Глава 2. По морю ходят корабли

     Рядом с морем Жанна проводила все свободные часы, которых у неё, на удивление, было не так уж и много. Ярой приверженностью к распорядку дня руководство «Гавани» придавало своему детищу сходство с концлагерем. Им разрешали спать долго. Их даже заставляли спать долго. Подъем раньше полудня считался вопиющим нарушением расписания и карался лишением досуга в компьютерном классе. Несчастные «жаворонки», коих в этом благословенном месте было предостаточно, были вынуждены либо валяться в постелях, маясь от безделья, либо проводить время до завтрака на балконе собственной комнаты, что не поощрялось, но снисходительно игнорировалось руководством. «Руководство», кстати, состояло исключительно из одних мужчин. Что изумило Жанну на третий день пребывания в «Гавани» по крайности. Три дня ей понадобилось, чтобы, наслаждаясь свободой новичка, исследовать реабилитационный центр обстоятельно. В конце исследований она пришла к ошеломляющему выводу, что женщины здесь не водились как класс. Даже медсестрами в девичьих бассейнах и ванных комнатах работали мужчины нетрадиционной ориентации.
     - Я в аду.
     Уныло пробормотав своё излюбленное заклинание, Жанна отвернулась от открытого бассейна, возле которого ворковали двое симпатичных накачанных мужчин, и отправилась дальше совершать обход. Почему именно три дня свободы от режима предоставлялось новичку, Жанна себе так и не уяснила, но факт остается фактом – за 72 часа «Гавань» можно было облазить вдоль и поперек.
     Белое здание жилых корпусов, красивое и вполне современное, с центральным флигелем и двумя широкими крыльями, располагалось на взгорье, среди ярко-зеленой лужайки. Восточное крыло, в котором находилась обитель Жанны, имело выход к морю, на полюбившуюся девушке открытую террасу. Западное крыло примыкало к парку, за которым располагались хозяйственные постройки и коттеджи персонала. К центральному входу вели несколько подъездных дорожек, кольцом опоясывающих пруд с миниатюрным фонтанчиком, в котором резвились золотые рыбки.
     - Какое жлобство! – изрекла Море, дымя сигаретой на балконе Жанниной комнаты.
Вообще-то, пациентам не разрешалось находиться в чужих комнатах до обеда. И уж конечно, им не разрешалось курить. Но, во-первых, остановить Валентину мог только Судный день, а во-вторых, Жанна быстро выяснила источник её загадочной клички. На самом деле Море была More, и откуда она таскала эти сигареты в наглухо засекреченном реабилитационном центре, черт её знает.
     Происходи дело на воле, Жанна в жизни бы не стала общаться с Валентиной. Характер Море оставлял желать лучшего, и даже здесь Жанне иногда невыносимо  хотелось придушить эту тощую девицу подушкой. Их общение началось с того, что на следующее утро после знакомства в шезлонгах Валентина распахнула дверь комнаты Жанны с дымящейся сигаретой в руках, и сообщив: «Я у тебя позагораю», направилась прямиком на балкон. Жанна никогда не жаловалась на привычку рано просыпаться по утрам, посему побудка в половине десятого в её планы не входила. Намереваясь вылить на нахалку поток ругательств, Жанна вскочила с кровати и со стуком захлопнула рот. Валентина расположилась на балконе в плетеном кресле, и разливала из металлической фляжки по крошечным рюмашкам что-то явно не диетическое.
     - Эй, Д’Арк, иди сюда, будем пить за знакомство!
     Совершенно обалдев от происходящего, Жанна выползла на свой балкон, щурясь от солнца, и опустилась в соседнее кресло. Море, в огромной соломенной шляпе колесом, невероятно худая и длинная, с синяками под водянистыми глазами, закутанная в чудовищное рубище неопределенного цвета, служившее ей, очевидно, и халатом и рубашкой и пижамой, была самой фантастической декорацией к этому утру. «Декорация», сложив длинные ноги под немыслимым углом, словно гигантский кузнечик, пододвинула наполненный наперсток к Жанне и приветливо улыбнулась. Опешившая Жанна подхватила рюмашку и жадно вдохнула дым чужой сигареты. Сама она не курила давным-давно, даже тогда, когда вовсю сидела на героине, но сейчас этот запах напомнил ей о доме, о запретной пока свободе.
     Море подняла свою рюмку и легонько стукнулась ей с Жанниной. Потом пророкотала: «Вздрогнули!», и залпом опрокинула в себя гомеопатическую дозу ароматно пахнущего спиртного. Жанна последовала ей примеру и зажмурилась от нахлынувших ощущений. С самого начала лечения её организм не получал никаких допингов, и сейчас гамма вкусовых ощущений накрыла её с головой. Это был какой-то совершенно волшебный ликер, потрясающе сладкий, ароматный, прокатившийся по горлу огненной рекой, заставивший замереть дыхание и на секунду остановиться сердце. Валентина смотрела на неё с прищуром и ухмылкой, которую можно было бы принять за издевательскую, если б её не выдавали смеющиеся глаза, спрятанные в тени громадной шляпы. Жанна поставила рюмку на столик и хрипло прошептала: «Спасибо». Море улыбнулась победно, и откинулась на спинку кресла, глубоко затянувшись сигаретой. Жанна тоже опустилась на плетеную спинку, и наслаждалась непривычным ощущением тепла, бродящего внутри живота. С такой крошечной дозы алкоголя её отощавший организм немедленно захмелел, и на губах девушки бродила странная полуулыбка кошки, объевшейся сметаны до потери сознания. Валентина курила, Жанна почти уже дремала на солнышке, и их молчание было настолько естественным, что от звуков человеческого голоса Жанна вздрогнула всем телом.
     - Что?
     Валентина приподняла тонкую бровь, бросила на Жанну ироничный взгляд и повторила:
     - Дарк переводится как «темный». Ты темная?
     - В каком смысле?
     Мысли Жанны отказывались ускоряться, даже для того, чтобы осмыслить нелепость вопроса.
     - Как в каком? Ты что, Лукьяненко не читала? Есть Светлые, есть Темные, все мы Иные, только разные. Не в курсе?
     Жанна сонно покачала головой и сообщила:
     - Я не читала. Я вообще не люблю читать. Мне спать от этого хочется.
     Море фыркнула:
     - Еще одна! Это ведет к деградации мозга, между прочим! Нужно читать книги, хотя бы интересные, для начала!
     Жанна подняла на Море свои серо-зеленые глазища и патетически вопросила:
     - А наркотики не ведут к деградации мозга?
     Море сморщилась, словно сжевала лимон. Потом резким движением отщелкнула окурок вдаль и выпрямилась в кресле в своей странной манере истинной леди, соединив вместе тощие коленки и прижав друг к другу лодыжки ног, выпрямив спину, словно струну, и сложив на коленях руки. Потом театрально вздохнула и заговорила тоном лектора:
     - Дорогая! Здесь никто и никогда не упоминает о том, как и почему он сюда попал. И уж точно никто и никогда не произносит то самое слово, которое произнесла ты. И это, кстати, не запрет нашей дражайшей дирекции, а внутреннее табу нашей стаи. Если хочешь знать, здесь обитают не только наркоманы, здесь живут больные анорексией, булимией, есть даже тихо помешанные, не буйные которые. Есть алкоголики и трудоголики, как ни странно. Нас всех объединяет одно – кто-то был в состоянии оплатить для нас этот рай. Вот и вся сказка о золотом бычке.
     Жанна почувствовала стыд. И немножко злость на эту долговязую цаплю, посмевшую явиться незваной, а теперь еще и укорявшую её. Море всплеснула вдруг руками, словно взмахнула крыльями и воскликнула:
     - Так, давай еще по одной и я пойду переодеваться к завтраку, чего, кстати, и тебе желаю, посмотришь на наш народ.
     Жанна растерялась.
     - Но ведь мне могут принести завтрак в комнату. Я не хочу спускаться в столовую. Я… Боюсь.
     Валентина неприлично расхохоталась, снов раскинув ноги в разные стороны и запрокидывая голову. Потом молниеносно наполнила рюмашки, и подцепила свою.
     - Послушай, друг сердечный, здесь всем на тебя наплевать. И мне наплевать, мне просто скучно одной, а ты забавная. И тебе, что самое главное, тебе тоже на всех наплевать! Вот главный постулат обитания в этом проклятом местечке – наплюй на всех! А теперь давай, вздрогнули!
     Жанна покорно проглотила угощение и с сожалением вернула рюмашку хозяйке. Валентина вскочила, спрятала фляжку и рюмки куда-то в складки своей неподдающейся описанию хламиды, и умчалась, оставив после себя лишь запах крепких сигарет. Жанна вздохнула не то облегченно, не то счастливо, и поплелась обратно в кровать, до завтрака оставалось два с половиной часа.
     Завтрак в «Гавани» и после недели пребывания в этом чудном месте казался Жанне чем-то фантасмагоричным. В отличие от обеда и ужина, происходивших в столовых каждого крыла отдельно, похожих на вполне уютное кафе, завтраки накрывались на открытой площадке позади жилого корпуса и напоминали парад уродов. На территории, соперничающей размерами с футбольным полем, стояли десятки белых столиков, накрытых белоснежными скатертями, с четырьмя удобными плетеными стульями вокруг. И в половине первого в эту идиллию вползали пациенты «Гавани», своим внешним видом напоминая персонажей дешевого фильма ужасов. На фоне синего моря, белого песка, зеленой травы и голубого неба, жильцы реабилитационного центра, совершенно различных возрастов и комплекций, рассаживались группами за эти столики, не выспавшиеся или со следами бессонной ночи на лице, кто-то самостоятельно, а кто-то с помощью сиделок. Вокруг сновали проворные официанты, разнося напитки и буклеты с выбором блюд, упитанные, со здоровым цветом лица и дежурными улыбками, то и дело награждаемые злобными взглядами менее счастливых обитателей «Гавани». Первый раз выйдя на площадку для завтрака, Жанна остолбенела. Она чуть задержалась в комнате, потому что после утренних возлияний с Валентной проспала побудку, и перед ней уже вовсю шумело людское море, занятое выбором еды. Блуждая взглядом по этим изможденным лицам, Жанна твердила про себя: «Я все-таки не так ужасно выгляжу, не так, о Господи, кому же в голову пришла идея собирать их всех в месте?»
     Море цепко подхватила её под локоть и потащила к одному из немногочисленных свободных столиков. На ней было что-то наподобие кимоно и неизменная шляпа размером с колесо от телеги. Плюхнувшись за стол, Валентина наклонилась к Жанне и доверительно сообщила:
     - Да,  в первый раз это зрелище шокирует, но потом ты привыкнешь и перестанешь их замечать. Обрати внимание, здесь никто друг на друга не смотрит!
     Море была права. За редкими столиками, в основном молодежными, люди общались друг с другом. В остальной массе жильцы были поглощены обсуждением с официантами блюд или употреблением собственно этих самых блюд.  Море улыбалась Жанне, демонстрируя серые зубы, и беззаботно трепала бумажную салфетку в ожидании официанта. Услужливый молодой человек кинулся к их столику, изумительно лавируя между столиками и собратьями. Игнорируя официанта, Валентина кого-то высматривала в толпе, а потом вдруг заорала, перепугав чаек и окружающих их столик жующих сотоварищей.
     - Шнур! Эй, Шнурочище, подваливай сюда!
     Тут Жанне стал ясен смысл клички единственного на данный момент знакомого ей местного мужчины. Н футболке приближающегося к ним юноши был изображен солист группы «Ленинград». Шнур опустился на стул рядом с Море и внимательно взглянул на Жанну. Потом чуть расслабился и смущенно проговорил:
     - Подружились уже, да?
     Его манера говорить изумляла Жанну, он растягивал звуки, словно был чуть заторможен, а голос его был тихим и тягучим. На Жанну тут же накатила зевота, поэтому ответила Шнурку Валентина:
     - Да ну, скажешь тоже, просто нам нравится общаться, и все. Как с тобой.
     Шнур застенчиво улыбнулся, блеснув красивыми зубами, и обратил внимание на переминающегося с ноги на ногу позабытого официанта. Приняв из его рук буклет, Шнурок услужливо протянул картонку Жанне. Она отвыкла от проявлений внимания со стороны противоположного пола, поэтому буркнула нечто невразумительное и уткнулась в выбор еды.
Кормили в «Гавани» на убой. Местные и.о. Господа Бога на Земле всерьез полагали, что несчастные заморенные и истощенные бывшие героинщики смогут упихать в себя то количество еды, что предлагалось здесь на завтрак, обед и ужин. Каждое утро завтракая в компании Море и Шнура, Жанна выбирала что-то новое из списка блюд и неизменно удивлялась мастерству поваров. Пища был исключительно здоровой и исключительно вкусной. На второй неделе питания в «Гавани», Жанна вывела еще один постулат местных долгожителей: «Смысл жизни – в еде». Пропускать кормежку сред обитателей их зверинца считалось святотатством, а администрация умилялась, глядя на такие успехи воспитательных мер. 
      После завтрака, согласно тому же строжайшему режиму, птенцам сего гнезда полагалась прогулка в парке или на террасе. Приятели Жанны всегда разделялись во мнении, куда им стоит отправиться, поэтому на ближайшие полчаса Жанна неизменно оставалась наедине со своими мыслями. Валяться на диване в комнате в это время возбранялось, поэтому Жанна заходила туда, дабы прихватить Патрика, и отправлялась на террасу, смотреть на море. Уже через неделю эта терраса была для неё тесной, она хотела спуститься по пологому склону вниз, где за глухим забором белого камня начинался дикий пляж, и плескалась вода. Но выход за пределы территории был возможен только в двух случаях – на родительской машине после окончания курса реабилитации или ногами вперед в обитом плюшем ящике.
     За прогулкой следовали двухчасовые процедуры, иногда приятные, иногда весьма утомительные, затем полчаса интенсивных (конечно, в меру дистрофических возможностей местного контингент) занятий спортом, после желанный к этому времени обед и час досуга. Кто-то пропадал в это время в компьютерном классе, а Жанна снова возвращалась на свою террасу в обнимку с игрушечным жирафом. Только здесь, на белых шезлонгах, на высоте в несколько десятков метров над уровнем воды, она постигала гармонию с самой собой. Медленно, словно старая кожа, с неё слезал налет отчужденности от этого мира. Жанна училась любить жизнь заново, и, умиротворенно переваривая роскошный обед, позволяла себе в кои то веки не думать о том, что она никому не нужна.  И ни вечернее кино, ни жалкое подобие дискотеки, ни богатейшая аудио-, видео- и библиотека, ни обязательное плескание в бассейне перед сном не могли заменить ей этого часа блаженства на террасе над морем. Вскоре Жанна начала склоняться к мысли, что не такое уж чудовищное место эта «Гавань».