Кризис. вариант 3

                «Суть театра – показать человека, как событие».
 
                Жан Поль Сартр


Пьеса с элементами «хэппенинга».

Действующие лица:

Олег Фролов – бывший топ-менеджер и совладелец бизнеса. Его уволили и лишили его доли собственности, когда он, напротив, рассчитывал на успех и карьерный взлёт. Это произошло недавно. Вероятно, на днях. Он ещё сохраняет облик, внешнюю оболочку «успешного человека», но морально уже подавлен, практически агонизирует.

Вячеслав Сергеевич – профессор, преподает теорию управления в известной бизнес-школе. Уверен в своей добропорядочности. Всегда и всех готов наставлять на путь истинный.

Гуля – официантка. Интеллектуально примитивная, но добрая девушка.

Всё происходит в дорогом, клубного типа, ресторане.



Действие первое.

Посетители ресторана рассаживаются по местам. К столикам подходят официанты, принимают заказы на «лонг-дринки», орешки, лёгкие закуски и т.п. Объясняют гостям, что в начале вечера состоится небольшое представление. Выступят артисты.
И, в самом деле, на эстраде появляется маленький оркестрик. Музыканты настраивают инструменты, начинают что-то наигрывать, напевать.
Олег, сидя за столиком, ближайшим к эстраде, выжидает некоторое время, а затем начинает. 

ОЛЕГ (резко, громко, недовольно). Подойдёт ко мне кто-нибудь или нет?  Где официант? Сколько ещё ждать?

К Олегу спешит Гуля. Музыканты продолжают играть.

ГУЛЯ. Добрый вечер. Извините. Вот ваш коктейль.

ОЛЕГ. Какой, к чёрту, коктейль! Что вы мне суёте ваш вонючий коктейль? Я есть хочу! Я заплатил за нормальную еду. Что вы там мямлите? Какой спектакль? Не надо мне никакого спектакля! Ничего не знаю! Давайте, несите меню. И поживей! (Гостю за соседним столиком) Ну, что уставился? Пей, что ты пьёшь. Что надо тебе? Ничего? Вот и сиди.   

Оркестрик играет. Олег пытается несколько раз до кого-то дозвониться по телефону – безуспешно.  Он явно огорчён.
Вдруг он оживает, начинает улыбаться, подпевать и подыгрывать музыкантам.

ОЛЕГ. Браво! Браво! Браво! (пытается напевать мелодию, барабаня по столу ножом и вилкой) Пупс-тупс-турурупс… Пупс, турупс… (оркестрантам) А, что, ребята, вы здесь за деньги лабаете или так, за тарелку супа? А меня возьмёте к себе? Я тоже могу: пупс-тупс-турупс… Я способный парень. Меня мама в детстве водила в музыкальную школу. Я петь могу. Гитару дай мне, я покажу. Да, ладно тебе. Я пою, как Орфей!

Пытается отнять инструмент, но ему не дают. Тогда он начинает что-то громко петь, надсаживая голос. Музыканты собирают инструменты и поспешно ретируются.

ОЛЕГ (вслед музыкантам). Значит, не возьмёте меня в свою джаз-банду? А зря. Я скоро с голоду буду подыхать!.. (кричит в пространство, сложив ладони рупором) Эй, я ведь просил принести меню-у! Я хочу выбрать себе еду-у! Вот чудной народ!.. (Снова барабанит столовыми приборами). Пупс-тупс-турупс! Пупс-тупс-турупс! 

К Олегу подходит Гуля.

ГУЛЯ. Вот меню, пожалуйста. Вы готовы сделать заказ?

ОЛЕГ. Нет, не готов, деточка. Как там тебя зовут? (вчитывается в бейджик)  Гуля? Гу-у-ля! Гуля, гуля, гуля! Стой вот здесь, стой и жди, Гуля. Гюльчатай! А я буду выбирать. (Начинает листать меню, громко зачитывая названия блюд) Это не хочу… не хочу… не люблю… Послушайте, а нет ли у вас чего-нибудь вегетарианского?
 
ГУЛЯ. Есть, я вам сейчас покажу (тянется к меню).

ОЛЕГ. Она мне покажет! Что ты мне покажешь, детка? Глупая. Это цитата. Классика! (имитирует среднеазиатский акцент) До чего некультурный молодежь пошла! До чего некультурный! Ладно, водки мне принеси, иди.

Гуля уходит. К Олегу обращается Вячеслав Сергеевич.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Молодой человек. Может быть, хватит? Обойдёмся без вашего… цирка?

Олег встаёт и угрожающе приближается к столику, где сидит профессор.

ОЛЕГ. Хватит? Хватит чего? Что вам пришлось не по вкусу, а? Говорите, не стесняйтесь. Или страшно стало? Боишься меня? Вякнул – и в кусты? Ну, чего хватит-то? А?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (не вставая, опустив взгляд). Я вас не боюсь. Я просто позову охрану, и у вас будут неприятности. Не у меня – у вас! (смотрит на Олега) Постойте! Вы – Фролов? Я не ошибаюсь? Олег Фролов?

Профессор внезапно узнаёт в Олеге знакомого. Поэтому он отказывается от мысли приструнить этого парня немедленно. Вячеслав Сергеевич – сноб, и он априори симпатизирует людям «высшего общества», к которому причисляет и себя. Поэтому решает пока никого из «чужих» не вмешивать в происходящее.
 
ОЛЕГ (неохотно). Да, я – Олег Фролов. И что? Делать-то с этим что?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что происходит, Олег? Вы меня не узнаёте?

Олег смотрит на Вячеслава Сергеевича, как на досадную помеху.

ОЛЕГ. А, профессор! Ну, как же, как же. Устали, значит, от трудов. На благородной ниве просвещения. Пришли, значит, сюда. Насладиться… (обводит рукой зал). Ну, и как, довольны?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (пытается шутить). Доволен был, пока вы, Олег, не начали… безобразничать  (грозит шутливо пальцем).  Зачем вам это?  Что-то случилось?

ОЛЕГ (разъяряясь). А вам что за дело? Пришли жрать – жрите! В тарелку надо смотреть.  Перед собой смотреть. А по сторонам – неприлично! Ясно вам? Неприлично!

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (возмущённо). И кто это говорит о приличиях?

ОЛЕГ. Я говорю о приличиях! Я! Понятно? Здесь вам не кафедра. И нечего меня поучать! «Хватит цирка», «хватит безобразничать»… Не хватит! Я это буду решать. Что вы меня учите? Правила поведения я выучил в школе, когда был маленький. А теперь я вырос. Вырос! И я решаю – что правильно, а что – не правильно. Ясно?

Вячеслав Сергеевич уже не рад, что вмешался. Он хочет перевести ситуацию в другое русло.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Ради бога, Олег, не надо так кричать! Я вас хорошо слышу. Лучше присядьте, расскажите, как ваши дела. Что Марк, ваш славный партнёр? Как он? Давно что-то его не видел.

ОЛЕГ (не снижая уровня агрессии). Давно не видели? Марка Гинзбурга давно не видели? Партнёра моего славного? Скажите, какая досада! А ведь и я его давно не видел. Вот ведь, совпадение! Что-то случилось, – чувствуем мы. Что изменилось? Мы или мир? (Произнося эти речи, Олег ходит по залу. Обращается к посетителям). Вы, случайно, не видели Марка Гинзбурга? А вы? Где же Марк Гинзбург? Может, он уехал? А, может, он в сахарницу залез и сидит там – жирный мерзкий червяк? Сейчас мы его оттуда вынем (хватает сахарницу со стола и начинает шарить в ней ножом, взятым тут же). Вылезай, гадина! Вылезай! Смотрите-ка, нет его здесь. Где же он? Марк! Маркуша, ты где, родной? (Обойдя зал, возвращается к профессору). Вы ведь, кажется, с ним друзья?

Профессор воспринимает происходящее, как шалость балованного, но всё ещё любимого ребёнка.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Мы здесь все – друзья, Олег. Мы все здесь – люди одного круга. Не забывайте этого, прошу вас. Ноблес оближ, говорят французы, положение обязывает! Так что возьмите себя в руки, успокойтесь.

ОЛЕГ (продолжая юродствовать). Что вы сказали? Здесь люди одного круга? И я тоже? Ах, как хорошо! Пре-вос-ход-но! Ну, теперь-то я спокоен. Я совершенно спокойно возвращаюсь к себе (отходит к своему столику), спокойно сажусь (садится) и спокойно начинаю кушать… (привстаёт, осматривается, берёт с соседнего столика ломтик сыра) сы-ы-р. Чи-и-з (жуёт). Ум-м, вкусно! Жизнь продолжается! Но только это не так, профессор. Неправда ваша, барин. Я таперича вам – не ровня. Марк-то Гинзбург меня схарчить изволили (берёт ещё один ломтик и отправляет себе в рот). Ам-ням-ням. И выблевать обратно (изображает позыв на рвоту). Вот что я теперь такое. К чему, любопытно спросить, обязывает такое положение? В рожи вам всем наплевать? Ладно, не буду, не бойтесь. Но только и за собой я убирать не буду, слышите вы, люди одного круга! Вот это вот – я (указывает на пол, якобы на рвотную массу), и себя я отсюда не уберу. Вам, господа, придётся на меня смотреть. А вы бы как хотели? (Снова начинает ходить по залу, задевая гостей) Вам приходилось ведь кого-то… ам-ням-ням, и – обратно? Наверняка! И ведь хотят, суки, чтобы мы гнили где-нибудь подальше. Сами чтоб себя отволокли смиренно на помойку и догнивали там. А они чтоб – чистенькие, и чтоб вокруг пахло хорошо. Так? Нет, господа, не выйдет!  Убили – извольте нюхать. Труп – он имеет свойство долго вонять, прежде чем стать скелетом в вашем шкафу! (Возвращается за свой стол). Эй, Гюльчатай! Ты где? Живо сюда! Бегом! (Подходит Гуля).  Ты, почему мне водки не несёшь? А? Ты, что, глухая?

Гуля молчит, не двигаясь с места.

ОЛЕГ. Чего молчишь, как христова невеста?

Вячеслав Сергеевич встаёт из-за своего стола и подходит к Олегу, с намерением присесть рядом. Профессор чувствует некоторую ответственность перед знакомым ему молодым человеком и хочет локализовать скандал.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (Олегу). Вы не будете возражать?

ОЛЕГ. Присаживайтесь, герр профессор! Сейчас мы будем с вами пить, веселиться и амфоры бить драгоценные…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, бить мы ничего не будем. Что всё-таки стряслось, Олег, вы можете сказать толком?

Олег опять встаёт из-за стола и начинает нервно ходить по залу.

ОЛЕГ. Что стряслось? (Оборачивается  к профессору) Простите, а как вас зовут, я запамятовал?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Меня зовут Вячеслав Сергеевич.

ОЛЕГ. А, очень приятно. Слава, значит.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Лучше всё-таки «Вячеслав Сергеевич».

ОЛЕГ. Да, это всё равно! (Обращается в пространство). Итак, что же стряслось, Слава? А вот что стряслось, Слава. Марк Гинзбург – мой и ваш друг,  и мой славный партнёр – меня… (разводит руками). И теперь я… (снова разводит руками). Как это ещё объяснить, чтобы вы поняли? Не знаю. (Подсаживается за чей-то столик, обращается визави). Я пахал на него, как… Китайцы так не пашут! По восемнадцать часов! Я забыл, что значит спать, дышать, пить. Я в туалет не ходил. Некогда было! Не до того. Терпел. Потом вообще забывал. У меня из-за этого атония мочевого пузыря. Ну, в смысле, хочется, а ничего не выходит. (Иллюстрирует с помощью бутылочки воды). Полчаса трясёшь, пока…  Впрочем, это детали. (Встаёт, пересаживается за другой столик). Я поднял его с самых низов. Он охранял какой-то склад! А ещё раньше – в армии служил. Химик! Химик! Какая-то противохимическая оборона… защита… Есть анекдот такой. Приезжает генерал в воинскую часть, с проверкой. К нему подходит офицер-химик с жалобой. А генерал не знает, что этот парень – химик. Офицер, значит, жалуется: меня всё время от службы отрывают. На целину – меня, за пополнением – меня, старшим машины – опять меня. Нет больше сил терпеть! Генерал всё это выслушал, проникся и говорит командиру части: «Что же вы, действительно,  офицера задолбали? У вас, что, химика нет?». Понимаете? У вас, что, химика нет? Марк – он и был тот химик, сапог драный. А я его поднял. Своим личным горбом! Своей головой! Он поднялся и меня, значит, фьють! Вот такая, господа, печальная история. Что же вы молчите, господа? Хотелось бы узнать ваше мнение (Ходит по залу, приставая к гостям) Что прикажете делать? Делать-то что?
 
Если зрители в ответ молчат, Олег ходит от одного к другому и время от времени восклицает: «Не знаете? Вот видите, и вы не знаете, и я не знаю!» Если кто-то подаёт реплики с места, то Олег либо повторяет их скептически (если они не слишком агрессивны и оскорбительны, типа «Вот именно – снимать штаны и бегать! Только и остаётся»), либо огрызается («Что ты сказал? Пошёл куда? Сам туда пошёл!»).
После обмена репликами с окружающими, Олег возвращается к своему столику и набрасывается с упреками на стоящую там Гулю.

ОЛЕГ. Нет, вы только посмотрите на неё! Она ещё здесь? Каким языком тебе объяснить, чтобы ты принесла водку? Я не понимаю! Что ты стоишь?

Гуля съёживается, но не уходит.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Да, Олег, хорошего мало. Но всегда остаётся возможность диалога. Вы уверены, что эта возможность исчерпана?

ОЛЕГ. Хватит меня поучать! Слезайте уже с кафедры, приехали. Какого… диалога вам надо? Какая возможность остаётся? У кого? Нет никакой возможности! Марк меня послал далеко и надолго. Из памяти удалил!  Что, не верите? Так в этом легко убедиться!

Олег набирает номер на телефонной трубке, включает громкую связь. Окружающим слышны долгие гудки. Никто не принимает звонка Олега.

ОЛЕГ. Ну, вы всё слышали? Что и требовалось доказать (кладёт телефон на стол; Гуле) Так, девочка, я сейчас с тобой что-нибудь сотворю.  Я уже не злюсь, я уже начал тебя медленно убивать. Ты поняла?

Гуля в ужасе отступает.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Олег, вы ведёте себя нелогично.

ОЛЕГ. Почему?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Если вы всё ещё господин Фролов (упирает на слово «господин») – прекратите истерику. «Квод лицет бови нон лицет Йови!» – «Что позволено быку, не позволено Юпитеру!»  В оригинале эта поговорка звучит именно так. Ну, а если вы решили опуститься, опроститься – тогда что вам даёт право повышать голос на официантку? Может быть, вы сами… скоро станете официантом. Возможно даже именно здесь?

ОЛЕГ. А это хорошая идея! Мы с Гюльчатай подружимся!

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Не вижу, что может этому помешать.

ОЛЕГ. Действительно, ничего! (Подходит к Гуле, берёт её за плечи, заглядывает в глаза) А, Гюльчатай? Будем дружить-то с тобой? Будем? Ты мне, может, тогда и водки нальёшь. А я тебя за это по-русски научу говорить, прекрасное дитя Чукотки! Нет, нет! Мы с тобой не подружимся – мы с тобой поженимся!  А? Согласна? А, давай, прямо сейчас? Слава, обвенчайте нас. Вы ведь профессор, а это почти священник. Как минимум – шаман! Давайте! Вот мы перед вами – рука об руку. Клятвы верности принесём на меню. Что может быть выше ресторанного меню! Святость в каждом слове! (Гуле) Иди сюда. Вот так (кладет свободную руку на меню, другой грубо удерживает Гулю рядом с собой). Слава, что же вы молчите? Язык проглотили от волнения? Да, не волнуйтесь вы так за нас! Мы будем жить счастливо. В шалаше. За Полярным кругом. Правда? Действуйте, Слава! «Олег Фролов, согласен ли ты взять в жёны…» Согласен, согласен! «Несравненная ни с чем Гуля, согласна ли ты стать женой Олега Фролова?» Молчание – знак согласия. Вот и всё. Дело сделано! А теперь у нас будет брачная ночь. Вот здесь, на этом столе. А что? Нам нечего скрывать от людей…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, хватит! Довольно! Это становится скучно.

ОЛЕГ. Что? Заскучали? Скучно вам? Так я вас сейчас развеселю. (Отталкивает Гулю, достаёт пистолет и стреляет в воздух). А? И теперь скучно?

На звук выстрела появляется охрана, происходит какая-то реакция зала. Олег оглядывает присутствующих с видом победителя.

ОЛЕГ (охране). Назад! Я сказал: назад! Всем оставаться на местах! Вам, господа, скучно со мной? Вам не до меня. Вы пришли отдохнуть, у вас свои проблемы. Я понимаю. Но теперь вашей проблемой стану я.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Какого чёрта! Похоже, ты доигрался.

ОЛЕГ. Прошу мне не тыкать! Я теперь фигура – равная по величине всем вам, вместе взятым. Вы – система, и я – система. Но вы – рабы. Рабы своих бесконечных дел, своего бизнеса.  Вы не можете себе позволить жить, как вы хотите. Вы всем должны. А я – нет.  Я – не раб. Я свободен! Свободен! Ваш вороватый друг меня освободил. Я нищий, меня обокрали и вышвырнули. Никому нет до меня дела. Прекрасно! Это развязывает мне руки. Скучно смотреть на меня? Скучно слушать? Что ж, господа, давайте развлекаться! Я буду вас смешить. И это мой выбор. Мой, а не ваш. Назад, я сказал! Сидеть, Гюльчатай! Сидеть!

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Олег, хотите, я попрошу у вас прощенья? Наверное, это я виноват.  Простите. Но я не хотел вас обидеть. Мы все здесь…

ОЛЕГ. Я уже это слышал. Вы все здесь – люди одного круга, все друзья. Но я вам не друг! Я – не один из вас.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Напрасно вы так говорите. Неприятности могут быть у каждого. Но это не значит…

ОЛЕГ. Вот золотые слова! Верно. У каждого! И вам, всем вам только кажется, что у вас всё хорошо. Всё Окей! Всё в порядке! Всё под контролем! Это иллюзия, господа. Судьба – откуда вам известны её планы? Вы не можете их знать. Не мо-же-те. Судьба – это громадная слепая баба с бейсбольной битой! Раз – и нет у тебя головы. Вон, покатилась под горку. Беги, догоняй!  Сегодня я, а завтра – вы. Кто-то из вас.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Тем более надо держать себя в руках.  Вы отказываетесь быть своим среди нас? Не слишком ли рано? Вы сказали «система». Но ведь сильна именно система. Зачем бежать от неё при первой же неудаче? Зачем плевать в колодец? Каждое ваше действие, эмоциональное действие – отдаляет вас. У вас всё меньше шансов вернуться. Поймите это, наконец! И прекратите балаган. Ради самого себя, прекратите!

ОЛЕГ. Хватит болтать! Я объявляю всех присутствующих заложниками.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (обращаясь к публике). Господа, Этот человек шутит. Прошу сохранять спокойствие. Я попробую всё уладить.

ОЛЕГ. Я не шучу.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Какой же смысл в захвате заложников? Для вас  какой смысл? Что вы собираетесь требовать? От кого? Абсурд!

ОЛЕГ. Я требую внимания к тому, что я хочу сказать! Я требую внимания к себе! Я требую, чтобы все здесь перестали жрать и пить, изображать господ положения! Я хочу показать вам, люди одного круга, как это – в один миг превратиться в ничто. И вы будете меня бояться, будете! Я увижу страх на ваших лицах. Липкий, унизительный, животный страх потерять жизнь. Так вы ещё не развлекались! А те, кого вы отправляли на помойку, кем подтирали… Они ведь тоже боялись, плакали, рвали на себе волосы, не зная, стоит ли вообще дальше жить. Пришло время побыть в их шкуре! Я буду стрелять в каждого, кто осмелится… Я буду стрелять… буду… (беспомощно оглядывается на Гулю). Мне плохо (теряет сознание и падает на руки Гуле).

Вячеслав Сергеевич бросается на помощь официантке, которая с большим трудом усаживает обмякшего Олега на стул.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что это он? Что с ним случилось? (Подбирает упавший пистолет, прячет его в карман).

ГУЛЯ. Я так и знала! Так и знала!

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что вы знали? Я ничего не понимаю. Нужно вызвать «скорую»!

ГУЛЯ. Ни в коем случае! Что вы, его сейчас нельзя трогать! Он может умереть.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Вы, что, медик? У вас медицинское образование? 

ГУЛЯ. Медучилище. Я фельдшер.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. А, понятно. Но здесь всё-таки нужен врач. Господа, надо вызвать «скорую».

ГУЛЯ. Не нужно, я же вам сказала. Врачи в этом ничего не смыслят.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. В чём не смыслят? Это обыкновенный обморок или припадок.

ГУЛЯ. Да нет же, говорю вам! Это не обморок и не припадок. Это приступ. У него синдром Розенфельда-Ленца.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что?

ГУЛЯ. Синдром Розенфельда-Ленца. Повышенная чувствительность сердечной мышцы к недостатку витамина «ЭР». В общем, это долго объяснять… У него сейчас сердце почти не бьётся. Нужен абсолютный покой. Ждать нужно. Он должен прийти в себя.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Должен? Вы уверены?

ГУЛЯ. Если к нему не вернётся сознание через десять минут, значит, он умер.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. А нельзя проверить? Ну, как-то активнее вмешаться? 

ГУЛЯ. Нельзя. Я же сказала – полный покой… А он, глупый: «Водки неси! Водки неси!» Да водка как раз и понижает уровень витамина «ЭР». Ему ни капли нельзя… Я сразу, как увидела, решила: пусть меня с работы уволят, но водки я ему не дам.
 
ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. А откуда вам известно про этого… как его?

ГУЛЯ. Про синдром Розенфельда-Ленца?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Вот именно. Про него. Я, честно сказать, не предполагал, что в медучилищах сейчас такой уровень…

ГУЛЯ. Это ни при чём. У меня брат старший умер от этого. Поэтому я знаю.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что вы говорите!

ГУЛЯ. А я как увидела… Вот, посмотрите сюда, на ухо. Видите – эта вот пипочка называется «козелок». Видите? Это очень редкая форма – треугольник, и здесь хрящик, видите, сдвоенный.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Вижу. И что это означает?

ГУЛЯ. Плюс волосы, плюс разноцветные глаза – один серый…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Другой – белый.

ГУЛЯ. Другой – зелёный! Я как увидела – у меня аж у самой сердце… Это очень редкая болезнь. Всего известно не больше ста случаев, во всём мире. И только у потомков сефардов.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. У кого? Кто такие сефарды?

ГУЛЯ. Испанские евреи. Сефарды жили в Испании ещё когда был Древний Рим. А потом, в средние века, они рассеялись по всей Европе.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Скажите, пожалуйста! И он, что, тоже сефард?

ГУЛЯ. Выходит, так. Гены, они же, знаете как… гуляют туда-сюда…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Да, вопросы крови, вопросы крови… Кто бы мог подумать: Олег Фролов – потомок сефардов! Бред какой-то!

ГУЛЯ. Бред – не бред, а с сердцем ему плохо. Не хватает витамина «ЭР». И его сердце сейчас в состоянии пара… парабиоза.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Это как у медведя, во время спячки?

ГУЛЯ. Не знаю. Может быть… Давайте тихо посидим и подождём. Он должен прийти в себя.

Гуля и Вячеслав Сергеевич умолкают и остаются сидеть на стульях возле обездвиженного Олега.
В зале становится заметно темнее – гаснет свет. Начинает звучать сефардский романс. Гуля встаёт, зажигает свечу на столике Олега. Снимает форменный передник, под которым оказывается белое платье. Снимает заколку, распуская волосы. Подходит к Олегу. Тот медленно встаёт, Гуля помогает ему снять пиджак, берёт в руку горящую свечу.  Олег в белой рубашке и Гуля в белом платье медленно двигаются (касаются друг друга, словно изучая партнёра и любуясь им; танцуют) под музыку. Потом Олег возвращается на прежнее место. Гуля заботливо укрывает его пиджаком, и сама вновь надевает детали униформы. Всё это выполняется пластически легко, органично, красиво. Музыка замолкает. Герои на тех же местах, что и до этого странного события – видения.
В зале снова зажигается яркий свет.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что-то он в себя не приходит.

ГУЛЯ. Он не хочет сюда возвращаться… Знаете, что: у него – не знаю, а вдруг! – может быть у него с собой лекарство одно?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Какое лекарство?

ГУЛЯ. Вряд ли, конечно. Но вдруг! Называется «лаверозан». Это такие маленькие капсулы…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. А где искать? Хотя, да. В карманах. (Шарит по карманам пиджака Олега). Нет. Здесь нет никаких лекарств. Подождите, это его портфель? Его или нет? Похоже, его. (Открывает лежащий  рядом портфель, ищет в нём). Нет. И здесь ничего нет. Ну-ка, а это что такое? (Достаёт из портфеля папку с документами, начинает их изучать, забывая про Олега и Гулю).

ГУЛЯ. Что я говорю? На что я надеюсь? Какой может быть у него «лаверозан»? Он же водки требовал. Значит, он не знает ничего. Ничего про себя не знает.

Олег открывает глаза, пытается привстать.

ОЛЕГ. Что происходит? Где я?

ГУЛЯ. Тише, тише. Вам нельзя резко двигаться.

ОЛЕГ. А вы кто? А, это ты, Гюльчатай! Чем ты меня так напоила?

ГУЛЯ. Я вас не поила. Вам стало плохо с сердцем.

ОЛЕГ. Вот чепуха! Да я здоров, как бык! (Пытается встать). О, чёрт! Правда, что-то в груди тяжело… (Видит, что профессор листает его бумаги) Эй, Слава, Слава! Вы что там делаете? Откуда вы… Ах, ё-моё, вы зачем в мой портфель залезли? Кто вам это позволил?!
 
ГУЛЯ. Вы были без сознания, и мы здесь…

ОЛЕГ. Занялись мародёрством?! А, ну-ка, положите на место! Я кому сказал! О, чёрт! Как больно! (Хватается за сердце). Впрочем, делайте, что хотите.

Звучит сефардская музыка. Олег успокаивается, замирает. Профессор продолжает с любопытством вчитываться в документы. Музыка смолкает.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Слушайте, а интересно-то как! (Обращается к Олегу). Значит, вам таки удалось стащить это у Марка?

ОЛЕГ (нехотя отвечает). Что стащить? Я ничего не тащил.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ.  Какая разработка! Это гениальная работа! Кто автор?

ОЛЕГ. Это всё моё. Вернее, уже не моё. Марк отобрал у меня все права. Теперь формально – он автор, и единственный владелец всего.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Но ведь документы у вас?

ОЛЕГ. Что толку! Это – копия. Их несколько. Я взял одну – на память.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Олег, поверьте, я в этом кое-что понимаю. Это… это блестящее решение проблемы! Иначе не скажешь. Если это сделали вы… Ну, просто нет слов! Вы очень талантливый человек. Если не сказать больше... Марк Гинзбург! Ах, Марк, Марк! Обокрал, значит, вас. Что ж, он это мог. Он – акула ещё та!

ОЛЕГ. Он крыса… Слушайте, можно вас попросить… Идите вы, а? Куда подальше!

Снова звучит сефардская музыка. Олег хочет наслаждаться ею, всё прочее ему мешает.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, дорогой мой, я никуда не уйду. Я хочу вернуть вас к жизни. Такие люди нам нужны! И он ещё говорит о какой-то свободе! Нет, система вас не отпустит. Это было бы слишком расточительно.   

ОЛЕГ. Что вы раскудахтались, профессор! Зачем мне ваша система?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, вы же хотели, чтобы вас здесь услышали. Говорите. Вас здесь услышат. Вы, безусловно, наш человек. Олег, ну же!

ОЛЕГ. Лучше вы скажите, на какие деньги…

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Что «на какие деньги»?

ОЛЕГ. Вы здесь… отдыхаете? Костюм ваш, часы, галстук – это, что, на зарплату профессора? И машина, небось, есть? И недвижимость? Откуда у вас столько денег, вы же не бизнесмен?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (обидчиво). Вам что за дело?

ОЛЕГ (не обращая внимания, продолжает). Мародёрствуете помаленьку? Студентов кошмарите? Их родителей обираете? Как же вы можете учить молодёжь, если сами… А! (машет рукой). Вы с вашим Марком – пара драных сапог. И я никогда не буду… одного с вами круга. Понятно? Никогда.

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (окончательно обидевшись). Как вам будет угодно! (возвращается за свой столик).

ОЛЕГ. Да, мне так угодно… А где мой пистолет? Кто взял?

ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ (снова подходит  к Олегу и возвращает ему пистолет). Вот, мне он не нужен.

ОЛЕГ. А мне пригодится.

ГУЛЯ (Вячеславу Сергеевичу). Зачем вы отдали ему оружие?
 
ВЯЧЕСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ. Какое это оружие! Так, пугач.

ОЛЕГ. Пугач, пугач… Гюльчатай, можно тебя попросить? Принеси мне…

ГУЛЯ. Водки?

ОЛЕГ. Почему водки? Я не пью водку. Я её не переношу. Не знаю… соку, что ли, какого-нибудь принеси… Что-то соку захотелось.

ГУЛЯ (вскакивая с места). Да, сейчас. Грейпфрутовый! В нём много витамина «ЭР». (Убегает).

Вячеслав Сергеевич, обидевшись, усаживается на своё изначальное место.
Звучит сефардская музыка.
Олег берёт в руку пистолет, смотрит на него и медленно вставляет ствол себе в рот. Прибегает взволнованная Гуля. Она ничего не принесла, возвратилась с половины пути.

ГУЛЯ (кричит). Я согласна! Я согласна!

ОЛЕГ (вынимает ствол изо рта). На что ты согласна, девочка?

ГУЛЯ. Я согласна стать вашей женой!

Эта фраза ложится на последние аккорды музыкального фрагмента. Музыка смолкает.

ОЛЕГ. Что за глупости! Зачем это тебе?

ГУЛЯ. А вы зачем? (Указывает на пистолет). Зачем вы это?

ОЛЕГ. Тебе же сказали: это – пугач. Не обращай внимания. Слушай, детка, сок ты тоже нести не желаешь? Да меня здесь обслужат или нет? Пожалуйста, принеси мне сок. Иди. И не волнуйся. Всё будет хорошо. 

Гуля, кивнув головой, убегает.

Олег вновь вставляет ствол пистолета в рот. 
Между тем, телефон Олега в режиме громкой связи. Звучит «голосовой» сигнал вызова, настойчивый, требовательный, что-нибудь, вроде: «Возьми трубку, хозяин! Ну, пожалуйста. Пожалуйста! Сказано тебе, возьми трубку!» Олег остаётся безучастным. После слов: «Ты, мудак хренов, ты возьмёшь трубку или нет?!» профессор с места говорит Олегу: «По-моему, это всё-таки вас».
Олег отставляет пистолет и принимает звонок.

ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. Олег, ты? Это ты, чудила? Что так долго? Всё с бабами кувыркаешься? И когда только угомонишься! Шучу. Слушай, есть новости. Я только что говорил с Гансом Бюхнером, с самим, представляешь!  Он берёт тебя к себе. И всё очень достойно! Ты слышишь, козлина ты везучий? Очень достойно! Более, чем! Этот гросс тевтон, оказывается, давно глаз на тебя положил. Он сказал, буквально (говорит по-немецки, потом переводит на русский): «Раньше это был человек Гинзбурга, и я ждал. Тот болван, кто разбрасывается такими парнями. Я беру этого Фролова к себе, с потрохами». Понял? С потрохами он тебя берет. Я тебе завидую, Олежка! Завидую, блин! Ну, бывай. Обнимаю.

Раздаются гудки – частые, резкие, как болезненная пульсация в голове. Постепенно гудки стихают, становясь звуковым фоном, на котором происходит трансформация переживаний Олега.   
Олег шокирован полученным известием – работа в транснациональной компании у самого  Ганса Бюхнера (!) прежде была за пределами его мечтаний. И вдруг – свершилось! Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вместе с тем, ему предстоит отречься от всего, что он здесь наговорил, к чему пришёл. Снова вернуться «в систему». Это не легко.
Пока Олег разбирается с охватившими его переживаниями, на эстраде ресторана вновь возникает оркестрик и начинает наигрывать нечто легкомысленное.
Олег больше никак не проявляет себя. Его пламенное, хулиганское, обличительное выступление как внезапно возникло из ресторанного бытия, так в него тихо и бесследно погрузилось. Насколько бесследно – решать зрителям.
Настоящие официанты подходят к столикам и принимают заказы. Вечер продолжается.   


Конец.