Слово Норны

Посвящается Снежане,Снежке,Снежечке - моему вдохновителю и музе...

Сказка

О, ты, седое Варяжское море! Когда в небе ухмыляется полная Луна, ты сходишь с ума и в слепой ярости начинаешь наступление на берег... Нелепое наступление – которое все равно кончится твоим поражением. Рагнаради ждешь ты, и пока не наступит Ночь Ночей – бессильна твоя злоба. Ты не сдаешься, море... Ты ждешь своего часа. Ты надеешься. Но есть еще небо – равнодушный и неподкупный судья, не знающий жалости... В какую сторону качнется чаша весов? Кто знает...

1

Там, где пока еще не было времени, застыл под суровым северным небом большой прилив, цепко схваченный за бока  клыками скал, глубоко вгрызшимися в море. Белопенная круговерть взмыла к тучам, словно угрожая им. Но на пути между бунтующей водой и небом несокрушимой стеной встали скалы – непобедимое воинство Земли. Покрытые древними мхами, изрезанные трещинами, они держались уже тысячи лет. Но море, раз за разом, выхватывало из строя одного воина за другим, пробивая путь. Так появились фьорды. Красивые и неприступные, эти узкие каменистые заливы сроду не чаяли когда-нибудь ощутить на себе ногу человека.

Но человек – забавное существо. И упрямое. Чем неприступнее, тем ему интереснее. И вот над открытыми всем ветрам берегами Сёгне уже высятся сложенные из дикого камня стены горда... Высокие сторожевые башни. И в одной из них ждет прошедший множество битв ярл... О, Турне-гард, прекрасный и недоступный!

Горькие брызги зависли в воздухе, взметнулись — да так и не опустились обратно. Замерла, разбросав в воздухе серебристые крылья, отчаянно борющаяся с ветром чайка. И сам ветер тоже застыл в потоке не-времени... Казалось, его можно было даже потрогать, этот ветер. Но рука, потянувшись, встречает лишь тонкое стекло оправы, и очарование пропадает, уступая место разочарованию... Картина. Всего лишь дурацкая картина! Глупая сказка... На самом деле нет ничего: ни пронзительного северного неба, ни свинцовых волн, ни скал, помнивших рождение Богов. Есть только беспросветная монотонная пелена дождя за окном, падающая и падающая на городские кварталы. Небо, хватит плакать! Не слышит...

Там, на стенах, были и другие картины. Усыпанный яркими цветами весенний луг. Облака, опрокинувшиеся в воды прозрачного озера. Рыцарский замок, мрачно глядящий на мир подслеповатыми глазницами старого параноика... Но эта была - самая любимая. А за окном лил и лил унылый дождь. Он все никак не мог закончиться, словно решил вылить на людей все накопленные за облаками слезы. Откроешь окно – и тоскливый запах сырости, перемешанный с гарью ближних заводов, ворвется в комнату... Нет, окно лучше не открывать. Иначе отсыреют уже готовые, отпечатанные листы, сложенные аккуратной стопкой на краю стола. Тщательно сплетенные нити судьбы. Чья-то будущая карьера, только-только зарождающееся “завтра” нового специалиста-историка... Хотя, вряд ли. Ленивых историков не бывает. Бывают плохие, но не ленивые.

Работу историка порой сравнивают с работой журналиста. Мол, и там и там главное - истина. Черта с два! История – это не романтика свободного поиска, не погоня за красивыми сенсациями. Это труд, адский труд. Расчистка Авгиевых конюшен по сравнению с ним – детская задачка. Перебирать сотни монографий – это история. Отделять “достоверные” источники от еще более “достоверных” - история. Глотать пыль архивов – тоже, в конце концов, история. А в перерывах – снова труд по вышивке чьего-то будущего. Утомительный и творческий. Прекрасный и отвратительный. Прекрасный, потому что невозможно не вкладывать в него хотя бы маленькую частичку себя. Отвратительный, потому что никто и никогда не увидит твоего имени на титульном листе. Это будущее – чужое...

Норна повернула к Ней свою круглую голову, глянула желтым глазом понимающе. И сама, мол, умная, знаю, каково это... И снова смежила веки, задремала в своей клетке. Совсем у птицы режим сбился... Все-таки городская квартира – не самое подходящее место для совы. За окном смеркается, а она спать... Так... значит, на 21 июня 1941 года части и соединения РККА имели: танков - ... Нет, не идет, что-то не то... О, Турне-гард, город мечты! Неужели и на твоих узких улочках идет этот проклятый серый дождь?!

За стенкой сопела спящая дочь: умаялась, бедная, за день. Единственное счастье, единственная отрада: родное... Тихо цокотал на шкафу древний пружинный будильник. Ой, а еще предстоит углубиться в дебри Смоленских лесов, навестить партизанские отряды Платова, как раз в этот момент внезапными ударами жалящие тылы французского войска... Двоечники несчастные, и почему они не могут сами что-то написать? Нет, хватит отвлекаться... Количество единиц бронетехники в механизированном корпусе на момент начала Великой Отечественной составляло... Черт, да нет там никакой “бронетехники” и не бывало сроду! Никогда железные гусеничные орды не оскверняли Земли Викингов! Никогда желтокрылые “мессершмитты” не рассекали небо над Сёгне-фьордом, созданное для чаек и драконов. Но память, холодная память историка тут же подсказала: было. Оскверняли. И вился, вился над скалами паучий флаг с черной свастикой... Она, память, с бесцеремонностью хирурга отсекала лишнее: скалы, каменные стены горда, башню ярла, рано постаревшего в боях...

2

...Узкий нос сторожевой снекки высунулся из-за мыса, кивнул на легкой волне. Легкий кораблик побежал наперерез драконоголовой ладье. Стражи Турне-гарда трусостью не отличались: драккар превосходил их лодку минимум вчетверо. Впрочем, там наверняка уже различили характерную резьбу, бегущую ломаными зигзагами по длинной шее чудища... Однако таков порядок – прибывших из моря полагается встречать задолго до того, как крепко сбитый корпус ладьи ляжет на прибрежную гальку.

Вот Она и дома. Для непривычного взгляда скалы кажутся монотонными, одинаковыми. Но на самом деле нет здесь двух одинаковых утесов. Да что там утесы – глаз привычно ловит желтое пятно лишайников на отвесной стене, отличая его от другого, похожего. Радостно приветствует извилистую трещину, которая отсюда мнится маленькой и узкой, а на самом деле – ух! И трепещущий на ветру кустик эдельвейсов. И гнездо гаги-птицы, славящейся своим мягким и теплым пухом, не боящимся воды. Но – поди достань, на такой невообразимой круче прилепилось оно к обрыву! Хотя бывает, умельцы и достают... Плащ, отороченный таким пухом – одеяние для ярла, не простолюдина. Но... времена изменились, и порой простые землепашцы-бондэры щеголяют в таких одеждах, которые пристали лишь великим вождям. Чего доброго, впрямь наступают Последние Дни, и близок час Рагнаради...

От прильнувших к самой воде причалов узкой лентой вьется дорога — выше, выше, туда, где царапают небо острые башни горда. Молодые ели выстроились вдоль нее двумя ровными рядками, красуясь пушистыми шубками. Их высадил для Нее Харальд-ярл... Кто сказал, что на камнях не растут деревья? Жизнь побеждает везде... Там, где нет места могучим елям и соснам, змеятся кривые кустарники. Где нет места даже кустарникам, буйно разрастаются седые мхи. А где нету и мха... там кончается суша, и начинается власть моря.

Пестрая тень метнулась из-за камня внезапно, бросилась в лицо, выпуская кривые кинжалы когтей. В последний момент шарахнулась в сторону, обдав лицо порывом ветра, сделала ликующий пируэт. Опустилась на плечо, больно вцепившись сквозь одежду прямо в тело... Что-то заклекотала на ухо... Нет, не на ухо – в клетке своей. Ой, Норна! Кажется, Она снова задремала. Мама дорогая, а на часах-то уже... Так, на чем мы там остановились? Мысль не идет в голову... Выспаться бы. Да где там! Платов на своем жеребце уже гарцует, раздвигая почему-то полицейской шашкой времен Александра Третьего стройные шеренги краснозвездных истребителей... Опять нити перепутались. Смешно... И тоскливо. Впрочем, привычно. Ох, где ты, мой гордый горд среди хищных скал?! А голова все тяжелее... Уснуть бы – и не проснуться...

3

И тогда взметнулся вверх с гневным грохотом свинцовый вал, вызывающе  обращаясь к ледяному северному небу: “Я долго терпел, надменное! Хватит!” Метнул обжигающие брызги ввысь. Яростной пощечиной обжег синюю бездну. Небо ахнуло, отстраняясь, натянуло застылые струны не-времени... И что-то лопнуло в тишине между мирами...

... Рама картины звонко брызнула во все стороны осколками, разлетаясь словно от пулеметной очереди в упор. Вскинула голову в клетке ошалелая сова. Завозился в кровати сонный ребенок. И в темноту квартиры ворвался свежий морской ветер, пролетел, хлесткий, запахом йода оседая на книжных полках, сметая с них пыль. Соленые брызги упали на стопку бумаги, растворяя черные бессмысленные знаки. Растеклись серыми потеками, смывая неслучившееся будущее.

Не было больше преграды, и во всю ширину стены полукруглой аркой распахнулось сверкающее окно... Нет, над Сёгне не моросил противный дождь, хотя замшелые разноцветные камни его были мокрыми, словно небо недавно плакало. Но слезы ушли. Высокое, пронзительно-синее, оно  улыбалось теплыми солнечными лучами. Словно приглашало: входи... Поросшие мелким ельником берега были рядом – только дотронуться! И где-то там над утесами вставали темные гранитные стены Турне-гарда, высокие дозорные башни. И была одна из них, в которой ждал Ее прибытия иссеченный в битвах ярл Харальд... И чайка над фьордом захлебнулась ликующим воплем...

Подчиняясь неведомой силе, Валькирия шагнула к арке, чувствуя, как заходится в безмолвном крике душа. Ступила в желтый квадрат солнечного сияния, разделивший комнату пополам. Только шаг... Всего лишь один шаг отделял ее от страны грез... За этим шагом звенело, гремело о скалы Варяжское море. Звало к себе, пройти по его берегам, вдохнуть новые незнакомые ароматы, сорвать неведомые цветы. Подобрать плоский окатанный голыш, блинчиком запустить по воде... Встретить качающиеся на волнах драконоголовые ладьи... “Входи...” - шепнуло море. - “Здесь не будет тоски.” “Входи!” - крикнула чайка. - “Здесь тебе всегда будут рады...” “Входи же...” - сказали камни. - “Тут все, о чем ты мечтаешь, входи!” И лишь небо странно молчало, а где-то в вышине вдруг быстро-быстро начало вспухать темное облако...

И оставалось Ей лишь опустить ногу на скользкий камень, когда пестрая лесная сова, взъерошив перья, в первый и последний раз в своей жизни испустила пронзительный человеческий вопль:
- Дурра!!!
Слово Норны иссекло гипнотические путы. Тихо тут стало... подавилась крикунья-чайка... замер мерный ропот прибоя... окаменели камни... и в этой тишине услышала Валькирия, как где-то в глубине квартиры горько и безутешно плачет маленькая девочка. Сердце захлебнулось и почти встало...

Книги на полках зашелестели страницами, прощаясь. Впрочем, что им, кладезям вековой мудрости? Скоро найдут нового хозяина... Возмущенно пискнул дисководом остановленный без предупреждения компьютер. Прости, тебя не могу взять с собой... Хитрый металлический засов на клетке некстати заклинило. Не выпуская руки дочери из своей, Валькирия нашла в ящике стола старые пассатижи. Лязгнула лопающаяся сталь прутьев. Норна яростно клекотнула, ругая бестолковую хозяйку, выбираясь из своего бывшего жилища. Перелетела на плечо, царапая когтями кожу, сердито ущипнула за ухо. Вот так, с совой на плече и с детской ладошкой в руке, Валькирия шагнула в солнечный квадрат, навстречу своей мечте.

Над Турне-гардом облегченно вздохнуло небо...