатление, что Сартру, по большому счету, все равно с кем и по какому поводу бороться, лишь бы был повод отстаивать столь любимую им свободу. Он поддерживает даже движение французских маоистов, прикрывая своим авторитетом эту левоэкстремистскую группировку. Притом чем активнее становится Сартр-политик, тем слабее делается Сартр-мыслитель. Он не может закончить ни одно из своих крупных произведений, предпочитая интервью и разговоры. Исследователи говорят о появившемся у него в это время синдроме "старческого опрощения", а его последние работы оценивают как невнятную демагогическую мешанину из идей марксизма, фрейдизма и маоизма.

К 70-м гг. время Сартра закончилось. Европейская политическая жизнь стабилизировалась, и бунтарь-анархист оказался не у дел. "Так незначительно все, что ныне происходит во Франции", - жаловался он. Сартр скончался от рака 15 апреля 1980 г., но после его смерти интерес к его творчеству вспыхнул с новой силой. И хотя эпоха экзистенциализма формально завершилась, идеи, составлявшие его костяк, по-прежнему определяют собой жизнь поколений, воспитанных "на Сартре".


Метаисторическое значение

Если попытаться определить значение Сартра для истории европейской культуры, то необходимо признать, что именно благодаря ему европейская культура окончательно осознала свободу как фундамент и важнейшую ценность человеческого бытия. Несомненно, что борьба за эту ценность, развернувшаяся внутри европейских культур, имела провиденциальный характер: присмотревшись к истории, мы увидим, как настойчиво, на протяжении столетий, Европа стремится избавить человечество от любых форм угнетения. О свободе говорят итальянские гуманисты Возрождения, к ней обращаются французские просветители и немецкие метафизики, Великая французская революция пишет слово "свобода" на своем знамени и революционные движения XIX века остаются верными ее идеалам.

Но до Сартра свобода никогда не рассматривалась как фундаментальное, исходное и едва ли не единственное свойство человеческого сознания, никто не ставил знак полного равенства между человеком и его свободой. Именно Сартр увидел абсолютность этой свободы, заключающейся в способности человека "быть всем". Человеческое сознание есть тотальная пустота, и, как пустота, оно может быть наполнено чем угодно, всем, чем пожелает человеческая воля. Эта свобода неуничтожима, она всегда остается с человеком, поскольку сознание не только наполняется, но и опустошается, не только "вбирает", но и "выбрасывает", снова становясь пустотой. Человек может выбрать или отбросить любой проект в любой ситуации: героя или труса, святого или грешника, борца или раба. Как бы сильно не давили на человека обстоятельства, он всегда имеет возможность своими проектами противостоять давлению, пусть даже и очень высокой ценой, вплоть до цены собственной жизни. Даже прикованный к стене узник - свободен, ибо он может протестовать против своих цепей, уничтожая их в своем сознании, а такой протест - уже манифестация свободы. Вот почему фразы вроде "у меня не было выбора" изначально лживы, выбор есть всегда, просто человека он часто не устраивает.

Существование свободы предполагает и существование ответственности. Раз человек - не жертва обстоятельств, раз он сам всегда свободно выбирает себя в ситуации, он должен осознавать себя в качестве источника своих поступков и причины тех следствий, к которым эти поступки привели. Бессмысленно оправдываться - "мне приказали", ведь ты есть тот, кто добровольно подчинился приказу. Бессмысленно оправдываться - "меня так воспитали" - ты есть тот, кто согласился с тем, чему тебя учили. За любой свой поступок, мысль, действие человек отвечает только сам.

Отсюда вытекает протест раннего Сартра против всех учений, рассматривающих человека как игрушку, вещь, объект, которым можно манипулировать и распоряжаться по собственному усмотрению: марксизма, фрейдизма, детерминизма… И против всех тех, кто на деле относится к человеку как к "материалу", с которым можно делать все, что угодно (но ради его же блага, конечно). Сартр на практике боролся с любыми поползновениями на человеческую свободу и не следует забывать и о его чисто политическом значении: он отстаивал свободу перед лицом расистов, голлистов, колонизаторов, коммунистов, нацистов… перед лицом всех и всяческих любителей "изготавливать человека". И здесь (только здесь, кажется) он неожиданно смыкается с мыслителями совсем другой направленности, христианскими мыслителями XX века, также заявлявшими: "Человек остается человеком, пока он свободен выбирать себя сам. В противном случае человек - отменяется". Именно так понимали человека Г. К. Честертон, К. С. Льюис, Н. Бердяев… Такое понимание свободы естественно для христианских авторов, ведь краеугольный камень христианского учения - любовь, а любовь не мыслима без свободы, поскольку она, в своих высших проявлениях, есть добровольное принесение себя в дар тому, кого любишь.

Сартр, естественно, не мог не видеть и внутренней стороны свободы. Она, в сущности, есть чистое отрицание, ничто. Как пустота, сама по себе она не наполнена ничем, а пребывание в пустоте собственной свободы способно вызывать только отрицательные чувства - нельзя же радоваться небытию. Сартр и не скрывает негативных ощущений от чистой свободы: неслучайно его программный роман называется "Тошнота". Отсюда фундаментальный вывод Сартра, не оспаривавшийся и другими экзистенциалистами: "Человек может быть либо свободен, либо счастлив". И вот здесь, в решающий момент, начинаются подмены.

Человек естественно расходует свою свободу для того, чтобы чем-то стать. Свобода - нечто вроде денежного капитала, который имеет смысл лишь тогда, когда его на что-то тратят: на еду, жилище, одежду… Но сами по себе деньги ничем этим не являются, есть их не станешь и от дождя под ними не укроешься. Чем-то подобным является и свобода, она есть некий капитал, расходуя который, человек обретает что-то. Можно сказать, что смысл свободы в том, чтобы самоуничтожиться, добровольно умереть в том, что избрал для себя человек.

Но именно против этого и восстает Сартр. Его свобода - самоценна, и любой отказ от нее ради Другого - измена самому себе. Свобода превращается в сокровище, которое хранится ради себя самого. Пусть это связано с пустотой и одиночеством, с заброшенностью и покинутостью, - ценность свободы оправдывает для него все. И никакими призраками счастья, и даже угрозой гибели нельзя соблазнить "скупого рыцаря свободы", чахнущего над своим сундуком. Может быть, именно это и имел в виду Христос, когда сказал: "Кто душу свою сбережет, тот ее потеряет, а кто ради меня потеряет, тот ее сбережет".

Ущербность позиции Сартра вроде бы очевидна. Героико-одинокое свободное существование экзистенциалиста перед лицом враждебного мира, кажется, не выдерживает никакого сравнения рядом с полноценным человеческим существованием, наполненным творчеством, дружбой, любовью… Но Сартр и не пишет для подобных людей. Он пишет для тех, чей душевный строй схож с его собственным, для тех, кто не знает любви и не знает счастья. Он как бы говорит им: "В мире нет, и не может быть гармонии, любви и счастья. В мире есть только насилие и вражда, и остается лишь биться за свою свободу, поскольку биться в нем больше не за что". Сартр не скрывал ущербности своей эмоциональной сферы, своей неспособности любить (поскольку даже любовь к женщине в его произведениях сводится к сексу, а объясняется абстрактно-философски), но в переворачивающихся зеркалах экзистенциальной философии нелюбовь к миру, к творчеству, женщине объяснялась тем, что любить их не за что. Все они покушаются на свободу, все они -Другой, мечтающий меня поработить, поскольку "свобода всегда скована свободой другого", и этому Другому можно лишь противостоять. Отсюда и богоборчество Сартра: Бог одним своим существованием ограничивает свободу, а потому отрицается. И отрекшаяся от всего, кроме себя самой, экзистенциальная личность оказывается в мире "цвета плесени", ведь свобода как самоценность неизбежно убивает все другие ценности.

Превращение свободы в высшую цель оказалось чревато еще одним важным темным следствием. Ведь в "чистом виде" она противостоит каким бы то ни было ограничениям, в том числе и нравственным. Как следствие, экзистенциализм последовательно превращается в аморализм, ведь экзистенциальная личность хочет поступать, как ей вздумается, и ведет последовательную войну с общепринятой моралью. Сартр, правда, оговаривается, что каждый творит себе свою собственную мораль, но коль нет никаких общих критериев, чем такая мораль отличается от безнравственности? Ведь любой порок можно превратить в некий "принцип", и свободные герои сартровских пьес слишком уж часто вместо новой морали просто свободно совершают мелкие несимпатичные пакости. Потому, сознавая шаткость подобной позиции, Сартр сосредотачивает огонь своей критики на традиционной морали. Герои его произведений постоянно оказываются в ситуациях - где любое действие аморально, где поступить так, или иначе, - все равно запятнать себя преступлением. Мораль невозможна, все одно, с ее точки зрения - человек обречен быть преступником. Но Сартр лукавит: не так уж часто на самом деле встречаются столь безвыходные развилки. Так, в конечном итоге, свобода Сартра оказывается свободой для преступления, и, не раскаиваясь, не содрогаясь, его персонажи спокойно на это преступление идут: убивает свою мать Орест, убивают на всякий случай шестнадцатилетнего паренька партизаны, убивает Герострат… Жить с грязными и окровавленными руками - таков человеческий удел по Сартру.

Способен человек держаться такого мироощущения? Постоянно утверждать с тоской свою свободу в абсолютно враждебном мире, преступая через якобы не существующий моральный закон? Великий Инквизитор в "Братьях Карамазовых" задолго до Сартра посмеялся над подобной позицией: "убедятся, что не могут быть никогда свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики". Абсолютная свобода оборачивается абсолютным ничтожеством, и сартровские персонажи столь ярко это демонстрируют... В конечном итоге человек не выдерживает тяжести собственного бунта против всего мироздания. Не выдержал его и Сартр, как не выдержал когда-то до него и Ницше.

Поздний Сартр словно бы уже и не экзистенциалист. Как будто поглощаемый собственным небытием он все время пытается чем-то стать, даже тем, что в юности ему казалось неприемлемым. Он обращается и к Марксу, и к Фрейду, создавая какой-то немыслимый сплав из своих и чужих идей, он рассуждает о действии, в котором реализует, воплощает себя человек, он ищет коллективную идеологию, которая могла бы "прикрыть" человека от одиночества. Но и коллективное действие Сартра существует все в том же вакууме, ради все той же свободы. Конечным итогом его, если задуматься, оказывается все то же "ничто", и оно по-прежнему столь же аморально, как когда-то и действие индивидуальное.

Банкротство атеистического экзистенциализма - в судьбе его основателя. Но часто ли об этом задумываются, когда читают раннего Сартра? Он властвовал над умами целых поколений, вообразивших, что "все дозволено", он и сейчас определяет своими книгами искаженное, самодостаточное понимание свободы европейцами. Европа слишком часто увлекалась односторонне понятыми и принятыми идеями, Сартр умело сыграл на этом ее качестве, превратив свободу в фетиш и идол.

Сам он заявлял, что экзистенциализм - это гуманизм. Что ж, в некотором смысле, как и всякий темный вестник, он прав. Это гуманизм, доведенный до своего логического предела и завершения, где человек, провозгласив себя самодостаточным, скатывается в пустоту, ничтожество и преступление.

Гец, главный персонаж его пьесы "Дьявол и Господь Бог", заявляет: "Грядет царство человека! Я буду палачом и мясником".

Пожалуй, это правда. Царство палача и мясника - вполне закономерный итог экзистенциального мироощущения.


© Денис Аутсайдер 2009
http://denouts.narod.ru/