Мудрость нашего времени

Рассказ с двумя предисловиями

Посвящается Елизавете Антоновой, о которой и, можно сказать, с которой написан сей рассказ...

"Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя  вещь; оно или служит объяснением цели сочинения,  или  оправданием  и  ответом  на критики. Но обыкновенно  читателям  дела  нет  до  нравственной  цели  и  до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что  не  понимает басни, если в конце ее на находит нравоучения. Она не  угадывает  шутки,  не чувствует иронии; она просто дурно  воспитана.  Она  еще  не  знает,  что  в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может  иметь  места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит  неотразимый и верный удар.  Наша  публика  похожа  на  провинциала,  который,  подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих  к  враждебным  дворам,  остался  бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство  в  пользу  взаимной нежнейшей дружбы"
Михаил Лермонтов. "Герой нашего времени"

Конец 20 и начало 21 века - время очень сложное, загадочное и полностью не поддающееся изучению. И вовсе не потому, что мы, современники, живем в эту эпоху и не можем хотя бы частично абстрагироваться от нависающей над нами реальности (в сущности, это не такая уж и тяжелая задача - с ней успешно справлялись мыслители разных времен), а потому, что это время перестало быть единым организмом, в котором доселе универсальная и целостная мысль распалась на атомы, породив так называемый плюрализм мнений. Плюрализм, с одной стороны, хорош тем, что допускает различные трактовки того или иного события и не отправляет оппозицию на костер, но с другой стороны, плюрализм развил в человеке скрытое и неосознанное пренебрежение чужой точкой зрения. Другими словами, туча мнений с присущем ей дождем слов и градом мыслей, так и остается тучей, не преобразуясь во что-то ясное и отчетливое, а все потому, что ни дождь, ни град в конечном итоге до земли, то есть до слушателя, не доходят. И вот в это "глухое" время, когда вокруг никто никого не слышит, очень трудно уловить волну общественного мнения, общественных тенденций или еще чего-нибудь общественного, если оно, конечно, существует. А оно - общественное - скорее всего, уже мертво. Так сказать, "вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия". Публичную жизнь заменила жизнь личная, частная. И если как-то и можно охарактеризовать наше время, то именно так - как частное время. Закончился 19 век, век зарождения всемирных идеологий, закончился и век 20, век войн и сражений этих идеологий, настало время переживать прошлое и зажить спокойной, тихой жизнью. Не надличностной какой-нибудь, а самой, что ни на есть, личной, которую невыносимо тяжко объяснить, проанализировать и понять. Пожалуй, этим занимается только психология, но, поскольку эту высокую науку осквернили такими именами как Фрейд и Юнг, то уже и ей доверять нельзя. Остается единственное лекарство - описание этой частной жизни, с чем может справиться исключительно литература.

-------

Лиза пришла из института и устало повалилась на кровать. Сейчас ее преследовали совершенно определенные мысли: "когда же все это кончится?" Но кончаться это пока не собиралось... В институте она упорно отдавалась учебе и старалась ни в чем не запаздывать. Как только на горизонте маячила новая и свежая идея, Лиза немедленно за нее ухватывалась, словно изголодавшись по умственной пищи. Однако, пищи этой было наперечет - окружающие ее подруги были до того скучны, что порой Лиза, забывая о всяком этикете, вставала и молча уходила от них. Да, в общем-то, и подругами они были лишь в кавычках, не более того. Мальчишки же ее не интересовали: все они были увлечены весной и, под натиском гормональных изменений, видели в девушках только объект своих любовных притязаний. А уж Лиза была самым лакомым кусочком. Что и говорить, она была красива, грациозна и обаятельна. Ее обаяние распространялось даже на учителей, которые, совершенно не задумываясь, ставили ей "отлично" на всех экзаменах. На самом же деле это и угнетало ее: Лизу воспринимали через внешние качества, видя в ней героиню ночных фантазий, девушку случайных связей и, что там греха таить, просто объект сексуального желания. Впрочем, если она и была героиней - настоящей героиней, в подлинном смысле этого слова, то не чужих снов, а нашего времени. Да, героиней нашего частного времени. И геройство ее заключалось отнюдь не в том, чтобы противопоставлять себя другим - как это было в героические цезарьские или наполеоновские времена, - а в том, чтобы с этими "другими" пребывать в гармонии, переживать вместе с обществом муки, болезни и кризисы. А, как известно, когда общество находится в глубоком кризисе, не экономическом, разумеется, а духовном, то, право слово, и герой неизбежно страдает в лихорадке. Такова была и наша бедная Лиза.

Она смотрела на потолок, вероятно, пытаясь мысленно прочертить какую-нибудь линию и зачеркнуть ей навязчивую мысль, которая не давала ей покоя. А мысль эта, главная и всепоглощающая, была о прошедших днях, месяцах, а быть может и годах. Надо сказать, Лиза никогда не чуралась компаний, обществ, культурных походов с коллективом - в этом смысле она, конечно, не была закрытым человеком, - однако, чаще всего эти времяпрепровождения не приносили ей удовольствия, и, как результат, она уходила в изоляцию. Бывало, впрочем, подойдет к ней парень, спросит "что случилось? почему тоскуешь?" и уже казалось бы заинтересует ее, но последующие "а может выпьем по чашечке кофе? а можно я тебя провожу домой?" разбивали ее надежды в пух и прах. Ее мучительно томило такое отношение к себе: парни в ней не видели того, что она видела в себе сама, они жаждали ее внимания, но, добившись его, совсем не слушали Лизу, предпочитая переходить сразу к делу (попыткам наладить телесный контакт). С какого-то момента она даже задумалась, а существует ли в этом мире парень, который, оставаясь самим собой, не притворяясь, как остальные, мог бы полюбить ее такой, какой она являлась в душе: хрупкой и ранимой, с одной стороны, и стойкой и отважной, с другой.  Но таких не находилось. Лиза, начитавшись классической литературы, мечтала ощутить что-нибудь особенное, что-нибудь приблизительное к той утонченной любви, которую испытывали, например, Ромео и Джульетта. Но ничего истинного она вокруг не находила: все парни копировали свое поведение отнюдь не из романов, а скорее из голливудских фильмов - один, насмотревшись боевиков со Сталоне, накачал себе пресс, бицепсы, но совсем позабыл накачать себе мозг, другой, безумно влюбленный в комедии, подражал Джимму Керри, что вызывало, несомненно, противоречивые чувства, а третий и того хуже - под влиянием мистических триллеров увлекся магическими практиками и ушел в себя (а может и в параллельный мир, этого уже никто не знает). Все они были как один - пародия. "Уж не пародия ли он?" - порой рассуждала Лиза о современном мужчине. Нет, их не было, как и не было любви, как и не было подруг. Был один настоящий друг - Михаилом звали, - с которым было интересно, познавательно, но на этом, видимо, круг близких людей и заканчивался.

После легкого и бодрящего сна, Лиза открыла глаза и посмотрела на часы - это были старые настенные часы, которые остались в память об умершей бабушке, - они показывали 6 часов вечера. "Что это я залежалась?" - пробежали мысли в ее голове. Лиза подошла к компьютеру, открыла электронную почту и принялась внимательно ее читать. На самом деле она искала всего одно письмо, действительно волновавшее ее в эту минуту - письмо от знакомого режиссера Николая Н. Он пригласил ее принять участие в съемках его нового фильма, и Лиза с удовольствием согласилась. Мотивов было несколько: и бегство от скучной действительности, и безмерная тяга к искусству, и все-таки первая роль в фильме, причем, роль главная. Найдя долгожданное письмо, она открыла его и начала читать: "Доброго времени суток. Это Николай Н. тебя беспокоит. Присылаю тебе сценарий нашего фильма под названием "Жертвоприношение". Перед тем, как ты начнешь читать сценарий, я хотел бы сказать несколько слов о главной героине, чтобы ты, так сказать, прониклась ее духом. Сразу хочу предупредить - сценарий писался тяжело и болезненно, ибо для того, чтобы описать современную женщину в современном мире и в отношениях с современной мужчиной, мне пришлось не спать две ночи. Я просто физически не мог сомкнуть глаз, раздумывая над сценарием. Ведь что девушка в современном мире? В сущности, ничто, придаток мужчины, его рабыня. Ее не признают, ей не придают особого значения, но ее любят, когда того хотят. А почему? Да потому что без женщины не возможен этот мир, как не возможно искусство без красоты. Я рассказывал тебе свою концепцию мироздания? Даже если повторюсь, скажу: я не исключаю, что человек мог произойти от обезьяны, и, вероятнее всего, произошел. Более того, если посмотреть на многих нынешних мужчин, то в этой мысли можно еще более укорениться. Однако есть и то, что создал сам Бог для нашего мира. Посмотрев на свое творение - природу, облака, обезьян и мужчин, произошедших от обезьян, он понял, что этому мире не хватает красоты. Как настоящий художник Бог решил придать красок картине, создав женщину, как воплощение божественной идеи прекрасного и гармоничного. Но тут, разумеется, есть одно Но, и оно связанно с разумом или, если хочешь, умом. Мужчина, развиваясь, преобразуясь из обезьяны в человека, проходил определенные биологические стадии. Прогрессируя от простых форм к сложным, мужчина тренировал свой мозг, который также проходил стадии эволюции, и в результате стал хозяином мира. Можно ли отсюда утверждать, что мужчина умнее женщины? Нисколько! Если Бог хотел создать что-то совершенное в этом мире, то почему же он мог позабыть об уме? Наоборот, красота не существует без ума, в этом ее, прости за каламбур, и красота. Просто мужчина оказался хитрее и по вполне объяснимым причинам - поскольку он создавался в лоне природы, то и, соответственно, воспитывался в духе естественных законов: выживает сильнейший. Девушка же, сотворимая по Божественной воле, чистая и безупречная по своей сущности, о конкуренции по большому счету не знала ничего, а потому прогнулась под изменчивый мир. Сейчас же по-прежнему сохраняется этот закон: властвует тот, кто хитрее, а не умнее, а значит мужчина. Однако, если раньше, мужчина и женщина еще создавали иллюзию гармонии в этом мире, то в наши времена эта гармония разрушена окончательно, причем по вине самого мужчины. Такое ощущение, что процесс эволюции пошел наоборот - мужчина начал деградировать и постепенно превращаться в обезьяну. В таких условиях девушке, конечно, непросто. Она обязана подстраиваться под мужчину, а иначе никак. Умная женщина может сойтись исключительно с мужчиной умнее ее или таким же умным, как она, но никак не глупее, в противном случае девушка остается одна. В обществе же глупых мужчин, женщина неизбежно глупеет, чтобы хоть как-то адаптироваться к реальности. Но как же быть с теми, кто этого не хочет? Как же быть с умной девушкой, которая не желает соглашаться с духом времени? Что ее ждет? Вот именно о такой девушке пишу я."

"Занятно, именно такую девушку я и желала бы сыграть". Лиза на одном дыхании прочитала сценарий - где-то может быть не соглашаясь по мелочи, где-то концептуально, - но в итоге приняла историю как свою, родную, как то, что виделось ей во сне с самого детства. Словно заразившись какой-то неизлечимой болезнью, она с нетерпением стала ждать завтрашнего дня - первого дня съемок, дня, когда чистое искусство ворвется в ее жизнь. Ей казалось, что наконец-то она обрела второе дыхание жизни, причем жизни не этой, реальной, а той, потусторонней, жизни в искусстве, творчестве. Она уже не могла думать ни о чем другом - ни о об институте, довольно скучном и утомительном, ни о каких-то важных делах, хотя ничего важного она и не делала, ни даже о своем друге Михаиле, который давеча пригласил ее в театр на "Три товарища". Она любила Ремарка, искренне и упоительно, но сейчас ее никакой Ремарк не мог отвлечь от подлинного творческого дела. Следующим же вечером она решила отказать ему, но так и не дозвонилась.

Тем временем возле условленного места встречи режиссер Николай Н. ожидал своих актеров и свою съемочную группу. Он спешно передавал им сценарии с переправленными предложениями, подчеркнутыми фразами и, словно сумасшедший, ходил из стороны в сторону, как будто это был фильм всей его жизни. К нему подошел Антон - статный и красивый парень, играющий одну из главных ролей, и спросил, почему же в конце фильма ему приходиться умереть. "Так надо", - твердо и уверенно ответил режиссер, полагаясь на свою гениальную интуицию. На самом же деле задумка режиссера была чрезвычайно проста, но не всеми улавливаема. Суть истории заключалась в следующем: умная и обольстительная девушка по фамилии Печорина - тут, разумеется, не обошлось без отсылов к Лермонтову, - встречается с красивым парнем по имени Аполлон. Имя Аполлон тоже не случайно. Режиссер, решив воспользоваться ницшеанской аллегоричностью, в имя "Аполлон" вложил то самое аполлоническое начало - пластичное и монументальное, одно из начал греческой культуры. И поэтому Аполлон в картине должен был олицетворять собою одну из сторон древней красоты, а именно внешнюю ее часть. Сюжет картины такой. За Аполлоном бегают девушки, каждая из них готова растерзать его на кусочки, но он верен одной - Печориной, которую любит, пусть и безответно. Печорина же позволяет себя любить, надеясь, что и та благородная любовь, воспетая Аполлоном, когда-нибудь придет и к ней. Однако проходит время, а любви все нет. И не потому, что Аполлон так плох, - на самом деле он мечта всех женщин, - просто Печорина не способна найти желаемого, а желаемое слишком высоко для такого низкого мира, пусть и лучшего из миров. Кроме того, она понимает, что в некотором смысле переросла его. Что она продолжает развиваться, а он стоит на месте. В результате она c каждым разом все болезненнее воспринимает их встречи, наблюдая страдания Аполлона. Мысль о расставании подкрадывается незаметно, однако она всячески пытается с ней бороться, но напрасно. Понимая, что своим решением она "убьет" Аполлона, Печорина впадает в исступление. Мучительно и тревожно, они ищет ответы, но не может их найти, и тогда спаситель приходит к ней. Да, в буквальном смысле этого слова. Ей снится Бог, который указывает ей  истинный путь. "Но что я должна сделать?" - спрашивает Печорина. "Убей его, и ты облегчишь его страдания", - отвечает Бог. "Но как же? Я не могу убить!" - с негодованием прокричала она. "Ты должна. Иначе он вечно будет мучиться при жизни". И тогда Печорина решает отравить Аполлона при следующем свидании, добавив яда в его вино. Аполлон, выпив отравленное вино и ощутив наступление смерти, произносит последние слова, смотря Печориной в глаза: "Спасибо!"

Антон вновь подошел к режиссеру и настоял на своем:

- Я все-таки не понимаю. Зачем ей убивать меня? Такого не бывает, даже по любви. Впрочем, ладно, пусть убьет, но почему тогда я "спасибо" говорю? Что за чушь? В жизни не так! Не верю!
- А искусство и не должно подражать жизни, - ответил режиссер, - это жизнь пародирует искусство. Понимаешь, во всяком творении должно быть недосказанное, зашифрованное и, если угодно, сакральное. Фильм не зря называется "жертвоприношение". В сущности, я использую мысль датского философа Кьеркегора об уровнях жизни: чувственном, этическом и религиозном. Религиозный, как ты понимаешь, самый высокий. Так вот, Кьеркегор, поясняя свою теорию, приводил в пример поступок Авраама. Если бы Авраам, узнав, что ему придется принести в жертву Богу своего сына, отказался бы и пощадил Исаака, то он бы поступил как чувственный человек. А это самый низкий уровень. Если бы Авраам покончил жизнь самоубийством, оставив, таким образом, сына не тронутым, то он поступил бы как должно, то есть как человек этический. Это более высокая стадия, но не самая последняя. А последнюю - религиозную - мы читаем в Библии, где Авраам пренебрегает рассуждениями о жалости, долге и уповает исключительно на веру в Бога.
- Но, извини, - не соглашался Антон, - Бог в итоге спас Исаака. А Аполлон у тебя погибает.
- А это, простите, дух времени, в котором мы живем. Все, что тебя окружает сейчас, регламентировано и узаконено. Даже твое право на жизнь. Однако в этом правовом порядке человеку предоставлены не все права. О некоторых просто не говорится, их стараются замолчать. Например, право на смерь. А знаешь почему? Потому что это право есть только у Бога. И он дает это право Печориной.

На улице смеркалось. Съемочная группа была в сборе. Лиза, по обыкновению, стояла в стороне и читала сценарий. И дело было вовсе не в том, что ее окружали совершенно незнакомые личности - она не сторонилась случайных или намеренных знакомств, - а в том, что в данную секунду, в этот миг ее не интересовало ничего, кроме съемок. "Если бы этого фильма не было, его следовало бы выдумать" - подумала Лиза, завороженная чтением. Она была вся, натурой своей, душой и духом, в этой картине, словно подверженная "синдрому Стендаля". Правда, это была некая ипостась "синдрома Стендаля" - в данном случае Лиза переносилась не в картину, изображенную на холсте, а на кинопленку, еще не отснятую, но вполне осязаемую в воображении. Вместе со съемочной группой Лиза приехала в ресторан, где предполагалось отснять первую сцену. Она села за стол и стала разглядывать по сторонам, остановив взгляд на режиссере.

- Итак, мы снимаем первую сцену, - начал он. - В ней Аполлон впервые почувствует дистанцию между собой и Печориной. Можно сказать, наитием ощутит ее отсутствие. Ну, как еще сказать... Как будто она сидит с ним рядом, а на самом деле ее нет. Всем понятно?
- Мне понятно! - громко ответила Лиза.
- Раз тебе понятно, стало быть, все пройдет успешно. Готовимся...

Настроившись и схватив за горло свои эмоции, Лиза приготовилась к съемкам. Вдруг напротив нее сел Антон, воплощавший с себе все самое лучшее от мужчины. Режиссер Николай Н., в этом смысле, умел выбирать актеров. Антон говорил милые и ласковые слова, умолял ее остаться еще на некоторое время, ведь каждая секунда, прожитая с ней, бесценна, но она отвергала все комплименты в свой адрес, будто не не замечая их. Все, как по сценарию, однако чего-то не хватало в этой игре, как будто было все не по-настоящему, и это отлично понимала сама Лиза. 

- Стоп! Стоп! - проговорил режиссер. - Лиза, что с тобой? Ты не заболела?
- Нет, нет, просто сегодня что-то настроения нет... Извини, может в другой раз?
- Хорошо, как скажешь. Все свободны. - крикнул он и, подойдя поближе, шепнул ей на ушко, - Все должно быть идеально! Если кто-то нездоров, то лучше снять в другой день, чем снять плохо и потом демонстрировать фальшь на экранах. Так что давай, отдыхай. Я надеюсь на тебя.

Откровенно говоря, они и сама понимала, что не справилась с ролью, и прекрасно осознавала почему.

- Лиза, так вас зовут? - подошел к ней Антон.
- Да, это мое имя. - смущенно ответила она.
- А меня Антон зовут, приятно познакомиться.
- Мне тоже...
- Что-то ты невесела. По-моему все хорошо прошло. Пусть и не отсняли, зато познакомились. В будущем уже не будет никаких стеснений!
- Да, пожалуй, так. - робко говорила она. - А ты... ты отлично сыграл. Очень естественно.
- Знаешь, для меня это было проще простого. Меня потому и взяли на роль, что почти и играть-то не придется. У меня в жизни уже так случалось.
- И чем же закончилась ваша история? Она попыталась отравить тебя?
Антон улыбнулся:
- Не совсем так. Все банально - она кинула меня. Мне, конечно, тяжело было первое время, я даже хотел броситься с моста, но меня спасла сестра, познакомив с одним батюшкой.
- А вы были в церкви? - заинтересовалась Лиза.
- Да, теперь периодически посещаю. Сейчас это единственное спасение от жизненной суеты.
- А по тебе, Антон, сразу и не скажешь, что ты вот так нацелен покорить духовные высоты.
- В этом вся и проблема. Во мне видят только обложку.
- Знакомое чувство... - пробормотала Лиза.
Антон внимательно посмотрел на нее и, обнаружив тоску в глазах, сказал:
- Что это ты приуныла?
- Нет, нет, просто призадумалась.
- Это очень ценное качество в наше время. - пошутил он.
- Да, ты прав. - улыбнулась она в ответ.
- Послушай, раз уж мы перешли на "ты", я, как джентльмен, не могу отпустить тебя с пустыми руками. - Антон отошел в сторону и быстро прибежал с розой, словно заранее приготовленной для случая. - Возьми. И ничего не говори. Это мой долг, как мужчины - дарить девушкам цветы.
- Ммм... Хорошо. - ответила Лиза и попрощалась с ним. Она сделала шаг вперед, точно желая что-то сказать ему во след, но слова, как нарочно, не хотели вырываться наружу. Не найдя иного выхода, она молча встала на месте, проводив уходящего Антона одиноким взглядом.

Дома ее ждал горячий кофе и теплая ванна. Но ни то, ни другое не помогли ей расслабиться. Все было тщетно: из головы никак не вылезал Антон, настоящий, неподдельный, как чистое явление, яркое и ослепляющее, в этом мрачной и серой среде. Положив подаренную розу на комод, она подумала: "Что же это? Неужели я нашла?" Она посмотрела на старые настенные часы, которые показывали, что наступил вечер, и, словно в приступе вдохновения, подошла к письменному столу. Надо признаться, в этот раз часы шли как-то медленно, искусственно тормозили, словно давая Лизе время обдумать каждую строчку своего нового творения. Стихотворение получилось таким:

И день за днем не успеваю на минуту,
И в след тебе смотрю, на миг дар речи потеряв...
И крикнуть хочется: "Постой! Послушай!"
Но отвернусь, потупив в землю взгляд.

("За тебя" Елизавета Антонова (с))

Поставив точку, она заснула - так, как засыпают трудяги после физически изнурительного дня. Она же была истощена духовно, будто целиком и полностью отдавшись написанным строчкам. Перед тем, как закрыть глаза, она в последний раз представила образ очаровательного принца - в последний потому, что уже на утро этот образ испарился, точно его и не было. Точно не было ничего - ни встречи, ни розы, ни стихов; все растаяло в тумане очищающего сна.

Наступило утро. Лиза выглянула в окно и вдохнула в легкие свежий воздух. Все, что сейчас ее окружало, вызывало умиление и искреннюю симпатию. Деревья за окном, горячий кофе, листок бумаги, исписанный стихами и часы... Лиза присмотрелась и обнаружила, что часы начали заметно отставать. Их ритм замедлился, причем, замедлился сознательно, демонстративно. Внезапно зарождавшуюся глубокую думу перебил звонок по телефону.

- Слушаю вас. - нахмурилась Лиза. Очевидно, она не ждала звонка в этот час.
- Привет, это Антон. Меня просили передать, что съемки будут завтра.
- А.. Хорошо, Антон, спасибо, я буду готова...
- Постой.. И еще... Если ты не против, может увидимся сегодня? Я бы с удовольствием пригласил бы тебя на чашечку кофе.
- Нууу... - задумалась Лиза. Вообще-то у нее уже не было никакого желания встречаться. И дело тут было вовсе не в Антоне. Видимо, наваждение действовало на Лизу ровно день, и трудно сказать почему. Возможно, оно - наваждение - было слишком слабо, а возможно, сама Лиза была сильнее всяких наваждений, что даже внезапная вспышка нежности не переросла во что-то более значимое, так и оставшись вспышкой. Однако, чем черт не шутит? Почему бы и нет? Какой резон отказываться от приятной встречи, тем паче, что Антон был ей действительно приятен, хоть больше и не вызывал того чувства, которое принято называть любовью. - Конечно, давай. - взвешенно проговорила она в ответ.

Вечером того же дня они пересеклись в центре и зашли в первое попавшееся заведение. Как выяснилось затем, они не прогадали. Лиза сидела напротив Антона и с глубокомысленным видом смотрела в окно.

- Ты чем-то взволнованна? - заботливо произнес Антон.
- Да нет. Что ты? Просто у меня бывают такие минуты... как тебе сказать... когда я вроде здесь, а на самом деле меня здесь нет. Только не обижайся, просто это как-то само собой получается. Не намеренно.
- Я тебя понимаю. У меня такое бывает в церкви, когда я молюсь.
- Хм... Скажи, а что для тебя значит вера? Какая она?
- А почему тебя так волнует этот вопрос? - иронично переспросил Антон.
- Дело в том, что я эту веру потеряла. К сожалению, уже давно. Веру в жизнь, я имею в виду. Все как-то бессмысленно, абсурдно.
- Знаешь, Тертуллиан однажды сказал: "Верую, ибо абсурдно". Правда, это "абсурдно" относилось к самой вере. Но почему же тогда не верить в жизнь, если она тоже абсурдна?
- Может потому, - отвечала Лиза, - что в абсурдной вере сохраняется место для любви, а в абсурдном мире она окончательно выродилась.
- Да что ты говоришь? В мире полным полно любви!
- Нет, одни страданья.
- Послушай, вот... вот посмотри на меня. Не отчаивайся. Не знаю, что произошло в твоей жизни, но уверяю, что теперь все изменится!
- Я тебя не понимаю. - брезгливо посмотрела на него Лиза
- Любовь есть, и я тебе это докажу.

Слова Антона, конечно испугали, ее. Она не ожидала их услышать на первом свидании, как, впрочем, и на последующих. Еще чуть-чуть, думала она, и он скажет те слова, на которые мне нечего будет ответить. Но Антон почему-то не решился: то ли он понял по лизиному выражению лица, что еще не пришло время, то ли просто струсил. Так или иначе, если их разговор еще и не был закончен, то встреча закончилась однозначно. Воротясь домой, Лиза в отчаянии присела на стул и мучительно стала размышлять: "Нет, не могу. Не верю, не знаю, не люблю. Где же та драгоценность, что я еще вчера держала в руках? Нет ответа. Неужели я не способна?". Она взяла ручку, собралась с мыслями и записала следующие строчки:

Мне мало места! Эй, посторонись!
Нужда в мужчине не вписалась в юность!
Моя мечта - любви сутулость!
Моя весна не держится в седле!

("Двадцать!" Елизавета Антонова (с))

Таких людей, как Лиза, пожалуй, действительно мало. И не потому, что другие переживают меньше страданий, чем она, - отнюдь, - а потому, что людские страдания имеют несколько иную природу: они приходят и уходят, их встречают с болью и трепетом, а провожают с радостью и облегчением. Страдания Лизы заключались в другом - они были неуловимы, трудноопределимы, словно неподъемное тяжкое бремя, нависшее над ней. За Лизой волочился хвост внимания, она была окружена людьми, но от этого ей было еще тяжелее, чем абсолютно нелюдимым людям. Ведь одинокий человек осознает свое одиночество и, сражаясь или не сражаясь с ним, видит перед собой причину своих страданий. Лизе, окруженную толпой, это одиночество было распознать во много крат труднее, и эта неосознанная пустота болезненно царапала спину ее подсознания. Но она, тем не менее, справлялась, отступала, но не сдавала столицу, и в конечном счете, как мы знаем, нашла формулу счастья - искусство. Да, тот самый фильм, в котором поначалу она играла фальшиво, а ныне делала это прелестно и правдоподобно. 

- Молодец! С каждым разом у тебя все лучше и лучше получается! - похвалил Лизу режиссер.
- Да что вы? Напрасно хвалите меня. Это было не сложно.
- Ну, поначалу я бы так не сказал! - заметил он.
- Поначалу... Поначалу я не сразу влилась в роль. А сейчас.. сейчас это как моя вторая жизнь. Или первая.
- Хах. Не боишься стать такой же эгоисткой, как сама Печорина?
- А в чем же ее эгоизм? В том, что она пытается открыться миру, а он ее не принимает? Как же поступать в такой ситуации?
- Нуу... - задумался режиссер, - перестроиться, изменить мировоззрение, открыть для себя новые ценности.
- А если ситуация к тому не располагает? Если все, за что ты борешься, отнято у тебя. Когда нет прав, а есть одни обязанности? Нет даже права на смерть...
- А ты бы посмела, как Печорина, убить человека во имя его спасения?
- Если и да, то что с того? Меня не поймут? Осудят?
- Во всяком случае я не осужу тебя, если ты это сделаешь в моей картине. - увильнул от ответа режиссер.

Многое поменялось с момента преображения Лизы. Теперь, отсняв очередную сцену, Лиза уходила в сторону, стараясь оставаться незамеченной. Она не могла ужиться с коллективом, ей хотелось остаться одной. Сторонясь пустых разговоров, избегая Антона и его любовных преследований, она словно выключалась на какое-то время и терялась в пространстве. "Коллективный труд, он объединяет" - кричал на площадке режиссер, повторяя знаменитые слова кота Матроскина. Но он забывал, что эти слова, сказанные на самом деле Марксом, были применимы к новому обществу - советскому, как в случае с Матроскиным. В современных же условиях всякий труд был отчужденным, и в нем отчуждение главным образом происходило не только на уровне трудовом, но и на личностном. Отчуждался человек от человека. Отчуждалась и Лиза. Однако, как только режиссер громогласно произносил слово "Мотор!", Лиза немедленно включалась в жизнь, в другую жизнь, быть может настоящую, в которой она чувствовала себя своей.

- Почему ты сторонишься меня? - решительно спросил Лизу Антон. Он действительно не понимал ее, не ощущал ее чувств, эмоций. Ему просто хотелось любить, отчаянно любить и, вероятно, даже без взаимности, ведь ни о какой взаимной любви он не помышлял даже с Богом. Бога он любил, а тот все время молчал...
- Прости, я не могу.
- Что не можешь?
- Ничего не могу. Не могу и не хочу. Меня тошнит от обыденности. Как тебе еще сказать?
- В каком смысле обыденности?
- Антон, послушай. Ты хороший парень. Возможно, лучший в этом мире. Но зря ты за мной ходишь. Оставь! Я не могу принадлежать никому, даже себе...

Не выслушав ответа Антона, она ушла прочь. Как всегда домой, в ту самую ненавистную обыденность. Она ее действительно не любила, - и не только на словах, - но совершенно не понимала одного: что из этой обыденности и рождалось ее творчество, кино, где была она актрисой, и вообще искусство. По правде говоря, она сама преображала обыденность своими мыслями, ведь, как известно, мысли вполне материальны, а значит способны столкнуться с другой материей, ударить по ней, помять. Как Андрей Белый, который мог часами смотрел на головку булавки, пока в ней не проступят художественные образы, она часами обнимала мир своими замыслами, пусть и не всегда безупречными. Так, по свежим впечатлениям она родила новые строчки:

Ах, опять эта боль неуемная,
И печаль вокруг, и тоска.
И в жизни я, как перст одинокая.
Бабьи слезы застилают глаза.

( "Бабий плач" Елизавета Антонова (с))

Возможно, она была не права, что не позволила ответить Антону. Впрочем, даже если бы ответ и последовал, это бы ситуацию не изменило. Она окончательно наплевала на сухую и черствую реальность, и все наружное воспринимала сквозь призму своей роли. Не стоит и говорить, что Антона для нее уже давным давно превратился в Аполлона. Да, она придумала его, выдумала чувства, посчитав его беспамятно влюбившимся. Ей стало горько: "Бедный, наверно, он заболел. Заболел любовью ко мне". Она посмотрела на бабушкины настенные часы - они неподвижно встали, застыли в ужасе. "Остановись мгновенье, ты прекрасно" - робко прошептала она. Остановились часы, остановилось время, а вместе с ним и пространство. Она уже не была Лизой, с этой секунды в ее теле поселилась Печорина. Она прошла в другую комнату, и случайно увидела на комоде розу, брошенную с того самого первого свидания и зачахшую в одиночестве. Лепестки розы не были ярко-красными, как в момент дарения, они почернели и сжались, словно в тоске. Тогда Лиза поняла, что, если ничего не предпринять, также зачахнет и Антон - от ее невнимания и равнодушия. Оставалась лишь одна не отснятая сцена - заключительная, с отравлением Аполлона. И чтобы избавить его от чудовищных мук, она взяла с собой яд, решив поставить точку в этой истории.

На площадке все был готово для съемок. Режиссер лихорадочно наворачивал круги, время от времени останавливаясь, чтобы отдышаться. Лиза села за роковой стол, за которым должна была состояться последняя встреча с Аполлоном, и застыла в ледяной позе. Антон присел напротив и трепетно посмотрел в глаза Лизы. "Почему ты со мной не разговариваешь?" - спросил он, но ответа так и не услышал.

- Так, я не понял, что за халатность? - завопил режиссер, - Почему на заднем плане висит ружье? Вы что, чокнулись все? Не понимаете законов композиции? Если что-то висит в каре, то неспроста! Слышите меня?  А у нас что? Просто так, для красоты. Молодчики наши, декораторы... Вы где вообще такую комнату нашли? Уберите ружье к чертовой матери! Что за невежество! Если ружье и появляется в кадре, так для того, чтобы выстрелить, недоумки! Это как.. как... как, например, с часами. Если они ходят вначале, то непременно остановятся в конце. Ясно вам? Ясно? Тогда снимите уже скорее ружье!

В этой суматохе Лиза успела подменить поддельный яд на настоящий. Антон, отвлекшийся на громкие слова режиссера, повернулся обратно к Лизе и нахмурился. Складывалось ощущение, что мысли его уже были далеки от кино, которое ушло на второй план. После режиссерского возгласа "мотор" Лиза в образе Печориной начала монолог:

- Аполлон, я чрезмерно благодарна тебе. Просто за то, что ты есть. Знаешь, ты наполнил мою жизнь смыслом... нет, вернее не смыслом, а мыслями о поисках смысла. Если бы не ты, то я бы так и осталась одинокой в своем бессилии. С тобой же я обрела цель, хоть и весьма размытую. Ты послужил катализатором моих изменений, повлиял на меня, вероятно, совсем не желая этого. Но поменял. Поменял, подарив цель. Одно хочу сказать: чего я не хочу в жизни, я делать никогда не стану. И точка. А вот чего хочу... Сложный вопрос, но в этом ты уже не поможешь, к сожалению. Я хочу выпить за тебя, Аполлон. Лучшего парня в лучшем из возможных миров.
- Стоп! - закричал режиссер, - Халтура! Антон, я не верю! Не верю твоей игре. Где эмоции? Такое ощущение, что Печорина тебе безразлична! А ведь ты в нее безумно влюблен, буквально одержим страстью. А что у тебя? Смотришь на нее, как на врага народа. Антон, очнись! Ты - Аполлон, который любит Печорину.
- Да-да, извините, что-то я не в себе. Можно отойти в уборную?
- Давай, только быстрее. - режиссер вздохнул и прокричал во след, - И соберись уже!

Лиза молча проводила Антона и взирала на чудаковатого режиссера. Она опустила глаза на бокал вина, в котором яд томительно ждал своего предназначения, и подумала: "Антон... что же это с ним? Прям как я в первый раз... Антон... Антон..." Ее мысли медленно прояснялись: постепенно стирался Аполлон. Он был всего лишь ролью в фильме, точно такой же жизни, только в миниатюре и не по-настоящему. "Или может по-настоящему?" - задумалась Лиза, не отводя глаз от бокала.

- Ну что так долго? - взволнованно проговорил режиссер, - Антон, ты в порядке? Точно готов?
- Да, все нормально. Я просто умылся холодной водой. Мне это помогает.

Внезапно раздался на площадке крик - кажется, это был характерный истерический женский крик одной из помощниц. "Она умерла! Она умерла!" - закричали другие.
- Что случилось? - резво подбежал к очагу волнений Антон. Увиденное поразило его. Она лежала мертвой, а бокал с отравленным вином валялся на полу. Зрелище, надо сказать, было чудовищное до невообразимости. Ничто не предвещало такой развязки, во всяком случае для ее окружающих. Абсолютно все без исключения пребывали в шоке, понимая, с одной стороны, что жизнь Лизы оборвалась по неведомым причинам, а с другой, что оборвалась жизнь Печориной, оборвалась необратимо. Но этот финал - самый пестрый и до максимального предела живой - на пленку так и не попал. Возможно потому, что сценарий в любом случае бы отверг эту концовку, а возможно потому, что такое может произойти только в жизни - не доведенной до гротеска, публичной демонстративности, - жизни частной, как и все наше время.

Правильно ли она поступила? Не нам судить, друзья! Ограничимся лишь одним умозаключением: да, она не поступила как человек высшего порядка по Кьеркегору, она не убила Аполлона. Но поступила ли как низшего? Тоже нет. Лиза выбрала должное и встала на этический пусть - как говорят сейчас, предпочла "золотую середину". Право слово, в конечном итоге главное в другом - она так и не переступила грань недозволенного в искусстве, не смешала вымышленное с действительным. Искусство демонстрирует жизнь, подражает ей, но никогда ей не является, и в этом ее и тайна. Преодолев магическое влияние искусства, Лиза вспомнила в какое время и в каком месте она живет, Живет она здесь и сейчас - в мире конечном, а не бесконечном, каким является искусство. Тоже самое можно сказать и о законах жизни, которые не тождественны искусству: что может позволить себе вымышленный Юпитер, не может позволить себе невымышленная героиня. Пусть с этого момента она и не была героиней фильма, - а фильм, так или иначе, впоследствии отснимут без нее, - зато была героиней нашего времени. Нашего частного времени. Ведь геройство ее заключалось отнюдь не в том, чтобы с важностью показать свое "Я" миру, а в том, чтобы с этим миром достичь гармонии. Она ее, к сожалению, не достигла, но в этом и природа современного геройства - трагичного по сути. Герой на самом деле - это не тот, кто радуется или страдает, как все, причем всенародно и прилюдно, а тот, кто радуется или страдает, как все, и одновременно радуется и страдает, как только он один. Такова была и наша Лиза. Бедная Лиза...