Призрак правосудия Лина Бендера

Лина Бендера

                П Р И З Р А К    П Р А В О С У Д И Я
повесть
                события в романе от начала до конца являются
                вымыслом, за случайные совпадения автор
                ответственности не несёт.
ЧАСТЬ 1
КАЗНИТЬ?

Х Х Х

  Стояла ранняя весна, погрузившая город в мутный, наполненный зловонием выхлопных газов туман, обнажившая неприглядные горы мусора на обочинах, которые не успевали либо ленились убирать замордованные долгой снежной зимой дворники.  Мерзость сезонного запустения воровато таилась по проходным дворам и глубоким подворотням, кое-где стыдливо показывалась на глаза спешившим по широкой центральной улице прохожим длинными языками  разросшейся до непотребства помойки или вульгарной кучкой оставленных случайными выпивохами отбросов.

  Центр города не радовал взор блёклыми серыми красками, скучным видом мокрого асфальта и голых, варварски остриженных деревьев.  Не спасали положения даже яркие вкрапления в допотопную старину новомодных частных магазинчиков, торгующих всякой дорогостоящей всячиной и призывно моргающих блестящими глазами крикливо оформленных витрин.

  Погруженный в промозглую сырость, город суетливо кишел мчавшимися сломя головы по тротуарам людьми и плотными пробками машин на проезжей части.  В этом месте напротив рынка как нигде сталкивались в затяжном конфликте не имеющие возможности прорваться сквозь плотный строй на перекрёстке пешеходы и стремившиеся поскорее миновать опасное противостояние автомобилисты.

  Почему-то городские власти скупились поставить здесь светофор.

Х Х Х

  Марина Косова не любила весну.  С детства в отвратительно слякотном месяце марте с нею случались досадные неприятности.  По мере того, как она взрослела, с ней вместе росли и жирели проблемы, с каждым прожитым годом превращаясь в настоящие беды и несчастья, последствия который потом приходилось расхлёбывать целый следующий год.  В отличие от них, проблем, сама Марина, в юности высокая и стройная красавица, худела, бледнела и в последнее время стала совершенно тощей, от былой привлекательности сохранив роскошные медово - жёлтые волосы и прекрасные, зеленоватого оттенка глаза.  Она выглядела старше своих сорока и, потеряв интерес к житейским радостям, не старалась маскировать морщины на изжелта - бледном, нездорово отёкшем лице.

  С начала месяца Марина напряжённо ждала традиционных несчастий.  Вздрагивала от стука в дверь, всматривалась в лица покупателей на рынке, пытаясь предугадать, откуда ждать беды.  Но словно в насмешку изменчивая судьба подарила ей две недели настоящего рая.  Торговля шла удачно, сын занялся ремонтом купленного по дешёвке мопеда и почти не хулиганил в школе.   А она познакомилась с приличным и обходительным мужчиной лет пятидесяти, часто заглядывающим на «блошиный» рынок, приютившийся на задворках коммерческого магазина, где толкучке торговали разным подержанным барахлом.  Яков Петрович, страстный коллекционер, собирал старинные монеты – оригинальное и дорогостоящее хобби.  А на «блошином» в кучах разваленного на земле хлама можно было выкопать что угодно.

  Обстоятельства складывались на редкость удачно.  Марине удалось сэкономить небольшую сумму на ремонт давно нуждавшейся в переделке комнаты.  Ромка перед выпускными экзаменами взялся за ум, а запойный братец Иннокентий больше месяца не вваливался клянчить деньги на вино.

  Сегодня она решила начать ремонт.  Похоже, дело идёт к тому, что Яков Петрович скоро напросится в гости.  Не хотелось начинать столь ответственное дело в кошачьем марте, но события разворачивались бурно и потому торопили.  Критически оглядев себя в зеркало, Марина как никогда ясно поняла, что годы уходят безвозвратно, и ради устройства личной жизни стоит сполна использовать последний подвернувшийся шанс.  Старый холостяк пуглив и не избалован пристальным женским вниманием, а сыну - подростку необходима твёрдая мужская рука.

  Марина жила напротив рынка в убогом двухэтажном доме, бодро смотревшем на оживлённую улицу выкрашенным весёленькой желтизной фасадом, но с торца являвшем собой зрелище до тошноты неприглядное.  Из-под облупленной кусками штукатурки торчал исклёванный, как воронами, временем красный кирпич.  Сбоку неопрятным наростом нависло неуместное здесь деревянное крыльцо - терраса, плод самодеятельного архитектурного творчества кого-то из бывших жильцов.

  Допотопная халупа досталась Марине в наследство от бабки, отписавшей внучке комнату по завещанию.  Когда невмоготу стало жить с вечно пьяным Кешкой и  скандальной полусумасшедшей Леркой, вдвоём поколачивавших Маринку с крохотным Ромкой, она плюнула на удобства и с сыном в охапку сбежала к престарелой бабке по матери.  Часто жалующаяся на хвори и безденежье старуха помогла дотянуть ребёнка до десяти лет, а потом Марина осталась одна и принялась выкручиваться самостоятельно.

  В последнее время ходили слухи, будто разместившийся с фасада коммерческий магазин хочет откупить здание целиком.  Затевать дорогостоящий ремонт не имело смысла.  Но в расчете на перспективу семейного счастья приходилось потратиться и навести в комнате хотя бы внешний лоск.  И недрогнувшей рукой Марина оттащила от стен скудную мебель и принялась драть выцветшие обои.

- Ну не дура? – удивлённо созерцая её бурную деятельность, проговорила соседка Настька, дородная, злющая и крикливая, одновременно шуруя ложкой в кипевшей на плите солянке и ворочая в бачке исходившее паром бельё.

  Марина потянула носом и сморщилась.  У Настьки очередные кулинарные изыски, не иначе, дохлую кошку на обед готовит.  Другой мужик на месте её Василия взял бы хорошую плётку… а ещё лучше другую, нормальную бабу.

- Деньги поберегла бы.  Говорят, летом коммерсанты расширяются.

- Дождёшься, пока соберутся, а мне в грязи жить?!

  Марина плотно прикрыла дверь.  Настькина кулинария и визгливый тенор в печёнках сидели.  Но настроение подпортилось.  «Поклею быстренько обои, подкрашу полы, и достаточно!»

  В укромном местечке, в нижнем ящике шкафа смирненько лежала бутылка хорошего муската.  Она могла бы выпить одна, просто так – для поддержания душевного тонуса.  Но решила дождаться возвращения Якова Петровича из командировки и подходящего интимного момента.  В конце концов, она не алкоголичка какая-нибудь, вроде драгоценного братца Кешки.  Два года назад. После нелепой гибели Лерки под колёсами рейсового автобуса, он стал спиваться в ускоренном темпе.  Марина могла бы вернуться домой, но не захотела, предпочитая сварливую Настьку вечно пьяному брату.

  От размышлений её оторвал бешеный стук.  Дверь трясли и пинали, норовя снести с петель.

- Настька, дура!  Вконец спятила!

  Полная намерений как следует взгреть бесцеремонную соседку, Марина отодвинула шпингалет и впустила… нет, не Настьку, а красную растрёпанную Веерку, партнёршу по «блошиному» бизнесу.  И сразу поняла: вот сейчас, именно в данный момент беспардонно ввалилась с трепетом ожидаемая, долго откладываемая на потом…  Марина не заметила, как у неё подогнулись колени и уронили отяжелевшее тело на выволоченный к дверям диван.
  Верка выглядела дико со стоявшими дыбом короткими белобрысыми волосёнками на макушке.  Выдохнула коротко и резко:
- Ну, чего сидишь, раззявилась?  Там твой Ромка попался!

- Ку-уда? – шёпотом протянула Марина.

- Уборку дурацкую затеяла?  Скорее!  Может, ещё успеем упросить!

  Верка с силой рванула её с дивана.  Выбегая, женщины успели заметить опешившую с половником в руке Настьку.  На круглом лунообразном лице соседки читалось голодное, неутолённое любопытство.

Х                Х                Х

  Поток машин на перекрёстке не иссякал.  По известной одним властям прихоти светофор здесь не поставили, и сплошная пёстрая лента тянулась беспрерывно, не давая прохожим ни малейшего шанса спокойно перейти дорогу.  Приходилось рисковать и, улучив минуту, проскакивать между бамперами и капотами, игнорируя перспективу очутиться под колёсами.  Водители нетерпеливо гудели, без зазрения совести обдавая прохожих липкой грязью.  Весна припозднилась, и снег лишь недавно сошёл, оставив глубокие лужи у бордюров.

  Марина с подругой нервно переступали промокшими ногами, каждый раз вздрагивая, когда мимо проносилась новая вереница обнаглевших лихачей.  Она боялась задать Верке один - единственный вопрос и получить исчерпывающий, всё объясняющий ответ, а потому оттягивала встречу с неизбежностью, усиленно отворачивалась, пряча лихорадочно блуждающий взгляд.

  Некое шестое чувство подсказывало, что приближается беда, в отличие от прежних, ежегодных в её жизни неприятностей страшная и непоправимая, а у неё уже нет сил встретить врага во всеоружии.  И, вконец обезумев, Марина оттолкнула подругу и метнулась наперерез серебристому потоку.  Солнце било в глаза, мелькали вокруг разноцветные пятна, свирепо ревели в уши гудки.  Матерная брань обозлившихся водителей настигла её уже на противоположной стороне, около книжных лотков.  Она мчалась вверх по прилегающей к рынку улице, где рядами выстроились тентованные палатки, а на тротуаре самостийные торгаши разложили нехитрый, не первой свежести скарб, чудом ухитряясь никого не задеть и не толкнуть.  Народ поспешно расступался, освобождая дорогу растрёпанной женщине с перекошенным от ужаса лицом.

  «Вот оно, началось.  Началось!» - молотом бухало в голове, и мысли испуганно разлетались.  Все, кроме одной: сезон неприятностей открылся.  Но она ещё понятия не имела об истинных размерах катастрофы. 

  Влетев на территорию рынка, Марина остановилась, ожидая увидеть любой кошмар, нечто из ряда вон выходящее…  Но ни в центре, ни на «блошином» ничего не изменилось.  Также торчали унылые, похмельного вида торговцы над убогими кучками залежалого, либо вовсе принесённого с помойки товара.  Она давно знала, что никто не сколотил тут состояния, не удастся и ей.  Туда – сюда шатались непрезентабельного вида покупатели, скупо выгадывающие копейки на мелочёвке.  Нудный, до зубовного скрежета опротивевший контингент, с которым и за деньги общение не в радость.

- Опоздала, - равнодушно заметил испитой, с сизым носом Вовка, торгующий железом. – Твоего уже в отделение уволокли.

- Да что он сделал-то, что? – обрела дар речи Марина и, подхватив на лету падающую заколку, небрежно соорудила хвост из своих пышных рыжеватых волос.

- Порола мало поганца, знай, червонцы совала, вот и досовалась.  Залез в карман к здешнему крутому кавказцу.  Не здесь, у палаток с автодеталями, к ним сходи.  И с каких доходов сучонка туда понесло? – злорадно объяснила вытравленная пергидролем Тамарка, старожилка на «блошином», не пропускавшая ни одного торгового дня.

- Ну теперь держись!  Шкуру с вас сдерут по самые пятки.  Знал бы у кого красть, поганок!
- Морду синяками изукрасили и поволокли.  Хорошо, ногами не затоптали, - мерзко хихикая, подлил масла в огонь разгоравшегося скандала Вовка.

  Не дослушав, Марина бросилась бежать на дальний край рынка, где торговали запчастями и железками.  Но инцидент давно исчерпали, и на затоптанном башмаками покупателей асфальте не осталось и следа разыгравшейся тут недавно трагедии.  И тем не менее, у неё болезненно сжалось сердце.  Предчувствием неумолимо приближающейся беды.  Походила между прилавков, прислушиваясь к разговорам продавцов, но они успели забыть о происшествии.  Марина вернулась обратно на «блошку», но лишь затем, чтобы услышать от Володьки оскорбительное.

- Хе-хе-хе!  Вор должен сидеть в тюрьме, слышала, кто сказал?
 
  Так он мстил, будучи недавно отвергнут в настойчивых любовных притязаниях.  Марина стиснула зубы, сдерживая слёзы.

- Беги в отделение, вон, напротив.  Может, ещё застанешь, - смилостивилась Тамарка.

  И Марина помчалась туда, разминувшись у ворот с торопившейся навстречу Веркой, почти час невесть где пропадавшей.  Но опоздала.  Ромку увезли.  Дежурный на пульте неопределённо пожал плечами и велел дожидаться следствия.  Плохо соображая, куда бежать дальше, поскольку никогда дел с правоохранительными органами не имела, обливаясь потом, на трясущихся ногах вышла на улицу и неловко споткнулась у бордюра, а может, ей специально подставили ножку…  И в следующий момент опомнилась на заднем сиденье неприметной синей «девятки», с двух сторон зажатая массивными чернорожими дядьками.

  Автомобиль рванул с места и понёсся по улице.  Марина с ужасом сообразила, что перед нею так называемые «потерпевшие», слышавшие разговор с дежурным и теперь зачем-то тащившие её за город, в лесополосу.  Миновали трамвайное депо, и у неё мелькнула жуткая мысль о кладбище, но, выехав на окружную трассу, «девятка» свернула в ближайший просёлок и остановилась.  Ничего не опасаясь, похитители выволокли жертву и кинула наземь, а затем молча, со слаженной методичностью попинали ногами.  Не сильно, а так, в воспитательных целях.  Только пальто в грязи изваляли.

- Плохо за сыном смотришь, мамаша.  Вором вырос, - с заметным акцентом проговорил старший «азер» и дал знак двоим молодым подручным.

  Те подняли её с земли и ловко сорвали верхнюю одежду.  Марина вскрикнула и сжалась в комок, прикрывая скрещенными руками некрасивое, в нескольких местах заштопанное бельё.  Не то ей было обидно, что вот избили, а сейчас ещё и изнасилуют, а тем мучилась, что видят её выхоленные, с иголочки прикинутые разбойники оборванной и убогой, до рёбер исхудавшей от скудной жизни и постоянного нервного перенапряжения.

- Ну, кому такая нужна? – отвечая на мысли жертвы, с сожалением заметил один из них.

  Здоровые, откормленные парни стояли, поражённые худобой жертвы и даже отворачивались стыдливо, мыкаясь жалкими остатками совести.  Воспользовавшись их замешательством, Марина лихорадочно натягивала платье, дрожащими пальцами застёгивала старомодные круглые пуговички, в страшном волнении ломая ногти.

- Короче, так: это тебе первое предупреждение.  Дальше – неделя сроку, платишь две тысячи зелёных и забираешь сопляка.  Нет – мальчишка пойдёт зону топтать, а с тебя больше сдерём.

- Нет у меня ничего… ни зелёных, никаких, - в ужасе прошептала Марина.

- Поищешь – найдёшь.  Ровно через неделю будь на своём торговом месте, мы подойдём.

  Марина тупо удивилась, как быстро о ней навели справки.  Кавказская троица погрузилась в машину и с достоинством отбыла, оставив недобитую жертву на дороге, а та опустилась в прошлогодний бурьян и заплакала.  В первый раз в голову ей закралась мысль, что жизнь подходит к концу, раз насильники побрезговали…

  Кое-как отчистившись от грязи у овражка, полного талой воды, она вернулась домой полями.  Под покровом темноты выбралась из-под моста, бегом миновала оживлённую улицу и, купив в ларьке бутылку водки, воровато нырнула в комнату.  Она опасалась встречи с вездесущей Настькой, но ровно в семь вечера приходил с работы Василий.  Традиция семейного ужина у телевизора соседи никогда не нарушали.

  Трясясь от холода и страха, Марина посрывала с себя осквернённые одежды, ногой задвинула подальше в угол и, завернувшись в линялый байковый халат, налила полный стакан водки.  Пила торопливо, крупными глотками, не удосужившись позаботиться о закуске.  Еда не шла в горло.  Она даже не думала, как выпутается из сложившегося безвыходного положения, и сумма в две  тысячи зелёных казалась недосягаемой, как золотой диск полной луны, нахально заглядывающей в узкое, без штор, окошко.

  Разгромленная начатым ремонтом комната представляла жалкое зрелище.  Ради Якова Петровича затеяла она бессмысленное приведение в порядок предназначенного под снос жилья.  Новый знакомый оставался последней надеждой стареющей, никогда не ходившей замуж женщины.  Они встретились прозаически, на рынке.  Страстный коллекционер монет, Яков Петрович чуть не ежедневно бродил по рядам, выискивая случайно попавшие к несведущим тёткам раритеты.  Он купил у Марины круглую железку, служившую грузом на углу клеёнки и оказавшуюся медалью петровских времён.  Яков Петрович пригласил ей в ближайшее кафе обмыть удачную для обоих сделку.  Потом они несколько раз встречались и прогуливались в парке, и кавалер упорно напрашивался в гости.  Марина расценила это как последний подаренный судьбой шанс, а серьёзно настроенный мужчина продиктовал свой номер телефона.

  О нём вспомнила сейчас, опустошив почти три четверти бутылки, поспешно оделась и выбежала к автомату.  Уже на улице вспомнила о командировке, но возвращаться не стала.  На карточке оставалась пара считанных минут.

  Хорошо поставленный басок раздался над ухом практически после первого гудка.  Коллекционер берёг горло, не пил и не курил.  И успел, значит, приехать из командировки…  Обкатанные, ничего не значащие фразы прозвучали приветом из иной, далёкой жизни, которая могла бы начаться и сделать обоих счастливыми, но не довелось.  Ошеломлённая и разочарованная, Марина пробормотала невнятные извинения… а ещё ждёт в гости, прямо сейчас…

- Никак не могу, дорогая, дела.  В конце недели – обязательно.  Разве не выходные предназначены для радости и удовольствия? – нежно, но поучительно пророкотал ухажор.
  Интонации его голоса вызвали у Марины неприятные воспоминания.  Кажется, подумала она, много понимающий о себе мужчина из тех, кто любит помариновать объект.  В аппарате щёлкнуло, абонент отключился.  Пожалев о преждевременном и явно ненужном звонке, выбросила использованную карту, собрала по карманам оставшиеся деньги и купила вторую бутылку.
 
  Так получилось, что к сорока годам у неё не осталось ни родных, ни друзей, к которым можно обратиться за помощью, хотя бы просто поплакаться в жилетку.  А сегодня требовалось залить, затопить прочно поселившуюся в глубине естества немерянную жуть, как гасят, не позволяя разгореться, в зародыше огонь.  А завтра… завтра она соберётся с силами и подумает.  Старый, умными людьми проверенный способ!  И обязательно найдёт выход.  Завтра, а не сейчас.  Сегодня нужно только заглушить, захлестнуть, смыть воспоминания кошмарно проведённого дня…
  Х Х Х

  Во хмелю Марина видела яркие цветные сны.  Разного содержания.  Родом из детства, когда десятилетней девочкой в цветастом платьице прыгала в «классики» во дворе блочной многоэтажки.  Молодой красивой девушкой с заколкой «под бриллианты» в пышных волосах…  Много чего видела, но никогда ей не снились кошмары.  А сегодня вот пригрезился, да такой, что пробудилась с истошным воплем, перебаламутив соседей, и Настька громко постучала в стену.  А она долго потом лежала, тяжело дыша и всхлипывая, полузадушенная этим кошмаром, чувствуя, как сквозь пережитый ужас постепенно, как в замедленной съёмке, пробиваются первые утренние признаки похмелья.

  А в следующий момент горячий, почти осязаемый поток дрожи окатил ей вспотевшее под одеялом тело.  Алиска!  Ей приснилась Алиска, впервые за много лет, пролетевших со дня её гибели… вернее, того дикого и непотребного, случившегося на пыльном чердаке школы номер тридцать пять…

  Напрягшись, Марина попыталась вспомнить увиденное, а чтобы мельчайшие подробности не улетели из памяти, как бывает, если неосторожно повернуться в постели, она скорчилась под одеялом и крепко зажмурилась.

  А снилось ей, будто точно как в давние годы наступило первое сентября, и она торопливо идёт по школьному двору, чувствуя себя безнадёжно опоздавшей.   И сейчас классная Елена Вадимовна по прозвищу Злющая выдаст ей порцию нравоучений, язвительных до унижения.  Но среди бесконечных рядов белых фартуков и синих костюмов не может отыскать нужный класс, отчего нервничает, пугается и останавливается посреди двора, с ужасом оглядывая свой внешний вид.  Никогда, особенно в первый школьный день, Людмила Михайловна не позволила бы дочери вылезти растрёпой, пусть та и пошла в последний десятый класс.  А сейчас на Маринке небрежно напялено неглаженое коричневое платье с косо пришитым воротничком и чёрным, вместо белого, фартуком с жирным пятном посередине.  Колготки побежали стрелками на обеих ногах, и в довершение общего шарма волосы, её роскошные золотистые волосы мотаются по плечам сальными, покрытыми пылью сосульками, и дурацкая тёмная косынка криво сидит на затылке, придавая ей вид не ученицы, а неопрятной торговки семечками.

  Она внутренне содрогнулась и попятилась назад, стараясь казаться меньше ростом и сгорая от стыда и бессилия.  Но её никто не замечал, даже всевидящая Елена Злющая, в мыле носившаяся вокруг своего элитного выпускного, не обращала внимания на растерянную, мучавшуюся собственной неприкаянностью девушку.   И Марина стала потихоньку отступать, чувствуя себя лишней, ненужной и готовая разрыдаться.  Но убежать незамеченной не удалось.  В ворота, мило болтая и держась за руки, входили ещё трое опоздавших.
  Увидев их, Маринка вздрогнула так сильно, что от неё полетели клубы пыли, и на мгновение мутный туман заволок окружающее.  Оживлённый шум школьного двора отдалился и пропал, а когда она открыла глаза, на фоне серой мути материализовались эти трое, которые вроде и не должны здесь присутствовать.  Алиска умерла, Иннокентий давно закончил школу, а Ромка тогда ещё не родился, и вообще, позже поступил в другую, ближе к дому.

  Там, во сне, Марина хорошо это помнила и удивилась, увидев их вместе.  Трое подошли при параде.  При жизни ходившая в обносках с чужого плеча, Алиска вырядилась в роскошную форму с отутюженным, без единой складочки передником самого дорогого фасона из кружев и фестонов, какой могли позволить лишь обеспеченные ученицы.  И высоко подколотые сверкающей бриллиантовой (почему-то Маринка сразу поняла, что не подделка) заколкой волосы выглядели не бесцветной паклей, а причёской королевы, белые колготки поразительно сочетались с усыпанными блёстками, словно на свадьбу купленными туфлями.  И весь её облик - праздничный, летящий, - резко контрастировал с невзрачными одноклассниками, на фоне гостьи выглядевшими убогой серостью.

  Молодой очкастый Кешка производил солидное впечатление.  Впрочем, он всегда был таким – красивым, ухоженным и очень высокомерным.  И Ромка на удивление подтянулся.  Его и в первый школьный день никогда не удавалось довести до парты умытым и наглаженным.  Мальчишка с патологическим удовольствием вляпывался в любую встреченную дорогой грязь.  А сегодня его джинсовый костюмчик сиял новизной, и на пуговице моталась забытая торговая бирка.  Марину особенно поразил факт, что они трое, разные возрастом, собрались вместе и вели себя как старые добрые знакомые.

- Опоздали? – снисходительно кивнула Алиска. – Но ты не волнуйся, ругать нас сегодня не станут.

- Елена-то, смотри, выплясывает, козла отпущения не нашла, - пролепетала Маринка.

- И никогда больше не найдёт, - улыбнулась Алиска.

  Ни Маринка, ни её подруга Галка не травили в классе Алиску Макарову, но и в защиту выступать опасались, сохраняя вежливый нейтралитет.  И им никогда не приходилось вот так, доверительно, беседовать.

- Не бойся, нам уже можно.  И вообще, мы на минутку забежали.  Мне надолго уходить нельзя, я дочку одну дома оставила, - широко и лучезарно заулыбалась Алиска и взяла Ромку с Кешкой под руки.

  И те, не оглядываясь, пошли с Алиской к выходу.

- Куда же вы?  А Елена? – крикнула Маринка и… осеклась.

  Алиска продолжала ступать прямо и независимо, вся в белом.  Иннокентий, а за ним Ромка обернулись, словно на прощание, и Маринка едва не грохнулась в обморок посреди школьного двора.  Кешка на её глазах стал терять форму, расплываться и превратился в однородную серо - зелёную текучую массу, противно шевелившуюся при малейшем дуновении внезапно налетевшего ветерка.  А лицо Ромки представляло разбитое вдребезги кровавое месиво, и страшные потёки залили спереди его новенькую джинсовую курточку.

« Ой, мама!» – в ужасе прошептала Марина, но не проснулась.

  Кошмар продолжался.  У неё нестерпимо зачесалась голова и, не выдержав, она выронила портфель, вцепилась пальцами в волосы.  От удара о землю сумка из грубой искусственной кожи раскрылась, повсюду разлетелись деньги – крупные купюры в долларах.  Накатил резкий порыв ветра, закружил ассигнации над головами учащихся.  Но первосентябрьский парад начался, и никто не замечал вьющихся в воздухе зелёных бумажек.  Одна купюра спикировала ей в руки и, приглядевшись, Марина обнаружила аляповато сделанную фальшивку.

  Новый приступ чесотки на голове заставил её рывком, сломав замочек, дёрнуть заколку.  По ветру полетел сизый пепел, а в подставленные ладони из слипшихся прядей посыпались жирные белые вши…

                Х                Х                Х

  - Господи!  Ой, Господи! – сотрясаясь в крупном ознобе, шепотом бормотала Марина, вспоминавшая Бога изредка и в силу атеистического с детства воспитания чисто символически.

  И сны она разгадывать не умела, но страх навалился какой-то иррациональный, пришедший ниоткуда, и предчувствие близкой неотвратимой беды вползало в душу холодной ядовитой змеёй, отравляло ужасом организм намного хуже принятого внутрь алкоголя.  И, не раздумывая долго, хотя не имела привычки опохмеляться по утрам, Марина, как лежала в трусах и футболке, выскочила из постели, одним прыжком преодолела короткое расстояние до буфета и выхватила приготовленную к празднику бутылку муската.  И, дрожащими пальцами срывая пробку, вдруг отчётливо, до боли и трясучки душевной поняла, что праздничных дней впереди не будет.  Как не стало их у подруги Галки Полянской, увидевшей похожее.  Там тоже фигурировала покойная Алиска.  Марина даже помнила сон подруги в подробностях.  Галка многократно повторяла, вспоминала мелкие детали увиденного накануне собственной гибели.

  … Это случилось весной девяностого года.  Они с Галкой были очень близки: с первого класса сидели за одной партой, жили почти рядом – она, Маринка, в панельной девятиэтажке, Галка в кирпичном пятиэтажном напротив.  Родители Марины не выносили шума и посторонних посетителей, зато у Галки всегда радовались гостям.  Гениальный Иннокентий пользовался львиной долей внимания родителей.   Маринке позволяли бегать учить уроки к подруге, чтобы она, непоседливая, не мешала заниматься умному братцу математикой.  Галка не имела отца, её воспитывали мама и бабушка.  Некая гадкая история, приключившаяся с девчонками накануне завершающего выпускного, закрыла обеим дорогу в институты, но дружбы не нарушила.  Удивительно незлобивые, Галины мама с бабушкой ни в чём не упрекнули Маринку, заводилу той истории.  Впрочем, речь о другом.

  Помнится, отмечали Галкино двадцатипятилетие, и Маринка осталась ночевать у подруги.  Через полгода столько же исполнялось ей.  Смакуя терпкое шампанское, девушки долго обсуждали, где станут отмечать важное событие.  Не дома у Маринки, естественно.  Время совпадало с защитой Кешкиной диссертации, какие там развлечения!  Решили собрать деньги на хороший ресторан.

  Так и уснули, сморенные обильным угощением и выпитой за семейным столом бутылкой хорошего вина.  А ближе к утру Маринку разбудил отчаянный крик.  Галка тряслась, забившись в угол старомодной, с металлическими спинками кровати, пытаясь унять ручьями струившиеся по щекам слёзы.

- Что?  Что случилось? – забормотала испуганная Маринка, подползая к подруге.

- Где она?  Где…-  с безумным видом оглядываясь, шёпотом твердила Галка.

  С трудом удалось добиться от подруги связного ответа.  Оказывается, она видела покойную Алиску Макарову.  Сначала во сне, а потом…

- А потом открыла глаза, а она вот тут, возле кровати стоит, вся такая принаряженная, улыбается и руку протягивает.  Схватила меня, а пальцы у неё холоднее льда.  И потащила из-под одеяла.  Не помню, как вырвалась…

  Галка снова затряслась и заплакала.

- Ты же не считаешь меня сумасшедшей?  Нет?

- Что ты!  Ни в коем разе, - решительно заверила Маринка и, помолчав, добавила. – Знаешь, это всё от вина.  Мы же не алкоголики, пить не приучены.  Вот у меня и сейчас голова болит, а ночью разная дрянь снилась.

- Что?  Что тебе снилось?!

  Галка настаивала слишком энергично, но постепенно начинала успокаиваться.
- Ну, не помню… Так, городилось что-то и тяжело было.  Говорю же, от вина, - убеждённо заверила она подругу.

- А я всё помню, будто наяву видела.  Вот послушай, - лихорадочно зашептала Галка.

  Сначала она действительно видела сон, и дело происходило на колхозном поле, куда по осени всем классом выезжали на сельскохозяйственный аврал.  Копали картошку.  Галка наблюдала со стороны, не принимая участия в работе,  и ощущала себя странно лёгкой, почти бестелесной.  Зато на поле трудился весь десятый «а», и с ними покойная Алиска, одетая не по-колхозному в лёгкое белое платьице и серебристые туфельки.  Когда она наклонялась, доставая из земли грязные бесформенные комья, кокетливо сверкали ажурные подтяжки на беленьких чулочках.  Удивительно, но ни капли грязи не прилипло к её светлому одеянию.  Она подходила к стоящей в стороне Галке, складывала рядом накопанное и  при этом непрерывно улыбалась.

  Сначала Галка не могла понять, что именно роет на грядках Алиска, но когда та принесла очередной грязный ком…  Наверно, во сне ужасы не представляются столь всепоглощающими, как наяву.  Алиска накопала целую кучу расчленённых частей человеческого тела, несомненно, женского, а потом притащила голову.  Её, Галкину голову!
- Возьми же, это твоё, - мило прощебетала одноклассница и опустила жуткий, изъеденный тленом ком ей на плечи, и голова осталась там, как приклеенная, а следом, уже без помощи Алиски, начали занимать положенные места и прочие куски, оказавшиеся руками, ногами, туловищем.  Галке вдруг стало неимоверно тяжело, точно её за считанные секунды обвешали кирпичами.  И это вновь приобретённое тело противно, щекотно шевелилось внутри.  Галка глянула вниз и увидела собственные части тела, сидевшие на ней вкривь и вкось, а в распоротом животе копошились жирные белые личинки.

  Тут она и проснулась, вся в горячечном поту, с чувством неконтролируемого ужаса в душе, и ощутила себя сражённой наповал, увидев лёгкую и праздничную Алиску в предрассветном сумраке спальни.  И, не выдержав, завизжала отчаянно…

- Вино!  Это от вина, не иначе, - дрогнувшим голосом повторила Маринка.

- От вина, - эхом откликнулась похожая на замороженную рыбину Галка.

  А ровно через три дня она исчезла.  Случившееся Марина помнила в подробностях, врезавшихся в память, наверно, до конца жизни.  Они ходили гулять вечером в субботу, возвращались из парка пешком, беседуя о своих девичьих проблемах, и как назло никто не увязался за ними в провожатые.  И расстались напротив Маринкиной девятиэтажки, пообещав созвониться завтра.  Галка побежала дальше, неловко ковыляя на высоких шпильках.  Маринка смеялась над ней по этому поводу.  Подруга никак не могла научиться ходить на каблуках.

  А на следующее утро до рассвета позвонила её бабушка.  Галка не пришла ночевать.
  В милиции заявление не приняли.  Ну, загуляла девица, с кем не случается.  Но прошла неделя, вторая, третья… Дело стопорилось.  Наверно,  Галку никогда и не нашли бы… Но после газетной публикации в рубрике «следователь просит помочь» позвонил анонимный очевидец из соседнего с Маринкиным дома.  Поздно, примерно около полуночи напротив его окон дорогу перебегала девушка, оступилась у бордюра на подломившемся каблуке и упала, растеряв туфли.  Тотчас рядом остановился проезжавший мимо потрёпанный «жигулёнок», из салона высунулась мужская рука и подхватила упавшую.  Всё произошло в считанные секунды, дверца захлопнулась, и машина умчалась.  На обочине остались валяться женские туфли.  Очевидец заметил странную раскраску «жигулёнка» - весь светлый, а передние крылья чёрные.  Видимо, после ремонта владелец не успел покрасить.

  Кстати, потерянные туфли утром спокойно замела вместе с мусором дворничиха, не озаботившись вопросом, откуда на проезжей части взялась деликатная часть женского туалета.  «Жигули», а затем их хозяина нашли по неопрятно отремонтированной машине.  Этот некто проживал на окраине, окна его частного дома выходили в огород, оттуда на колхозное поле.  Вместе с растерзанным телом Галки в грядках нашли нескольких несчастных в количестве не меньше дюжины, давно числившихся в розыске.  Маньяк промышлял не в первый раз, но у последней, после Галки, жертвы обнаружились влиятельные родственники, сумевшие нажать на следствие.  Девушку по имени Ирина обнаружили в доме злодея живой, и от неё узнали, какие круги ада довелось пройти бедняжкам, которым не повезло спастись.  А ведь маньяк раскатывал на приметной машине почти год, и лишь за несколько дней до разоблачения удосужился покрасить свой допотопный катафалк.

                Х                Х                Х

  Марина не заметила, как опустошила полную бутылку кагора, но не опьянела.  Надо бы вставать, одеваться, бежать…  Куда?  Ну, наверно к следователю, рассказать о вчерашнем покушении и вымогательстве.  И вообще, узнать о порядке передач заключённым.  Надо же, её сопливый недоросль Ромка, никчемный, никуда не пригодный увалень и двоечник в одночасье превратился в обвиняемого.  Да как у него ума-то хватило в карман залезть?  Сроду чужого не брал…

  Но не хватало сил подняться, куда-то идти, что-то делать.  Ужасный сон подкосил её психику, развалил на отдельные составляющие, которых не собрать в единое целое, сколько ни старайся.  А потом доконали воспоминания о безвременно погибшей подруге, и как наяву вдруг возникла перед мысленным взором та история многолетней давности.  Уж не с этого ли началась череда преследующих их с Галкой несчастий?  Подруга уже отмучилась, а она вот лежит беспомощным бревном и гадает, какую ей уготовили участь.  Потому как неладно на том свете несправедливо оплёванной Макаровой, неспокойно, и мечется она, не в состоянии никого призвать в свидетели.

Или все же смогла – вопреки всем законам обыденной реальности?!

  История с Алиской произошла весной семьдесят восьмого, в аккурат за неделю до окончания девятого класса.

  Этот промежуточный между выпускными экзаменами год ученики сачковали как умели.  Успеют насидеться с учебниками в следующем, выпускном.  Весна пришла ранняя.   Солнце светило вопиюще ярко, отчего особенно невыносимо казалось корпеть над учебниками,  под монотонное гудение учительских голосов.     Отупевшие головы разнеженных теплом юнцов наотрез отказывались воспринимать надоевшие за много лет школьной каторги формулы и теоремы.  Единственное, на что хватало совместных усилий неразлучных подруг Косовой и Полянской, это отсидеть первые три урока, а с последних бежать куда глаза глядят.

  Больше всего Маринке с Галкой хотелось пристать к компании «богатых и знаменитых».  Их, красивых, фирменно одетых и до невозможности высокомерных боялись и уважали не только в отдельно взятом десятом «а», но и во всей школе.  Им завидовали страшной чёрной завистью, поскольку никому не удавалось проникнуть в узкий круг их общения (как сейчас называют, тусовку) со стороны.

  Отец лидера компашки Жени Колычева служил в министерстве.  Женечка рано вкусил от всевозможных запретных плодов и посматривал на неискушённых одноклассников с этаким презрительным снисхождением.  Мол, кто вы и кто я!  Учителям он открыто не хамил, но убивал молчаливым превосходством, частенько доводя до слёз добрую биологичку и в избытке интеллигентную историчку.  Мог спокойно отказаться отвечать урок, хотя учился почти на отлично, схватывая любую премудрость на лету,  и при желании вышел бы на золотую медаль.  Но не хотел и тем бравировал.

  Красавица Светлана Берсенёва была ему под стать, но не пила, не курила и честь свою строго и демонстративно берегла.  Но кто бы осмелился оскорбить Ланочку, если отец и мать её занимали не маленькие посты в городском  управлении внутренних дел.  Такая милицейская дочка, вся из себя гладкая и правильная, но для которой ни один закон не писан.  Порядок взаимоотношений в классе устанавливала она сама.  С теми, кому симпатизировала, Лана доброжелательно здоровалась, но в «компашку» не приглашала.  Основная масса участников проходила неохваченной.  Но уж кому не посчастливилось рассердить красавицу, мог удирать на край света.  Как сделала Танька Свиридова, тоже умница и красавица, но не имевшая за спиной влиятельных родственников.  К счастью, родители Таньки вовремя сориентировались и после седьмого класса забрали дочь в другую школу.

  Маринке с Галкой не светило ровным счётом ничего.  Берсенёва их в упор не замечала и поздороваться ни разу не соизволила.

  Близкую подругу Ланы звали Катей Татариновой.  Её родители занимали положение чуть пониже, но тоже солидное.  Оба работали на торговой базе.  Мама ею заведовала и к каждому празднику присылала классной руководительнице увесистые презенты.  Поговаривали, будто завуч и директриса также не обделены.

  Женя Колычев дружил с Игорем Ляхминым, сыном директора ресторана, но отношения носили открыто покровительственный характер.  Мол, знай своё место и соблюдай дистанцию.

  К той же когорте принадлежали Лёва Мухин, Славик Сивков и Юрка Феличев.  Ну, насчёт Лёвы понятно, у него отец главный врач областной больницы.  Сивков сам себе король, ежегодно завоёвывает для школы первенство в баскетбольной команде.  А вот Феличев присутствовал на побегушках.  В каждой тёплой компании есть такой на подхвате. Ничем особенным не выделяющийся, но из кожи вон лезущий ради услуг обожаемым хозяевам, за счастье считающий быть причастным…  Это уже позже, когда с голубых экранов полилась известная песня, хит тех лет, Юрку метко обозвали Феличитой, и кличка закрепилась за ним навсегда, благо идеально соответствовала и характеру, и фамилии.

  В тот  день Галка и Маринка прогуливали ненавистную физику.  Изредка пускались они на подобные авантюры, чувствуя угрозу вызова к доске, когда урока не знали и не надеялись выплыть.  Забравшись на чердак, под груду списанного хлама, они весело проводили время, обсуждая недавно появившийся в продаже альбом любимой группы «Смоки».  Курить обе ещё не научились, довольствовались леденцами и семечками.

  Парты громоздились высоко друг на друге и при неосторожном толчке грозили с грохотом рухнуть.  Уборщица часто инспектировала чердак и навешивала замки, чтобы курильщики не натворили пожара.   Но старшеклассники ухитрялись подпиливать дужки, и подслеповатая старуха месяцами не замечала обмана.

  Галка и Маринка совсем было расслабились, споря о достоинствах солистов известных групп, когда идиллию нарушил шум с противоположной стороны.  Для  другого входа имелась  лестница – дубликат  и тоже висел подпиленный замок.

  - Смотри, наши!  Неужели Пифагоровы Трусы заболели? – удивлённо прошептала Галка, имея в виду слабую здоровьем учительницу физики.

- Правда, могли бы совсем сбежать.  Теперь этих здесь не хватало, - недовольно прошептала Маринка и вдруг испуганно прикрыла ладонью рот. – Тише!  Смотри!  Что они хотят, идиоты?

- Что? – Галка не сразу просекла ситуацию.

- Они что хотят с ней делать?  Бить?

- С кем?

- Разуй глаза!  Они Макарову тащат!

- Чушь какая… - растерянно пробормотала Галка.

  Алиска Макарова (вопиющее несоответствие изысканного имени и простецкой фамилии) была самой тихой и незаметной девочкой в классе.  Старшая из троих детей вечно пьяной матери - одиночки, одевалась кое-как, училась на ровненькие тройки и в ответ на едкие насмешки одноклассников равнодушно молчала, пряча в воротник плохо поглаженного форменного платья конопатый носик.  Алиску считали дурнушкой, хотя, одев по моде и причесав, смело перевели бы в разряд прехорошеньких мордашек.  Но некому было купить Алиске приличную одежду, и школьная форма с чужого плеча сидела на ней вкривь и вкось, допотопные туфли настырно бросались в глаза стоптанными каблуками, и она единственная в классе не носила капроновых колготок.

  О секонд-хенде тогда ещё не помышляли, но, много лет спустя вспоминая одноклассницу, Маринка видела ставшие популярными после перестройки магазинчики, полные сваленных на длинные столы в большие кучи подержанных вещей, так называемой гуманитарной помощи с Запада.  От Алиски пахло такой же въедливой дезинфекцией.  По вечерам она мыла подъезды, отдуваясь за валявшуюся в объятиях хмеля мамашу.  Классные примы Лана Берсенёва и Катя Татаринова то ли в шутку, то ли всерьёз советовали ей отправиться на панель – там, мол, и денег, и чести больше.

- Пустите!  Пустите меня!  Мне больно! – услышали Галка с Маринкой плачущий голос Макаровой.

  В ответ раздался басовитый хохоток парней.  Они узнали лидера «знаменитых» Женю Колычева, его верного оруженосца Ляхмина и длинного баскетболиста Славку Сивкова, недавно прибившегося к компашке за счёт личных заслуг в спорте.  За их широкими плечами маячил бледный и невзрачный Феличев.  Докторский сынок Мухин отчего-то общее мероприятие проигнорировал.  Кажется, он вообще не явился на занятия.  Зато обе девицы пожаловали в качестве почётных зрителей.   Хихикая и подталкивая друг друга локтями, взгромоздились повыше на парты, кокетливо поддёрнули плиссированные юбочки и с удовольствием приготовились смотреть представление.   Непрошенных свидетельниц не заметили в нагромождении покорёженного хлама, а те перепугались, затаились тише мышек.

 Отвратительный спектакль разворачивался на их глазах во всей откровенности неслыханного паскудства, только они смотрели с галерки, а Берсенёва с Татариновой с удобствами устроились в первых рядах.

  Оказывается, чей-то зоркий глаз высмотрел на уроке физкультуры незаметную прочим Алискину беременность и, глумясь, торжествующие блюстители школьных нравов приволокли её на разборки.  Как безжалостные цепные псы по команде гения лидерства Жени Колычева парни разорвали на Алиске ветхое коричневое платьишко и с презрительным смехом вытряхнули жертву из эластичного бинта, туго стягивающего талию.  Показался заметно округлившийся без маскировки живот примерно пятимесячной беременности.  Растерянная, задыхающаяся, с высохшими от ужаса слезами, Алиска осталась в простых бежевых чулочках, поддерживаемых тоненьким пояском на металлических застёжках.

- Эх, ну и  нарядец, хоть стой, хоть падай!  Не иначе, прабабка на панели подвизалась и по наследству оставила, - захохотал Женя Колычев.

  Алиска восприняла глупую шутку всерьёз.

- Нет-нет, всё не так…  Я летом замуж выхожу, мы отсюда уедем и…

  Голос Алиски прозвучал тише мышиного писка.  Но зажмурившиеся от охватившего их предчувствия кошмара свидетельницы отчётливо слышали всё до последнего слова.

- И кто же он, твой счастливый избранник?  Дворник или мусорщик? – соревновались с ребятами в злословии девчонки, а баскетболист, изловчившись, сдёрнул с несчастной последнюю рубашку.

- Не надо! – пронзительно завопила Алиска, закрываясь одной рукой, а другой пытаясь отнять у длинного Славки платье.

  А тот, выдрючиваясь перед друзьями, вертел коричневой тряпкой над головой и в азарте притопывал:

- Акулина, попляши, твои ножки хороши!

  И тут парняги на секунду прекратили реготать, присмотрелись повнимательней и удивлённо зацокали языками.

- Глядите, а она ничего, правда, мужики?  Зря девчонку хаяли, - задумчиво проговорил Колычев.

  Уловив нотки сочувствия в голосе лидера, Алиска снова заплакала, и пока баскетболист, прищурившись, демонстративно любовался её прелестями, ухитрилась вырвать своё платье.

- Вы ведь ничего не скажете учителям?  Не скажете, да? – с надеждой заглядывая Колычеву в глаза, всхлипывала Алиска.- Три недели осталось, мне бы только справку получить, а потом… потом мы уедем!

  Раскрасневшаяся, с расширившимися от страха глазами, она казалась почти красавицей.

- Казнить – нельзя –помиловать, - неожиданно вполголоса пробормотал Женя.

- Что?  Что?!

- Мультик такой есть.  Где наши судейские шлёпнут запятую, так и будет.  Ну, Ланка, Катька?

- По… почему? – закрываясь платьем, прошептала Алиска.
 
- Закон такой, - заразительно рассмеялся Женя, и все его поддержали.

- Казнить!  Нельзя помиловать! – подняв вверх наманикюренный пальчик, заявила Берсенёва.

- Казнить! – азартно взвизгнула Катька и в ажиотаже прихлопнула себя ладонями по тоненьким, туго обтянутым эластиком ножкам.

- Нет! - крикнула Алиска и, в чём была, схватив в охапку платье, ринулась к лестнице, где, несомненно, упала бы и свернула шею.

   Но Женя сильной рукой перехватил беглянку и легко перебросил баскетболисту, а тот швырнул её на кипу дырявых спортивных матов.  Лана с Катькой ликующе взвизгнули.  Развлечение приобретало остроту.

- Не надо!  Не надо! – поняв, что хотят с ней сделать, завопила Алиска, но крик оборвался задушенным хрипом.

  Молчавший до сих пор Игорь недрогнувшей рукой забил жертве в рот кляп.

- Вот теперь гарантированно никто не узнает, - удовлетворённо засмеялась Лана, с нездоровым любопытством наблюдая за происходящим.

  Катька стыдливо отвернулась, когда сцена стала совсем уж непристойной.  Долго под сводами чердака раздавались приглушённые стоны и сопение перевозбудившихся молодцев, изредка прерываемые поощрительным баском не притронувшегося к телу Жени, да визгливым смехом Берсенёвой.  Татаринова почему-то больше не веселилась.

  Воспользовавшись моментом, под шумок обуянные ужасом свидетельницы не стали дожидаться трагического финала, на карачках проползли под партами, головами собирая густые паучьи тенета,  и с безмерным облегчением вывалились на противоположную лестницу, откуда ужами скользнули в туалет и заперлись в учительской кабинке.

- Господи!  Ох, Господи! – икая, бормотала Галка, потом склонилась над унитазом, и её вырвало.

  Маринка угрюмо молчала.

- Знала, что мудаки, но такие… такие! – заливалась слезами Галка, моментально забыв, как недавно мечтала присоединиться к «компашке»

  Не пошли они и на последний урок.  Не могли.  Едва прозвенел звонок, похватали портфели, выскочили в сквер и укрылись на лавочке у забора в тени едва распустившейся акации.  В послеполуденный час  на улице было почти пустынно, а во дворе соседней девятиэтажки мамаши уводили детишек спать.  Лишь на лавочках у подъездов сидела парочка неразлучных старушек, да прогуливались по тротуару  увлечённые беседой молодки с колясками.

- Такое сотворить! Такое! – всхлипывала Галка, не замечавшая красот расцветающей природы, сулившей скорые каникулы.

  Маринку трясло, и она прятала ледяные руки в колени, облизывала пересохшие губы, боясь, что и её сейчас стошнит. И старалась прижать локтями ворочавшийся в желудке тяжёлый комок.  Поэтому не сразу сообразила, о чём бормочет Галка.

- Что?  Что?  Ты чего задумала?  В какую милицию?

  Галка слабо кивнула вправо.  Недалеко, за девятиэтажками, располагался опорный пункт районного отделения.  Ком в Маринкином желудке тотчас растаял.  Показалось, вдруг вспыхнуло адское пламя – таким жаром занялись щёки, грудь и всё тело.

- С ума сошла, - медленно проговорила она. – Ты представляешь, что тогда нам будет, а?

  Она говорила быстро, захлёбываясь словами, убеждая подругу, а больше себя в собственной правоте.  Сникнув, Галка кивала, всхлипывала реже и даже начала подрёмывать от нервного перенапряжения, но тут гулко хлопнула тяжёлая школьная дверь, и на улицу опрометью выскочила кое-как одетая, взлохмаченная и без портфеля Алиска.

  Сквозь зелень живой изгороди подруги хорошо видели, как Макарова ошеломлённо оглядывается вокруг, похожая на внезапно свалившегося в луны пришельца, от удара о грешную землю напрочь позабывшего, зачем сюда явился.  Потом сорвалась со ступенек и стремительно промчалась мимо, не заметив затаившихся в двух шагах одноклассниц.
- Вот и хорошо. Сама в милицию побежала. Сейчас свеженькие анализы сделают и припекут гадов как положено, - со злостью проговорила Галка.

- А припекут ли? – вяло качнула головой Маринка.

  Но Алиска свернула во двор ближайшей девятиэтажки и скрылась в крайнем подъезде.

- Странно… разве она живёт здесь? – наморщив лоб, пыталась припомнить Галка.

  Они продолжали сидеть на скамейке, не находя сил встать и уйти, пока во дворе вдруг истошно не завизжали праздные старушки, а затем донёсся отдалённый глухой удар.  Не помня себя, Галка и Маринка выскочили из сквера и увидели рассыпавшихся веером бабок и мамок, а посреди тротуара у мусорных бачков на ярко - красном покрывале раскинулась чудесно похорошевшая, с распущенными белокурыми волосами Алиска.  Не сразу они сообразили, что Макарова лежит в большой луже крови.  «Скорая помощь» не понадобилась.

  Милицию близко к правде не подпустили.  Одноклассники, словно сговорившись, уличали самоубийцу во всех мыслимых немыслимых грехах.  Пустили паскудный слушок о её дружбе с пьющими мужиками у пивного ларька.  Учителя сделали возможное и невозможное для защиты чести родных стен.

  Потом начались каникулы, да и горе - родительница не докучала ни школе, ни милиции, и дело быстро прикрыли.  Не сговариваясь, о Макаровой старались не вспоминать, а кто ненароком заговаривал, того резко обрывали, обливая демонстративным презрением и оскорбляя нелепыми подозрениями, никак не касавшимися гибели бедной Алиски.  Компашка на короткое время притихла, но долгие каникулы стёрли остроту событий.  Жизнь продолжалась.

                Х                Х                Х

  … Жизнь продолжалась.  Почти неделю под разными, казалось, надуманными предлогами ей не давали свидания с сыном.  «Идёт следствие!»  Подумать только, украли жалкий кошелёк, а ражего гнева столько, будто застрелили депутата.  Марина плакала каждый день, не обращая внимания на откровенные издевки Настьки, не ходила торговать и в качестве успокоительного стаканами вливала в себя дешёвый портвейн.  Допьяна не напивалась, нет, но когда начинала нещадно грызть тоска, и страх пробирал до глубины естества, бежала к старинному буфету, где на дальней полке теперь всегда содержалась спасительная бутылочка.  Становилось легче, но ненадолго.

  То было и удивительно, что к ней вдруг зачастила Верка.  Они, конечно, приятельствовали на почве общего бизнеса, но запросто друг к другу в гости не бегали.  Верка жила далеко, в окраинном спальном районе.  Она настойчиво советовала занять денег у родственников.  У брата, например…

- Шутишь! – фыркнула Марина.

  Подруга не знала историю их с Кешкой отношений.  Впрочем, на полезную мысль навела.  Старшая сестра отца Марины жила в пригородном посёлке, в доме сталинской постройки напротив металлургического завода.  Собираясь нанести родственникам визит, она приоделась получше, боясь показаться нищей попрошайкой  и, осмотрев себя в зеркало, осталась удовлетворённой.  Если не считать телесной худобы и измождённого, не то чтобы рано состарившегося, но похожего на увядший лепесток лица, то могла показаться симпатичной.  Про таких говорят – со следами былой красоты.  Радовали только волосы, пышная медово - золотистая грива, не подчинявшаяся ни гребешкам, ни массажным щёткам.

  Ехать пришлось далеко, пересаживаясь с троллейбуса на трамвай.  Сидела у окошка, поглядывала на сложные переплетения труб ближайшего заводского корпуса и колебалась: не вернуться ли, не отступить в последний момент?  Но тягостные мысли о маявшемся в кутузке недоросле подгоняли, заставляя забыть гордость.  Тётя Алевтина Сергеевна и при жизни отца общалась с семьёй сквозь зубы, жалуя одного Иннокентия.  Во времена счастливой бытности брата при Нонне и детях дружески встречались по праздникам.  Людмилу Михайловну с младшей дочкой игнорировали.  Но когда Кешка потерял жену и ударился в пьянство, ему отказали от дома быстро, жёстко и бесповоротно. 

  Оказывается, его принимали только из-за Нонны, дочери уважаемых родителей.  Кешка не любил делиться сокровенным, особенно унизительными поражениями, но Марина краем уха слышала о неприятном конфликте, вроде, драке со старшим сыном тёти Алевтины Сергеем.  Явившегося под хмельком двоюродного брата попросту спустили с лестницы.  Кешка ни словом не упомянул о происшествии и однажды в пылу ссоры поколотил напомнившую о позоре не в меру языкастую сестричку.  Но факт оставался фактом.  Родственники чурались неудачников и бесперспективных знакомств.

  Размышляя так, Марина добралась до приземистой, красного кирпича двухэтажки, бегом взлетела вверх по лестнице и, опасаясь растерять остатки решимости, торопливо ткнула пальцем в кнопку звонка.
 
  Тётя Алевтина Сергеевна, её супруг и двое взрослых сыновей сидели на чемоданах.  Наполовину опустевшая квартира выглядела разорённой.

- Марина?  Ты узнала и решила попрощаться перед отъездом?  Ну ладно, как говорится, кто старое помянет…

- Да.  Я зашла… случайно, - послушно соврала Марина.

  Язык во рту высох, одеревенел и не поворачивался к неприглядной правде.

- Да, мы эмигрируем.  В Израиль, - гордо сообщила Алевтина Сергеевна.

- В Израиль?

  Марина туго соображала.  Ну в Америку там или в Канаду…  Разве в их роду случались евреи?

- Наш маленький Игорёк женился на Сарочке Гольдман.  Изумительная, знаешь ли, девушка, её родители уехали пять лет назад и хорошо обустроились, имеют собственное большое производство… - тётя замялась, пожевала губами, - в общем, по переработке вторсырья.  Знаешь ли, очень выгодный бизнес.  Нам всем найдётся место.  Кстати, от Нонны с детьми нет известий?

- Нет, - покачала головой Марина.

- Ай- яй, а ведь она могла бы… Да что теперь говорить!  Бедный Иннокентий!  У нас же совсем другое дело.  Мы ждали, пока Сарочка закончит институт.  Оставался последний год, жаль терять почти готовый диплом.  Игорь сделал удачную партию.

  Тётя угощала племянницу чаем.  Остальные домочадцы старательно не замечали гостьи.  Продвинутый внучок Игорь отсутствовал.  Тётя объяснила – по причине оформления виз.  Марина стискивала зубы, давилась безвкусным пойлом и, улучив подходящий момент, поспешила откланяться.  Помчалась бегом, словно за спиной настигала погоня.  Ничего вокруг не видя, опомнилась, лишь свернув на замусоренную дорогу, ведущую к карьерам.  Мимо часто проносились машины, в основном, легковушки.  Рядом располагался дачный посёлок.  Спохватившись, Марина повернула назад.  Ноги ненароком занесли её куда-то не туда, а на улице начинало темнеть.

  А дальше начался кошмар.  Рядом с визгом затормозила знакомая синяя «девятка» и волосатые, похожие на обезьяньи руки втащили её в салон.  Кричать и вырываться, понятно, бесполезно.  Кто услышит?  С одной стороны железнодорожная узкоколейка и заросли заваленных мусором кустарников, с другой высоченный отвал многолетнего спрессованного шлака, отходов металлургического производства.  «Конец, - тупо, даже без положенного ужаса подумала Марина. – Убьют и зароют в куче, как несчастную Галку.  Недаром Алиска приснилась…»

- Жэнчина, очныс, очныс!

  Её похлопали по щекам и, проморгавшись, она узнала печально знакомых азеров.  В случайность верилось с трудом.  За ней, определённо, следили.  Не зря, выходя на конечной остановке, почувствовала на себе мимолетный, но пристальный взгляд и не обратила внимания… да, зря…

- Что, дэнэг нэ далы?

- Не дали.  И не дадут!  Нет у меня денег, - сказала Марина и заплакала, нисколько не сомневаясь, что сейчас её начнут убивать.

  И искать-то никто не станет!

  Минут через пять машина съехала на крошечную, чисто символическую плотину и остановилась на берегу грязного пруда.  Плохо прикрытые едва успевшей распуститься зеленью мусорные кучи выглядели омерзительно.

- У меня нет денег, - когда её вытащили наружу, звенящим от напряжения голосом проговорила Марина.

  Кошмар продолжался.  Сначала её избили – ногами и кулаками.  Пинали, валяли по земле, а она прикрывала руками лицо и голову, мысленно прощаясь с жизнью.  А когда сдёрнули одежду и поставили коленями на кучу битого стекла, Марина в ужасе закрыла глаза, и дальнейшее воспринимала смутно, словно из тумана.  Было не столько больно, сколько противно и унизительно.  Потом возникло ощущение полёта, закончившегося громким плеском, ошпарившим тело резким холодом.

- Сроку тэбэ – двэ нэдэлы.  Нэ найдэш дэнэг – пэнай на сэба, - прогремело в уши, как из преисподней, с намеренным отчётливым акцентом.

  Дальше зафырчал мотор и, открыв крепко зажмуренные глаза, Марина увидела хвост удалявшейся «девятки».  А себя обнаружила враскорячку сидящей в грязной тинистой луже, не имевшей права называться водоёмом.  Вокруг плавали пустые пакеты и пластиковые бутылки.  Насильники с профессиональной убедительностью довели до сведения глупой жертвы серьёзность преступных намерений.

  Холод привёл её в чувство, и Марина в несколько прыжков выскочила на берег.  Кто-то положил на кучку одежды бумажку и придавил камешком, чтобы не унесло порывом свежего весеннего ветерка.  Она сильно замёрзла в ледяной воде и поторопилась натянуть на мокрое тело одежду, а после подхватила упавший на землю небольшой глянцевый снимок, выполненный «полароидом», посмотрела и обмерла.  На фотографии съёжился полураздетый недоросль, избитый до крови и синяков.  Чья-то мускулистая рука держала его за обритый наголо загривок, заставляя одним глазом глядеть в объектив.  Второй заплыл огромным фиолетовым фингалом.  «Фотомонтаж!» - сказала вслух Марина, но сама себе не поверила и потеряла сознание, упав на ту же кучу битого стекла, изранив лицо, руки, колени…

  … Очнулась же от плавного покачивания.  Открыла глаза и увидела высокое звёздное небо с тонким серпиком умирающей луны посередине.  Так бывает ранней весной, когда по ночам слегка подмораживает, а дни наступают солнечные и по-летнему жаркие.  Природа поспешно навёрстывала упущенное, с бешеной скоростью уничтожая оставшиеся в закоулках островки грязного летошнего снега.

  Марина поморгала.  Сбоку маячило чьё-то расплывчатое лицо.  Потом показались освещённые окна, и её внесли в дом.  Очутившись на жёстком, застеленном телогрейками топчане, Марина приподнялась на локте и огляделась.  В просторной, но убого обставленной комнате горела допотопная керосиновая лампа, и мужик в спецовке и меховом малахае, раздувавший огонь в печи, показался смутно знакомым.  Марину затрясло.  Похоже наступило продолжение кошмарного сна, который она видела недавно, и повторяется чудовищная сцена на школьном чердаке, но теперь в роли несчастной жертвы выступает она сама.  Потому как мужик, притащивший её сюда был не кто иной, как…

- Феличев! – пронзительно крикнула Марина. – Феличев!!!

- Ну, я.  Узнала наконец, Косова?

  Феличита стащил с головы малахай и звучно шлёпнул убором об лавку.

- Живу здесь, видишь?  Теперь живу, поняла?

- Но ты жил на проспекте, - нерешительно возразила она.

- Раньше жил, а теперь тут.  Располагайся, как дома.

- Значит, ты всё видел?  Видел, да?

- Ну, не вопи.  Подумаешь – видел!  Я и не такого насмотрелся, не поверишь, - с натугой скривил в улыбке губы Юрий. – Да не визжи же ты так, - сердито прервал он её истерику. - Ну, видел, как ты в пруду заседаешь.  С чего бы, думаю, тётка по весне искупаться решила?  Либо перепила, либо спятила.  Никогда в тухлых лужах народ не плавает.  А потом этих заметил.  Чем ты им не потрафила, Косова?

- Деньги, - еле слышно прошелестела Марина.

- А сколько надо? – деловито осведомился Феличев, и, услышав сумму, удивлённо присвистнул. – Этот что ли виноват? – он раздумчиво повертел в руках снимок.

- Монтаж? – с надеждой спросила Марина.

  Он посмотрел с жалостью.  Сказал, как отрубил:
- Настоящая!

  Марина снова заревела, а Юрка, намеренно не замечая её слёз, быстренько накрыл на стол, крупными кусками порезал хлеб с колбасой, открыл бутылку самогона.

- Пей!  Всё пей и быстренько закусывай.  Простудишься.


  И не отступил, пока она не допила до дна и, оттаяв, рассказала о случившемся.
- Всё в порядке?  Внутри ничего не болит?

  Прислушавшись к ощущениям, Марина отрицательно мотнула головой.

- Оч-чень странно, - привычным движением опрокинув очередную порцию самогона, вдруг заявил Феличев.

- Что?  Что?!  Где тут странно-то?  Меня ж чуть не убили…

- Полно, - пренебрежительно хмыкнул её благодетель. – Знаешь ли ты, как по-настоящему убивают?

- Почему же нет?  Очень даже хорошо знаю!   Как вы тогда Макарову на школьном чердаке…

  Марина выпалила эти слова и похолодела от ужаса.  Вот сейчас Феличев свернёт ей дурную голову и кинет обратно в пруд.  Но Юрий не шевельнулся, сидел и мерно покачивал головой, крепко сжимая в пальцах полупустой стакан.  И она тоже молчала, со страхом ожидая продолжения.

- Значит, ты каким-то образом видела? – констатировал факт Феличев. – Физику там же прогуливала?

- Да.  С Галкой Полянской, которой… которую… ох!  Ох!

- Тогда ты должна знать, что я к Макаровой не притронулся.  И вообще, не одобрял… в смысле, не знали, что так выйдет.  Спонтанно пошло.  Правда, бес попутал.  Женька с девками, суки, со своим «казнить»…  Но ведь и вы промолчали, а, правдоборцы хреновы?

- Хотела я посмотреть на того, кто осмелился бы вякнуть! – крикнула Марина.

- Вот и я также, - осклабился Юрий.

  Во рту у него не хватало двух передних зубов, ранние морщины глубоко пролегли у крыльев носа, губы скорбно опустились.

- К Галке перед смертью Макарова приходила, - шёпотом сообщила Марина.

  У Феличева выпал стакан и со звоном разбился у ног.

- Да? – спросил он. – Да?

  И захохотал – громко, дико, страшно.  Гостья в панике подалась назад и вжалась в стену.  Ей показалось, бывший одноклассник внезапно сошёл с ума.

- Думаешь, спятил, да? – всхлипывал от дурного смеха Феличев. – Думаешь, я глупее тебя и не догадался?  Хочешь, расскажу про наших?  Вместе посмеёмся!

  Ловким жестом фокусника он выхватил вторую бутылку, подбросил на тарелку колбасы.

- Почему не удивляешься моему новому местожительству? – по новой наполнив стаканы, спросил Феличев.

- Я удивляюсь…

- Плохо удивилась.  Вяло.  Я же педагогический институт окончил, исторический факультет.  Ну да ладно, у тебя шок, это пройдёт.  Потом не стало бы хуже.  Лучше отдай им, чего взяла.

- Нет у меня ничего, и не брала! – взвизгнула Марина. – Ты хотел про наших рассказать, вот и начинай!

- Ну ладно, поживём – увидим, - философски заключил он. – Помнишь, где мои родители работали?

- В ювелирной мастерской…

- Да.  Денег имели достаточно, квартира, машина, дача.  Мы с сестрой ни в чём отказа не знали.  А в восемьдесят седьмом предки разбились в автокатастрофе, оба насмерть.  Дачу и квартиру мы с Танькой быстренько пропили.

- Ты ж вроде не пил!  Приличный такой, прилизанный мальчик…

- То не пил, а то запил, дело нехитрое, - с прежним философским спокойствием заметил Феличита.

  Похоже, он давно смирился и со своим сомнительным счастьем, и с внешними обстоятельствами.

- Первой Танька начала.  Личная жизнь у неё никак не складывалась, попадались драчуны и пьяницы.  Я институт закончил, а толку?  Ни работы, ни денег.  Преподавателем в школе два месяца выдержал и сбежал.  Не позавидуешь учителям, теперь-то хорошо понимаю…  А дальше с сеструхой на пару приложился и пошло - поехало.  Всё спустили за бесценок, а вот эту халупу приобрели.

 Феличев вытащил из-под кровати небольшой, но увесистый мешочек, развязал тесёмки и высыпал содержимое.  Невразумительного вида и цвета кусочки  раскатились по столу.

- Это ферромарганец, тут, на отвалах добываем и за хорошую цену сдаём.

  Правда, «старателей» слишком много, участки давно поделены.  Из-за такого конфликта Таньку убили, и кончилась моя семья.

- Давай про остальных, - видя, что одноклассник пригорюнился, безжалостно потребовала Марина.

- Славка Сивков на соревнованиях травмировался.  Прикинь, угодили мячом в лоб.  Сначала сотрясение, потом опухоль в мозгу.  На наших глазах умирал, мы тогда ещё все вместе тусовались.  Игорь Ляхмин примерно в то же время неизвестной болезнью захворал, лет пять лечили без толку, живьём гнил.  Ну, знаешь, болячки такие страшные, вроде трофических язв, до костей проедают.  Всё просил, чтобы яду достали.  Женька нашёл, но мамаша Игорёхина набожная слишком, нутром, что ли, почуяла и не позволила, гнала нас вон, чтобы грех, значит, на души не взяли…  Ха-ха-ха, как будто мы сами раньше не успели!
  Марина охнула.  Феличев зло засмеялся.

- Дальше слушать станешь или запьём и забудем?

- Нет, выкладывай, а потом всё сразу и запьём!

- У Катьки Татариновой поначалу прекрасно складывалось.  Вышла замуж за молодого, красивого, богатого.  Где-то в модельном бизнесе парень подвизался.  Не скажу, какие мотивы им двигали, Катька-то всегда невзрачной была, и фирменные шмотки не спасали.  Жили хорошо, но детей долго не имели.  Катюха лечилась несколько лет, потом дочку родила.  Мне казалось, муж не любил её вовсе, на деньги польстился, ну да это их дело.  Катька своего благоверного постоянно везде сопровождала, смотрела в оба, чтоб не увели красавчика.  А беда четыре года назад случилась, вспоминать муторно, хотя я тогда с ними почти не хороводился.  Статус, знаешь ли, обломился.  У Татариновой, представь жуть, пятилетнюю девчонку из-под носа педофил увёл.  Пошла, понимаешь, с подругой в кафе, заболталась, про ребёнка забыла.  И хватились быстро, но…  Только через неделю в сточном колодце нашли.  Катькины родители от шока в недельный срок  друг за другом скончались, ну, красавец и показал ей небо с овчинку.  Уж не знаю, что с ней делал, но через месяц бедную бабу в сумасшедший дом увезли.  Слабовата она всегда была на нервишки, Катюха-то.  Думаешь, муженёк ей частный пансион приготовил?  На общих основаниях в казённое заведение  спихнул и забыл, там она и умерла.  Хоронить некому… Короче, мы с Женькой по старой дружбе позаботились.  Не поверишь, только по родимому пятну на руке опознали, думали, столетнюю старуху по ошибке подсунули.

- Галка-то знаешь как умерла? – шёпотом спросила Марина.

- Читал в газетах.  Тогда ещё и подумал, но не знал, почему она…

  Феличев не договорил.  В своё время история с Полянской наделала много шума, превратившись в тему для публичного обсуждения.  Статьи в областных многотиражках, репортажи из зала суда – с чудовищными подробностями, леденящими застоявшуюся кровь обывателя.  Тогда маньяки ещё считались чем-то из ряда вон…

- Со всеми, кто показания по делу Макаровой давал потом несчастья случались, - продолжал Юрий, выпивший много, но почти не запьяневший.

  Не брал хмель и Марину.  Из-за природной нелюдимости она почти не встречалась с одноклассниками, и теперь слушала очень внимательно.  А Феличев по молодости не пропускал ни одной ежегодной встречи, на которые приходили похвастаться жизненными и карьерными достижениями.  Компашка тогда не думала распадаться и процветала.

- Ты слушай, слушай!  Олька Герасимова с Анькой Светловой, которые якобы видели Макарову с пьяницами, сами у той же пивнушки сквасились в доску, стыд смотреть, как с голыми задницами на дороге валялись, и имел их кто хотел.

- Это тебе-то стыдно? – удивилась Марина.

- Если говорю, значит, так и есть!  Их однажды обеих сразу до смерти запользовали и на смех развесили по деревьям в чём мать родила.  Наша комсорг Попова громче всех о нравственности кричала, уехала в Москву учиться и стала профессиональной проституткой, на иглу подсела и пропала с концами.  В прямом смысле слова, тела не нашли.  Фомин сидит, Киреев утонул, Велигжанская из окна выпала, Лученков в армии погиб… Блин, язык устанет перечислять, весь класс в расход ушёл.  Костомарова, наша тихоня - отличница раком болеет и десятый год под себя гадит.

- Её-то за что?

- Ну, ты может и не слышала, она дурацкое воззвание написала о нравственности и бегала подписи собирала, чтобы в газету послать.  Проявила инициативу раз в жизни, идиотка, думала на чужом горе в рай въедет, - сплюнул под стол Феличев. – Елена Злющая отняла у неё бумагу, не хотела почему-то инцидент оглашать.  Кстати, о нашей классной дуре.  Она всех родственников в течение года похоронила, человек пятнадцать, не вру!  Осталась одна и повесилась.  Директрису сын убил, завуч под машину попала.  В школе преподавательский состав полностью сменился, одна уборщица тётя Маша осталась.

- Ты о главных забыл, - тихо напомнила Марина.

  Феличита пожевал губами, на секунду замялся.

- А, ну конечно, наша сладкая парочка!  Им родители брак устроили, на тёплые места после института посадили, потом помогли бизнес наладить…  Но сколько помню, жили они хуже кошки с собакой, по любому поводу грызлись.  Не понимаю, почему раньше не разошлись!
  Феличев на секунду задумался.

- В девяносто девятом в Женьку стреляли, перебили позвоночник.  Инвалид он, колясочник.  Но не беспомощный, нет!  Лана собственным бизнесом заправляет, а он отделился и тоже свой открыл.  Вот как раз ферромарганец скупает и по большой цене продаёт, живёт в особняке недалеко отсюда.  С Ланой вроде вместе, а фактически почти в разводе.  Детей не имеют.  За Женькой наёмная сиделка ухаживает, а у Ланочки крутой любовник недавно появился, на чёрном «джипе» прямо к конторе подкатывает.

- А ты-то откуда все сплетни знаешь? – недоверчиво поинтересовалась заинтригованная слушательница.

- А там напротив скверик – не скверик, ну, вроде зарослей, и несколько частных домов снесено.  Знакомые бомжи там тусуются, а летом и я иногда посиживаю с ними.  Все мы под своими крышами ходим, добрососедские отношения поддерживать полезно.  Там Ланка с хахалем постоянно обретается.  Нет, не в бомжатнике, скажешь тоже!  Контора её напротив.  Вот в общих чертах и всё.  Кроме, пожалуй, Левы Мухина.  Он в тот день смешную детскую болячку подхватил, ветрянку, месяц проболел.  А на другой год сразу от нас отдалился.  На врача выучился, за границу смотался и никому ни разу весточки не прислал.  Единственный умник оказался, подлец!

- Скорее, с подлецами дел иметь не захотел, и правильно сделал, - откровенно высказалась Марина.

  Феличев покивал, соглашаясь.

- Вот и я подонком себя чувствую.  Хоть и не трогал, а всё равно – тьфу!  Иной раз плюнуть на себя хочется.  Ведь и ты это же чувствуешь?  Вспоминаешь, а?  Вспоминаешь?
- А ты как думал?  Содеяли чёрное дело и зажили дальше спокойно?  Нет, не получается!  Правосудие, гляди, и после смерти нас всех настигло.  Алиска-то во сне пришла и смеётся! – забывшись, закричала Марина.

- Призрак она… Призрак этого правосудия, ещё страшнее, чем наяву.  Скажи, и ты сон видела? – прохрипел Феличев.

- И я, - обречённо шепнула Марина.

  Оба ошеломлённо помолчали, осмысливая чудовищную, не укладывающуюся в рамки обыденной реальности  догадку.  Заторможенные, медленно допили налитое и осторожно переглянулись.

- Когда ты её видел? – потеряв голос, неслышно просипела Марина.

- Перед гибелью родителей, раз… и, припоминаю, когда Таньку… да, второй раз.  Белую, воздушную, принаряженную как на праздник.  Не помню, что говорила.  Некоторые из наших тоже видели.

- Кто?!

- Сивков успел рассказать.  Удивлялся.  Вроде сны ему никогда прежде не снились.  Олька жаловалась, что Макарова ей пальцем грозит.  И Женька за день до выстрела видел – как наяву.  А может, и правда реально приходила.  Я теперь в любую чертовщину поверю…

- Значит, и к Галке наяву пришла.  Теперь ясно, ясно, - покивала тяжёлой головой Марина.

  Феличев продолжал монотонно бубнить, вспоминая подробности, а она неожиданно успокоилась.  Похоже, в беде она не одинока.  Точнее, причина всех бед одна на всех.  Марина никогда не была фанатично верующей, и суеверной себя не считала, но с некоторых пор стала прозревать.  Есть оно где-то и что-то, которое вмешивается в судьбы людей и наказывает за особо пакостные поступки.  Можно постараться не совершать дурного, но не всегда возможно, а порой и вообще не получается.  Чуть оступился, и злая судьба вцепляется, как собака в тряпку, тащит, рвёт без жалости…  Так где же выход?  Полнейший мрак, нечто неведомое и страшное, типа явления умершей Алиски своим палачам.  Казнить или помиловать?  Детский мультик оказался с глубоким смыслом.

  Так казнят её эти неведомые силы или пощадят, помилуют?  Где поставят роковую запятую, определяющую смысл приговора?  «Казнить – нельзя – помиловать».  Ищи, Марина Косова, ответа и выхода, хочешь одна, а хочешь с Феличевым.  Вон как с него спесь облетела.  Старенькое, но выстиранное бельё отыскал, постелил ей на топчане, воды подогрел, чтобы после чумазых азеров вымылась.  И, заметьте, пальцем не тронул.  А всё потому, что приговор подписан и ждёт исполнения, а они грешные и несчастные не ведают, где Провидение поставило ту значительную запятую.  Ищите ответа, что ни найдёте – всё ваше!

  Плохо спалось в эту ночь Марине.  Ни хмель её не свалил, ни  усталость не догнала, и чистая постель не помогала.  Ворочалась с боку на бок между сном и явью, плавала в мутном горячечном тумане,  и не было ей отдыха от мучительных, проникающих в сновидения мыслей, из глубины комментировавших проплывающие кошмарные картинки.

  Так оно до утра ничего и не придумалось.  А счётчик тикал, время шло…


            (продолжение следует)