Тайна графини Алябьевой

    
     Я заблудился в Париже. Просто взял и заблудился. Наша экскурсионная группа, что приехала из Германии, чуть не маршевым строем прошагала по центральной пешеходной улице французской столицы, впереди шла групповод с флажком туристического агенства , а замыкал  человеческий «хвост» самый высокий мужчина в нашей группе, ему сразу приклеили кликуху»Великан» Я шел за Великаном специально, чтобы  не сбиться с ориентира, но проходя мимо нарядно сервированных обеденных столов, что приклеились к стенкам домов, я на мгновение потерял бдительность, меня привлекла ослепительно белозубая улыбка негра- официанта. Когда наши взгляды встретились, он радушно показал на стол. Мои глаза разбежались в разные стороны в поисках своего «маяка», но «Великан» буквально растворился в людской толпе.
   
  «Ты руссо? - спросил меня на ломаном русском французский гарсон. Из Москва?»Входить в дискуссию мне не очень хотелось, однако искрящиеся глаза парня  светились такой доброжелательностью, что я , замешкавшись, выпустил пар: «Из Петербурга я». «О, это ошень красивый кород, я был там на практика Садис, я принесу теби классный пиво.» Погода стояла жаркая, и пригубить холодненького пенистого напитка душа требовала, но я , облизнув губы, с полиэтиленовым пакетом в руке и фотоаппаратом наперевес, лишь растерянно поблагодарил негра за проявленный интерес, и побежал по пешеходке дальше, в надежде отыскать своих попутчиков. Я бродил по длиннющей улице , от которой через каждые сто метров ответвлялись в разные стороны переулки, и уже четко осознавал, что группу мне  не догнать. Название площади , на которой должен будет ждать  автобус, я по растерянности или забывчивости не записал, утешало лишь одно обстоятельство, которое успокаивало мою душу, групповод каждому из нас раздала по визитной карточке, в которой были обозначены главные ориентиры: регистрационный  знак автобуса и номер мобильного телефона групповода, по которому можно было по необходимости связаться из любого телефона-автомата. Гостиничная визитка грелась в моем бумажнике, до вечера было еще далеко, и  я  принял решение погулять по городу дикарем , абсолютно не догадываясь о авантюрности мероприятия. Дело в том, что абсолютное большинство французов говорит либо на родном языке, либо на английском, а я ни того, ни другого не знал и мог изъясняться лишь на бытовом немецком , или на русском языках. Получался замкнутый круг, информационной помощи ждать было неоткуда, и я положился исключительно на ее величество удачу, авось повезёт…

    Было около двух часов дня, когда я усталый и утомленный палящим солнцем, прошагав пешком несколько километров наугад, опустился в соломенное кресло под большим льняным зонтом-парашютом. За соседними столиками  публика деловито посасывала через трубочки  молочные коктейли и причмокивала от удовольствия, глотая ароматный черный кофе. Я поймал себя на мысли, что не против испить чашечку божественного напитка. Девушка-китаянка не заставила себя долго ждать и вскоре на моем столике появилась чашка кофе и аппетитная полоска пирожного –«наполеона». Я отпил глоток и почувствовал прилив сил, запах и легкий дымок над чашкой приятно щекотали ноздри. Я вынул из полиэтиленового пакета последний номер русскоязычной немецкой газеты «Восточный экспресс» и уткнулся в нее. Над городом плыли голубые облачки, ничто не предвещало дождя и настроение стало улучшаться. Когда  утром наш автобус въезжал в город , Париж встретил серой пеленой и утренней, хмурой прохладой, было похоже, что хорошего дня не будет. Я был не по туристски одет во всем белом : белые брюки, светлые туфли, белая футболка с легкой белой курточкой, а  голову венчала белая бейсболка…
   
   …  Листая  газетные страницы, я отчетливо услышал правильную русскую речь: на хорошем московском диалекте пожилая женщина в длинной юбке отругала рыжую жирную кошку, которая случайно запуталась в полах юбки. Старуха приподняла кошку и, шлепнув по хвосту, выдохнула: «Раскормила я тебя Матильда, скоро в дверь не влезешь, совсем ты у меня прожорливая…» Услышав до боли знакомую речь, я откинул газету и цепко вперил взгляд в старуху. Случайно, ерзнув на стуле, я зацепил краем локтя стоявшую близко к краю стола чашку, и… в одно мгновение ока ее содержимое  оказалось на моих белоснежных коленях. Я с ужасом посмотрел на брюки , и мое лицо скривилось гримасой безысходности. Пожилая женщина услышала звон разбитой чашки и участливо посмотрела на меня: я сидел неподвижным памятником,  расставив колени, вид у меня был жалкий и растерянный. Старуха окинула взором стол,  под которым  рядом с черепками чашки лежали газетные страницы, и  задумчиво двигая скулами, посочувствовала мне: «Экий, Вы, дружок , неловкий! В белой одежде хорошо делать променад на Елисейских полях, а не мороженое с кофе кушать. Пойдемте -ка , дружок, со мной. Я живу выше этажом, мы что-нибудь придумаем…»
 
   Я встал с соломенного кресла и, подхватив пакет с мелкими покупками, как напроказивший пацан, опустив голову, поплелся за ней. Наверху я очутился в большущей ,фешенебельной квартире. Бабуля завела меня в огромную комнату и посадила на стул. Через минуты две она принесла  выглаженные  пижамные  шаровары.
   «Вы  переоденьтесь пока , а мы с домработницей посмотрим, что с вашими брюками можно сделать?»
 Я сидел в хорошо обставленном зале и рассматривал  высокие стены, на которых висели картины в золоченых рамах. Чувствовалось, что здесь все пронизано аристократическим духом. Моя интуиция меня не подвела. Бабуся, действительно, оказалась дворянских кровей. Аглая Павловна Алябьева, так отрекомендовалась моя новая знакомая, имела по отцу графский титул и принадлежала к именитому петербургскому дворянскому роду. Узнав, что я родом из Санкт-Петербурга, старушка  растроганно прослезилась, а когда  в дальнейшем с ней разговоре поведал ей, что по профессии я журналист , Аглая Павловна расположилась ко мне более душевно.
«Я давно не общалась с земляками из России ,-посетовала мне  потомственная графиня, -как меня вывезли из страны сразу же после февральской революции, так я в России и не была. Правда , здесь в Париже , я встречалась с бывшими соотечественниками, но эти встречи носили скорее всего формальный характер и были разовыми, а мне так хотелось больших контактов с родными и святыми местами…» Неожиданно мне пришла в голову дерзкая мысль : а почему бы не разговорить старую аристократку, ведь ей, наверняка, есть что рассказать о себе, и я с вкрадчивой улыбкой попросил старушку: «Ваша жизнь, дорогая Аглая Павловна, это настоящая летопись России двадцатого века. Расскажите, пожалуйста, о себе, своих близких, обо всем , что помните . Я обязательно об этом напишу.»
   
    «Хорошо ,-заключила  графиня Алябьева. Я расскажу, только мой монолог будет очень длинным. Вы не устанете слушать? Да и времени Вашего мне жалко. Вы приехали смотреть Париж, а сидите в моей мрачной старой квартире», -старушка подошла к окну и раскрыла окна, ворвавшийся ветерок зашевелил занавески. Я достал из кармана рубашки визитную карточку туристского бюро и с разрешения хозяйки дома взялся за телефонную трубку…
        х                х                х               

     –Родилась я в Петербурге в далеком тысяча девятьсот  седьмом году. Прямо под занавес первой русской революции. Отец мой, граф Алябьев , был владельцем нескольких художественных салонов и вел пристойную дворянскую светскую жизнь. Его окружали художники, поэты, именитые музыканты, популярные артисты императорских театров. Мама моя из рода Головиных – обедневшей дворянской семьи, как сейчас помню, хорошо музицировала. В нашей большой квартире всегда было многолюдно. По субботам папа давал званые обеды, на которые приглашал своих друзей. Я была маленькая и не понимала в том, о чем говорят взрослые. Когда мне не было и десяти лет, отец выправил  себе, маме, бабушке и нашей няне заграничные паспорта и мы, сев на пароход, с Божьей милостью добрались до французских берегов, судно ошвартовалось в Марселе. В это время в России было крайне неспокойно. В феврале семнадцатого года к власти пришли  демократы во главе с князем Львовым, большевики в открытую призывали народ к свержению буржуазии и установлении в стране диктатуры пролетариата. Слава Богу, что я не ощутила на себе, что такое настоящий голод… Аглая Павловна выбежала на кухню и принесла чайную посуду, на столе закипал самовар. «Под чаек, глядишь, у меня  красноречия и прибавится . Словом , уехали мы очень вовремя и скарба домашнего взяли немного. Отец картины и прочий антиквариат по дешевке распродал, а нашу большущую квартиру, занимавшую целый этаж на Лиговке, он отдал на попечение своего младшего брата, служившим в то время на железной дороге каким-то важным чиновником и носил мундир с золотыми нашивками. Уже позже, когда  лапотные большевики совершили свой подлый переворот, Петр Ефимович Алябьев, он и есть младший братец, глубоко пожалел о том, что не убежал вовремя за кордон.
   
    «Много позже ,- Аглая Павловна протерла свои очки,- наша семья узнала о трагической судьбе брата. И  божий одуванчик, старушка с графским титулом поведала мне эту грустную историю, а начиналась она так…
…В один из воскресных дней наступившего нового восемнадцатого года в квартиру к Петру Ефимовичу, Петербург к тому времени  стал именоваться Петроградом, ворвались несколько большевиков. Один из них, в кожанке и черном картузе, осмотрев бегло жилье, не без наглой иронии заметил: «Справно живете, господин хороший! Придется  поделиться с бедствующим пролетариатом, вот мандат ревкома на уплотнение. Железнодорожный чиновник взял с брезгливым видом эту бумажку, сложил ее вчетверо и опустил в карман френча.
«Видите ли, господа комиссары!» - начал было свое объяснение Алябьев -младший , но  мужчина в кожанке не дал ему договорить. « Молчать , контра, господа кончились»,-он протянул свои длинные, как грабли руки, чтобы забрать бумагу и завершил мысль : «Сейчас мы делаем одно общее дело и вот они, мои товарищи по борьбе с кровососами ,-он похлопал по плечу стоявшего рядом вихрастого парня в короткой поддевке на рыбьем меху ,товарищи мои , замечу, а не господа!»  Алябьев поправил пенсне на носу и громким голосом заявил: «Это квартира моего брата, здесь я живу временно и имею доверенность на пользование. А что касается товарищей - тамбовский волк тебе товарищ! Из квартиры я и шагу не сделаю, не то ,что уплотняться. Он вытер пот с разгоряченного лба и продолжил уже миролюбивым тоном: « Принесите постановление суда, это –единственная инстанция правосудия, тогда я подчинюсь и закону, и новой власти…» У человека в кожанке забегали глаза, он был явно в недоумении.

    С одной стороны–он представитель власти и не имел права допускать самоуправства, а с другой –нельзя слюнтяйничать с буржуями , однако логика и здравый смысл взяли верх, чекист взял под козырек, на прощание, процедив сквозь прокуренные зубы: « Будет тебе царский выкормыш и мандат и удавка, потерпи чуть чуть.»  Чекист и его помощники вышли из квартиры, сильно хлопнув дверью. Весь вечер Петр Ефимович провел в тревоге, семью он еще днем отправил к родственникам жены на Выборгскую сторону, а рано утром в квартиру опять настоятельно постучали. На сей раз пришли двое в кожанках, с комендантскими повязками на рукавах. Не предъявив никаких документов, они велели Алябьеву младшему собраться и следовать за ними в районную управу. Железнодорожник умышленно долго одевался и собирался с мыслями. Что будет дальше с батюшкой-царем, с Россией, его семьей, наконец? Правильно сделал Павел, что успел убежать от национального позора. Он надел парадную шинель и папаху, подправил перед зеркалом усы и тихо сказал чекистам: « Я готов!» Уже на лестничной площадке, раскуривая свою любимую массивную из мореного дуба трубку, чиновник заметил: «Эх, милостивые государи, до  чего же Вы счастливые, что даже и не подозреваете о том, на сколько Вы несчастны…» Алябьеву не дали  закончить мысль. Двое в кожанках набросились на него и стали отчаянно метелить. Бедный Петр Ефимович свернулся калачиком, пытаясь, как мог, защитить лицо. На улицу его вывели совершенно окровавленного под десятки , выглядывающих из- под занавесок, любопытных глаз соседей.  На улице ждала запряженная телега. Обессиленного и  окровавленного чиновника пытались было усадить на телегу, но он, изловчившись, носком бурки ударил главного обидчика в лицо. Младший брат графа Алябьева , едва почувствовав два тупых пистолетных удара в грудь, завалился набок, глаза заволокло темной пеленой, земля под ним как бы  разверзлась, и он провалился в пустоту…
 
    «Вот, посмотрите, пожалуйста, фотографии, - Аглая  Павловна сунула мне в руки черно-белые пожелтевшие от времени снимки. Со снимка на меня глядели два брата. Оба были сравнительно молодыми. Старшему Павлу минуло сорок восемь лет, железнодорожному же чиновнику шел сороковой год. Жить  младшему брату оставалось чуть  больше года, на снимке слабыми чернилами проглядывалась дата: декабрь тысяча девятьсот шестнадцатого года…
Папа пережил брата года на полтора. Мы уже жили в Париже.  Отец сумел вывезти из России кое-какие фамильные драгоценности, и на паях с одним французским ювелиром организовали антикварную лавку. Очень хорошо я запомнила холодный и дождливый день августа девятнадцатого года. У меня были школьные каникулы. Отец пришел домой рано и часто и тяжело дышал, он весь пылал жаром. Вызвали врача, тот послушал, постучал по ребрам и сказав на прощание: «Обычный энфлюенца » выписал рецепты на лекарства. Мама не отходила от отца ни на шаг, постоянно прикладывая ко лбу уксусные примочки, развязка наступила на третий день, ранним утром я увидела застывшего отца с остекленелыми глазами. Причиной смерти действительно оказался грипп, под названием испанка. Мне было только двенадцать лет и я , конечно, не догадывалась, что когда-нибудь буду посвящена в глубокую семейную тайну о несметных сокровищах, которые ,якобы, спрятал перед бегством мой отец. Моя мамочка умерла в аккурат перед второй мировой войной в июле тридцать девятого и передала мне на хранение кальку с чертежом –это был план золотого схрона. Старая графиня удалилась из гостиной и вскоре принесла потрепанную бумажку с какими-то крестиками, квадратиками, указателями движения. Оказалось, что в южном  пригороде Петрограда сразу за городской чертой у отца был кусок земли, на котором стоял неказистый сарай и старая каменная конюшня, все это было окружено плетнем. Так это или нет, я не берусь утверждать, но вот уже почти шестьдесят лет этот клад не дает мне покоя.

    Я  настолько увлекся повествованием  старой парижанки, что передо мной открылась  следующая картина, которую я попытался понять и осмыслить ,cловом, я решил проиграть одну из возможных версий событий тех далеких дней.
Петроград, Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Граф Алябьев в полном смятении. Эпоха  Романовых,  правившая в России больше трехсот лет подошла к концу, трон ,на котором последний император российский Николай Второй сидел больше двадцати лет, закачался под ним. Великая и державная страна в смятении накануне грядущих перемен .Нельзя сказать, чтобы Павел не готовился к черным дням. За свою почти полувековую жизнь граф пополнил свое состояние. Помимо картин, старинных бронзовых раритетов, манускриптов в золоченных переплетах, Алябьев собрал большую коллекцию бриллиантов, изделий из золота, серебра, других драгоценных металлов. Одних монет-золотых червонцев, отчеканенных на монетном дворе Санкт-Петербурга в разное время правления большого императорского Дома, начиная от Александра Первого и до последнего царя, получившего в народе, не смотря на свое миролюбие и проявленный либерализм в политических реформах, прозвища «Кровавого»,у него скопилось несколько тысяч штук. Но как все это богатство вывезти? Без влиятельных связей на таможне подобное предприятие –полнейший провал. Оставить на хранение надежным людям? А где они, надежные? Не зря существует пословица, которая гласит: «Не хочешь потерять друга, не давай ему взаймы». Ой, как велика сила искушения! И какой же выход? Надежно спрятать по принципу: подальше положишь, поближе возьмешь. У Павла было в собственности несколько земельных наделов,  перешедших в наследство от родителей .Прятать  в родовом гнезде – квартире , где Павел родился, не имело смысла, да и тайное в любую минуту могло стать явным. Где гарантия, что к власти не придут заклятые большевики и не взорвут дом , а на его месте построят… Павел так и не додумал , что же  решат  построить «краснопузые», и в сердцах схватился за голову.

    Здесь было о чем пошевелить мозгами. Прятать  накопленное на  дальних участках  не имело смысла, опять же проблемы с доставкой, привозить добро на ближний загородный двор тоже было опасно, плетень со всех сторон просматривался, да и вокруг было понастроено много изб… И все же Павел остановился  на этом куске земли. Здесь было довольно прочная кирпичная коробка, внутри которой когда-то располагалась конюшня. Граф пригнал сюда рабочий люд и за пару недель плотники соорудили из сосновых столбов и дюймовых досок отличный ,пригнанный, досочка к досочке , забор высотой в два с половиной метра .
В глуби  конюшни под полом была выкопана  вместительная ,около пяти кубометров ,силосная яма.  В дно ямы Алябьев замуровал два металлических ящика с закрывающимися сверху крышками. Сюда под покровом ночи граф с женой и привозили свое добро. Ящики с драгоценностями были тщательно закамуфлированы толстым слоем дерна, а в саму яму было заложено сено. Павел лелеял надежду в скорости переправить добро в более надежное место, но февральские события помешали сделать корректировку плана…

    Бумажку эту ,уже рваненькую , я и берегу, как святую реликвию. Клад-то, наверное, большевики откопали ,-Аглая Павловна положила сложенную кальку в ридикюль и продолжила: « Накануне моего шестидесятилетия, а это совпало с юбилеем Советской власти в России, я была тогда активистской в обществе международного Красного креста, меня пригласили в Москву на встречу с советскими коллегами Три дня, проведенные там, промелькнули одним мигом. Очень понравился мне концерт, его организовали для нас в Кремлевском дворце съездов. Отлучиться в Ленинград не было возможности, около нас постоянно толкались чекисты-топтуны…»
   …В тридцать первом году я окончила биологический факультет Сорбонского университета и начала работать в качестве научного сотрудника в республиканском  онкологическом центре. Была я тогда молодой и задорной не то, что теперь,- старушка посмотрела на себя  в стоявшее на комоде настольное зеркальце: годы взяли свое. И хотя лицо графини было сплошь усыпано пигментными пятнами, а лоб и щеки изрезаны глубокими морщинами, глаза оставались живыми, а ум ясным. Лексикон Аглаи Павловны состоял во многом из давно забытых фраз, которые  привычно вылетали из уст дореволюционного поколения российской интеллигенции. Так, на протяжении всей нашей беседы, она только один раз назвала меня по имени, приговаривая зачастую старое вежливое обращение к мужчине: милостивый государь. Я глубоко пожалел о том, что не взял в поездку диктофон. Рассказ графини Алябьевой захватил меня всего и я ,сопереживая героине нырял вместе с ней пучину тридцатых-сороковых годов, потом мы возвращались к действительности , и снова , как на «машине времени» пытались, хоть на мгновение остановить постоянно движущееся колесо истории.

   …В тридцать шестом году случилось чудо.  Многие знакомые и близкие старшего научного сотрудника-микробиолога Алябьевой узнали потрясающую новость : двадцатидевятилетняя девушка заявила, что выходит замуж. Чудо состояло далеко не в том, что на замужестве Аглаи многие коллеги поставили было «крест», девушка практически не интересовалась молодыми людьми, предпочитая книги и лабораторные опыты светским балам. Никто и никогда ее не видели в обществе кавалеров. Нельзя сказать, что ее стройную и красивую, не замечали поклонники, просто девушку никто из кавалеров не смог задеть за живое. С Патриком Глэбом  Аглая познакомилась случайно в одном из маленьких парижских ресторанчиков. Она зашла перед работой выпить чашечку черного кофе с творожным штруделем. За соседним столиком сидел потрясающий мулат, светлый сюртук сидел на нем, как на манекене. Мужчина изысканно ел, подложив под ворот рубашки белоснежную салфетку. Вышли из «Бистро» они почти одновременно, Патрик шел чуть впереди. Уже на улице он обернулся к девушке в полоборота , и широко улыбаясь, предложил: «Давайте прогуляемся парочку кварталов по Парижу вместе , кстати погода сегодня чудесная.» Не успев получить ответ, молодой человек снял шляпу и галантно представился: « Патрик Глэб, швейцарский коммерсант».  Аглаю аж током пробило. Во взгляде человека с молочно-шоколадной кожей было столько притягательного, что у девушки слегка закружилась голова, и на миг остановилось дыхание, однако она справилась с волнением и промолвила лишь: « Я бы с удовольствием, но на работу опаздываю. «Что ж, не смею задерживать, но был бы Вам крайне признателен за подаренный мне вечер, мы бы смогли вместе поужинать в ресторане и отдохнуть от проблем». Патрик наскоро написал на вырванном из блокнота листке номер своего телефона и протянул девушке, Аглая отдала парню свою визитку.
   
    Мулат ворвался в жизнь бывшей россиянки так стремительно и неожиданно, что вызвал даже злые пересуды в небольшом коллективе лаборатории, где работала Аглая Уже в первый вечер Патрик, встречая девушку у проходной, натолкнулся на несколько пар любопытных и удивленных глаз сослуживцев. На следующий день только и разговоров в офисе было, как о неприступной Аглае , и наглом  и самоуверенном негре.
«Как ты могла, девочка, связаться с цветным?- сокрушался начальник отдела  профессор Форестье. Да на тебя на одну найдется не меньше сотни достойных французов .-Чем же этот Нигер лучше?» И Аглая с упоением  начала рассказывать коллегам о том, как они с швейцарцем ходили в ресторан, слушали приятную музыку и пили сладкое шампанское, много разговаривали о жизни, а уже поздно вечером заботливый Патрик поймал такси , подвез ее к дому, и ,вручив букет пурпурных роз, нежно поцеловал руку… «Ах, как он красноречив, как изыскан в движениях, а воспитание, такое воспитание, пожалуй, не получали юнкера в кадетских корпусах России» ,-восхищалась  восторженная Аглая. Перелом в их отношениях наступил на четвертый день. Они с Патриком привычно отужинали в ресторане, и неотразимый высокий мулат пригласил девушку к себе, в снимаемые апартаменты. Идти с одной стороны ей не хотелось, подумаешь, гостиница, Аглае  виделась возможная близость с любимым человеком, успевшим за короткое время смягчить ее волю, в далекой перспективе и непременно после свадьбы. Девушка воспитывалась в дворянском духе и очень боялась лишиться девственности до замужества. Ей представилась картинка, как после шумной свадьбы, жених нежно снял с невесты подвенечное платье и голенькую отнес ее в ванную комнату. Там вместе совершив обряд омовения, они падают на  брачное ложе и предаются бурной любви. С другой стороны девушку терзало любопытство. Ей очень хотелось посмотреть, в каких условиях живет возлюбленный, иногда  по крупицам быта, можно было определить характер и пристрастия, наличие дурных привычек у него, желание еще раз все подвергнуть анализу личных  наблюдений  взяло верх, и Аглая приняла приглашение кавалера…
   
     Патрик жил в двухэтажном особняке и снимал студию, состоящую из спальни , кухни и ванной комнаты на верхнем этаже. Девушку поразила  чистота в комнате. Широкая двуспальная плюшевая тахта была застелена толстым верблюжьим пледом. На журнальном столике возвышалась бутылка сладкого шампанского , ваза со свежими фруктами  тарелочка, полная шоколадных конфет. Патрик включил радиолу, и легкие плавные звуки вечернего танго поплыли по мрачной комнате, освещаемой лишь двумя свечками в бронзовой стариной статуэтке…
Утром Аглая проснулась в объятиях Патрика совершенно безмятежная  и счастливая. Она гладила своими розовыми пальчиками шерстяную, с ровными кудрявыми колечками грудь спящего  красавца-мулата и любовалась его статью. За всю ночь девушка не сомкнула глаз, вначале от внезапно возникшего желания стать соблазненной, а потом под утро  разбитой и утомленной, волнительно дышащей, уткнувшись в грудь любимого, философски про себя размышлять о происшедшем, сегодня она познала счастливое таинство любви…
Патрик оказался  религиозным , почитающим Бога человеком , и вскоре молодые обвенчались по настоянию Аглаи в русской православной церкви. Мулат во имя единения веры отказался от католицизма и принял  православие. Для девушки  это означало не столько формальное выполнения ритуального обряда, сколько  полное Божье единение душ…
 
    …И вскоре молодая чета во главе с Патриком, вместе с мамой Аглаи , переехали в Цюрих, где коммерсант имел  большой дом, а при нем два  скромных магазина, торгующих антиквариатом, часами и бижутерией. Из любви к отцу и преданности к многострадальной России, молодая графиня, не взирая на возражения мужа, так и осталась Алябьевой.
    А в Европе между тем стало очень неспокойно. В Советском Союзе развязался красный террор, в Испании к власти пришел еще один диктатор Франко, а бесноватый германский фюрер готовился  к блицпоходу по завоеванию Европы. В тридцать девятом году Аглая становится полной сиротой, из жизни ушла мама. Ушла быстро и красиво. Еще с вечера в хорошем расположении духа много рассказывала о Петрограде, о своих близких родственниках, вспомнили и папиных родных. Перед  сном мама попросила принести шкатулку, в которой лежали ценности. Она выгребла все из коробочки, вынула со дна небольшую , вчетверо сложенную бумажку, и с горечью в сердце поведала дочери историю внезапного бегства из России.
« Родить внучку ты мне, доченька, не успела, а я так ее ждала. Ежели родная кровиночка появится потом, когда нибудь, после того, как заберет меня Всевышний, передай эти украшения ей и только в день совершеннолетия…» Ночью у мамы остановилось сердце, говорят, что такой смертью во сне  Господь  награждает только праведных  людей. Старая графиня смахнула слезу и резонно заметила: « Каждый человек, если он, конечно, не дьявол во плоти, чувствует приближение своей смерти и готовится к ней…
Выполнить Мамин наказ Аглая так и не смогла. Женщина несколько лет наблюдалась в женской клинике Цюриха, ошибочно думая, что страдает бесплодием, но предметом проблемы стал , к несчастью, Патрик. Куда он только не ездил на лечение, все было безрезультатно. Аглае уже исполнилось сорок лет, как стареющий  мулат предложил жене взять ребенка из детского дома, все эти годы бедный и совестливый муж мучался оттого, что не дал  возможности познать любимой « половине» счастья материнства.
   
   Бог хранил Аглаю повсюду. Не успели они с мужем выехать из шумного и «парадного» Парижа, как в скорости началась мировая война. Гитлер в течение полутора лет захватил почти всю Европу, оставляя за собой развалины и руины. И Париж, ставший родным Париж, который  стал для женщины таким близким еще со школьного возраста, тоже оказался под вонючим сапогом шизофреника –Гитлера. Вот уж воистину, два великих паранойика решили поделить Европу и остальной мир. Заключили между собой фиктивный пакт о ненападении и все время  искали удобный случай коварно его нарушить. Первым нарушил фюрер. Графиня Алябьева  все шесть лет второй мировой войны буквально не отходила от радиоприемника, ловя печальные вести из воюющей России и некогда родного и близкого Санкт-Петербурга, переименованного до Октябрьского переворота в Петроград, а после смерти «вождя пролетариата» авантюриста с большой буквы Ленина, в его честь– в Ленинград…
Патрик продолжал заниматься мелкой коммерцией и материально  обеспечивал семью, а Аглая, забросив на время научные изыскания, стала активисткой красного креста и с утра до вечера бегала по городу в хлопотах по организации и комплектованию посылок для военнопленных и гражданских лиц…
… Парад Победы в Москве возвестил о новом дележе Европы. От Германии отслоили хороший кусок пирога–Кенигсберг в пользу страны победительницы. Финляндия тоже потеснила свои границы, уступив свои некогда неприступные рубежи Ленинградской области. Сталин взял реванш, но явно не такой, какой ему хотелось. Западная Европа повернулась к великому диктатору «задом», оставив на милость победителя страны Восточной Европы, которые вскоре вошли в блок Варшавского договора… Аглая с мужем  уже прижилась в Цюрихе , в последнее время ей даже удалось устроиться на работу в качестве врача-лаборанта с приличной зарплатой. Графиня неплохо освоила язык этой тихой гостеприимной нейтральной страны и могла свободно общаться на английском , французском и немецком языках, на последнем она говорила с заметным акцентом....
   
    В послевоенные годы Аглая вновь возобновила научные изыскания , и в начале пятидесятых годов ей вручили диплом доктора биологии. Так и жила графиня Алябьева в ставшей уже родной Швейцарии. Здесь же она из телевизионных новостей узнала она и о запуске в СССР  первого искусственного спутника земли. А на следующий день в ее жизни произошла непоправимая трагедия. Патрик с раннего утра уехал по делам коммерции в Базель. Аглая уже настолько привыкла к этим поездкам, что редкой порой оставалась  одной в большой, хорошо обставленной квартире. Коротать такие минуты одиночества ей помогали персидский кот Маркиз и собачка Стела из аристократической породы американских кокер – спаниелей . За более чем двадцатилетнюю супружескую жизнь женщина не услышала от мужа ни одного грубого слова. Она очень хорошо помнила печальные события пятьдесят третьего года. Нет, они ни в коей мере не были связаны со смертью «вождя всех народов». Это известие Аглая Павловна восприняла абсолютно спокойно и без камня на сердце. Даже из далекого Парижа были слышны тревожные отголоски кровавого террора, развязанным деспотом-диктатором. Она имела в виду совсем другие события. Графиня сидела в тот день  в своей лаборатории  и делала наблюдения через микроскоп, как у нее внезапно чудовищно заболела голова. Обеспокоенные коллеги вызвали карету скорой помощи и женщину поместили в клинику нервных болезней с диагнозом: острое нарушение мозгового кровообращения . Через несколько дней  ей стало хуже , парализовало часть лица и левую половину тела. Бедный Патрик забросил все дела и не отходил от жены ни на час. Он обзвонил всех своих друзей , те помогли выйти на светил-специалистов. Несколько месяцев продолжалась борьба. Здесь Аглая проявила свои лучшие волевые качества. Каждый день, изнемогая , по несколько часов в день она тренировала  тело с помощью пристегнутого к спинке кровати тренажерного пояса. Патрик нанял несколько сменных массажистов, которые ежедневно «колдовали» над ее малоподвижным телом. Женщина сменила несколько клиник, последняя оказалась в Берне. Счастливый Патрик встречал жену  в холле клиники, она вышла к нему ровной походкой, слегка опираясь на трость…Воспоминания о муже, снова вызвали у старой графини приступ легкого удушья и  из воспаленных глаз брызнули слезы…
   
    – Мне позвонили из дорожной полиции уже поздно вечером, и в полночь за мной заехал  офицер- инспектор , и повез на развилку автобана, где случилась  автомобильная авария. Оказалось , что Патрик ехал по трассе с высокой скоростью, перед поворотом на полосу встречного движения внезапно выехал грузовик. Столкновение предотвратить было нельзя. Легковушка Патрика была настолько смята массой мощного фургона, что тело  бедняги вырезали автогеном…
Вся жизнь моя после этой трагедии как бы поделилась на две части: двадцать с лишним лет с мужем и сорок лет без него. Господь подарил мне длинную жизнь. Аглая Павловна поднялась из – за стола, направляясь в другую комнату. Через  пять месяцев у меня  круглый юбилей, неужели доживу? 90 лет-это просто фантастика… Я допивал холодный чай и восторженно размышлял о нелегкой судьбе графини Алябьевой…
    «А вот и ваши штаны, -старушка принесла в комнату деревянную вешалку, через перегородку которой висели мои отглаженные белоснежные брюки. Жанет постаралась, моя домработница. Она уже лет пятнадцать помогает мне по хозяйству…»
   
     «Скажите, Аглая Павловна,- осторожно спросил я, ставя на стол опустошенную чашку ,-а  за все это время Вы так и не выбрались в Петербург, на землю предков? Ведь с момента вашего бегства из страны прошло почти восемьдесят лет…»
«Я уже говорила,- старушка стала  сладко зевать,- видимо я утомил ее долгим разговором ,- после Москвы мне так и не удалось выбраться на родину. И в России, и здесь, в Париже у меня никого нет. После гибели  Патрика я вновь вернулась в Париж и снова занялась наукой, так что старость подкралась ко мне незаметно. Живу себе спокойно, без особых хлопот, пенсию хорошую получаю да ренту от сдачи в наем нижнего этажа , я на судьбу не ропщу. А что касается отцовского схрона , то я более чем уверена, что большевики клад отыскали.»
   
    « А деревня, где у  Вашего отца был земельный надел, как называлась ?-полюбопытствовал я. Старая графиня наморщила нос, пытаясь вспомнить, но вымолвила весьма нерешительно: «То ли Ульянка , а может Ульяновка , мне помнятся эти названия.» Я поблагодарил графиню Алябьеву за радушное гостеприимство, и  мы с ней обменялись визитными карточками. Старушка вызвалась меня проводить, и у парадной двери мы  тепло распрощались. Время было еще не позднее –пять часов вечера и я , выйдя, на залитый солнцем Латинский квартал, отправился в поисках  своего автобуса…
х                х                х                х                х

                Послесловие:

   Группу свою я благополучно настиг у Эйфелевой башни, и мне даже посчастливилось прокатиться в этот чудесный вечер на речном трамвайчике по  Сене. Уже поздно вечером, когда  французская столица сияла в ночных огнях, мы отъезжали назад, в Германию…
…История, рассказанная русской парижанкой, еще долго бередила мне душу. Следующим летом я ездил по делам в Санкт-Петербург и , вспоминая нашу теплую беседу,  исходил пешком всю Ульянку,  один из микрорайонов города, густо «засеянным» многоэтажными домами. Поселок Ульяновка оказался далеко от городской черты и прилепился по Московскому направлению около города Тосно. Ни одного частного земельного надела в городской черте  я не увидел: только пустыри и массивы новостроек. Видимо, подвела старушку память, возраст-то почтенный…
 
   …Так  в мирской суете прошло еще года полтора. Как-то ,копаясь в ящике письменного стола, я наткнулся на визитную карточку, присмотрелся, да это была визитка графини Алябьевой. Я сразу же схватился за телефон, на другом конце провода лились долгие длинные гудки. Через некоторое время я сделал еще несколько попыток связаться со старой графиней, они оказались тщетными, трубку никто не снимал. Я решил написать Аглае Павловне письмо, было это  загодя до православной пасхи, чтобы старуха вспомнила меня, вложил свою фотографию. Конверт с этим  письмом гулял довольно долго –около двух месяцев и вернулся ко мне весь, исшлепанный штампами. В графе – получатель  был проставлен дежурный штемпель с текстом: адресат выбыл. Ситуация сложилась  явно запутанной , бабушка или умерла, или попала в дом для престарелых. К сожалению, версию о смерти, я посчитал для себя более удобной, ибо опровергнуть ее было некому: у нас в Париже не было общих знакомых, а у меня лично– вообще никого . В своем журналистском блокноте-мартирологе я обвел фамилию графини в траурную рамку и неумело пририсовал  пальмовую веточку…
 
    …Так сложилась полная трагизма  судьба истинной русской аристократки , унесшей в могилу или в  неизвестность, тайну мифическую или настоящую?  Впрочем, это уже не имеет значения. Мы не будем выводить  знак вопроса, а поставим лишь жирную точку и, заглядывая в будущее , подумаем сообща: нужны ли человечеству новые  потрясения? Мне думается, нет, и только нет, а вам как кажется, друзья?

г. Кельн 2004 год.