Майор Мюнхаузен

Такое прозвище с лёгкой руки командующего фронтом генерала Рокоссовского (тогда он был ещё генералом) полковой инженер-майор Кузин заслужил  после того, как доказал, что по примеру известного  литературного враля он может  в критической ситуации вытащить самого себя за волосы.
    История эта берёт начало 15 сентября 1943 года, когда Москва от имени Родины салютовала двенадцатью залпами из 124–х орудий войскам Центрального фронта, занявшим в результате двухдневных упорных боёв крупный ж. д. узел и город Нежин, лишив захватчиков последней  рокады (ж. д. вдоль линии фронта), а также  свыше трёх тысяч  солдат и офицеров, сложивших свои головы в тщетной попытке удержать последнюю  ключевую позицию на подступах к Киеву.

286-я истребительная авиационная дивизия полковника Иванова наряду с другими соединениями, первыми ворвавшимися в город, удостоилась в приказе Верховного Главнокомандующего высокой благодарности и чести впредь именоваться  Нежинской.
С падением этого города стало очевидным, что противник, утратив возможность перемещения военных грузов по железной дороге,  теперь сделает упор  на    их  переброску по воздуху.
Это существенно  прибавляло  работы  истребителям 286-й авиадивизии, и в  Ставке  решили   придать ей из своего резерва ещё одно боевое подразделение, для которого   майор Кузин в качестве начальника эшелона и инженера будущего авиаполка гнал теперь на всех парах к линии фронта, влекомый мощным магистральным локомотивом  состав ж. д. платформ, гружённых новенькими, с заводского конвейера истребителями Ла-5.

50 заправленных и зачехлённых красавцев  с отнятыми несущими плоскостями, сложенными вдоль бортов, под присмотром самолётных авиамехаников были расставлены и пришвартованы к платформам, на  крайних  из которых, обеспечивая противовоздушную оборону литерного состава,  разместились две  армейские установки спаренных зенитных пулемётов.
Перед отправкой с авиазавода у Кузина состоялась встреча в отделении   контрразведки (СМЕРШ), где ему представили прикомандированного к  эшелону капитана Никонова, наделенного особыми полномочиями.

От него Кузин узнал, что самолёты Лавочкина,  доставку которых в зону боевых действий  им поручают,  представляют для  разведки противника особый интерес.
После их появления в строевых частях Красной Армии немцы поняли, что русские  не только создали аналог одного из лучших немецких истребителей FW-190, но ещё и то, что этот аналог обладает явным превосходством  над своим немецким прототипом в скорости и во всех видах манёвра. Не говоря уже о том, что новый  советский истребитель Ла-5-й   внешне издевательски напоминал немцам любезный им  FW-190, а в некоторых ракурсах был и вовсе от него неотличим.

После своего появления на фронте новинка по праву заслужила высокую оценку не только советских и немецких лётчиков, но и английских авиаспециалистов. По их общему мнению Ла-5-й (с двигателем Аркадия Швецова 82 ФН) был признан  лучшим фронтовым  истребителем второй мировой войны и не имел  себе равных на Восточном фронте.

Что касается немцев, то они уже  давно присматривались к самолётам Лавочкина.  Ещё когда в ноябре 1942 года  продали Финляндии три трофейных истребителя ЛаГГ-3, которых финны успешно использовали в боевых операциях своих ВВС  против СССР.
В нашей контрразведке не сомневались, что противник наверняка осведомлен о предстоящем перегоне по ж. д. 50-ти Ла-5-х, за которыми давно охотился и, скорее всего, предпримет какие-либо активные действия, чтобы завладеть, если не всем эшелоном, то хотя бы одним-двумя не разрушенными образцами Ла-5-го, которым конструкторы Германии  всё ещё не располагали.

Кузина посвятили в то, что платформы с самолётами литерного состава на случай необходимости самоликвидации заминированы, и особые полномочия капитана Никонова, которому выданы взрыватели к этим минам, как раз и  заключаются  в его обязанности  уничтожить истребители в случае  реальной опасности  утраты хотя бы одного из них.
 Для полной гарантии уничтожения в случае подрыва бензобаки всех  самолётов в отличие от штатных требований техники безопасности, были полностью заправлены.

Для круглосуточной охраны эшелона силами сопровождавших состав самолётных авиамехаников Кузин учредил  двухсменный караул, одна часть которого охраняла эшелон в то время, как вторая, готовая придти ей на смену, отдыхала.
Сам Кузин в очередь с назначенными вместе с ним в новый полк  инженерами эскадрилий периодически поверял посты, выставленные у охраняемых самолётов, и наблюдающих воздух  зенитчиков.

Движение в сторону  фронта литерного  эшелона с военной техникой имело  на встречных   разъездах приоритет, и  его начальник рассчитывал уложиться в отпущенные ему для перегона  шестеро суток.

Установив воинский порядок  в своём передвижном гарнизоне, Кузин, назначенный перед поездкой в  это новое подразделение полковым инженером,     мысленно был уже в том времени, когда лётчики в доставленных им самолётах приступят к перехватам немецких авиа транспортов, а его  инженерные службы  займутся своими  прямыми  обязанностями, латая с механиками побитые в боях машины и восстанавливая в полевых  условиях  их техническую боеспособность.

Звание  майора он, не доучившись в инженерной академии по ускоренной фронтовой выслуге, вместе с орденом Красной звезды  получил недавно.
Своей первой боевой  наградой тогдашний инженер эскадрильи,  капитан Кузин, скорее всего был обязан инициативе лётчиков, которые по установившейся в  военной авиации традиции, принимая поздравления с победами, не забывали упомянуть при этом инженеров и механиков, готовящих им самолёты, благодаря чему наградные списки время от времени  пополнялись фамилиями лиц  из числа служб наземного обеспечения.
Порученная на этот раз ему  железнодорожная перевозка боевых машин складывалась удачно и уже на  шестой день пути эшелон с самолётами для нового подразделения, не выходя из намеченного графика, приближался к станции назначения. 

Путь до Нежина оказался по военным временам на редкость благополучным, и Кузин  уже готов был согласиться с тем, что страхи, навеянные контрразведчиками, были в какой-то степени надуманы.
Ни зенитным расчетам, ни капитану Никонову, слава Богу, кроме круглосуточной боеготовности,  не пришлось за время пути  прибегать к каким-либо  иным действиям.
На шестые сутки движения их локомотив, плавно притормозив эшелон перед Нежинским ж. д. узлом, подал его в указанный  диспетчером тупик, после чего, не дожидаясь разгрузки, отцепился и отправился в предназначенное ему стойло станционного депо.

К тому времени, после освобождения Нежина войска 1-го Белорусского фронта, разделившись на две группы армий, двинулись соответственно на Гомель и Киев, оставив в городе небольшой оборонительный гарнизон.
Среднее положение города, равноотстоящего от обеих фронтовых групп, при  наличии захваченного немецкого аэродрома обеспечивало достаточно короткое время подлёта к обоим участкам фронта.  Поэтому именно эту площадку  286-я истребительная авиадивизия  избрала местом своего базирования, и  поэтому именно здесь ожидали прибытия литерного эшелона  с новыми  самолётами.

Убедившись в наличии под колёсами крайних вагонов упорных башмаков, Кузин заторопился   в военную комендатуру  для связи с  авиадивизией и согласования порядка разгрузочных работ.
Они с комендантом станции едва успели представиться друг другу, когда воздух  вдруг заполнил ворвавшийся гул налетевших на малой высоте немецких штурмовиков.
Взвыла запоздало сирена, лихорадочно забили наши зенитки, а со стороны локомотивного депо раздались частые разрывы  сбрасываемых   авиабомб.

Немецкие «юнкерсы», прозванные в наших войсках, «лапотниками» за выставленные вперёд неубирающиеся шасси в нелепых обтекателях, зайдя дважды на  штурм поворотного круга  веерного локомотивного депо и убедившись в том, что сброшенные ими бомбы достигли цели, не прибавляя высоты и не дожидаясь возмездия наших истребителей, так же стремительно, как и появились, развернулись на запад и  скрылись за горизонтом.

Все намерения Кузина, тщательно выстроенные перед этим, вмиг были порушены, и нештатная обстановка, в которой он внезапно оказался,  потребовала от него совершенно иных  действий и инициатив, к которым он ещё минуту назад был совершенно не готов.
После внезапного налёта немецких штурмовиков, не коснувшегося его эшелона, он видел реальную опасность для своих самолётов, исходящую  теперь из возможных решительных действий  уполномоченного контрразведки Никонова по их ликвидации.

Сознавая, что в сложившейся ситуации он  не только не имеет права отвращать его от полученного им особого  задания, но по долгу службы обязан оказать ему всяческое в этом содействие, Кузин  всё же рассчитывал на его понимание в том, что им в первую очередь следует предпринять все возможные меры  для спасения самолётов.
- Затеянная немцами диверсия многоходовая, - разъяснял ему, между тем, Никонов, - они выполнили только первую часть своей задачи – разрушили поворотный круг веерного депо, заблокировав тем самым в своих стойлах локомотивы и сделав невозможной эвакуацию со станционных путей не разгруженных эшелонов, которые они при своём штурме  преднамеренно пощадили. Это значит, в самое ближайшее время следует ожидать наземную часть операции, целью которой будет захват интересующего их груза. Скорее всего, наших  самолётов. В таком случае для  исключения вероятности потери  одного-двух  нам с вами, возможно, придётся ликвидировать все.
- Я всё понимаю, капитан - заверил  контрразведчика Кузин, -  и сделаю вместе с тобой,  всё, что надо, но прежде  скажи мне,  сколько ты в этом случае  отвёл себе времени на подготовку к ликвидации самолётов?
- Не более часа, - ответил Никонов.
- Тогда обещай, что не станешь ничего предпринимать  хотя бы за этот час, - заручился у него Кузин, ещё не зная, что собирается предпринять сам, но уже сигналя в отчаянии  единственному средству тяги, оказавшемуся вне заблокированного депо - небольшому маневровому паровозику.
- Отец!- кинулся он к пожилому машинисту, - на платформах 50 наших секретных самолётов, до зарезу нужных немцам. Через полчаса они будут здесь. Нужно  немедленно отогнать эшелон на восток.
- Как же я это  сделаю, милок, - возразил тот, - взгляни на мой паровоз. Я ведь не сдвину твой эшелон с места. Мы здесь с моей «кукушкой»  только для манёвра  и нашей тяге под силу один-два вагона за раз, не более того.
Не желая мириться с неизбежным, Кузин  всё же продолжал лихорадочно перебирать возможные  варианты выхода, пока не нашёл необычный, но, как ему показалось, единственно возможный.
- Скажи, отец, а компрессор на  твоей «кукушке» в порядке?- спросил он машиниста.
- Компрессор  в порядке, да что с того?
-Тогда цепляй паровоз и задействуй тормоза, а тягу мы тебе обеспечим, - распорядился Кузин, принимая самое дерзкое в военной практике решение.

Не теряя драгоценного времени, он приказал своим механикам развернуть на платформах самолёты носом на восток и после тщательной проверки креплений  и исправности  упорных колодок под колёсами запустить двигатели.
- Что ты затеял, майор? – усомнился Никонов, - в эшелоне десятки тонн веса. Что против него твои самолётики?
- В каждом моём «самолётике» свыше 1800 лошадиных сил, - вразумил его Кузин.
- А за что им зацепиться, этим лошадиным силам? За воздух?
- Именно, за воздух, капитан. Профессор Жуковский уверял, что в воздухе везде опора. Вот сейчас мы это и проверим.

Способ управления движением самоходного состава, предписанный Кузиным, был предельно прост. Протяжный гудок паровоза  означал команду  механикам: «Прибавить обороты до полных». Прерывистые гудки наоборот: «Обороты сбросить», облегчая машинисту торможение.
Сам Кузин разместился в кабине паровоза, уговорив на это же (подальше от взрывателей) и капитана Никонова.

Когда все самолётные двигатели были запущены и прогреты, он распорядился дать длинный гудок, и машинист, истово перекрестившись, огласил округу протяжным сигналом.
Самолётные моторы взревели, а обитатели паровозной кабины замерли  не в силах   пошевелиться, пока состав, наконец, лязгнув буферами, не сдвинулся  неохотно с места и не стал постепенно, но уверенно набирать ход.
Невозмутимый Никонов, не выдержав, кинулся к Кузину  с объятьями.
- Как величать вас, отец? – обернулся Кузин к поражённому машинисту.
- Сомов я.

Поощрённый ещё парой протяжных гудков эшелон, влекомый собственной тягой спасённых  от немецких посягателей самолётов, мчался на восток  со скоростью, которой мог бы позавидовать любой магистральный локомотив и  через каких-то 30-40 минут был уже недосягаем для диверсий.

 А в это время срочно подтянутые к Нежину наши войска уже локализовали прорвавшуюся группу немецких танков и добивали их на подступах к ж. д. узлу. Но Кузин со своими товарищами за гулом ревущих авиадвигателей звуков  их перестрелки уже не слышал, сознавая лишь факт спасения доверенного ему литерного состава не только от вражеского захвата, но и преднамеренного самоуничтожения.

Теперь оставалось не менее главное и, может быть, самое сложное – остановить мчащийся состав и сделать это точно на разъезде, чтобы освободить однопутный перегон для встречного движения.
Знавший железнодорожные порядки машинист Сомов  считал необходимым, прежде всего, любой ценой известить о себе  ближайшего диспетчера. В конце концов  ему это удалось, сбросив записку путевому обходчику на ж. д. переезде с тем, чтобы тот по телефону сообщил   на предстоящий разъезд  о необычном эшелоне.

А до этого, не зная ещё, удалось ли обходчику дозвониться, Кузину с товарищами,  в опасении влететь на забитые пути разъезда, пришлось  пережить несколько самых тревожных за всю операцию минут. Им в одинаковой степени нельзя было  врываться на возможно занятый путь, так же, как и останавливать эшелон до разъезда, так как неосведомлённый диспетчер мог выпустить на них встречный состав.

Однако, благодарение Богу, непредсказуемая, как это часто бывает, судьба в тот день  была на стороне смельчаков, и всё обошлось. Обходчик  вовремя дозвонился куда надо,  и пути перед самолётным поездом успели освободить.
По прерывистому сигналу паровоза авиамеханики перед разъездом послушно сбросили обороты своих двигателей, и состав, не набирая хода, продолжал двигаться только по инерции.

Перед самым разъездом Сомов, осторожно опробовал в несколько приёмов рукоятку воздухораспределителя тормозной системы и,  мысленно помолившись памяти его изобретателя Матросова,  задействовал бортовой компрессор. Его сжатого воздуха хватило ресиверу на то, чтобы не только прижать с нужным усилием тормозные колодки к колёсным бандажам, погасив тем самым избыточную скорость эшелона, но и  выполнить, под конец, команду Сомова на экстренное торможение, которое зафиксировало окончательную остановку состава на разъезде, освободив путь встречному движению.

Только теперь можно было, наконец, считать эвакуацию эшелона выполненной. Не прощаясь с Сомовым, Кузин  с капитаном Никоновым сошли на землю, и пошли вдоль состава, предлагая механикам заглушить всё ещё работавшие на малых оборотах двигатели.

Когда все последствия оплошности командования с тем, что произошло на станции Нежин, были ликвидированы, литерный  эшелон с самолётами Ла-5 возвращён и благополучно разгружен (не отпуская  на этот раз от себя прицепленный и находящийся под парами магистральный локомотив), а задействованные инженерной службой Кузина долгожданные самолёты вылетели на свои первые боевые задания, в частях стало известно, что в Нежин прибыл генерал Рокоссовский.
Через день командующий, наслышанный о злоключениях литерного эшелона с истребителями,  вызвал  инженер-майора Кузина к себе.

В комнате, куда его проводили, над разложенной на столе оперативной картой, кроме легко узнаваемого генерала Рокоссовского склонились ещё два генерала, которыми, как потом стало известно Кузину,  были член Военного совета генерал-лейтенант Телегин и начальник штаба фронта  генерал-полковник Малинин.
- Входи, герой, - прервал рапорт Кузина, поднявшийся к нему с протянутой рукой и рассматривающий его с откровенным  интересом, командующий, - расскажи, как ты перещеголял  у нас барона Мюнхаузена?
- Это почему же, вдруг,  Мюнхаузена? – недоумённо спросил генерал Телегин.
- А как же, Константин Фёдорович, - пояснил Рокоссовский, - немцы издавна бахвалились своим бароном, уверяя, что он вытащил себя за волосы из трясины. Врали, конечно. А наш майор, без дураков, вытащил за волосы  у них из-под носа  целый состав с замечательными самолётами.
- Инженер-майор Кузин представлен к званию Героя Советского Союза, - сообщил начальник штаба,
- И поделом, Михаил Сергеевич, - согласился Рокоссовский, - но звание Героя должна ещё утвердить Ставка, а мы пригласили майора не для обещанной, а реальной  награды. Что мы там можем сами  своей властью?
- Орден «Красного знамени».
Легендарный командующий принял из рук адъютанта извлечённый из  походной шкатулки боевой орден и сам прикрепил его к гимнастёрке  Кузина.
- Поздравляю тебя, герой.
- Служу Советскому союзу! – ответил, как полагается, Кузин и тут же попросил разрешения обратиться.
- Товарищ генерал, для нашего эшелона, помимо способности двигаться, не менее важной была способность вовремя затормозить и остановить  движение, иначе  тяжёлый неуправляемый состав наломал бы на своём пути немало дров.
- Так, что же ты хочешь?
- Я осмелился привести с собой маневрового машиниста Сомова, который задействовал тормозную систему и заслуживает вашей благодарности.
- Что ж, герой, это с твоей стороны достойно. Позовите машиниста.
- Спасибо, отец, - произнёс с уважением Рокоссовский, увидев перед собой пожилого человека, после чего обратился к присутствующим, - я думаю, товарищи, машинист заслуживает  благодарность Родины и боевой  орден  «Красной звезды».
- Но я не военный человек, товарищ генерал.
- Все мы сейчас, отец,  военные, - пожал ему руку командующий, - носи  с честью.
Не желая так просто отпускать героев, генерал приказал подать водки и предложил им по фронтовой традиции  омыть в ней полученные награды.

- Как считаешь, Константин Фёдорович, - обратился он к члену Военсовета генералу Телегину,-  не следует ли нам поблагодарить за героя в том числе и командира  его дивизии?
- Недавно из капитанов? – ушёл от ответа  скупой на поощрения генерал Телегин, глядя на новенькие майорские погоны Кузина.
Рокоссовскому это не понравилось.

- Я думаю, Константин Фёдорович, наш герой, скорее всего, недавно из майоров, -  уточнил он, глянув многозначительно на начальника штаба генерала Малинина, на что тот понимающе и согласно кивнул…

Представление  Кузина к званию Героя Советского Союза и к неочерелному званию инженер-подполковника  к концу лета 1944-го года неожиданно вернулось в штаб фронта без удовлетворения.
В вежливом письме на имя генерала Малинина было сказано, что инженер-майор Кузин за совершённый им подвиг уже награждён орденом «Красного знамени», а награждать (так же, как и взыскивать) дважды за одно и то же не велят уставы.

Командующий фронтом Рокоссовский, допускавший не без повода, что тут не обошлось без члена его Военного совета,  счёл нужным  ответить на возражения Ставки лично.
В короткой записке, приложенной к повторному представлению Кузина,  он пояснил высокопоставленным чиновникам  наградного отдела, что орден «Красного знамени» Кузин заслужил за участие в операции 286-й авиадивизии по освобождению Нежина, отмеченной Приказом Верховного главнокомандующего № 12 от 15 сентября 1943 г., а беспримерный подвиг майора по героическому  спасению эшелона с самолётами  имел место в  ноябре.

Обозначив под письмом дату и подпись, Рокоссовский приписал к ней своё новое звание Маршала Советского союза, которого незадолго перед этим был удостоен.
 
Выдающемуся  полководцу, с чьим именем было связано  победоносное завершение одного из крупнейших сражений Второй мировой войны, операции «Багратион»  во второй раз в Ставке возражать не стали, и досрочно получивший очередное звание инженер-подполковник Кузин стал  единственным за войну представителем авиатехнической службы, встретившим Победу с сияющей на груди Золотой звездой Героя Советского Союза.

Москва, март 2009 г.