двести 19

- Если мы расстанемся... Путь в твою страну для меня будет закрыт окончательно. Почему? Помнишь, как ты говорила, что все белые для тебя на одно лицо?.. Да я же в любой женщине твоей родины буду видеть именно тебя. Окликать каждую вторую на странном для всех языке... Вздрагивать ежесекундно... Волноваться и отчаиваться... В конце-концов все это меня доведет до полного сумасшествия. Без сомнения. Но вот зато любая девушка, приехавшая из твоей страны, станет для меня напоминанием о тебе, ненаписанным письмом, твоей частицей..
Пока я разглагольствовал, Цай молчала, даже вопрос «почему?», на который я, кажется, силился ответить, она и не думала задавать, просто притихшим ребенком шла рядом, держала меня за край куртки и нечасто посматривала в мою сторону. 
- Я давно различаю людей твоего цвета кожи, - Цай наконец-то заговорила. - И тебя не с кем не перепутаю. Разве можно ошибиться, если чувствуешь сердцем? Разве можно не узнать того, кто для тебя – теплая радуга?

Моя азиатская подруга была, без всякого сомнения, самой прилежной студенткой в нашей группе, а потому русский язык изучила досконально, с оттенками и закоулками, коими так богата наша главная древность, наша многовековая достопримечательность, но в силу каких-то причин - быть может, из-за осознания своих успехов в изучении чуждого ей поначалу наречия и потребности не останавливаться на достигнутом, - Цай в свои реплики полюбила вставлять словечки, на первый взгляд, неподходящие, неуместные - украшая, на второй взгляд, свою речь необычайными оборотами, чудными виньетками.
Иногда Цай шла еще дальше –  вместо привычного набора букв, обозначающих какое-либо слово, она беспричинно (как казалось ее собеседнику) произносила громоздкую фразу, по ее мнению, в лучшей степени отражающую смысл сказанного. Так, вместо слова «небо» она однажды вставила сшитую наспех фразу «купол цирка, под которым раскиданы игрушки», «автомобиль» ею был как-то заменен словосочетанием «железная тетка, проглотившая человечка», а спустя некоторое время вместо «авто» родился «пожилой странник, заболевший на обочине».
- Ты нигде не видел мои два склеенных окна, через которые мне не видно солнце?
Я, как мог, старался «поспевать» за нею – страшась показаться заурядным, невозможно далеким от творческого беспорядка в речах и поведении, я – и это суждено мне было понять лишь в последствии – неловко, подчас неискренно балагурил, сочинял, выделывал всяческого рода фортели - воображая, что выдумки мои совершенно бесподобны.
 Мне приглянулось на просьбы Цай отвечать не мгновенным согласием даже, а признанием, что всё уже исполнено – дескать, «я вовсе не прост, я способен предчувствовать, предугадывать» - естественно, я блефовал, и делал это крайне неловко, а потому Цай в любой момент могла развенчать мои наивные попытки воплотить неряшливо оброненные обещания в жизнь – подмигивания метрдотелю, заискивающие улыбки проводникам и проч. - но отчего-то этого не делала.
Каждый божий день я за какой-то надобностью дарил Цай свои рисунки - неправильных форм и дурных сочетаний цветов – и, должен признаться, превратив это бесконечное преподнесение никому ненужных «произведений искусства» в привычку, я подчас в силу нехватки времени зарисовывал что-нибудь на ходу, огрызком карликового карандаша – «лишь бы» да «как бы».

- Нет, конечно, невозможно ошибиться, если ищешь того, кто для тебя воздушный шарик, но... - я старался подобрать уместные, максимально точные слова.
- Ты ведь знаешь, что я из малочисленного народа? И тебя ведь не удивляет, что у нас необычные и редкие традиции? – я начинал догадываться, что Цай сменила тему разговора.
- Нет, я готов к...
- Послушай, - перебила меня Цай. – У нас принято... Это, правда, обычно происходит, когда люди уже старые... - похоже, Цай волновалась – говорила сбивчиво и неуверенно, что с ней происходило крайне редко. – Совсем старые. Когда кто-то болен. Но это можно сделать и в молодости. И без болезни.
- Да что сделать-то?! – я понимал, что смыл произносимых фраз мне стал давно непонятен.
- Жертвоприношение.
- Что?.. Какое еще...
- Добровольное. Само... Жертвоприношение. Ради кого-то, - она старалась взять себя в руки. - Для спасения. Для выздоровления... Для благополучия.
- Зачем это... Зачем ты мне сказала это?
- Тот, кто решился... Должен сказать тому, ради кого... - нет, Цай вновь была в отчаянном замешательстве. – Ты, похоже, иное имел в виду... Я решилась для твоего счастья пожертвовать... Собой.
- Цай! Что за дурацкая шутка?! Что за розыгрыш?!
- Это не шутка. Это снег, медленно улетающий в небо, забирающий с собой зиму... Чтоб тебе не было холодно.
- Цай! Цай!!

Я видел ее после того разговора – несколько раз. При каждой случайной встрече она делала вид, что не узнает меня – проходила мимо в молчании.
Для меня так и остался непонятным ее замысел. Что она хотела? Куда устремлялась? Почему теперь наотрез отказывалась признавать меня?
...Или я встречал не ее?..