Вещь

Эта дрянь снилась уже не впервые.
Страх был действительно – реальнее, чем когда-либо – первобытным. Ощущение, напрочь лишенное осмысления, нечто убийственное по своей силе, заставляющее человека забыть о том, что он является homo sapiens. Он всегда недолюбливал психоанализ, однако подобные эмоции заставляли призадуматься. Разумеется, уже впоследствии. Потому как волна ужаса, накрывавшая его во время подобных снов, не оставляла места для трезвых рассуждений.
Сны вовсе не напоминали попсовые хоррор-муви для подрастающего поколения. Его комната. Вернее, их комната. Темное время суток – неизвестно, который час, однако по неведомым признакам он догадывался, что уже глубоко за полночь. Он входит в дверной проем (и нигде в доме не горит свет, что для них вообще не характерно) и видит ее, сидящую к нему спиной. Синеватый свет монитора падает на кисть ее руки, лежащую на столе. Кажется, она держит мышь… Хотя таких деталей он не в силах упомнить. Недоумевая по поводу того, что может она (она!) делать за компьютером незадолго до рассвета, он что-то спрашивает, однако вопрос застывает в тишине. Прерывается на половине предложения – он вдруг понимает, что вопросы излишни – неизвестно, каким образом. Воздух становится вязким, липким, густым, с трудом проникает в легкие, обволакивая их чем-то мерзким… Воздух давит – так не давят даже наполненные электричеством тучи перед грозой. Словно вода Мертвого моря, выталкивающая пловца на поверхность, что-то дикое подводит его к ней, сидящей к нему спиной. Он берет ее за плечо, поддавшись влиянию извне, и рука будто наталкивается на неживой предмет, ибо кожа человека совсем иная на ощупь. Черт, что это за вещество, что за материя? Дерево? Воск? Стекло? Сродни.
Он не думает о том, что что-то тут нечисто – думать он сейчас не в состоянии, даже во сне он как сомнамбула. Виноват ли здешний отравленный кислород, или нечто иное – не суть важно. Но животный страх, чувство без бэкграунда, без тормозов, не поддающееся контролю человеческого мозга, каким бы развитым он ни был, заставляет его руки потянуться к ней. Нет, сейчас не он, не его голова приводит в движение мышцы. Он резко берет ее за плечи, пытаясь развернуть к себе – и любопытство здесь не при чем – и вдруг осознает… нет, ощущает небывалую тяжесть, не свойственную ее телу. Тяжесть неживого предмета притягивает к земле, она выскальзывает у него из рук, и он не успевает – или не может – или даже боится ее подхватить. Затем наступает кульминация – звуковое сопровождение, без которого половиной сна можно было бы пренебречь. Звук падающей вещи. Так падают вещи, а не тела (или же некоторые твердые тела с точки зрения физики). Он не может понять – хруст ли, грохот, тупой удар… Суть в том, что звуковая волна превышает все допустимые нормы, будто кто-то настроил здесь максимальную громкость. Как в аудиоплеере.
Почему все длится так долго? По логике вещей, подобное происшествие может занять не более пятнадцати минут, а чаще всего и того меньше. Словно время растянуто, как жевательная резинка, воздух сгустился, что ему не присуще, а звуки приобрели неожиданное звучание – дело не только в громкости. Необычайная четкость изображения (по-другому это не назовешь, напоминает сильно замедленную съемку сверхчувствительной камерой) сопровождается чистым и будто обработанным аудиорядом, все идеально и вылизано донельзя. Но атмосферу подобным описанием не передашь.
Он с головой погружается в ощущение краха, он понимает, что наступило начало конца, что необратимый механизм не только запущен, но уже произвел свой непоправимый урон. Этот конец уже не станет новым началом, ибо он НАСТОЯЩИЙ. Да-да, в этом бреду реальность страшна, но от этого не менее реалистична. Он не отдает себе отчета в происходящем – для него существует лишь «здесь и сейчас», впереди выжженная земля, сзади – сожженные мосты. Он в чем-то виноват, в чем-то определенно виноват, он урод, он скотина… он никогда себе этого не простит. Он не может быть прощен. Но она уже стала неживым предметом. И он понимает, что не без его участия, вот только – как?.. Каким образом, почему, за что? КАК?!
Раздирающий ужас подкрепляется нереальностью происходящего, ибо выхода нет, теперь он это осознает. Словно он замурован в стенах на века – и впору молиться о том, чтобы эти стены рухнули на него и придавили своей тяжестью, но лишь бы все и сразу, лишь бы в один миг… Лишь бы не ждать, не жить ни одной лишней минуты в этом аду для клаустрофобиков. Здесь нет ни малейшей зацепки, облегчить себе участь нечем – ты можешь попытаться разбиться об стену, но это скорее плоды помутившегося рассудка, нежели реальное облегчение. А воздух тут, в этом дурацком сне, живет своей собственной жизнью, он самостоятелен и самодостаточен, он даже, кажется, дышит. Сам по себе… и ты погружаешься в него, как в воду, медленно проникаешь глубже и глубже, но пройдет неисчислимое количество времени прежде, чем ты коснешься спасительного дна.
Он просыпается – не вскакивает на постели, как в тупых фильмах по телеку, но боится сделать лишний глоток кислорода: он ещё помнит, что воздух страшен. Он зовет ее, но не слышит ответа. Только спустя некоторое время он вспоминает о том, что она всего лишь крепко спит – так было всегда. Но она здесь, она осязаема, у неё теплые руки, плечи… Живая. Во всех смыслах этого слова.
И он совсем не отдает себе отчета в том, чего именно он испугался, ведь в жизни он может с уверенностью сказать, что храбр. Он никогда не плачет, не пугается крови, боли, своих и чужих страданий, его не трогает ничто – и тому найдется немало подтверждений. Даже в силу своей профессии он постоянно идет на риск, если не сказать – лезет на амбразуру. Однако есть что-то, что не даст соврать – страх из сна частично переносится в явь, и, не побоимся этого слова, действительно парализует.
Он не может сказать, что сильно любит ее, нет. Конечно, с ней в принципе хорошо, она подходит для «гармоничных семейных отношений», или как там это называется… Не суть важно. Он привык, ему хочется новых свершений, но все же неплохо, что она есть – наверное, даже приятно. В некоторой степени. И он никогда бы не подумал, что боится ее лишиться – да вот же она, посмотрите, она ходит, читает, готовит, дышит, в конце концов, справляет естественные потребности. Человек ведь прекрасен до тех пор, пока тебе не выпадет шанс лицезреть его дерьмо в унитазе. Потому порой он не отказался бы немного сблизиться с теми, чьи экскременты он пока не нюхал. Да и не собирается – зачем?
И вот он встает с постели – это, кажется, уже не сон – приподнимается, пытаясь нащупать ее в темноте, ибо сон ещё не до конца отпустил. В противном случае он, конечно же, не стал бы заниматься подобной ерундой – да, он и сам в это верит, заставляет себя поверить. Рука ощупью ищет ее тело в темноте – однако постель пуста. Долго ли он лежит без сна? Могла ли она быть все это время, скажем, в туалете, или пойти в кухню выпить воды? Нет – таково логичное умозаключение. Он приходил в себя довольно долго, и она бы уже успела вернуться.
Нет, он не из тех, кто под влиянием дурного сновидения побежит стремглав искать ее по всей квартире! Да за кого вы меня принимаете, любезный? Но тут взгляд его падает на дверной проем – да! – он замечает голубоватый неяркий свет, подсветку монитора… Ему кажется, будто воздух и здесь на страже ужаса, он и в реале будет… на этом мысли обрываются, ноги касаются прохладного паркета, тело за долю секунды пролетает эти несколько метров – теперь съемка ускорена, но остается такой же четкой.
Такому человеку, как он, не подобает верить в обман зрения, но сейчас он мысленно восклицает – обмани меня, интуиция… Обманите же меня, органы чувств!.. Темный силуэт будто вырезан из бумаги, оттененный светом экрана. Все так четко, так резко, что глазам наяву становится больно. Все совпадает, только здесь она не сидит прямо, а опустила голову на руки.
Прикоснуться к ней?.. Должно быть, следует это сделать, и он в который раз за сегодня протягивает дрожащую руку в темноту, потрогать неизвестность. Пальцы чувствуют кожу – что ж, это успокаивает, - но кожа холодна, как паркет (столь корявое сравнение приходит ему в голову помимо воли). Она уже давно не человек, если вдуматься. И, чтобы совсем не кривить душой, - она давным-давно стала чем-то вроде любимой чашки…
Все повторяется. Неизбежность накатывает с утроенной силой, если только это возможно, ведь она изначально не имеет начала и конца. Кажется, этот воздух не способен к разжижению до нормальной кондиции – дышать настолько тяжело, что он начинает судорожно глотать кислород, будто вырывая его из лап врага, будто это его последний глоток О2 … Конец НАСТОЯЩИЙ. Ничто не подлежит обмену и возврату. Ничто не вечно – какая пошлая мировая закономерность! Пошлая… тошно… или уже никак…
- Кажется, я заснула… Чертов дипломный проект!
И тут он понимает, что воздух больше не душит. Сон отступил.