Какие все-таки они красивые...

       Какие все-таки они красивые! Я раньше никогда не обращал на них внимания и не придавал их форме значения - а зачем. Но сейчас – какими же сильными и монументальными они кажутся. Вот одно словно слон, а вот похожее на дирижабль – такое же продолговатое, вытянутое, медленно проплывающее надо мною. А вот словно аист – медленно парит, всем своим видом показывая свое пренебрежение ко всем земным проблемам. Облака – они словно жители другой страны, другой планеты, пролетающие и наблюдающие за происходящим на нашей маленькой планете, где копошатся и суетятся, живут своими проблемами и заботами, словно муравьи, люди.

       В ушах, от напряжения и учащенного сердцебиения, от набившейся грязи, стоит шум и гул. На глазах словно пелена, от чего все происходящее вокруг кажется каким-то сказочным, расплывчатым – в сказочно-сиреневой дымке. В голове проносятся мысли, словно разряды реактивных снарядов: «Нужно попытаться опять! Нужно попытаться снова! А получится ли? А смогу ли я? Но нужно! Нужно!».

       Я приподнимаюсь на локтях, медленно словно сметана, со звуком весенней капели, с меня стекает жидкая, густая грязь. Я приподнимаюсь вперед на руках и перевалившись встаю на колени. В обычных условиях такой маневр кажется по силам любому здоровому человеку. Вроде бы ничего сложного – ничего необычного, но это мне дается с трудом, потому, что сил больше нет! Их не просто мало, они напрочь отсутствуют! Хочется упасть лицом в эту вонючую, густую грязь и так лежать, без движения. Но что-то внутри вдруг дает толчок, дополнительный заряд сил, такой мизерный, но все-таки такой нужный.

       И вот я стою на четвереньках, оперевшись на руки, по-локоть в грязной, коричневато-серой массе из воды, грязи и глины. С «той стороны» на меня смотрит уставшее, измученное лицо, отдаленно напоминающее меня – мое отражение, которое меня мало, когда волновало, интересовало. Нужно еще совсем немного – встать. Немного – раньше я даже мысли не допускал, что мне – здоровому, крепкому человеку, чтобы встать, понадобится приложить неимоверные усилия.

       В ушах звучит какая-то песенка на французском языке. Да! Мне теперь только еще запеть остается, да еще и на французском. А в ушах словно издеваясь звучит: «La-la-la-la… La-la-la-la…». Да о чем она там поет? Не знаю – может быть о любви, о нежности, о красивом признании, о романтических встречах под луною. В голове проносится мысль: «Тебя бы сейчас сюда – ко мне, в мои «грязно-теплые» объятия! Что бы ты тогда запела своим ангельским голоском!?».

       Под звучащую в голове песенку, мне почему-то сразу представилось варьете и полуобнаженные девушки, в белых перьях, бойко вскидывающие вверх свои длинные ноги. Может потому, что эту песенку пела землячка Полишинеля - не знаю! Да и причем здесь Полишинель? Видимо начинаю сходить с ума! Но я вдруг, почему-то, представил эту «лебедь-девушку» здесь, со мною, в перьях, облепленных грязью и на высоких каблуках, и меня разобрал дикий хохот. Хотя с другой стороны, она бы мне сейчас, здесь очень сильно пригодилась – вдвоем бы легче было, хотя бы просто сидеть, а уж выбираться из трудных ситуаций, в которые нас вгоняет жизнь, а чаще всего мы сами, с поддержкой всегда легче.

       "И это - суета и томление духа!" - устами Екклезиаста - возвещал царь Соломон. Да-а - потомился бы я сейчас в чистой и теплой суете! К чему это мне вспомнилось? Все это словно черно-белое кино, с царапинами и дефектами на пленке, вдруг промелькнуло перед моими глазами. Все - точно - начинаю сходить с ума! Нужно выбираться – выбираться из этой ямы. В голове звучит голос, приказом из фильмов про войну: «Давай – вставай!». Все – так больше нельзя – так недолжно быть! Я больше так не могу! Встав с колен, хватаясь за грязные, торчащие из стен ямы, скользкие корни, я опять возобновляю свой путь наверх – наверх, к солнцу, к счастью, к обычной – нормальной жизни, по которой за время проведенное в яме так успел соскучиться. Появился голод, на вещи которые в обычной жизни казались простыми, обыденными.

       Карабкаясь вверх по стенке ямы, во мне бурлило одно лишь желание – вдохнуть всей грудью нормальным, не пахнущим гнилью, сыростью и затхлостью, а наполненным запахом цветов, деревьев. Мне до ужаса захотелось ощутить запах обычного города - который в обыденной жизни нам казался противен и неприятен. Воздух, которым я дышал столько времени и на который даже не обращал внимания! А зачем? Как часто мы обращаем внимание, на то чем дышим, и что видим, в кажущейся нам обычной, жизни?! Как много мы не замечаем, как многого не ценим. Вот-вот, еще немножко, еще чуть-чуть, в голове вдруг промелькнули слова из песни: «…Еще немного, еще чуть-чуть, Последний бой, он трудный самый, А я в Россию, домой хочу, Я так давно не видел маму!...».

       Мама – так вдруг захотелось увидеть маму, самого дорогого и близкого человека за всю жизнь. Вот он край, край той ямы в которую ты попал по своей, чужой или чьей-то злой воле. Да какая сейчас разница – вот он – край! Вот он выход! Все! Вот он конец всех мучений! Я наконец-то приму душ – смою с себя эту липкую и вонючую грязь! Я наконец-то лягу в теплую, мягкую и чистую постель и отдохну, я наконец-то почувствую себя человеком! Вот он край! И я хватаюсь за него и…

       Сорвавшись, я снова падаю вниз, в эту ненавистную яму. Какой это уже раз – пятый, десятый, двадцатый? Не знаю – я уже сбился со счету. Из груди, словно стон раненого зверя вырывается глухой крик отчаяния. Я словно маленький ребенок тянущий руки к маме, в надежде о помощи, тяну их к, казавшемуся таким близким, выходу – краю ямы и падаю словно в замедленной сьемке. Мне не хватило каких-то сантиметров, не хватило самую малость, совсем чуть-чуть, чтобы выбраться из ямы. И падая, я снова погружаюсь в эту зловонную жижу, которая заливает мне, в крике отчаяния раскрытый, рот, набивается в уши, в нос. Все – встать уже нету сил… а надо..

       …а какие они все-таки красивые – облака!..