Laboratorium inquisitorum

С периода моего отроческо-юношеского увлечения готическими новеллами Эдгара По намертво запомнился эпиграф к рассказу «Лигейя», приписываемый автором английскому религиозному философу и англиканскому священнику Джозефу Гленвиллу, современнику Исаака Ньютона:

«И в этом - воля, не ведающая смерти. Кто постигнет тайны воли во всей мощи ее? Ибо Бог - ничто как воля величайшая, проникающая все сущее самой природой своего предназначения. Ни ангелам, ни смерти не предает себя всецело человек, кроме как через бессилие слабой воли своей» (перевод И. Гурова).

Есть еще перевод этого изречения, стилизованный под ложный церковно-славянский, который мне нравится гораздо меньше, так как невозможно представить подобных идей в православной традиции:

«И заложена там воля, ей же нет смерти. Кто ведает тайны воли и силу ея? Понеже Бог -- всемогущая воля, что проникает во все сущее мощию своею. Человек не предается до конца ангелам, ниже самой смерти, но лишь по немощи слабыя воли своея» (пер. В. Рогова).

Это волюнтаризм «по ту сторону добра и зла», как сказал бы Ницше. Здесь Бог выступает синонимом воли. А человек богоподобен, когда проявляет свою волю к власти, от своего имени. Свобода воли здесь трактуется непрерывным образом от человека к Богу, без качественной градации, так что человек воли (оккультист) приравнивается к Богу, потому что для него нет пределов: «ни ангелы, ни смерть» над ним не властны.  Не Божьей волей в себе, во имя Его, творить воскресение мертвых, а своей волей, во имя любви к простому смертному, как у Лигейи.

Есть разница в этих понятиях о Боге и человеке: моя воля делает меня богоподобным, а то и конкурентом Богу – с одной стороны; а с другой: я действую и достигаю цели не сам, а ведомый Его светом, во славу Божию. Последняя позиция – Евангельская, христианская, а первая – конкуренция с Богом люцеферического толка.  Такого рода подмены Бога человеческой волей искоренялись в католицизме силами инквизиции, пока деятели католичества сами не пропитались ложными идеями волюнтаризма.

И тогда Мартин Лютер под видом борьбы с папской коррупцией, развратом в католичестве и индульгенциями, по сути утвердил именно «готичную» концепцию воли, так ясно сформулированную впоследствии Гленвиллом. Это был волюнтаристский бунт, который хорошо заметен в германской культуре у Гете и, особенно, у Ницше. Именно Ницше пытался довести эту по существу основную идею радикального протестантизма до логического завершения, но потерпел закономерное фиаско, масштаб которого соизмерим с тем, что произошло в русской литературе в лице Н.В. Гоголя. 

Как ни пытался Ницше, но не сумел дать стройный философский базис под идею человекобога, ограничившись неудобочитаемыми эпатажными трактатами, очевидно, отвратительными ему самому, написание которых окончательно разрушило его потрясенный безблагодатный разум. Его безумие в конце жизни вполне сопоставимо с нравственным и физическим истощением Гоголя, сжегшего второй том «Мертвых душ». 

В неудаче Гоголя была предтеча крушения имперской российской государственности, не нашедшей под его пером нравственного оправдания. В фиаско Ницше – пророчество о гибели гитлеровского рейха за 30 лет до его создания, потому что тотальная воля к власти не имеет мотивации в природе человека, и энтропия мира (Божественное мироустройство) рано или поздно над ней восторжествует.

Истина в том, что для благословенной долговечности система должна быть духовно открытой, быть трансцедентным субъектом мировой воли, постигаемой в имманентном с ней общении.