Часть II. Пять с плюсом. Глава 7. Лиза Ершова

                Часть вторая
                "ПЯТЬ С ПЛЮСОМ"

                Глава 7.
                Лиза Ершова

    Лиза Ершова, сибирячка,  родилась и жила до переезда в Москву в Листвянке, на Байкале, недалеко от Иркутска, у самого истока Ангары.
    Отец, Виталий Тимофеевич Ершов, сын ссыльного професора Тимофея Мефодиевича Ершова, биолога. В тридцатые годы профессор Ершов работал вместе с академиком Н. И. Вавиловым. В конце 1940-го года был арестован за пропаганду  «фашистской науки» - так тогда лысенковцы именовали классическую генетику. Не сомневался, что это конец. Попрощался  с семьёй. Незадолго до того был арестован и приговорён к смертной казни его учитель, бывший президент ВАСХНИЛ, академик Николай Вавилов. Позднее высшая мера ему была заменена на 15 лет лагерей, но через три года опальный учёный умер в тюрьме. Профессор же Ершов отделался по сравнению со своим учителем легко – 3 года лагерей и бессрочная ссылка в прибайкалье. Жена с девятилетним сыном Виталием в 1944 году переехала к нему, чем продолжила столетней давности традиции жён декабристов, колония которых  в Иркутске и окрестностях была одной из самых многочисленных. Проживали  там Муравьёвы, Волконские,  Трубецкие,  Анненковы, Раевские, а Екатерина Трубецкая и похоронена  на территории Знаменского собора  в Иркутске.
     В Иркутске лишённому научных степеней и званий врагу народа Тимофею Ершову работы по специальности не было. Все генетические исследования в СССР были прекращены. С трудом удалось устроиться на Байкальской лимнологической станции в Листвянке, в шестидесяти километрах от города. Помогли друзья. Станция, а потом созданный на её базе институт, относились к Академии Наук, где професора Ершова ещё помнили. Конечно,  озероведение – не генетика, но всё же намного ближе к генетике, чем лесоповал. Знания профессора в области химии, физики и биологии очень пригодились при комплексном изучении экологии озера. Участвовал он и в создании музея Байкала. Однако заметных должностей не занимал и значительных научных публикаций не имел. Время было суровое. Коснулось это и его сына Виталия.
      Он очень хорошо закончил школу и три года подряд  подавал документы в университет, на биологический факультет. Трижды его не принимали. Просто его фамилия не оказывалась в списках. О причинах прямо не говорили, но намекали, что с его происхождением путь к высшему образованию закрыт. А потом его призвали в армию, на флот. Служили тогда подолгу. Вернулся он в 1958 году, взрослым, двадцатичетырёхлетним мужиком, с жизненным опытом, прекрасными характеристиками и военной специальностью гидроакустика. В Лимнологическом институте к тому времени уже появился кое-какой  исследовательский флот и Виталию нашлась работа на одном из судов. От своей мечты – стать биологом – он не отказался, поступил на заочное отделение, упорно работал и успешно университет закончил. К тому времени подоспела хрущёвская оттепель. Жертвы сталинского «культа личности», включая Николая Вавилова,  были реабилетированы, но сама генетика ещё официально отвергалась. Наконец после ухода Хрущёва в 1965 году, Лысенко был смещен со всех постов,  и запреты на генетику окончательно сняты. Генетиков не хватало. Василий Ершов в 33 года защитил кандидатскую, в 35 лет докторскую. Его приглашали в Иркутск, в Новосибирск, но он никуда уезжать из Листвянки не хотел. Такой притягательной силой обладает это место. В Листвянке, неподалёку от  филиала Лимнологического института, в светлом бревенчатом доме с окнами на озеро, сложенном из вечной лиственницы, жили его родители. В Листвянке он встретился со своей будущей женой.
     Мать Лизы, Клавдия Семёновна, – коренная сибирячка. Листвянку, как и Иркутстк, основала казаки.  Впервые поселок, получивший своё название по многочисленным произрастающим в окрестностях лиственницам, упоминается во второй половине XVIII века. Сначала тут было зимовье, потом почтовая станция, позже - водная переправа через Байкал. Некоторые её предки были из  приангарских староверов, высланных в прибайкалье  ещё в  18-м веке. Иркутская летопись сообщает: "Сего 1756 г. пришли в Иркутск польские старообрядцы для поселения их за Байкалом». Большинство из них поселились в забайкалье, где так и живут отдельными поселениями, сохраняя свою веру и уклад жизни. Некоторые семьи осели в приангарье, но потом, хотя это для старообрядцев и не свойственно,  в силу немногочисленности, перемешались с потомками казаков и обрусевшими бурятами. Старинный, иркутский старообрядческий храм  был разрушен в 1937 году. Долгое время в городе не было и общины, свою веру старообрядцы сохраняли в семьях, передавая из поколения в поколение.
      Дед Лизы по материнской линии, Семён Васильевич Брагин,  был судовым механиком в рыболовецкой артели. В свободное время охотился. Знал очень много о Байкале и был хорошим рассказчиком. Заработки на флоте тогда были хорошие и его дети могли учиться. Дочка, Клавдия, будущая Зинина мама, закончила педагогический в Иркутске, стала учительницей русского языка и литературы, а потом и директором Листвянской школы. Сын, Василий, Лизин дядя, закончил судостроительный техникум и работал на верфи бригадиром, а потом мастером. Собирался учиться дальше, но всё время что-то отвлекало – то женитьба, то дети, то хозяйство, то охота.
      В начале мая 1958 года, как обычно, Клава приехала на выходные домой. Вообще-то во время учёбы она жила в общежитии педагогического, на окраине Иркутска. Ездить каждый день из Листвянки на занятия было далековато. Выходные в тот раз получились длинные, так как совпали с майскими праздниками.  В соответствии с планами Высшего начальства, в это же время домой в Листвянку, после четырёх лет срочной военной службы на Северном Флоте, вернулся демобилизованный моряк Виталий Ершов.
      Надо сказать, что до призыва в армию, он какое-то время работал на судоверфи, в бригаде, где бригадиром был родной дядя Лизы, Василий Брагин. Семью «академика» - так местные звали за глаза профессора Ершова, в посёлке уважали. Василий, как старший, оберегал юного Витю, как он его звал, от излишнего внимания, мягко выражаясь, пьющих товарищей по бригаде. Сам Василий Семёнович был человек строгий. Не курил. Выпивал умеренно. Виталик много раз бывал у Брагиных в доме, когда собиралась вся семья, видел там, а так же и в школе, Клаву, но никак не выделял её из прочих поселковых малолеток. Да Клава и выглядела моложе своих лет и, кроме того, не старалась привлекать парней.
      Когда Виталий вернулся с флота, Ершовы, перенявшие сибирские традиции, пригласили на пир друзей, соседей, товарищей по работе, в общем чуть ли не пол-посёлка. На столе были все байкальские деликатесы: копчёный, солёный омуль, пельмени с омулем, уха из омуля, шашлык из омуля – «омуль на рожнах».  В других домах подавали ещё браконьерного отлова  байкальского осетра, которого потом занесли в Красную книгу, но в доме Ершовых такой рыбы не водилось. Пришла со своими и Клава. К тому времени она заканчивала третий курс педагогического, повзрослела, расцвела и, как говорится, «пришла пора, она влюбилась». Да в Виталия тогда и трудно было не  влюбиться. Слишком отличался он и от поселковых ребят и от её товарищей по институту. От него исходила спокойная сила уверенного в себе, доброго человека. Ну и конечно рост, осанка, клёши, тельник, бескозырка с ленточками, начищенная медь... Но и Клава сильно изменилась и очень похорошела. Три года вдумчивого изучения любимой русской литературы сильно развили её. На неё не только было приятно смотреть, с ней было интересно разговаривать. В общем, осенью играли свадьбу. А потом она на год ушла  академический отпуск, потому что в июне 1959- го года них родилась двойня – дочь Елизавета и сын Артём.
    Сын, выросший на берегу сибирского пресного моря и великой реки, с детства хотел стать моряком, как отец в молодости, и стал им. Арнём закончил мореходку и служит на огромном ледоколе, который в навигацию проводит корабли по северному морскому пути.
     У дочери рано проявились способности к точным наукам. В школе она была отличницей, хотя не занудой.  С ровестниками Лиза дружила, но хотела стать астрономом. Над Листвянкой очень чистое небо и она могла часами одна смотреть на звёзды, поднявшись на какую-то высокую точку, камень Черского, например, а потом читать об увиденном всё, что удавалось достать. Дед, отец и мать помогали её в этом.
     В 1965 году с профессора Ершова сняли опалу, вернули все учёные степени и звания и пригласили вернуться в Москву, но он отказался. Слишком сросся он с сибирской землёй, чтобы в 60 лет вновь начинать работать в столице. Тогда ему дали квартиру в Иркутске и он ещё долго преподавал в Иркутском университете.
     Виталий с семьёй остался жить в родительском доме в Листвянке.
     Лиза закончила школу с золотой медалью и в 1976 году уехала поступать в московский университет. Меньшего она не хотела.  Когда Лиза уезжала, на вершине горы за Листвянкой уже вовсю строилась, внешне похожее на огромную буквы «Л», здание Байкальская астрофизической обсерватории.   Большой солнечный вакуумный телескоп был смонтирован  там где-то в 1980-м.
     Уезжая, Лиза мечтала вернуться сюда работать, но, попав в Москву, поняла, что ни в каком другом городе жить не хочет. Листвянка осталась прекрасной сказкой, где жило детство. Столица стала реальной взрослой жизнью, но очарованной Сибирью она осталась навсегда.
      Родные мягко предлагали Лизе рассмотреть и другие варианты, поближе. Огромный, незнакомый ей город. У неё нет житейского опыта. Хорошие университеты есть и в Сибири. Но Лиза проявила твёрдость. Только Московский университет и никак не меньше. Ей было в кого быть сильной. Мама с бабушкой волновалась, а отец с дедом и брат негласно одобряли. Артём сам уезжал учиться мореходному делу в другой город.
     У крепкого не по годам, семидесятилетнего професора Ершова ещё оставались в Москве некоторые друзья, коллеги и ученики, с которыми он поддерживал отношения.
На время экзаменов Лизу согласились приютить и поопекать профессор Юрьев, который жил вдвоём с женой  в большой трёхкомнатной квартире на Ленинском. У их сына была своя семья и он уже давно жил отдельно, а больше детей у них не было. Професор работал в Институте Генетики Академии Наук и преподавал МГУ. Просьбу сибирского друга они восприняли с искреней радостью, потому что вдвоём с женоой им было скушновато и заботиться было не о ком.    
    Лиза прощалась с Листвянкой. Спустилась к старой пристани. С наступлением весны в Листвянке к запахам моря примешивается запах свежесрубленного дерева. С тёплого деревянного длинного причала в прозрачную воду Байкала можно смотреть бесконечно. Вода настолько чистая, что автомобилисты доливают её в аккумуляторы, вместо дистиллированной. Дно резко уходит вниз. Но в ясный день и на многометровой глубине видно, как в блюдце. Тени полупрозрачных, парящих в невидимой воде реликтовых  рыбок-голомянок. Тела словно из розово-белой промасленной  бумаги. То ли  узкие китайские фонарики, то ли леденцы. По крутой тропе поднялась на Камень  Черского. Оттуда были видны белые вершины далеко на юге за озером, внизу – исток  Ангары с Шаман-камнем, за ним - порт Байкал. Вспомнилась бурятская легенда о дочери Байкала Ангаре, Енисее и Шаман-камне. Могучий  старик Байкал любил и берёг свою единственную красавицу-дочь Ангару. Та полюбила юношу Енисея. Когда Байкал заснул, Ангара бросилась к любимому.  Проснулся отец, всплеснул волнами, ударил по горе, отломил скалу и бросил вслед убегающей дочери. Если Байкал вновь разгневается, то сорвёт Шаман-камень и вода зальёт всю землю. Как наивно и как красиво! Вот и она теперь уезжает...
     Направо – Ангара, налево – пристань, судоверфь, посёлок, Свято-Никольская церковь. Оттуда было хорошо видно, что Листвянка – только узкая полоска жилья вдоль берега озера. Такая маленькая. Но Лиза не дала себе размякнуть. Её ждала Москва. А домой она ещё вернётся, но учёным, со столичными дипломами и будет работать в новой обсерватории, которая к тому времени будет построена и оснащена по последнему слову науки и техники. Всё будет очень, очень хорошо!
       Москва Елизавету ошеломила ещё из иллюминатора самолёта. Она конечно знала, что Москва – большой город, но что бы настолько большой! Потом дорога на машине от Внукова. Потом широкий, парадный Ленинский проспект. Огромный, многоэтажный дом с высоченными потолками и лифтами. Лиза была ошарашена, увлечена и очарована этим городом. В общем это была любовь с первого взгляда и, как оказалось, навсегда.
     Лиза была настолько уверена в себе, что к экзамену практически не готовилась, больше гуляла по улицам, ходила в кино, ела мороженое. Ей же, как золотой медалистке, нужно было здать только один предмет. Она выбрала физику, в которой, по её мнению, была сильнее. Вопросы оказались неожиданно для неё трудными и она не прошла. У неё ещё оставался шанс сдать все экзамены вместе с обычными абитуриентами, но Лиза так расстроилась и смутилась, что сдала слабо, а сочинение написала вообще на тройку, потому что совсем не готовилась по литературе. Баллов недобрала и по конкурсу не прошла. Заступничество профессора Юрьева оказалось бесполезным.
     Это был тяжёлый удар по Лизиному самолюбию. Она представляла как будет возвращаться назад в Листвянку из аэропорта по иркутскому тракту. Сначала будет видна метеостанция. Дальше, за поворотом шоссе, у речки Каменушки – филиал Лимнологического института и музей Байкала.  Недалеко их дом. Близкие не покажут вида, что расстроились. Будут обадёживать, успокаивать. Нет. Так домой она возвращаться не хочет. Лиза решила остаться в Москве и поступать на следущий год. Она станет студенткой МГУ и москвичкой!
     Сначала  хотела найти какую нибудь работу с общежитием, но Юрьевы её не отпустили и помогли поступить на десятимесячные подготовительные курсы при МГУ. Лиза не хотела жить за чужой счёт, поэтому устроилась по утрам работать на почте, а вечерами мыла посуду в столовой.  Днём серьёз училась. На следующий год экзамены она сдала хорошо и её приняли, дали общежитие и стипендию. Началась её студенческая жизнь.
     Лёгкие веснушки, которых она стеснялась. Немного скуластое, милое лицо. Русоволосая, завитки у висков и «случайная» прядь надо лбом на солнце отдают в медь. От природы правильной формы густые, узкие брови и словно подведённые, длинные ресницы. Яркие, голубые глаза. Глубокие, спокойные, чистые, как вода в спокойном Байкале, они темнеют и излучают электричество в редкие минуты, когда Зина не может справиться с собой, сердится или увлечена каким-то спором.  Но «буря над Шаман-Камнем» никогда не бывает долгой. Ей не нужна  помада – достаточно слегка прикусить губы и они становятся яркими. Фигура лёгкая, всё на месте, но без излишеств.