Бабка

Рита загорает под майским солнцем: вредное, зараза, но зато пристает сразу... Меланин... Внизу шумят, внизу, прямо под ней, под балконом, кто-то с кем-то ругается, кто-то (упертый, скотина) в третий раз жмет в домофон, ездят машины, а ей ни до кого нет дела, ей и одной хорошо, без них...
Хорошо бы сегодня позвонил Стас.
Эта мысль так негармонично врезается в тихое, умиротворенное болотце ее бездумья, что она даже морщит нос и тут же испуганно смотрит в зеркало: да нет, все в порядке, вроде не облезает...
Этого еще не хватало.
Ей, в общем-то, нравится Стас. Но (но!) не более того.
Стас красивый. Смуглый, темненький, голубые глаза с карим родимым пятнышком: говорит, из-за этого пятнышка на него нельзя навести порчу... У Стаса очень обаятельная улыбка, и еще он так сладко целуется в шейку, так слаааадко-сладко, так слааадко-сладко...
Но влюбляться? Ну уж нет! К чему?..
Отчего же ей захотелось, чтобы он позвонил сегодня? Рита некоторое время думает над этим и наконец решает, что всему виною погода: такая хорошая погода, такое яркое солнце, к чему сидеть дома в такой хороший день...
Рита тоже красивая и знает это.
Стройные ножки, тугая попка, аккуратная грудь – все в меру, все пропорционально и гармонично, еще немного – и было бы пошло, но это «немного», эта невидимая, едва заметная грань не перейдена, а значит Рита – это самое то, то, что нужно, верх тонкого вкуса и изящества...
Иногда, закрывшись на ключ, она рассматривает себя в зеркало, примеряет  разные интересные штучки – и, за редчайшим исключением, остается довольна увиденным.
Глотнув минералки, Рита лениво выползает с балкона в комнату, накидывает белый махровый халат, в котором она почти Венера, и собирается выйти в туалет...
Но не выходит, и сердце у нее падает.
В кухне опять шоркается бабка. 
И что же тут такие тонкие стены, да кто же строит дома с такими стенами, да расстреливать их надо, таких строителей...
Рита слышит, как бабка шаркает своими драными тапками по линолеуму, дребезжит посудой, включает и выключает воду... Рита слышит, как бабка бормочет что-то, смеется, но не разбирает – что, хотя изо всех сил напрягает слух, потом бабка заводит молитву и бубнит долго, минут пять, потом опять дребезжит посудой, включает и выключает воду и наконец уходит.
Рита опускается на пол и кусает длинные, холеные ногти. Ей страшно.
За две недели, что она живет здесь, она натерпелась страху больше, чем за всю свою жизнь.
Но такая огромная комната, с балконом,  в самом центре и за такие копейки... Постепенно Рита начинает жалеть, что польстилась на дешевизну.
Ей и раньше приходилось снимать жилье в других городах у престарелых бабулек, но все они были нормальными...  Тихо смотрели свою «Санта-Барбару» по телику, вязали дурацкие беленькие салфеточки и самое худшее, что они могли сделать – это забыть свою вставную челюсть в стакане на ее туалетном столике.
Эта бабулька была другой. К тому же (и это Рите казалось самым странным) зубы у нее, кажется, были свои, белые, крепкие.
А еще у нее было явно не все в порядке с головой. Во всяком случае, Рите хотелось так думать.
Чокнутая бабка могла распевать по ночам молитвы, но когда Рита выходила в коридор, чтобы наорать на нее как следует, та чудесным образом замолкала, стоило же Рите вернуться к себе и лечь спать – начинала снова. Когда она пыталась поговорить с бабкой на эту тему днем, та делала вид, что не слышит или прикидывалась дурочкой: «Да что ты, доченька? Черт тебя заморочил...» Рита злилась, но поймать бабку за этим делом никак не могла, та обладала удивительной способностью замолкать при ее приближении. Еще она придерживалась какой-то совершенно сумасшедшей диеты, Рита иногда из любопытства заглядывала в ее кастрюли: какая-то трава, отвары, настои...
Выглядела она ужасно.
Всклокоченная, морщинистая, старая... Здесь Рита, впрочем, давала волю воображению: бабка ходила все время в платке, закутанная с головы до пят, и при всем желании она могла увидеть только лицо и руки.
Высохшие старушечьи лапки, покрытые пигментными пятнами, сморщенные, как цыплячья кожица... Риту тошнило от этих бабок, но снимать жилье у них было несравнимо дешевле, чем в гостиницах.
...Стас все-таки позвонил, вечером. Рита загадала: притащит на свидание букет белых роз – выйдет замуж.
Не вышло. Не только белых роз, но и вообще цветов принести он не додумался. Вечер прошел в дурном настроении, и даже поход в дорогое, недавно открывшееся кафе его не исправил.
Чтобы показать свое недовольство, она была непривычно холодна и даже не разрешила поцеловать себя на прощанье. Возможно, это было перегибание палки, она и сама чувствовала, что мальчик не заслужил такого обращения, но она почему-то и вправду расстроилась, даже странно... 
На следующий день погода испортилась. И куда только подевалось вредное, но такое приставучее майское солнце, зарядил дождь, и на балкон Рита выходила теперь только курить: согласно давней, укоренившийся привычке в помещении она этого не делала никогда.
Да и вообще дела пошли через пень-колоду, в агентстве, где она работала, наметились какие-то малопонятные кадровые передвижки, улей, как и полагается, загудел, зашкворчал, поползли сплетни, столь же фантастические, сколь и не поддающиеся никакой проверке... Работать стало нервно, трудно, Рита срывалась на мат, а потом еще и извинялась перед младшим персоналом: всеми этими костюмершами, гримершами, - все это вставало ей недешево да и отношения с людьми портить было вредно, тем более, пока все пребывало в таком тумане.
Бабка никак не хотела угомониться, более того, маразм прогрессировал: однажды Рита обнаружила в своей кастрюльке  что-то вроде крапивы, но скандалить почему-то побоялась, молча вылила в унитаз и все. После этого случая она стала стараться есть не дома, впрочем, она и раньше почти не готовила.
Стас стал звонить реже, и хотя Рита не строила на его счет никаких планов, его непоследовательность ее раздражала, она не понимала, почему не оборвет эти отношения, и все тянула и ждала непонятно чего, хотя было ясно, что ничего с ним не выйдет, и она просто теряет время. 
- Бу-бу-бу-бу, - молилась за стенкой бабка, и Рита шла с раскалывающейся головой, невыспавшаяся, на работу.
- Бу-бу-бу-бу, - гудел на работе улей, и Рита кивала, и улыбалась, и привычно поддакивала, и зорко наблюдала за шефом, хотя и знала, что уж ей-то вряд ли что-то грозит, она слишком нужна здесь... И постепенно два этих голоса: бабкин и обобщенно-сплетничный, трутневый, сливались в одно, и мешали ей жить, жить так, как она хочет, быть той, кто она есть...
Однажды ей приснилось, что бабка умерла, что она, Рита, стоит над ней, а в руке у нее нож и на ноже кровь, а сзади ее обнимает Стас и целует в шею, так слааадко-сладко, слаааадко-сладко...
- Будь мой женой, - говорит он, и она оборачивается удивленно и хочет сказать, что это бред и что они тут делают, и ее рука с ножом несется ему в лицо, и она хочет остановить руку, остановить этот ненужный, случайный удар, но не может, как будто какая-то сила вцепилась в нее и тащит прямо в эти голубые глаза с карим пятнышком...
Она проснулась и долго стояла под холодной водой, покрываясь уродливой цыплячьей кожей, не понимая, что происходит.
Позвонила на работу и сказала, что заболела.
Ее и правда бил озноб: она, наверное, простудилась под этим ледяным душем.
Достала из потайного кармашка в сумочке две таблетки феназепама, запила водой и провалилась в тяжелый, глубокий сон. Потом, видимо, когда действие снотворного подходило к концу, пришли какие-то странные фантазии: снились какие-то яркие эффектные девушки – она не могла узнать ни одного лица, серые улицы без одной вывески, серые люди в одинаковой одежде, усталость, усталость и ожидание, ожидание, которому, кажется, не будет конца...
Она проснулась от телефонного звонка.
Звонил не мобильный, что странно, звонил домашний – старый, черный пластмассовый аппарат на тумбе у зеркала – в том-то и заключалась странность, аппарат был в бабкиной комнате.
Она машинально потянулась за трубкой.   
- Да, - сказала она и не поняла, кто это говорит.
- Здравствуйте, - звонкий мальчишеский голос просто переливался радостным нетерпением, - здравствуйте, позовите Риту, пожалуйста.
- Да это же... – начала она и осеклась.
Из зеркала над тумбой злорадно морщилось бабкино высушенное, похожее на отваренного цыпленка, лицо.

04.07.2006