Собиратель

    Ветер кружил потоки пыли по заброшенным улицам, протяжные стоны разрываемого металла сливались в жалобном ансамбле со свистом битого стекла, дымное солнце сплевывало на мир капли тусклого света, - город ожидал в темной осени.
    Удар, перекрывающий привычную музу пустоты, вгрызающийся в душу скрежет, тишина. Редкое слабое постукивание, обыкновенно появляющееся у коробки, треплемой ветром, и снова лишь пыль завертела по безмолвным улицам.
    Прошла минута, другая, и сквозь привычную, хоть и ненужную никому картину начали пробиваться свежие краски – невысокая, закутанная в плащ фигурка с трудом преодолевала сопротивление переулка. Облепляемая сражающейся пылью как настырными ядовитыми насекомыми, безжалостно швыряемая подлыми порывами из под заколоченных окон, окружаемая тоннами разбитого мусора, она, тем не менее, все еще продвигалась вперед. На последних шагах до поворота, того самого, из-за которого раньше прибыла новая краткая и злая мелодия, неизвестный не удержался – рухнул на колени, и буквально втянул себя за угол.
    Смятые, выгнутые лотосами листы металла невозможно было назвать даже обломками машины. Некогда блистающий красный цвет был поглощен чадными пятнами, выеден рваными ранами труб и истерзан внезапным препятствием – огромным бетонным блоком, отчего-то оказавшимся посреди дороги.
    Плащ затрещал, когда ветер подхватил его полы, уже не удерживаемые тонкими руками, протянувшимися в сторону автокатастрофы.
    - Седьмой, - едва различимо прошептали губы, а ветер изловчившись сорвал с головы капюшон. Шипы пыли мгновенно протянули кровавую полосу сквозь щеку подростка, и разом отпрянули, словно устыдившись своего поступка. Пряди темных волос безумством вулкана укутывали худое лицо с заостренным носом, бледные губы дрожали, а огромные глаза, сверкающие неправдоподобно чистыми зелеными волнами, вглядывались вглубь аварии – вглубь времени.
    Едва заметная темная искорка брызнула из глаз, и на руках сидящего появился густой молочный шар. В паническом трубном вое ветер рванулся прочь, но его, царящего в переулке скрутило, увлекло куда более сильным потоком, и втянуло в шар вместе с пылью, кровью, и мертвым металлом катастрофы.
    Дрожащими холодными руками подросток опустил быстро наливающийся грязно-бурым цветом шар в карман, и пошатываясь  отправился прочь. Ни звука не осталось в переулке, холодного света солнца, ни равнодушного жжения битых стен, - шар вобрал все. Но природа не терпела пустоты, и вскоре другой ветер вновь загулял по брошенным людьми улицам. Никто не смог бы увидеть изменений, придя на безымянный переулок днем раньше или позже прошедших перемен. Бетонный блок же медленно растворился уже к возвращению ветра.


    Последний стон взорвался агонией, вырвал еще клоки боли, затих. Содрогающееся тело, лежащее на захламленном полу, потянулось к столу сбивая  стопки книг, красок, кистей. Сухие ломкие губы жадно припали к бутылке с вином. Он громко пил. Густые янтарные капли божественного нектара стекали по груди, срывались на пол, оставляли воронки взрывов на холсте…
    Подросток вздрогнул, увидев свое творение: злые росчерки чернильного холода кровожадными стаями воронов вбивали в землю согбенное тело уже покрытое застывшим янтарем вина. Новый приступ скрутил юношу сильнее прежнего! Отброшенная бутыль усеяла осколками спину лежащего, но тот безучастного приподнялся на локтях.
    - Значит, и ты готова, - смотрел он на картину, а в воздухе закручивалась спираль проявляющегося мутного шара.


    - Все, что я хочу – реализовать себя. Найти ту грань моей жизни, что перестанет быть обыденностью, которая позволит мне стать чем-то большим, не остаться очередной галкой в бесконечном потоке человеческих созданий, - зеленые глаза сверкнули, приоткрыв разливающийся в их глубине океан тьмы, и юноша замолчал.
    - То есть, ты хочешь власти? – глумливый голос неведомого собеседника грохотом раскатывался по округе, не смотря на раздражающе неустойчивую связь.
    - Да что такое власть? Ничтожество, рабство! Ты изменяешь других под себя, вгоняешь в круг собственных желаний…
    - Разве не это твоя цель? – казалось говорящий испытывает искреннее удивление.
    - Но это же глупо! Весь мир будет столь же узким, сколь и ты сам! – мальчишка уже не говорил, кричал с надрывом.
    - Тогда вы обратились не по адресу. Мы бы предоставили вам средства, вооружение, борцов за свободу, наконец, но не какое-то гипотетическое вселенское чудо. Наши цели не про Вас, - и говорящий отключился.
    Прошли минуты, прежде чем скорчившийся в подворотне подросток выключил телефон, оборвав поток равнодушных гудков, - Но ведь это и есть чудо – изменить себя, стать совершенством, а потом уже исправить мир. Или создать другой.
    Рывком он поднялся, в движениях не осталось былой неопределенности и растерянности, его ждало дело. А ладонь холодил новый молочный шар.


    - Да сколько можно?! Вы собираетесь учиться или ползать под заборами? Да в наше время! – привычная трагедия отвергнутой жизни потерявшейся преподавательницы беснующейся среди аудитории. Кого она трогала? Каждый шел своим путем, пусть все они вели к одной помойке.
    Щека привыкла к грубому дереву стола, рассыпанные волосы скрывают лицо – брошенная кукла, марионетка, но кто знает, что эта кукла может наблюдать - огромные глаза мягко лучились изумрудной свободой. Она охватывала, нежно оплетала звенящий воздух, плавно, но твердо отстраняла с пути все. Лишь бы видеть. Ее. Червонное золото волос бурным водопадом расплавленного металла очерчивало точеную шею, узкие плечи, спадало по элегантным линиям совершенных рук и растворялось в буйстве красок. Потом она обернулась, и эти глаза испуганной лани, столь похожие…
    Удар! Его швырнуло на жесткий пол, еще один – ногой, и кровь заструилась из разбитых губ.
    - Как ты смеешь?! – успел прорычать враг, и тут вновь появилась она.
    - Не нужно, пойдем, - свежий, весенний ручеек.
    И он, своей грубой ручищей утаскивающий ее.
    Как легко порой рождаются цели, как определяются слова. Враг. Темный огонь вновь разгорался в глазах. Следующая картина была почти готова.


    Просто зашел домой. Разделся. Поел. Вспомнил. Поскальзываясь и снося стены туда, к комнате. Подрагивающие, но не от страха, а от восхищения руки вскрывают шкатулку полированного красного дерева. Иссиня черный бархат внутри, жемчужины цели на нем: восемь шаров, восемь грубых-бурых, блестящих-небесных, бесцветных и буйствующих миллионами оттенков, восемь кусочков человеческих жизней, эмоций, - восемь кусков его цели. Отточенным движением жертвы на алтарь девятый шар присоединился к своим собратьям, а подросток стал готовиться: откупоренная бутылка сухого вина на стол, новые кисти в постель, холст под сгиб локтя, краски на пол, - столь любимый современными художниками хаос. Но им не суждено понять всю суть данных приготовлений. С чарующей улыбкой на умиротворенном лице он заснул.
   
    Лезвие. Тьма. Бритва. Удар! Бесчисленные москиты рвут взор! Вопль! Экстаз – счастье прошедшей боли, свежего ветра раненого листа бальзамом оросило душу. Свободен… Мирная улыбка сквозь сон и вновь!
    Расплавленные капли восставшего металла карающим дождем покрыли землю, последние из сражающихся стали спиной к спине. Пятеро – среди пепла голодных мостовых. Пятеро, среди шлака исторгнутой лжи. Они сражались во имя тьмы, но за свою правду, и противостоял им отнюдь не свет. Облако проявлялось незаметно: мелкими ручьями выстреливало из подворотен, собиралось водопадиками испарений, - атаковало. Бурлящее варево метнулось к лицу первого из пяти. Они были сильны, их правда была с ними. Но чужой бог был сильнее. Аромат паленого мяса расстелился по обрывкам мостовых. Пятеро проиграли.


    Как может быть пот холодным? Также как страх липким - он проснулся внезапно, словно кто-то рывком запретил сон. Не только ему, случайно разбудив, а абсолютно – само понятие как часть человека.
    Сплетающиеся щупальца памяти сна настойчиво подтолкнули. Он вновь закрыл глаза, но не заснул – застыл над холстом. Густые краски сами покрывали некогда девственную поверхность, картина проявлялась. А озера зеленых глаз скрывались под веками, подросток не знал, что творил.


    Лишь молоко нового шар будет покрыто налетом эмоций.
    Далеко, на другом континенте сам собой включился экран. Региональный менеджер бойцов за свободу, на самом же деле, кто-то высший затушил сигару.
    - Такая правда тебе нужна? Такая сила, которой ты не можешь управлять.


    Глубокий вдох! И кашель сдавленного спазмом горла. Картина была готова. Мутный взгляд, - Моя…Боль. Станет вашей болью, - роспись в углу. Он это придумал сам. Нетвердыми шагами, поскальзываясь на осколках бутыли, оставляя кровавые отпечатки он отправился завтракать.
 

  Программа новостей обыденно крутила сенсацию мобильной лихорадки. Теперь миниатюрные бомбы оказались даже в мобильных телефонах. Мир вздрогнул, встрепенулся, принял как неизбежное, и уверенно продолжил пользоваться начиненными взрывчаткой аппаратами. Также из-за нехватки общего материала тридцатисекундного ролика удостоилось сообщение о гибели пяти подростков. Пронзенные тысячами осколков лопнувшего стекла крыши двадцатиэтажного дома они скончались мгновенно, без мучений, и долгая боль осталась лишь вмиг обедневшим родителям.
    Пламя сверкнуло в зелени глаз – если бы они знали, как умеют растягиваться столь простые мгновения. Руки же нежно с трепетом коснулись шара. Пора идти, в ночь, собирать…эмоции.  Редкие слезы покатились по щеками - без нее. Пока без нее.


    Капал глупый весенний дождь. Сизая дымка озерами холода расплывалась по паркам, высотным зданиям и пустым остановка. Казалось, что юную природу накрыло пеленой грусти.
    Третий час она стояла перед надгробием: закрытые глаза, опущенные руки, промокшее платье и спутанные волосы. Склоненная голова и звон пустоты.
    Третий час его зеленые глаза полнились удивлением. Стоя за деревом, вглядываясь в кидаемую ветром фигурку он пытался понять. Наконец, не выдержал.
   

    - Идем, - полувопросительно сказал он.
    - Идем, - полувынужденно согласилась она.
    Теперь дождь поливал обоих. Но что было для нее холодным касанием памяти, для него же жгучими каплями бессилия. Минуты сливающиеся в часы, бесконечные капли и стук каблуков, молчание. Тяжелое и рвущее, поглощающее всех, но раскидывающее каждого в свой персональный кошмар. Ни выхода, ни света из-за.



    - Они так странно погибли, - и она снова замерла закрыв глаза.
    - Жаль, что все случилось при таких обстоятельствах, но кем они были? Они же мучили тебя, меня, всех… молодые отбросы, неспособные принести в мир ничего, кроме боли!
    - Но они могли измениться… Ты словно рад их гибели, - в удивлении она широко распахнула глаза.
    - Они не принесут больше проблем. Все уже взято, но как ты можешь думать о прошлом, о том, что выброшено и не... – прервавшись он вдруг метнулся в угол.
    Глухим треском щепок драгоценная шкатулка разлетелась вдребезги! Уже заполненные, тяжелые, полные внутренних противоречий шары вдруг начали светиться, взлетая замирая гирляндами вокруг него. Пламя затопило зрачки и выплеснулось, сжигая в темном свете всю глубокую зелень глаз.
    - Смотри, для тебя! Для тебя я собирал это все, теперь они готовы. Теперь, я стану другим – лучшим!
    Бурлящий магмой шар подлетел к его ладони, – Ненависть, вся незамутненная ненависть зверя. Почти невозможно было его найти! – сфера лопнула мгновенно заполнив комнату брызгами, и следующим мгновением все они втянулись в него.
    - Боль, всепоглощающая, бесконечная, и тем более страстная боль, - следующий шар повторил судьбу предшественника, а оставшиеся сплошным хороводом потянулись к его рукам прижатым к сердцу.
    Слова, выкрикиваемые искаженным ртом сливались в одно бесконечное проклятие миру. Минута, и все кончилось.
    - А теперь я расскажу, зачем все это. Нельзя стать идеалом, не пропустив через себя весь ужас мира, а ты – та, которая всю жизнь рядом, но не со мной, ты заслуживаешь только идеал!
    Девушка отшатнулась в ужасе наблюдая как преображается он: плащ, струящийся мраком сложившийся словно из обрывков теней покрыл его раздвинувшиеся плечи, корона с рубинами живой крови вспыхнула на голове, а в зрачках заплясало отражение темного пламени, полыхавшего огромными крыльями за его спиной.
    Упал сбитый движением мощного огня шкаф, рассыпались и затлели годами собираемые холсты.
    Она задрожала еще сильнее вдруг схватив верхний. Гибель ее товарищей, запечатленная во всех подробностях. И дата. Предыдущая ночь до катастрофы. Каждый из  холстов изображал смерть во всех ее проявлениях.
    - Да, - донесся изменившийся голос сверху, - Множество ночей я искал, отдавал часть себя, чтобы принять другую. Принимал из их жизни, оказывал будущему миру услугу. Это было невыносимо, боль, но я пережил ее. А теперь я совершенен. И ты станешь такой же.
   

    Звонкий удар пощечины. Слезы, ручьями прокладывающие себе путь к земле.
    - Ты убивал их всех… Ты разрушал! Ради чего? Ради какого мира? Это не идеал…
    Озарением полыхали его картины перед ее взором: города, склонившиеся люди, царство добра и справедливости, и тьма нависшая над всем миром. Копоть пепла не покорившихся.
    - Мою жизнь ты уже изменил, свою…Была ли у тебя жизнь? Так не меняй хоть других…
    Кисть в ее руке прочертила крест на прожженном холсте. А он лишь молча стоял склонив голову. Обратившаяся в путы корона резала руку.
 

    Воронка зарождающегося урагана накрывала пустой дом. Лишь две фигуры молча стояли в разрушенной комнате, да белый шар ждал своего мига в подвале.