По ту сторону зеркала

Они представляли собой Инь и Ян, они жили вместе в одном теле, были противоположностями и сестрами-близнецами. Эти годы они прожили вместе, борясь друг с другом, иногда доминируя друг над другом, иногда помогая друг другу…. Они жили вместе, любя и ненавидя…
***   ***   ***

… Кем она была? Никем. Одинокая девочка. С родителями как небо и земля, в школе завал полный, с друзьями… а друзей у нее не было. И не потому, что она их не заводила, просто ее сторонились. Не жизнь, а «сказка»!
Еще один день прочь, после 7 уроков, 1 факультатива  и контрольных пробежек по магазинам, она без сил рухнула в постель – и до утра. Ночью ей приснилось удивительное – высокая девушка, напоминающая древнегреческую мраморную богиню, пришла к ней из темноты. Она была окружена какой-то темной, но блестящей, привлекательной дымкой, а сам сон был в тумане.
 - Ты устала от обмана?  - звучный, глубокий и звонкий голос незнакомки раздался в голове девочки. Странно, подумалось ей, почему обмана?
- Да. Я хочу домой,  – и сама удивилась – домой? Она ведь дома…
- Ты можешь пойти со мной, - незнакомка протянула ей руку. – Я тебе обещаю – никаких ужасов прошлой жизни, ничего того, что тебе не нравилось в прошлом –Ты получишь исполнение желаний!
Девочка заколебалась. А что она теряет?! Да ничего. И в протянутую руку незнакомки она вложила вою ладошку. И больше ничего не помнила…
Утром, она в ванне заметила незначительные изменения в своей внешности. Слишком бледная, глаза тусклые, волосы потемнели. Не обратила на это внимания – с утра она всегда была бледной, а яркий свет, слепящий еще не проснувшиеся глаза после ночного забвения, делает изображения искаженными. Ничего, выпьет чаю, глаза привыкнут к свету, порозовеют щеки, все будет нормально. Пришла в школу, в этот дурацкий вторник, на 7 уроков. Вошла в класс – на секунду все обернулись, помолчали, и вновь заговорили, обернувшись друг к другу. Когда она проходила мимо них, к последним партам, ребята на нее оглядывались и всматривались, щуря глаза. Девчонки подходили к ней, о чем-то пытались говорить, тем самым осматривая ее и теряя нить разговора.
- Ну что?! Что-нибудь увидели интересное?! – дерзко и резко вопросила Элиза.
Девочки отшатнулись.
- Ты… изменилась… просто, - все еще щурясь и присматриваясь к ней, лепетали девчонки. – Очень изменилась. И характером тоже, - несмело добавила другая, из-за чьей-то спины.
- Можно подумать, вы так хорошо меня знали, что говорите мне об изменениях моего характера!
- Нет, но… видно, что ты изменилась. Ты другая.
- А вам дело? Вот и валите отсюда.   
 Развернулась и села за последнюю парту. Девочки гурьбой отошли, шушукаясь. Довольная собой Элиза расположилась с комфортом и удовольствием на последней парте, чего раньше не было. Бросила почти пустую сумку на стул рядом, нога на ногу, скрестила руки, опрокинулась на спинку стула, и расслабленно, непринужденно смотрела впереди себя. А когда учитель вызвала ее к доске, Элиза прямолинейно и громогласно заявила – «не хочу, мне это не интересно». Получив единицу, она лишь усмехнулась. Вместе с пацанами громко смеялась, шумела, стучала, гремела – вела себя недопустимо. Покинула класс после звонка, под заинтересованные взгляды одноклассников. Весь день плохо себя вела, была полной своей противоположностью. Учителя и одноклассники были удивлены и заинтригованы – в день из 7 уроков - 6 единиц (да и то, потому что она ушла с последнего урока),обычно больше 1 единицы ей поставить было нереально, а тут…
Пришла домой, довольная собой «по самое не хочу»; хлопнула дверью, швырнула куртку, пооткрывала окна при уличной температуре +5°. Нашла старые кассеты – рок и Металлика, купленные во время последней депрессии, врубила метал на полную громкость! Свобода!..
Влетела в ванную – придирчиво рассмотрела свое отражение. Нашла краску в шкафчике, окрасила волосы, карандашом подрисовала глаза, черным закрасила ногти, одела цепь, на уши нацепила кольца, на пальцы перстни. Нашла старую одежду старшей сестры – кожу (ботфорты, короткая юбка и куртка), оделась, подошла к зеркалу – замерла. На нее смотрела девушка лет 20, в коже, с цепями – чисто гот.  Вся в черном, волосы как черная копна, как туча на голове, глаза – блестящие бусинки в черных наслоенных разводах – класс! Отлично…
Отправилась в ближайший парк. Там ее заценили пацаны, видно, из такой же «компании». Ну… хотелось подсесть к ним, выпить, затянуться, к кому-нибудь их них можно домой поехать. Нет. Свернула, пошла к выходу. Еще раз пожалела, что не подошла к ним. Черт.  Пошла в ближайший ларек – купила пива, выпила. Стало хорошо. Повеселела, вернулась домой, разрушила квартиру изнутри под звуки готического рока. Пришли родители. В ужасе остановились на пороге полуразрушенной квартиры. Заценив состояние и внешность дочери, впали в ступор. Элиза весело проскакала мимо, бросив «привет предкам!», и умчалась в бар. Там встретила прикольных людей, нашла себе новую компанию – оторвалась по полной. В жизни не чувствовала себя такой счастливой и свободной. Буквально захлебываясь ощущениями (пьянящая власть, левитирующая свобода и дикое счастье), она хлебала алкоголь только так, и при этом чувствовала себя невероятно легкой и счастливой. С ветерком прокатившись через полгорода (от бара до дому) на мотоцикле одного из наиболее крутых парней, и еще с полчаса не отлипая от него губами, простояла в подъезде дома, а уже в 1-ом часу ночи пришла домой. Квартира сияла чистотой и порядком – видна мамина работа. Родители выскочили в коридор с перекошенными лицами. Элиза расхохоталась. Швырнула куртку родителям, удалилась в свою комнату, закрылась. Девушка была по уши пренасыщена эмоциями, начало сказываться количество выпитого алкоголя, и она опять рухнула в постель, с уже подпорченным чувством удовольствия и удовлетворения.
Утро было в тумане. Голова скрипела, как немазаная телега, шея болела, в горле жгло, в желудке одиноко урчало. Общее состояние было ужасным. Посмотрела на себя в зеркало – в черных разводах красные глаза, лицо бледнее мела. Отвернулась от зеркала, пошла, бухнулась в подушку. Вспомнила вчерашний день – от и до. Стало тошно.  Вдруг девушка ударила кулаками в подушку и закричала, обращаясь к ночной незнакомке:
- Что ты наделала? Что ты делаешь?
Раздался голос ветра, ворвавшийся в комнату через окно:
- Ты сама этого хотела. Я подарила тебе власть и удовольствие, свободу и счастье – все то, о чем ты мечтала.
- Нет! Не так! Не такую!
- Да, такую. Признайся, ты хотела этого маленького безумия. И ты его получила. – Элиза упала лицом в подушку:
- Уходи… - прошептала Элиза.
- Поздно. Ты приняла мое предложение. Ты приняла меня к себе. Теперь мы будем вместе. Всегда…
- Господи… - и упав опять лицом на подушку, Элиза потеряла сознание.


Вся последующая ее жизнь проходила как в тумане. Днем она пыталась бороться с незнакомкой внутри себя, а ночью превращалась в какую-то хищницу, аморальную соблазнительницу, без моралей и совести, без разума. Утром она старалась на весь день заткнуть эту дерзкую выскочку внутри себя. Не всегда получалось, а теперь на нее смотрели, как на психопатку с подозрением на раздвоение личности. Психоаналитики школы после общения с Элизой стали пациентами своей профессии. Однажды она пришла домой с твердым намерением контролировать ее и себя. Поздно ночью, Элиза под освещением свечи, подошла к зеркалу – лицом к лицу со свое внутренней соперницей. Из зеркала на нее смотрела ее полная противоположность. Высокая, худая, черноволосая девушка в каком-то странном одеянии. Элиза удивилась, что она таинственным образом находит отклик в Элизиной душе.
- Объясни мне, кто ты, и что ты со мной делаешь? Я схожу с ума, я веду себя недопустимо – и все благодаря тебе. Ты усложняешь и без того мое сложное существование. 
- Я подарила тебе свободу. Это единственное, чего тебе не хватало, - объяснило отражение. Элиза всмотрелась – такое впечатление, будто рама зеркала играла роль дверного проема, а пространство, за спиной девушки-отражения, будто принадлежало другому миру. Фон был темным туманом, а очертания девушки, «края» «изображения» были расплывчатыми.
 - Ты ухудшаешь мою жизнь, усложняешь ее. Я расслабляюсь только ночью, утром моя голова разлетается на куски, а днем я прихожу в ужас от того, что натворила ночью под твоим началом. Что ты со мной делаешь? Зачем?
 - Ты пригласила меня в свою жизнь, доверила мне себя.
- Нет!
- Да. Это обмен – я живу в тебе, в твоем теле, твое тело на моей службе, а ты можешь узнать все чудеса свободной жизни, можешь просить меня о чем захочешь.
- Хорошо. Тогда я хочу, чтобы ты покинула меня.
- Нет. Этого ты не можешь требовать от меня.
- Почему?
- Эта просьба вне моей компетенции. Это то же самое, если бы просила меня покинуть свой дом.
Элиза в замешательстве, молча, воззрилась на девушку по ту сторону зеркала. Она, тоже молча, смотрела на Элизу.
- Хочешь сказать, что ты… поселилась… во мне? Я, что – дом для души? А как же моя душа?
- Мы с тобой одно целое, я не могу покинуть тебя.
Выглядела девушка так, будто все, что она говорила, было пустым звуком и для нее лично ничего не значило; лицо выражало полное равнодушие.
- Как тебя зовут? – устало спросила Элиза.
 Зеркало молчало.
- У тебя есть имя?
Отражение отвело взгляд.
- Это тайна? Но, должна, же я как-то тебя звать.
Зеркало помолчало, и негромко начало:
- Я древняя богиня колдовства, мне уже многие сотни лет, несколько тысяч… 
- Тебе поклонялись древние греки как богине Гекате – не так ли?!
 - Да… И римляне тоже, и шумеры, и тольтеки…
- Хм… ну так кто же ты? Какой нации? И как ты можешь знать мой язык?
- А ты не поняла? Мы общаемся мысленно. В мыслях нет языкового барьера, ибо мысли – это словообразные чувства, сгустки энергии, которые мы преобразуем в слова и называем их мыслями.   
- Ты назовешь мне свое имя?
Зеркало подумало и улыбнулось сквозь стекло:
- Называй меня Гекатой. Все-таки греки придумывали красивые имена.
Элиза улыбнулась.
- Хорошо. Только давай будем жить согласованно, а не в постоянной борьбе?
 - То есть?
- Ты можешь стать мной, я – тобой, только не нужно резко выделяться на людях, ладно? Если захочешь что-то сделать, скажи мне, я это сделаю так, чтобы люди не пугались, мирно, хорошо? Если ты…
 - Нет.
- Почему?
- Ты… хочешь убить меня, - выдавила Геката.
- Нет! – Элиза поразилась такой странной идее. – Почему убить?! В жизни ни на кого не поднимала руку.
- Мне не нравится этот план, - отражение сощурилось.
 - Хорошо, я просто прошу тебя – слишком резко не выходи наружу, не хочу выделяться на людях.
- Тебе нравится внимание – заметило отражение.
 - Нет, это тебе нравится внимание, - возразила Элиза. – я не люблю, когда на меня смотрят десятки глаз. Это неприятно.
- Разве?
- Мне – да.
- Как знаешь.
- Ты принимаешь мой план?
- Хорошо. Я буду менее заметна, но ты должна понять – многие сотни лет я провела в атмосфере Земли, в небытие, и теперь, обретя тело, я тоже хочу жить.
- Может тебе следует выходить на свободу ночью? После захода солнца?
 -Да… хорошо.… Так и сделаем.
И отражение исчезло.


 Следующее утро было необычайно легким. Ее не мучила головная боль, как обычно, никто не цеплялся к ней, и было всего лишь 5 уроков. Солнце светило во всю, жизнь кипела, душа пела. Единственное, что продолжало беспокоить Элизу – это внезапные смены настроения. Посреди всеобщего уныния она могла злобно расхохотаться, посреди веселья – заплакать или разозлиться. Если подумать, настроения мы с ней не обсуждали, - думала Элиза. Но, для начала, все было относительно неплохо. Жизнь стала налаживаться. Для начала Элиза успокоила дела в школе, наладила отношения с родителями, а друзей у нее как не было, так и не будет, после такого-то поведения.… Это не очень сильно огорчало – Элиза всю свою жизнь провела в одиночестве, наедине с собой, она уже привыкла. А еще она привыкла называть себя вампиром, этакой леди-вамп, потому что жила двойной жизнью. И ее ночная половина была в какой-то мере, более привлекательной. Особенно Элизе нравилось слышать внутри себя голос, чужой звонкий голос, разговаривающий с ней. Посреди орущей музыки и кучи вопящего народу, она четко слышала, что ей говорила Геката. Помнится, однажды в клубе, Геката предупредила Элизу: приготовься, я хочу оторваться. И действительно, как в тумане, как в прошлогоднем сне, Элиза едва смогла вспомнить, как она вскочила на стойку бара, станцевала что-то эротическое, после чего захватив две бутылки чего-то неизвестного, выкатила из бара с уже знакомым ей парнем–байкером. А потом, уже дома, радостно хохотала рядом с зеркалом, вспоминая «их общие» приключения.
- Смотри-ка, ты становишься такой же, как и я, - радостно заметила Геката.
- Да… - согласилась Элиза, и хорошее настроение как рукой сняло. Она поставила рядом на пол бутылку, как оказалось при вскрытии, пива,  молча уставилась на свечи перед собой.
- Ну, что опять?
- До того, как ты пришла, я не знала, кто я…
- А теперь знаешь?
- Нет, теперь я тем более не знаю. Ведь теперь у меня есть ты. И я вообще не чувствую себя человеком, полноценной личностью. И все это ты…
- Господи, каждый раз, когда ты приходишь в себя, ты начинаешь обвинять меня во всех своих бедах! А ты не думала, что до меня ты сама разрушала свою жизнь?
- Да. А ты пришла и все ухудшила. По крайне мерее, раньше меня не водили по психоаналитикам и не подозревали в раздвоении личности!
- Хм… это не раздвоение личности, это одержимость. В некотором смысле.
- Ну да. Древняя богиня колдовства, прибывая в состоянии призрака, вселилась во сне в девушку, предварительно пообещав ей всего самого наилучшего. Девушка, как последняя… кхм…  дура, взяла да и поверила ночному призраку, а теперь не отличает день от ночи, а себя – от призрака внутри себя. Прекрасно! Потрясающая идея для писателей-фантастов.
- А что такого? Это все реально – ведь это происходит с тобой на самом деле. Может, в писатели-фантасты подашься? На этом такие деньги можно заработать!  Ведь для остальных это просто хорошая сказка, а для тебя – история жизни, и никто лучше тебя ее не опишет!
- Ага. Аж 100 раз.
- Да ладно тебе. Кто поверит, что это правда? Сейчас в такое уже не верят. Даже ты сама – сейчас.
- Да ну тебя. – Элиза мрачно допила оставшееся пиво, и, поставив бутылку рядом на пол (она сидела на полу перед зеркалом, опершись на стену), отвернулась от зеркала. Ей было немного противно и очень грустно, капельку тоскливо и отвратительно.
- Не нужно было начинать этот разговор, - отражение, прежде сидевшее как Элиза, встало, и направилось в темноту зеркала.
- Подожди! – вдруг опомнилась Элиза, - а другие люди, в отражении тоже видят тебя?
- Нет, только ты меня видишь, ибо ты знаешь, кто ты есть на самом деле. Другие видят только отражение твоей внешности.
- Ну, слава Богу…  Ладно, извини, но ты знаешь, что я права.
Отражение полу-повернулось, посмотрело на девушку, и, повернувшись к ней спиной, ушло в глубинные темные дали зеркала.
- Может быть…
Погасли свечи…


…Жизнь налаживалась. Все как будто бы становилось на свои места. Элиза сильно сдружилась со своей внутренней «сожительницей», и ее почти ничего не беспокоило. Кроме…
Наверное, слова – слишком скудный способ выражения мысли. Элиза никак не могла описать то, что с ней происходило, все, что она чувствовала. Поведение и образ мысли Гекаты она принимала как должное. Но что странно – она чувствовала какое-то противоречие. С одной стороны, она понимала богиню, могла ей многое позволить, и иногда была согласна с ней. Но часто чувствовала, что ей это не нравится, не одобряет она. С другой стороны, все это внутри создавало напряженное тревожное молчание. По мере того, как Элиза об этом думала, чем ближе она была к отрицанию существующего положения, тем сильнее усиливалась тревога, усиливалось несогласие и внутренний, молчаливый и нетерпеливый протест. Все это напоминало гробовое молчание перед катастрофой. Она все чаще страдала резкими перепадами настроения, причем после смены с веселья на злость, например, она не могла уже восстановить свое «настоящее» настроение. Это приобретало более угрожающие масштабы, чем Элиза могла предположить. Когда, в конце концов, тревога усилилась до состояния панического страха за свою жизнь, девушка решилась принять меры – сказать «нет» такому поведению Гекаты. И что-то темное и зловещее сказало «нет» самой Элизе.

…Зеркало, свечи, темно, неизвестно…
- Итак, что тебя не устраивает?
- Ты.
- Опять… - вздохнуло отражение, и присело на пол.
- Я не знаю, что ты собираешься делать, но я тут вдруг задумалась – а надолго это все? Ты не говорила мне о сроках такого «соседствования». 
- Хм… ну, а ты как думаешь?
По спине Элизы побежали мурашки: она поняла – это навсегда. Ей сало страшно – она вообразила, как из года в год, десятилетиями она борется с Гекатой. Ужас…
Геката молча, внимательно смотрела на Элизу, будто бы оценивая ситуацию.
- Слушай,… давай разойдемся миром? – робко предложила Элиза. Она чувствовала себя маленьким беззащитным ребенком перед могуществом неизвестного темного существа. Отражение улыбнулось так, будто бы жертва наконец-то попалась в ловушку. Ловушка захлопнулась.
- Нет, моя дорогая, боюсь, так не получится, - мягко промолвила Геката. – Я против этого.
- Отпусти меня, - прошептала Элиза, не веря своим глазам.
- Нет. Прости… - отражение уже не улыбалось, просто смотрело из-за стекла.
Еще с секунду они смотрели друг другу в глаза, Геката повернулась и ушла в темную глубину зеркала, оставив позади темный фон и безграничное отчаяние…

Утром, когда она проснулась, она заплакала. От безысходности.  Теперь она действительно не знала, что ей делать. Жизнь и мир вокруг нее рушились. Все это значило – жить под чужую указку. Повиноваться. Сражаться и не иметь возможности выиграть. Существовать. Жить, и в то же время умирать. Девушка выпрямилась на постели. Бороться и побеждать – вот к чему надо стремиться. Первая же медитация вывела голос в ее голове. Геката просила Элизу остановиться, прекратить бесполезные попытки изгнать ее, и просто мирно сосуществовать. Тогда Элиза достала Библию и церковный молитвослов на латыни – ее начало трясти. В глазах темнело, но, благо, многие молитвы Элиза знала наизусть, отнимался язык и тряслись руки – она читала молитвы мысленно, и от этого ей становилось хуже. Из носа закапала кровь, в голове отстукивала барабанная дробь, и, в конце концов, она просто потеряла сознание.

… На мгновение, придя в себя, она приоткрыла глаза и обвела комнату взглядом. Вокруг шелестели листья, шорох крыльев невидимых птиц, крики темных тварей в небе, и чей-то шепот, порабощающий и завораживающий, рядом и вокруг, везде. Она чувствовала великую слабость, и только она подумала, что сдалась, ей стало лучше, и теперь она чувствовала себя другой, чужой для самой себя, и больше не принадлежала себе…

В этот же вечер к Элизе зашла одноклассница. Не подруга, но к Элизе старалась относиться нейтрально. Эта девушка была лучше других в ее глазах. Стояла на пороге, смущенно опустив взгляд. Элиза, как полагается гостеприимной хозяйке, пустила гостью в прихожую, молча скрестила руки на груди, и воззрилась на вошедшую. «Слава Богу, дома никого нет, родители бы точно выскочили из комнаты с тревожно-огорченно-требовательными лицами», - думала Элиза. Девушка на пороге, переступив с ноги на ногу, так и не подняв взгляд, несколько раз пыталась начать разговор; было видно, что рвалась уйти, но не имела сил двинуться с мест. Элиза не любила, когда люди вот так вот смущаются, топчутся и молчат. Саму Элизу это не смущало, не напрягало, а просто тяготило. 
- Так ты что-нибудь скажешь, или предоставишь мне читать твои мысли?
Девушка глянула на Элизу, убедилась, что та не кусается...
- Давай, колись.
Уже пятью минутами позже, они сидели на кухне за чашкой чая.
- Знаешь, девчонки говорят, что ты странная, говорят, занимаешься магией, а им это противно. По-моему, понятно, да и видно, что это просто неприкрытый страх перед неизвестным. Они не знают тебя, не знают, слухи ли это – о магии, и не знают, на что ты можешь быть способна, если слухи – правда. Поэтому и питают эту неприязнь – из чистого страха и незнания.
«Все это приобретает характер исповеди», - меланхолично и отстраненно думала Элиза.
- Анна, что ты хотела…  мне сказать? Ты ведь пришла не затем, чтобы рассказывать мне об отношении ко мне твоих подруг, а за чем-то для себя, - при этих словах Анна испуганно и пораженно посмотрела на Элизу; последняя, в свою очередь, выдержала взгляд. – Зачем ты пришла?
Анна покраснела, и опустила глаза. Выглядела так, будто ей было трудно дышать.
- Ну,… в общем,… знаешь, говорят, ты колдуешь на мальчиков…   
- В смысле, привораживаю?
- Да.
- И что дальше? – начала терять терпение Элиза.
- Ну, вот и я подумала, что … ты…
- Хорошо, - терпение Элизы лопнуло.
- Мы с ним сегодня должны гулять… с компанией…
Элиза резко встала и ударила ладонями об стол.
- Сегодня мы идем туда вместе.


Вечер. Небольшой двор, компания, состоящая и подростков, сидела с картами и бутылками пива на качелях, разогнав детишек и их родителей облаком из сигаретного дыма, которое плотным кольцом окружало компанию. В центре сидел парень – светловолосый, лохматый, в черных шмотках, одетый в стиле, среднем между рокером и репером, на спине куртки была видна эмблема группы «HIM», с шеи свисало что-то еще из этого репертуара. Он затягивался сигаретой с видом профессионала и со знанием дела; в руке свободной от сигареты, попеременно менялись карты и пиво. Другие ребята ничем особенно не отличались, разве что один парень в сторонке рассматривал «Playboy», а сами парни отличались только внешностью.
Эта компания пестрила девчонками, на вид – высшего качества. Почему Элиза так подумала? Потому что действительно «высшего качества» - длинные ноги в высоких сапогах на шпильках, бедра спрятаны  в мини-юбки, легкие курточки на плечах, на лице броский макияж, на руках ногти вызывающей длины. В искаженных фальшивыми улыбками губах – окурок, который недавно был сигаретой. Элиза смотрела на это и не понимала – как это «стадо»,  буквальном смысле слова, можно.… Как вообще можно находиться с такими людьми рядом?! Она посмотрела на топчущуюся Анну – девушка с немым трепетным восхищением смотрела на белобрысого и ломала руки. Элизу переполнило отвращение. Кажется, девочке не объяснили в детстве, что такое хорошо и что такое плохо, она явно не видела в этом разницы. Да и в поведении и привычках своей компании тоже ничего плохого не замечала.
- Максим, привет! – робко, но неожиданно для рядом стоящей  Элизы, воскликнула Анна. Ребята обернулись с выражением дорогостоящего для нее одолжения. Максим скользнул по ней взглядом, бросил на лавочку карту, отбросил бычок, взял бутылку и протянул ее в сторону Анны:
- Присоединяйся, - полу-пригласил–полу-разрешил он, с видом полного отрешения, что, вероятно, подразумевалось под глубочайшим мыслительным процессом на тему игры. Анна, в предвкушении и немыслимом счастьи, замерла на мгновение, озарив унылый двор счастливый улыбкой человека, у которого в одно мгновение сбылись все мечты, протянула руку к бутылке, и все также сияя, как сама не своя, заворожено – счастливо – безумная пошла навстречу судьбе, которую она называла именем того мальчишки. Элиза, решив, что с нее достаточно подобного зрелища, развернулась, дабы уйти от этого места подальше, и бросила Анне, удаляясь от компании:
- Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.
Элиза не была уверена, что Анна ее вообще услышала, все еще ослепленная своим «избранником». И тут за спиной она услышала, как кто-то мрачно процедил сквозь зубы:
- А чего эту дуру притащила? Нам эта припадочная здесь не нужна.
Элиза почувствовала себя, как это часто показывают в фильмах ужасов: как будто глаза вспыхивают красным цветом, тело окружает что-то темное, а внутри просыпается что-то рычащее, зверь, жаждущий крови и мести, беспощадный и жестокий. Она медленно обернулась. «Дорогие» девчонки смотрели на нее с вызывающими надменно-насмешливыми улыбками, потягивая сигареты и мня себя крутыми и неотразимыми. Элиза почувствовала, как внутри разгорается огонь. Белобрысый посмотрел на нее, и нехотя, небрежно так выдал:
- Чего пришла? Вали отсюда, дура.
Анна как будто очнулась; оглянулась на Элизу, и слабо что-то залепетала:
- Нет, не надо… она со мной… она…
Ее никто не слушал. Некоторые парни вставали и не спеша направились с ее сторону с угрожающими взглядами. Девчонки алчно скалились. 
- Ну, что, отвалишь сама или мы тебя…?
Элиза двинулась прямо к белобрысому. Двое, мимо которых она прошла, удивленно проводили ее взглядами.
- Ты слишком много неприятностей мне принес.  Не знаю, что в тебе находят девчонки, но меня уже задолбали их просьбы… приворожить им тебя. Ты же ничтожество, полный ноль…
Макс в бешенстве отбросил карты, схватил бутылку и швырнул ее в Элизу. Она всего лишь немного отклонилась в сторону, и бутылка улетела к сзади стоящим дружкам Макса, припечатав одного из них, судя по звуку. Макс кинулся на нее. Элиза отточенным движением съездила ему ногой ниже пояса. Макс согнулся пополам  под вопли Анны. Элиза подошла к нему ближе – он с ненавистью смотрел на нее снизу вверх. Она с плеча вмазала ему по лицу, а потом заехала с ноги так, что он перекувыркнулся и упал на спину без сознания. Вопли Анны и других девчонок стали пронзительней и выше. Элиза будто задним зрение увидела бегущих за ней парней и их злобное дыхание. С разворота одному разбила нос локтем, другой рукой заехала второму под дых. Первый отполз куда-то в сторону, прижимая к лицу руки, с которых стекала кровь. Второй быстро сориентировался и опять понесся в атаку с диким воем. Элиза перехватила его руку на лету, согнула ее, поставив парня на колени, после чего со всей дури двинула кулаком по затылку – парень рухнул на землю как мертвый. Первый был уже сзади; Элиза не успела оглянуться, как боль в боку заставила померкнуть свет в ее глазах – у него был нож… Казалось, пролетела вечность, прежде чем произошло еще хоть что-то, и к ней вернулась способность видеть и соображать. Элиза почувствовала боль в затылке – он схватил ее за волосы и отогнул ее голову назад – и она с ужасом поняла, что он собирается сделать. Сориентировавшись из последних сил, Элиза схватила его за запястье – нож уже тянулся к ее шее, она скрутила ему руку, нож выпал, локтем вонзила под ребра, на секунду осознала, что стоит на коленях… автоматически съездила по морде – он отшатнулся; вскочила, подбила ему колени, и пока он падал, с последних сил врезала ему на прощанье. Парень рухнул так же, как и его предшественник. Элиза оглянулась – разбежались все, все кто смог. Посмотрела на распростертого Макса, словила полный ужаса взгляд Анны, и в полной тишине произнесла:
- Он твой….
 Уходила, оставив за собой неподвижные тела, плачущую девчонку, осенние ветра и серые небеса. Пошел дождь; его капли, серые, как весь этот мир, стекали со слезами и падали в бездну, срываясь со щек. Ветер путал ее волосы, а она шла и ничего не видела. Одиночество и пустота вернулись…



… Той же ночью, у зеркала, перед одной свечой, в окружении темноты, на коленях стояла девушка.
- Господи… Именем Богов, что ты делаешь?! – ее голос сорвался в крик; благо, она была дома одна. – Зачем, Господи, ты убила их!!!
Ее трясло. С глаз текли отчаянные слезы, она прижимала руки к глазам, стараясь не удариться в безудержные рыдания, граничащие с паническим страхом. Отражение молча и невозмутимо смотрело на Элизу.
- …Они живы…
Элиза ахнула, и, оторвав руки от лица, с надеждой воззрилась на Гекату.
- …Надо сказать, ты тоже как-то влияешь на меня. Я стала добрее, что ли?! Я бы убила их, если бы не ты…
- Живы… - с надеждой прошептала Элиза, пустыми стеклянными глазами уставясь в пространство.
- Да, живы, поэтому…
- Ты покинешь меня, – решительно закончила Элиза, поднимаясь на ноги. – Я проведу обряд экзорцизма, - девушка мысленно прикидывала, в какую церковь можно обратиться.
Отражение расширило глаза, пристально глядя на Элизу сквозь зеркало.
- Что?... - протянула тихо Геката, - Экзорцизм?... Девочка, кажется, ты не поняла…
… Неизвестно откуда налетевший ветер качнул пламя свечи, волосы и одежду Элизы, одновременно вселив в девушку какой-то интуитивный страх. Он как будто побирался по венам к самому сердцу, вселяя панику и ужас перед потусторонним. Она застыла перед зеркалом, обдуваемая ледяным ветром, который казалось, направлялся к ней из зеркала. По ту сторону зеркала стояла истинная богиня колдовства – молодая бледная девушка, черные волосы развеваются и напоминают веер, глаза с красными зрачками будто метали молнии, за спиной плащ в красивых складках, напоминают морские волны при шторме, темно-фиолетовое платье играет отблеском, как будто зовя за собой – во тьму…..
- … Я не демон, не дух, не призрак – я богиня колдовства. И тебе следовало бы помнить об этом, прежде чем делать такие рискованные заявления. Ведь я могу и поверить в это…
- Не будь так самоуверенна! И никогда недооценивай врага! – закрываясь от зеркала и ветра руками, прокричала сквозь воющий шквал Элиза. Глаза Гекаты вспыхнули красным цветом, она раскинула руки, и вокруг погремело, как громовой раскат, отражаясь эхом от стен:
- … Никогда недооценивай врага!..
Со стороны Гекаты сверкнула белая вспышка, под ногами Элизы вспыхнуло, но как будто взорвалось пламя свечи, Элизу отбросило назад, она ударилась о стену… и больше ничего не помнила…



Неизвестно сколько времени пролетело, как в тумане. Как сквозь сон она вспоминала какие-то отрывки, куски каких-то сцен, в ее голове прочно засел один голос – его эхо отражалось внутри, как если бы тело было полным, а голос был гонгом. Где-то там, глубоко-глубоко внутри, в сердце, в памяти, в душе, то потаенные, что часто называется затворками памяти, глубиной души, там все болело. Это была нечеловеческая боль и вина от содеянного. Жгущее и грызущее, но пробуждающее чувств было спрятано, и тщательно блокировалось этим голосом, который повелевал всем. Элиза часто видела во сне плачущих от страха одноклассниц, избитых в кровь одноклассников, каких-то людей со странным поведением, делавших их похожих на зомби, разбитые машины, предметы, которые обычно сами по себе не летают – летающими, и еще очень много людского горя, слез, бед, отчаяния, отражавшихся в глазах и голосах неизвестных стариков, богачей и детей. Элизе казалось, что она где-то это уже видела, и чувствовала, что это слишком больно и реально для снов. Каждый раз, когда она видела что-то подобное, ее сердце начинало болеть, как тупая ноющая зубная боль, и она пыталась сознательно разорвать оковы сна, проснуться, прекратить это. И почти никогда ей это не удавалось. Этот голос… металлический, как удары гонга в мертвой тишине, перекрывал ее все мысли, желание что-то сделать ли все прекратить. И еще та ужасная сцена в классе литературы и языка. Это, наверное, был единственный случай, когда Элиза так хорошо… могла влиять на сон. Ее учительница была постоянно во власти каких-то сил, наверное, она тоже слышала этот металлический голос. Это было страшнее всего. Элиза чувствовала – в ее власти было абсолютно все. Она могла все. Трещали стены, падали стекла, летали предметы, кричали люди… «Голосу» все это нравилось, доставляло удовольствие, чувство собственной абсолютной власти было главенствующим. А потом произошло странное – все в глазах поплыло, затуманилось, ей было очень больно. Она ненавидела и боялась, кричала и плакала. Ее собственные чувства, так долго скрываемые «голосом», слились с ощущениями и чувствами самого голоса – они стали одним целым. Боль, нечеловеческая и усиливающаяся за двоих, стихала, как музыка, которую делали тише. Было такое чувство, как будто она сейчас покинет свое тело и полетит навстречу мягкому солнцу, за которым прятался Рай.… Элиза увидела себя. Себя, такую, какая она есть! Это было зеркальное отражение. На месте, где обычно появлялась бледная и высокая темная девушка, сейчас была обычная девчушка-подросток, ученица и девочка, какой себя знала Элиза. Она с нежностью, как будто вспомнила, что вот оно – ее настоящее отражение, вот как она выглядит, и выглядела всегда, протянула руку самой себе – и отражение радостно и по-детски улыбнулось, нежно и доверчиво протягивая руки навстречу.




Элиза открыла глаза. Первое, что она увидела – записку на раме большого зеркала: «спиритический сеанс, зеркало занято на сегодня, 21 декабря». Она моргнула и оглянулась – вокруг нее, по ту сторону свечей сидели ее подруги-одноклассницы. Где-то наверху часы пробили 11.
Закрывая за собой дверь кладовки, Элиза улыбнулась своим мыслям – больше никаких экспериментов со спиритизмом. И только ее отражение в большом зеркале с деревянной рамой, все еще сидящее на подушке в окружении свечей, подмигнуло пустоте и исчезло в неизвестности…