Питер, карма, чижик

Съездила в Питер, привела в порядок свою карму.

- Я тут месяц назад плюнула косточку в горшок на подоконнике. Так у меня теперь лимончик там проклюнулся. Весь такой желтенький, пушистенький, ушки розовые…
- а лапки?
- не выросли еще…


Вечерние закоулки, поем "Туманы". Гулко, звонко, темно, улица будто в "Весне на Заречной.."
У меня есть человек-камертон. Он сейчас мой.
У камертона ко мне одно четкое требование: будь собой.
У меня к нему? Оставайся камертоном.
Что сложнее?


Пельменная, где-то.
- Вам соляночку с огурчиком?
- С огурчиком.
- А фасольку с грибочками в горшочке или на тарелочке?
- На тарелочке.
- А салатик с картошечкой?
- С картошечкой. И принесите, пожалуйста, счётик.


Секс – это продолжение разговора.
А может быть и начало.
А может быть и конец.
Последнее – предпочтительней.
А можно – вообще помолчать.


- У наших лаборанток на кафедрах столько кактусов растет возле мониторов, что это меня наводит на мысли!
- Какие?
- Пора текилу делать.


Вся гармония вселенной в этот момент сходится в одной, нашей точке – мы идем ночью по Петроградской стороне. Нет ветра, нет шума, нет людей, даже звезд нет, а могли бы. Нет ничего – мы одни в этом призрачном, искусном и искусственном городе – из моего сна.


Правильно-неправильно, красиво-некрасиво, подходит-не подходит к ситуации – я все время сверяю свою интуицию с камертонами. Лучше с одним в единицу  времени. Мы все камертоны друг для друга. Звук верен – отвечаем в тон. Нет – молчим. Думаю, много, долго, бесконечно. Чей я камертон?

Говорят ложь разъедает, как ржавчина. А, по-моему, не разъедает, а покрывает пылью. Скучным толстым слоем, под которым задремывают чувства, перестают шевелиться, замирают, а потом и умирают насовсем.
И ничто на свете не может волновать глубоко. Ты – черный металлический ящик, стоящий посреди пустыни – ни цветов, ни лестниц, ни коней, только долгий красный закат, бликующий на запыленных гранях. И песок.


Летний сад.
- Посмотри, здесь Ника, а вот здесь Аполлон.
- Ты уверен?
- Честно говоря, нет, но какая разница?
Серые деревянные ящики, красный гравий, лысые деревья, лавочка, никого народу.
Осень вроде.


Между нами – тонкая паутинка, нарушить ее невозможно, иначе мы разойдемся в разные стороны, замолчим и больше не вернемся. Паутинка из красоты, слов, намеков, неба, шпиля Адмиралтейства, момента. Это не любовь, не дружба – камертонность. Мы поем в унисон, а ноты у каждого свои…

Кафе Рубаи. Подушки, четвереньки.
- Никогда не думал, что увижу училку в такой позе.
- А я никогда и не собиралась в такую позу становиться. Но у меня болит спина, да еще этот кальян. Приходится тянуться. Черт, опрокинула чашку.
- Это не чашка, темень, это церемониальная посуда.
- Ценере… цемеро… тьфу. Ну и что? Я подушку обмочила.
- Хи-хи-хи…
- Чаем! И нечего тут хихикать, я филолог, что хочу, то и говорю. А ты вообще молчи, фудзияма.

 
«Дача» где-то в закоулках у Невского. Темно, разношерстные стулья, дым, круглые столики, иноязычная молодежь. Музыка все громче, народу – не протолкнуться.
Doors, медленное.
- Белый. Считай, что я тебя пригласила.
- О, считай, что я согласился.
Сидим за столиком. Еще один шот текилы.
- Хм, мадам, вы опять ведете!
- А зачем ты мне на ногу наступил?
- Это не я, это Женек.
- Так с кем я танцую!!??


- Чижик-Пыжик где ты был?
Где ты был все это время! Эй, не надо кидаться в него деньгами! Ах вы, невоспитанные дикари! Оставьте птичку в покое! Варвары.
И почему я никак до него не дотянусь, я хочу его погладить, он такой миленький…
- Ты сейчас упадешь!
- Не-а. Ты его щас подержишь, а я его щас поглажу…