Эликсир Любви 5

      Какое сладкое для советского человека слово «блат». Капитализм лишен той прелести ощущения превосходства, которое дает блат. Там до тошноты просто: больше денег – больше возможностей. А ты ощути себя избранным среди толпы! А какое сладкое слово «дефицит». Сколько радости, удовлетворения, грез несло оно. Как коллекционер чувствует себя счастливым, обладая редкой монетой, так и ты полон гордости отхватив палку дефицитной сырокопченой колбасы или пару югославской обуви. И, причем, эта радость была общедоступна любому. Не часто, но любому гражданину огромной страны. Кто из старшего поколения не помнит, что хоть единожды становился обладателем сокровища по имени «дефицит». Кто хоть раз пользовался блатом и держал в руках дефицит, тот поймет чувства Скворцова, когда он входил в гастроном по записке Аркадия Львовича.

     У свиноподобного создания в заляпанном переднике и огромном колпаке-кокошнике, он справился, где заведующая. Продавщица жевала яблоко тридцатью двумя золотыми зубами и не удосужилась ответить, неопределенно махнув в сторону подсобок. Козявки, типа Скворцова, стоящие перед прилавком не должны мешать пищеварению. Прилавок – священный рубеж социалистической торговли, разделяющий молящего от дающего, граница между кастами, межа, пересечь которую можно только по заветному слову. Имей ты три диплома и звание «ударника труда», без пароля, путь в подсобку, где почивает его величество Дефицит, тебе, сирому, заказан. В этом гастрономе проход за прилавок надежно прикрывал необъятный живот жующей продавщицы. Пробиться нахрапом сквозь борицу Сумо в кокошнике мысли не возникало. Алексей многозначительно произнес часть пароля: «Я от…» и поднял вверх палец, указуя, то ли на Бога, то ли на ветерана, живущего в квартире над магазином. Продавщице-часовой правила игры были ведомы. Она все поняла с полуслова и колыхнула тело в сторону. Скворцов моментально проскользнул в образовавшийся проход.

     Тамара Георгиевна, заведующая, занималась бумагами в распахнутом настежь кабинете. Алексей встал на пороге, представился:

     - Я – Скворцов.

     Глаза заведующей какое-то мгновение затянула пленка непонимания. Она сунулась в перекидной календарь, нашла запись о Скворцове, и уже с улыбкой встала навстречу Алексею. Ей было далеко за тридцать, симпатичное личико. Некогда стройную фигуру не обезобразила сытость, так, добавила размера два-три. Заведующая с любопытством оглядела Скворцова. Рубашечка, джинсики, болоньевая сумочка в кулаке. У нее отоваривались солидные люди, от которых за версту несло властью и достатком. Новый посетитель оказался слишком простоват. Но, слишком серьезные люди указали ей взять нового клиента. Перечить им было себе дороже. На место заведующей всегда  много охотников.

     Алексей ошибочно принял заинтересованный взгляд заведующей за тоску одинокого сердца. Будь у Скворцова павлиний хвост, он бы сейчас развернулся, слепя цветными узорами. Роман с хозяйкой гастронома – о чем еще мечтать простому научному сотруднику! И дама не дурна, и колбаска за щекой постоянно.

     Царица дефицита провела Алексея в свои закрома. Что только не укрывали они от ненасытных взоров обычных покупателей. Алексей наивно полагал, что деликатесы производят только за рубежом. Если что-то и появлялось у него за праздничным столом, то в баночках и обертках импортного производства. Как он ошибался! На полочках подсобки стояли отечественные печенья в красочных коробках, грузинское вино, паштеты из гусиной печенки… Запах сырокопченой колбасы вызывал голодные спазмы в желудке. От обилия красочных упаковок и баночек зарябило в глазах. Алексей пытался сохранять невозмутимость, словно регулярно посещал спецраспределители. Он шутил, Тамара Георгиевна смеялась. Смеялась искренне, не отводя глаз. Алексей принял это за амурные авансы заведующей и в шутку приобнял ее.

     Выходя из священной кладовой, они столкнулись с высоким мужчиной в «вареной» джинсовке.

     - Миша, я сейчас освобожусь, только отпущу товарища, - прошептала ему Тамара Георгиевна и провела Скворцова к себе в кабинет.

     В кабинете Алексей расплатился, расшаркался напоследок  и вышел из магазина. Открывая машину, он почувствовал на плече чью-то руку. Алексей развернулся. Перед ним стоял Миша, тот в «вареной» куртке.

     - Парень, ты ловишь рыбку в чужом пруду.

     Алексей не был закален в дворовых драках и ощутил противную слабость в ногах.
     - Да я ничего, я и не думал. Вы заблуждаетесь…

     Ухажер заведующей не удовлетворился объяснениями. Больно смазав Скворцова по носу, он произнес:

     - Это чтобы в твоей голове отложилось. Еще разъяснения требуются?
     - Нет, отпустите, - выдавил из себя незадачливый ловелас.

     Легко отстояв право на местную богиню дефицита, ухажер вернулся в гастроном. Алексей, получив свободу, быстренько сел в машину и поехал домой. Испоганенное настроение не поправили восторженные охи-ахи домочадцев, разбиравших покупки Скворцова. Как ни жаль было расставаться с образом добытчика, Алексей твердо решил больше не появляться в заветном гастрономе. Пусть жена туда «ныряет».  «Бабам нравится ходить по магазинам – пусть тешится новоявленным блатом». Светлым пятном за весь вечер было то, что он опять «невзначай» всучил Генке-соседу бутылку, заряженную ферментом Кромбаха. Предыдущие дни он все гадал, как бы вновь попотчевать эликсиром любви соседей. А сегодня получилось само собой. Уже у дверей своей квартиры он столкнулся с Генкой. Жалуясь на зловредную жену, Алексей отдал на хранение бутылку соседу, через пару-тройку дней обещая забрать обратно. Спонтанный бред Скворцова, на удивление сошел за «чистую монету».  Генка  просьбе не удивился и даже обрадовался. Но не из мужской солидарности и желания помочь – перед зарплатой соседи всегда «сидели на мели».

     К бабке не ходи – обязательство не остановит «милую семейку» и уже вечером водочка с ферментом разбежится по сосудам пьющих соседей. Понаблюдать за ними Алексею не удалось. Вечером у соседей было тихо, а назавтра Скворцовы справляли день рождения тещи. Пришли гости и дружно навалились на еду и питье. Глядя, как неумолимо тают деликатесы, добытые накануне, Алексей решил не отставать. Заснул он рано, спал крепко и ничего не слышал.

     Утром всезнающая теща доложила, что соседи опять подрались. На этот раз кошмарно. Любку увезли в больницу, а Генку забрала милиция. Известие Алексея пробрало. Потея то ли с похмелья, то ли с испуга, он позвонил по дороге на работу Аркадию Львовичу. Алексей спутано пытался рассказать об эксперименте над соседями. Просил срочно вытащить Генку из тюрьмы, опасался, что в крови того, найдут фермент, всю вину о случившемся брал на себя. Разбуженный помощник Вениамина Алексеевича недовольства не выказал. Вот что значит школа! Он слушал молча и прервал Алексея только тогда, когда тот, в запале, начал объяснять по второму кругу:

     - Не волнуйтесь, поможем. Вы работайте спокойно. Внешние проблемы – наша забота. В обед к Вам зайдет Соня. Ей расскажете все подробно. И успокойтесь, пожалуйста.

     Холодный тон Аркадия Львовича уверенности не прибавил. Легко сказать: «Успокойтесь!» «А если Любка, не приведи господи, отдаст концы в больнице? Кто виноват? Генка, распустивший кулаки или незадачливый ученый, давший ему непроверенный препарат? Мало мышей? Подопытных кроликов? Поверил сомнительным материалам и сомнительному Вениамину Алексеевичу. Какая уж тут работа? И еще эта фифа приходулит. Объясняйся перед ней, что и почему. Фельдшерица недоучившаяся. Что за блажь ставить ее на контроль? Аркаша – другое дело. Хоть и ледышка, а на ходу вникает, и, опять же, мужик, и в возрасте! А тут придут, сопли размалеванные, и себе контролировать…»

     Как это мудро, что людям не дано читать мысли, иначе помощница Вениамина Алексеевича ни за что не стала бы разговаривать со Скворцовым. Девица разыскала его в институтской курилке. Парочка коллег из соседних отделов, чадящих вместе со Скворцовым, едва не подавились окурками, сообразив, что незнакомая красавица (по их дальнейшим рассказам – настоящая фотомодель) пришла к Алексею. Их физиономии позабавили бы Скворцова, но в другое время. Сейчас настроение было не то. Алексей ждал от нее показушной деловитости или же плохо скрываемого недовольства. Но ничего подобного не случилось. Соня не стала ломаться, даже не сморщила носик от дыма дешевого табака в курилке, сама предложила пройтись по скверику неподалеку и угоститься мороженым. «Жарко», - обмахнулась она ручкой. Алексея тяготили институтские стены, он молча кивнул, и они направились к выходу.

     У дверей его лаборатории она придержала Скворцова, улыбнулась, указав на его халат, нелепый для прогулок по улицам. Алексей заскочил к себе, скинул халат и они вышли из здания. На углу Алексей купил даме мороженое, и они направились к скверику. Прохожие явно обращали внимание на его спутницу. В другой раз Алексей погордился бы, что шагает с эффектной женщиной, сейчас же чувствовал неловкость. Виной тому настроение, Соня на каблуках выше его сантиметров на десять, одет он буднично. А как обращаться к ней? Софья – чопорно, Соня – чересчур по-свойски, с отчеством – много чести, да и не знал он отчества. На его неловкие «Вы», «Сударыня», «Миледи», девушка сама предложила называть ее Соней.

     Мужчине нелегко признать в женщине умницу, спокойнее считать ее хорошей собеседницей. Соня не лезла с расспросами, позволяя Скворцову выговориться, лишь изредка уточняя неясные моменты. Оказалось, что она не чужая в медицине, помнит даже кое-что из латыни. Алексей, постеснялся спросить, какой ВУЗ она заканчивала. По кое-каким признакам догадался, что терапия ей хорошо знакома. Возможно, это было ее специализацией.

     Стереотип: красавица – обязательно пустышка, настолько силен, что Алексей не сразу сообразил, что к помощнице Вениамина Алексеевича это не относится. Он  внимательнее пригляделся к Соне, распознал в ней легкую толику иудейской крови. Все ясно – законы Менделя изучали. Древняя нация несла ген мудрости, а что касается внешности, то полукровки частенько оказывались писаными красавицами. По крайней мере, будучи юными.

     Алексей выговорился. С души прямо камень свалился. Посланница Вениамина Алексеевича успокоила его, заявив, что история с соседями не будет иметь продолжения. Возможно, Аркадий Львович и хохотал за глаза над страхами Скворцова, что обнаружат фермент в Генкиной крови. Соня же не стала издеваться над Алексеем, передав, якобы, слова Аркадия Львовича о перегруженности милиции бытовыми делами, о стереотипе мышления и слабом техническом оснащении. С ее слов выходило, что Любка заявление на мужа писать не будет, а Генка отсидит всего пятнадцать суток.

     - Хорошо бы его вытащить…
     - Если его сразу выпустить, то возникнут ненужные разговоры. Он же избил жену.
    - Нехорошо как-то. Мне думается, он не совсем виноват. Похоже это реакция на фермент.
     - Абстинентный процесс? Вроде похмелья? – высказала предположение Соня.
     - У Кромбаха на этот счет ничего нет. Может буйство Генки – это и есть признак абстинентности от фермента? Неловко как-то за Генку, может выпустить? … - с надеждой протянул он, словно от Сони зависела судьба непутевого соседа.

      Прежде тактичная Соня, неожиданно холодно заявила:

      - Пусть посидит. Полезно в воспитательных целях. А то возьмет за привычку руки распускать. И хватит об этом. Затеяв эксперимент с соседями, вы сами сделали из них подопытных кроликов.
      - Но я не хотел ничего такого …
      - Конечно, но не всякий эксперимент бывает удачным. Вы не просчитали последствий. Но они случились, и с этим придется жить. Соседей жальче, потому что они знакомы. А если бы испытания провели на незнакомых людях, студентах, например. Было б легче?
     - Ну, как сказать, - смешался Скворцов, - Мне кажется, реакция на препарат зависит от уровня культуры испытуемых. Надо еще много проверять, просчитывать побочные эффекты…
     - Надо их просто снизить. И все. Сама идея эликсира любви преступна и такие мелочи как небольшой стресс или аллергический насморк не принимаются в расчет. А вообще, Вы молодец, Алексей - неожиданно сказала она, но Скворцов не заметил в похвале одобрения, - Вы смогли дать хоть какой-то результат. Еще пара-тройка таких историй, убедят шефа. Только не затягивайте с этим. Вы не на академической работе, где чудеса творят не спеша.
     - Извините, - раздалось сбоку.

     Они обернулись на голос. Щеки Алексея охватил румянец. Их разговор прервал Миша, тот, что съездил по носу Скворцову, утверждая свое право на заведующую из гастронома. Того самого гастронома, где он недавно отоваривался дефицитом. Стоял Миша как-то кособоко, от прежней наглости не осталось и следа.

     - Слушай, друг, – он попытался уцепиться за руку Алексея. При этом лицо его смяла болезненная судорога, - Извини, что так вышло тогда. Ну, хочешь, ударь меня. Ударь.
     - Не надо, - отшатнулся от него Алексей, но Миша не отставал:
     - Прости, пожалуйста. Сглупил я. Ну, зачем тебе Тамарка? У тебя и так такая краля.
     - Ладно, ладно. Забыто. – Смутился Алексей, подхватив под руку Соню, потащил ее в сторону от неожиданного знакомца.
     - А Вы, батенька, ходок, – бросила Соня, - Надо учесть и держаться подальше.

     Она освободила локоть из руки Алексея и, ускорив шаг, направилась к выходу из скверика. Краска еще больше залила лицо Скворцова. Он не видел, но чувствовал, что девушка кривила губки. Иначе и быть не могло. «Смотрите, какие Мы, - в сердцах сплюнул Алексей, - И красавица, и умница, и мораль Нам не чужда. Сама, небось, другим местом у шефа зарабатывает. И не ломается. А передо мной рисуется, боже ты мой! Чтоб не скучала цыпочка, сунул Вениамин Алексеевич ее на контроль. А та и рада. Перед своими надоело выпендриваться - подайте свеженьких. Секретарша липовая»