Трое. Война и холод. Эпизоды

   Трое суток выбираемся из этого кошмара, нас то же трое -- я, Лёха и Миха. Мистика какая то -- третий год войны, третий месяц зимы, самый холодный и гнусный, и нас трое теней пробирающихся из расстрелянного Города.
   Город ещё жив, хоть давно не работают предприятия, нет ни банков, ни гостиниц, закрыты казино и, игроки, в большинстве своём играют в другие игры, где ставка сама жизнь, ночные клубы с проститутками от тела и политики не сотрясают больше воздух оргиями и безудержным весельем от наркоты и пойла своей обречённой пошлостью, не видно и жителей, некогда снующих по тратуарам, толпящихся в пивных и очередях, на митингах и низкопробных шоу. Всё осталось в прошлом.
   Фейерверки сменили трассеры пулемётных очередей и следы ракет, провожающих не осторожный вертолёт в последний путь, восторженные крики футбольных фанатов сменили крики обезумевшей от крови толпы и предсмертные вопли раздавленных человеческих тел.
   Но город жив. Он не весь разрушен да основания, попадаются ещё не затронутые войной дома, дворы и небольшие райончики, где всё как прежде -- скамейки, качели, тополя и каштаны со скворечниками. На фоне военной разрухи они как открытки из прошлого вызывают тоску, злость и, почему-то, страх. Такие места мы старались обходить, без крайней нужды туда не совались, да наверное не только мы -- на войне свои суеверия.
   Страх и холод безраздельно властвуют в Городе. От них не возможно спрятаться и убежать, их нельзя расстрелять или взорвать, и если страх загоняют спиртом и наркотой внутрь сознания, отключая последнее, пряча под кожу, в дальние и не очень уголки души, под показное безразличие и браваду, выплёскивая через жестокость, жестокость здесь лишь форма страха, то от холода спрятаться некуда.
   Холод везде -- в воздухе, в заиндевевших брошенных квартирах, в искорёженной технике, в душах и мыслях.
   Случайное тепло костра или пожара только усиливают контраст и ты уже видишь холод как нечто материальное, живое и осязаемое. Холодное чудовище поселяется в твоём сознании и начинает руководить твоими поступками, что часто закончивается плачевно для отдавшихся под власть холода тел. Переподчинение сознания внешним факторам губительно не только на войне, здесь всё происходит стремительно -- потеря контроля, воли, галюциногенный бред, оцепенение или несвоевременный порыв, отчаяние или не оправданная уверенность и ты труп.
   От постоянной дрожи, перенапряжения болит всё тело, до последней кости, хоть и говорят, что кости не болят, страх и холод слаженным дуэтом забираются под бушлаты, свитера, тельняшки добираясь к желудку, сердцу, лёгким, пронизывая раскалённой спицей весь ливер, скрючивает пальцы до ломоты и нет уже сил ни на движение, ни на вздох, ни на взгляд. Мысли покрыты коркой льда, и лишь стрельба, взрыв или порыв колючего февральского ветра возвращает тебя к действительности.
   Пора растереть ноги, пульсирующая боль напомнила, что они есть и если болят то это хорошо, вот если онемели, то хана, с отмороженными ногами только стреляться.
   Мы хоть и дошли до той точки изнеможения когда смерть сама по себе не так уж и страшна, но умереть от холода, безропотно и безвольно, как окуню на льду, просто замёрзнуть и всё?
   Ну уж нет!
   Способность к сопротивлению и отличает человека от овцы, идущей под нож обстоятельств покорно склонив голову, жалобно блея и оправдывая свою никчемность невезением, роком и перстом судьбы. Как там у Ильфа с Петрофым:--" Значит так надо. Значит так нужно...".
   Мы не овцы и не рыбы, хоть внешне и мало похожи на людей -- разномастный камуфляж, старозаветные бушлаты, свитера от "у кого чего есть", шапки, шарфы на давно не бритых лицах, блестят лишь глаза и зубы какие остались. Чисты лишь помыслы наши. Ну, это я, так, хватанул маленько, помыслы примитивны -- выбраться, по возможности всем, по возможности целыми.
   После подписания "мирных" договоров противоборствующими сторонами, не знаю уж кто кому продался, но нас продали и бросили все. Бросили как не нужный хлам, тяжёлый и никчемный, мешающий скорейшему продвижению назад, словно промокшие мешки с сухарями  свалили в кювет при слишком поспешном исполнении протокола.
   После столь скорой "эвакуации" на заранее обговоренные позиции тут такое началось!!!
   Такого не было при накале страстей, когда всем казалось, что ещё дожим и ситуация переломится, враг будет сломлен, жертвы не напрасны, и так думала каждая из воюющих сторон. Напряжение, злость и решимость, остервенение и безумный порыв достигли крайнего накала, резня стояла такая, что средневековые исторические сказки бледнели на фоне кровавого безумия современности -- ведь "то" было когда то тогда, а "это" происходит сейчас, и ты в нём участвуешь не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником.
   Нам казалось, что ничего страшнее не существует, мы были в аду, но он скоро закончится.
   Может быть всё и закончилось бы, может быть закончился бы и этот ад, может быть, но...
   Но это было пол года назад, когда мы ещё чему-то и кому-то верили, хоть и дрались не "за них" и не "для них", а "за" и "для" себя, так тогда думали мы, а сейчас оказались брошенными в так называемой "демилитаризованной зоне" -- широченном корридоре в полсотни киллометров, может и более -- по обе стороны которого застыли "регулярные" войска политических "друзей", и все кто не успел, или кого не пустили остался догрызать друг друга здесь.
   Вот тогда и наступил АД!
   Расстрелянный и изнасилованный Город остался брошен на съедение волкам и шакалам войны всех мастей.
   Здесь отсиживаются вооружённые дезертиры, бродят многочисленные мародёры из ближайших и не очень сёл, эдакие нео-махновцы "мирные селяне" и "освободительные армии", встречаются и "свободные стрелки" со съехавшей крышей, воюющих ради счёта за себя против всех. Этих если ловят, убивают долго и мучительно, с растяжкой в несколько дней -- видели мы разорванные останки прикованные к решёткам. А в остальном Город казался мёртвым, так, попадаются опарыши доедающие остатки плоти.
   Бандиты, дезертиры, наёмники и добровольцы, что одно и то же, "тихие мирные", самовольщики и самостийники с имперцами, все остались вариться в этом котле до полного самоуничтожения.
   Мы словно пауки в банке, собранные и закупоренные чьей-то извращенной забавы для.
   О положении в зоне знала вся мировая общественость, и пока у нас была связь, до нас доходили ещё какие-то новости из Внешнего мира, где, то там, то здесь кто-то кому-то выражал "озабоченность" или "гневный протест", "решительную поддержку" и "солидарность", но со временем призыва постепенно затихли и все отстранились от нас оборонительными линиями, блокпостами и минными полями.
   У мировой общественности много других неотложных дел, ещё, к примеру, не решена проблема бездомных кошек, и им до нас нет никакого дела. Мы их не трогаем, а значит наступил мир.
   Планомерной компании уже давно никто не ведёт, изредка наскакивают рейды с обеих сторон, но больше для зондирования чем для зачисток, и ежели получают по соплям, то тут же ретируются -- не входят в их планы серъёзные боевые действия. С наступлением зимы вообще прекратили всяческие поползновения проникнуть в зону, её оставили умирать самостоятельно -- жёсткая блокада, страх, холод и голод.
   Но, вот что удивительно, снабжение боеприпасами налажено с той и другой строны. Вездесущие контрабандисты, состоящие по видимому на довольствии штабов и разведок, брались доставить боеприпасы к любому виду оружия, вплоть до забугорной и отечественной экзотики, и почти даром -- есть награбленные драгоценности то очень хорошо, нет так и кредит откроют.
   Скажете абсурд, а вот и нет -- нам давали возможность друг друга добить, не взваливая на себя бремя ответственности за разрешение ими же начатого конфликта, и с молчаливого согласия той же мировой общественности у них это не плохо получается.
   Мы слышали, что дают себя "пограбить" даже хорошо оборудованные блокпосты, когда личный состав, влруг, спешно отступает производя как можно больше шумной и бесполезной пальбы не приносящей никому никакого урона, нападающие после налёта как же спешно, шумно и нагруженно увозят захваченные "в бою" трофеи -- все целы, довольны и формально чисты.
   Во время вывода войск, по той же причине, оставлялись небольшие склады, якобы в спешке бросались пулемётные точки вместе с оружием и боезапасом, всё равно кто-нибудь найдёт, кто не важно.
   Хуже всего было с продуктами и медикаментами, и если находился склад какого-нибудь комерса в гаражах и подвалах он тут же перепрятывался, по возможности весь, остаток поджигался или минировался.
   Всё бы ничего, но ударили морозы.
   Когда то писали о"Генерале Морозе", он де французав и немцев на смерть уморозил.
   Нет, господа, "Мороз" он не генерал, он палач, казнит без разбора на правых и левых, возраст и пол, казнит без суда и приговора, невидимо и безжалостно, ему невозможно заглянуть в глаза, его нельзя подкупить и остановитть.
   Можно не ввязаться в бой, обойти мину, умудриться не подставиться "вольному стрелку" на чердаке или подвале, можно удачно прорваться через заслон и выжить попав в засаду, но никуда не деться от холода, и пока есть силы только движение даёт возможность крови оставаться в жидком состоянии.
   Сколько раненых, контуженных и обессиленных замёрзло ни кто не знает, да и не узнает никогда.
   Сейчас надо снять чёртовы берцовки, что само по себе в нашем положении не легко, развязать шнурки замёрзшими падьцами и при этом не вскрикнуть от боли, сунуть носки под бушлат, растереть ноги и потом проделать всё в обратном порядке.
   Эх, где вы керзачи всех времён и народов?
   Подвернётся что нибудь подходящее обязательно переобуюсь, а пока...
   А пока мы застряли в разбомблённом здании на против почти целой пятиэтажки. Наше лежбище назвать зданием можно с большой натяжной, собственно здания уже нет, так, местами ещё целый полузасыпанный первый этаж на котором покоятся четыре остальных, и если выдержат перекрытия и не похоронит нас здесь окончательно обвал, то есть надежда, что выберемся из этого кошмара.
                2007.